Исмаил Иманов
«ФЬЮРИНГ»
Данный текст не может быть использован в
коммерческих целях, кроме как с согласия автора
Сходить с ума я стал ближе к концу недели. Считается, что собственное
сумасшествие осознавать невозможно, а упоминание своего кажущегося безумным
состояния – это лишь способ привлечь к своей персоне чуточку людского внимания.
Это я помнил с детства. Еще я помнил, что с ума сходят по одиночке. Собственно,
я так и сходил. Никому последовать за собой я не предлагал, никого насильно в
пучину безумия не тащил, все как надо. Но, так или иначе, крыша моя уже была в
пути, а сам я ощущал это всеми доступными мне чувствами. Возможно, все шло
параллельно: я слетал с катушек, а в то же время мой мозг отчаянно
сопротивлялся этому, пытаясь упорядочить мои действия, объяснить происходящие
вокруг меня события и подчинить их реальности.
В принципе, все началось с того момента, как меня уволили. Я уже две
недели болтался без работы, маясь и не зная, чем заняться. Думаю, это сыграло
свою роль. Кроме того, не надо было столько пить все это время. Я склонен
винить и мое беспробудное пьянство. И еще, может быть, не надо было падать в
тот фонтан, хотя это и произошло не по моей воле. Во-первых, в тот вечер я не
пил. Во-вторых, было темно. В-третьих и главных, накануне на фонтан и намека не
было. Я же не виноват, что его за сутки отстроили на пустом месте. А стукнулся
я довольно жестоко, учитывая, что фонтан был еще без воды.
Но если коротко, сходить с ума я начал в пятницу. Сначала со мной заговорил
телевизор.
Помнится, когда я еще работал, я страшно не досыпал. Я все время ходил
сонный, с опухшими глазами и зевающим ртом. Придя в девять утра на работу, я
уже мечтал о шести вечера, а в понедельник утром уносился в грезы о будущей
вечерней пятнице. Теперь все изменилось. Теперь я вообще практически не спал,
сон мой улетучился и не собирался возвращаться, меня наповал сразила
бессонница, а понятие «режим дня» стало для меня детским воспоминанием. А самое
главное заключалось в том, что теперь все дни стали похожими, пятница же с ее
волшебным ощущением предстоящих выходных исчезла в небытие. Уик-энд тоже
потерял свою актуальность. Это представлялось мне одним из самых сильных
разочарований всей жизни.
С работы меня поперли по очень глупой причине. Разумеется, во всем был
виноват я сам. Просто меня сильно достала рутина, отравлявшая все мое время на
рабочем месте. Поэтому я и решил устроить себе пару выходных. Долго думая над
отмазкой, я, наконец, пришел к нужному варианту – я еду на поминки в Масаллы.
Так я и заявил нашему шефу, получил от него соболезнования и разрешение на
двухдневный отгул. Я горько ошибался, потому что отгул получился более чем
двухдневный. На следующий день меня пригласили на празднование рождения одного
моего друга, и в холле ресторана я столкнулся с нашим шефом, который выходил из
соседнего зала. Брата-близнеца у меня нет, а моя сияющая физиономия явно
демонстрировала, что я совсем не скорблю. Тем более происходило это не в
Масаллах, а в Баку. На утро меня уволили.
И вот я проснулся утром в пятницу. Прилег я только в шесть утра, заснул
в семь, то есть спал каких-то три часа, не больше. Соображал я медленно и так и
не понял, что меня подняло в этот час. В любом случае, сон мой пропал, осталась
лишь усталость, тело ломило, а голова гудела. Хотя нет, это гудел чайник,
который я поставил на плиту. Горячий кофе обжег губы, но привел меня в чувство.
Я включил телевизор и зашагал по кухне, двигаясь по направлению от холодильника
к столу и обратно, доставая запасы продуктов для моего завтрака. По пути я
включил телевизор и услышал знакомый голос. Симпатичная дикторша зачитывала
новости. Знакомым этот голос был только по телевизору. На самом деле, эта
ведущая мне сильно напоминала мою девушку, с которой мы, правда, поругались в
очередной раз. Та же прическа, черты лица, очень похожа. Поэтому когда я видел
эту дикторшу, я сразу вспоминал о своей девушке. В этот раз я еще вспомнил о
нашей ссоре. Наверное, ее причиной, помимо моего отвратительного характера,
стала безработица, неожиданно и непостижимо настигшая меня. Видите ли, я -
несерьезный человек. Раздолбай я, оказывается. Ну и что, собственно говоря?
Если честно, я тоже на нее злился в тот момент. «Хотя», - думал я, - «Я ведь ее
очень люблю. Надо будет ей как-нибудь сказать об этом».
Я оказался перед телевизором и упал. На самом деле, я не упал, это я
так образно выражаюсь, но я сел на оказавшуюся рядом табуретку. Чашка кофе была
у меня в руке, и я сразу отхлебнул горячего напитка. В телевизоре была она. Это
была Эльмира, моя девушка. Там по-прежнему была ведущая, но это была не
ведущая, а была Эльмира. Она смотрела в экран и рассказывала что-то про талибов
и войну в Афганистане.
- Ситуация остается неспокойной, - закончила Эльмира.
Я еще раз отпил кофе. Она помолчала, потом посмотрела на меня в упор и
укоризненно произнесла:
- И на кого ты стал похож?
- Кто здесь? – ответил я вопросом на вопрос.
- Господи, выключи телевизор, видеть тебя не могу, - снова сказала она.
- Ага, я тебя тоже люблю.
- Опять ты шутишь, Тогрул? Ты ничего в этой жизни не воспринимаешь
всерьез, ты только вечно можешь отшучиваться!
Тогрул, кстати, это я.
- Перестань, смех и ирония – это всего лишь защитная реакция на
недостатки внешнего мира, с которыми постоянно приходится сталкиваться, - я и
сам не понял что сказал.
- Хватит. Лучше приведи себя в порядок.
И она выключила телевизор. Как это ей удалось, я так и не понял. Я лишь
почесал щетину и пошел в ванную. Удивительным было то, что после этого
разговора я даже не подумал о том, как странно общаться посредством телевизора.
Я отметил это в голове, но не придал этому значения. На секунду мне показалось,
что мозг мой чернеет.
Я уже заходил в ванную, когда снова услышал из кухни звуки. Там снова
горел телевизор, новости кончились, шла реклама. Я пожал плечами и вернулся в
ванную. В процессе умывания и бритья я вспомнил фильм Дэвида Финчера «Игра».
Там герой Майкла Дугласа тоже с человеком из телевизора разговаривал. Я даже
сам себя обвинил то ли в плагиате, то ли в дешевом постмодернизме. Мне это не
очень понравилось. Неужели нельзя было придумать свой способ, думал я. Так
сходить с ума мне не хотелось. В итоге я дважды порезался.
Я завтракал, сделав себе два бутерброда с сыром и колбасой, когда
раздался телефонный звонок.
- Алло! Господин Мамедов?
Мне всегда очень нравился французский акцент, особенно когда
франкоязычные люди говорят на английском языке. Получается очень сладкий
акцент, совсем как выговор у шекинцев. Поэтому я сразу узнал этот чудный
прононс, хотя короткое «Алло! Господин Мамедов?» произнесено было на русском.
- Да, это я, - ответил я. Я и вправду Мамедов.
- Это из посольства Франции. С вами говорит Франсуаза Пиньон.
- Франсуаза? – я был искренне удивлен.
- Да, Франсуаза, - ответила она.
Шнур из моей телефонной трубки стал вылезать, связь прерываться. Я его
быстро поправил.
- Да, Франсуаза, - повторила она, услышав шумы, - Да, Франсуаза.
- Да-да, Франсуаза, - закричал я почему-то очень радостно и вдруг
остановился – ведь я не знаю никакой Франсуазы. И никогда не знал.
- Мы ждем вас сегодня в три часа дня.
- А куда приходить? – только и спросил я.
- Как куда? Во французское посольство. На вас выпишут пропуск. До
встречи.
И она положила трубку. Я снова пожал плечами. «Черте что происходит», -
подумал я. Какая Франсуаза? Какое посольство? Снова зазвонил телефон, на этот
раз сотовый. Нашел я его в соседней комнате, под диванной подушкой. Звонил
Закир. Я даже знал, что я услышу на свое «Алло».
- Шалом, - сказал он радостно. Касательно его обычного приветствия я не
ошибся.
- Салам.
- Друг мой, живо интересуюсь твоим самочувствием?
- Самочувствие в порядке, шлет привет.
- Я за него очень рад.
- У тебя что нового?
- Ничего. Вот проснулся, посетил санузел и сразу звоню тебе.
- Я польщен. Почему не на работе?
- А я взял отгул.
- Двухдневный?
- Нет, на один день. А что?
- Просто.
- Друг мой, мне нужна твоя помощь. Анкету надо заполнить.
- Какую анкету?
- Для норвежского посольства.
- Ты все еще летишь в Осло?
- А как же!
- Только я не знаю норвежского.
- Там на английском. И не говори, что знаешь только свой французский.
- Но я только…, - начал я и засмеялся, - Окей, без проблем.
- Так, мне еще кое-что надо сделать, встречаемся через полтора часа
около парка. Хорошо?
- Хорошо. Тогда отвезешь меня во французское посольство.
- А ты намылился в Париж? – спросил Закир и тоже засмеялся.
- Нет, возможно, Париж – самый романтический город мира, но парижане –
сраные ублюдки.
- Ну и черт с ними. До встречи.
С Закиром мы учились в школе. С тех пор и дружим. А про его поездку в
Норвегию я уже полгода слышу.
- Добрый день, у вас есть краска для волос «Рилкен», первый номер?
Она кивает головой и собирается достать с полки. А я говорю:
- Тогда дайте вишневый «Дирол».
Зачем мне краска для волос «Рилкен», да еще первый номер, сами
посудите! На выходе я вежливо пропустил двух входящих незнакомых девушек и
услышал обрывок их разговора.
- Был бы Тогрул нормальным человеком, давно бы это сделал, - сказала
первая.
Что ей ответила вторая, я не услышал, потому что сразу убежал из
магазина. Мне казалось, что за мной все следят. Или я нахожусь в темной
комнате, вокруг полно людей, но я их не вижу. «Кто здесь?» – хотелось
закричать.
Я покрутился в нашем районе, чтобы убить время, и вспомнил, что давно
не проверял свой почтовый ящик. Электронный, разумеется. Поэтому я заспешил в
ближайший интернет-клуб. На клуб это мало походило: небольшое помещение, шесть
компьютеров, по три справа и слева. Но скорость была сносная, я быстро загрузил
нужный сайт и уже через минуту проверял новые сообщения у себя в ящике. Как
всегда, там была куча спама: реклама дипломов, порносайтов и прочих услуг, на
рассылку которых я никогда не подписывался. Помимо этой белиберды в ящике было
письмо от некоего Рустама Агаева. Вначале я подумал, что это очередное письмо с
предложением скачать какую-то программу и заработать денег в Интернете, или же
кто-то просто шлет вирусы. Однако никаких прикрепленных файлов не было. Внутри
было сообщение с сегодняшней датой, написанное автором и адресованное пяти
адресатам. Последним был указан мой адрес, причем не только адрес, а еще и имя,
и фамилия. Очевидно, сообщение не было послано мне случайно. Вот только никого
из других получателей, равно и самого отправителя, я не знал. Я вчитывался в их
имена, пытаясь вспомнить этих людей, но ничего не вышло. Тема сообщения была
еще более странной: «I’m back from Kiev». Я стал читать текст.
«Здоровенькi
були, дорогие друзья!», - писал Рустам Агаев, - «Ну вот, я и вернулся из Киева.
Очень рад вновь оказаться на родной земле, но в то же время ощущаю грусть,
мыслями возвращаюсь в славный град Киев и представляю, как гуляю по бульвару
Шевченко, а потом иду домой на Крещатик, а под ногами хрустит белый снег.
Казалось бы, каких-то пару недель в Киеве, а я так привык ко всему украинскому.
Вот и сегодня в магазине пытался расплатиться гривнами.
Виноват перед вами, но не привез вам особых гостинцев. Во всем виновата
жаба. Она душила меня, душила и... задушила. Не судите меня строго, пожалуйста.
Но и с пустыми руками я не мог вернуться. Надеюсь, вам понравится. А кусок сала
и бутылку горилки я прикончил в самолете, уносившем меня домой.
И вот я дома. Впереди еще много стран, городов и много новых
впечатлений, но Киев теперь всегда будет в моем сердце. Киев - навсегда.
С наилучшими пожеланиями, Рустам Агаев».
Тут я сел. Это тоже ради красного словца, я и так уже сидел, но если бы
стоял, то сразу сел бы. Потом почесал затылок. Я уже вообще ничего не понимал.
Какой Рустам? Какой Киев? Чтобы отвлечься, я зашел на свой любимый кинофорум на
сайте «Киноэкспресс» и стал читать текущие топики. Я хотел добавить свой комментарий
в одно из обсуждений, но, глянув на часы, обнаружил, что время уже поджимает, и
поэтому побежал на встречу с Закиром.
Разумеется, он опоздал. Я стоял минут десять и только потом услышал,
как кто-то мне сигналит. Этот кто-то был Закир.
- Здравствуй, мой юный, застенчивый друг! – приветствовал я его,
очутившись в салоне машины.
- И тебе привет, брат Тогрул!
Минут пять мы обменивались своими изысканными приветствиями, в той же
манере спрашивали друг друга о делах, настроении, аппетите и прочих вещах. Мы
уже были в пути.
- Порезался что ли? – спросил Закир, указав на мою скулу.
- Ага, когда брился.
- Неудачная попытка суицида?
- Да, точно.
- В следующий раз режь вены. Наполняешь раковину водой, лезвием
вскрываешь вены, суешь руки в воду и ждешь, как жизнь покидает тебя.
Я ошалело посмотрел на Закира.
- Рекомендую, - добавил он и улыбнулся.
- Я всегда верил в твою доброту и заботу, - ответил я.
Закир стал щелкать кнопкой радио, меняя станции. Делал он это быстро, и
я не мог уловить, кто где поет. Я бросил эту затею и отвернулся в окно. В это
время Закиру позвонили на сотовый, он стал разговаривать по телефону и оставил
радио в покое. «Я сошла с ума, я сошла с ума», - истерично орали из динамиков
какие-то девчачьи голоса. К горлу подступил комок, я почувствовал, что мой
завтрак готов покинуть меня. Из последних сил я выключил радио. Дальше мы ехали
в тишине.
Анкета оказалась стандартной формой с указанием данных человека,
информации о наличии родственников и знакомых в стране пребывания и так далее в
том же духе. Текст был на английском языке, но ничего сложного там не было,
даже для меня, хотя я всю жизнь учил французский.
- Тебе нужно было во французское посольство? – спросил Закир.
- Да, - вспомнил я и посмотрел на часы. Они показывали 2 часа 42 минуты
дня.
- Поехали, - объявил мой юный, застенчивый друг.
С французским посольством у меня были связаны определенные
воспоминания. Именно сюда, к этим самым дверям, на которые я сейчас взирал, я
пришел летней ночью 2000 г. после позорного поражения итальянцев от французов в
финале чемпионата Европы по футболу. Несмотря на то, что я изучал и любил
французский язык, неплохо относился к Франции, ее нынешнюю футбольную сборную я
ненавидел лютой ненавистью. Когда-то я был главным фанатом сборной Франции времен
Мишеля Платини (его автобиографическую книгу «Жизнь как матч» я часто
перечитывал), а роскошный матч между бразильцами и французами в Мексике в 1986
г. был моим любимым. Но современный футбол Франции я не переносил ни под каким
соусом. Особую неприязнь я испытывал к голкиперу команды Фабьену Бартезу. Его
лысая голова и бородка, имитирующая женские гениталии, вызывали во мне
отвращение. После того ужасного матча я чувствовал себя разбитым и
уничтоженным, униженным и оскорбленным, и в порыве злобы ноги повели меня к
зданию посольства Франции. Посреди тихой ночной улицы я стал бить в двери и
кричать: «Mort
à Barthez!»[1].
Самым хорошим моментом в этой пьяной затее оскорбленного болельщика было то,
что я вовремя ретировался. И вот я снова здесь.
На входе я представился господином Мамедовым и сказал, что у меня
встреча с мадам Пиньон. Меня сразу пропустили. Я поднялся на второй этаж и
остановился. «Что я здесь делаю?» – подумал я. Но отступать было глупо и
поздно, и я решительно последовал вперед. Франсуаза Пиньон оказалась немолодой
женщиной с белокурыми волосами и все еще стройной фигурой. Ее лицо когда-то
было красивым, но по всей вероятности это было очень давно, еще до моего
рождения. «Время безжалостно», - подумал я и загрустил. Но она заговорила, и я
снова услышал милейший акцент.
- К сожалению, у меня не было возможности поговорить с вами заранее, -
начала она, усадив меня на стул напротив ее стола, - но вы могли бы заполнить
эту анкету сейчас.
«Опять анкета», - подумал я. Правда, меня никто не собирался отправлять
во Францию, не говоря уже о Норвегии. Это была скорее форма CV.
- Помимо этого у меня к вам несколько вопросов. Вы проработали два года
на вашем последнем месте работы?
- Точнее, два с половиной года, - честно ответил я. Очевидно, это было
собеседование. Только откуда у них мои данные, я понятия не имел. «Наверное, у
меня раздвоение личности, и я сам им звонил. Или это вселенский заговор», -
подумал я. «Я сошла с ума, я сошла с ума», - кричали в голове ужасные голоса.
- Ваша работа была связана с выездами в районы Азербайджана, в Гянджу,
Сабирабад, Масаллы.
Я хотел сказать, что в Масаллы я ездил только на поминки, но запнулся.
Вместо этого я ответил снова честно:
- Нет, я был менеджером по продажам в Баку, а также регулировал встречи
и переговоры с иностранными поставщиками.
- Очень странно. Очевидно, мне дали неверную информацию.
Я развел руками. Со стороны это выглядело, как «Я изыскал время в своем
распорядке дня, а вы не удосужились уточнить информацию по моей персоне». На
самом деле я просто ничего не понимал.
- Как вас зовут? – вдруг спросила мадам Пиньон.
- Мамедов. Тогрул Мамедов, - ответил я в стиле Джеймса Бонда.
Она внимательно посмотрела на меня, потом снова на свои бумаги.
«Похоже, меня разоблачили», – подумал я. После этого мне захотелось выпрыгнуть
в окно в стиле того же Бонда. Или произнести «Barthez doit mourir!»[2],
откланяться и покинуть кабинет.
- Это просто смешно! – сказала Франсуаза, - Мне написали «Ф. Мамедов».
Сплошные неточности!
И тут я заговорил. Заговорил на французском. Я уже сам не помню, что
говорил, но меня невозможно было остановить. Она задала мне несколько вопросов
про мою работу, я стал отвечать, потом незаметно разговор ушел в другое русло,
и через каких-то пять минут мы беседовали на отвлеченные темы, смеялись и
шутили, будто старые знакомые. В довершение Франсуаза показала мне фотографию
своей дочери, и я сказал, что дочь унаследовала красоту матери. Мать растаяла.
Я еще хотел добавить «А глаза отцовские», но это был бы уже перебор. Я быстро
заполнил анкету, которую мне дала мадам Пиньон. Все складывалось очень удачно,
единственным пробелом было то, что я не знал, на какую должность я собственно
рассчитываю. Спросить я не решился, только передал ей анкету, которую она стала
просматривать.
- Вы указали телефон 32-54-34? – спросила Франсуаза.
- Да, - ответил я, - это мой домашний номер.
- Но я звонила вам по номеру…, - она заглянула в бумаги, - 32-34-54.
- Не обращайте внимания, - заверил я самым невинным голосом, - С этой
АТС всегда проблемы. Там еще указан мой сотовый. Легче звонить по нему, он
всегда при мне.
С лица мадам Пиньон можно было писать картины. «Какая удивительная это
страна, Азербайджан», - думала она. Вернее, это я думал, что она так думала. На
прощание Франсуаза спросила:
- Вы бывали в Париже?
- Нет, - ответил я, - Возможно, Париж – самый романтический город мира,
но парижане...
- Да, они не столь гостеприимны, - добавила она.
- Точно, я как раз это хотел сказать, - парировал я. Правда, сказать я
хотел кое-что другое.
Когда я сел в машину Закира (он ждал меня все это время, спасибо ему за
это), я мало что понимал.
- Ну что?
- Не знаю, - пожал я плечами и добавил, - В путь!
Мы поехали. Наконец, Закир произнес:
- Аркадий Варламыч, а не хлопнуть ли нам по рюмашке?
Это была фраза из какого-то старого советского фильма. Я был уверен,
что это киноцитата, хотя не помнил, а может и не знал ленту-источник. Закир
любил бросаться такими цитатами. Тем более, я же не Аркадий Варламыч, а
обращался он ко мне.
Сопротивлялся я вяло, и через полчаса мы уже сидели за столом,
уставленным яствами, и пили водку. Муза меня в этот день покинула, и
произнесение тостов было поручено Закиру. Последовательно мы выпили за разные
приятные вещи. Тут Закир сказал:
- Просим!
- Друг мой, - начал я, - Мы знакомы уже много лет.
Тут я запнулся, но в ту же секунду вспомнил последнюю фразу из «Касабланки», когда Рик произносит «Louis, I think this is the beginning of a
beautiful friendship»[3]. Просияв, я перефразировал
ее, так как с Закиром дружил уже давно:
- Закир, я думаю это продолжение прекрасной дружбы.
После этих прекрасных слов мы осушили наши чарки, то есть рюмки. Мы уже
пили чай с вареньем из грецких орехов, когда мой мобильный стал биться в
конвульсиях по столу и звонить переливающейся мелодией.
- Тогрул! Где тебя носит? – услышал я голос Руслана, моего друга со
старой работы.
- А где я могу быть? – спросил я.
- У нас же футбол, забыл?
И тут я вспомнил про футбол. Руслан позвал меня играть за их рабочую
команду еще на той неделе. Моя форма уже несколько дней валялась у Руслана в
машине.
- Как забыл, не говори глупостей, я в дороге. На улицах такие пробки, -
добавил я недовольно в завершение разговора.
- На футбол что ли? – спросил Закир.
- Ага, обещал. Домчишь?
- Домчу.
Закир довез меня до стадиона очень быстро, минут за пятнадцать,
половину из этого времени он потратил на защелкивание ремня безопасности. К
счастью, нам удалось избежать встречи с полицией. На прощание я попросил Закира
вести машину осторожно. Он кивнул, отдал мне честь, газанул и скрылся за поворотом.
О, сегодня я был неотразим! Я играл превосходно, просто превосходно.
Наверное, принятый алкоголь способствовал головокружительным финтам, умелым
пасам и крученым ударам. Я забил три мяча и несколько раз спасал наши ворота от
неминуемых голов, успевая и в нападении, и в защите. Команда-противник играла
неплохо, но у них не было сыгранности, потому что, как сказал Руслан, в их
составе участвовало много пришлых игроков. В нашей команде был только один
«легионер» – я.
Наверное, наш успех не очень нравился соперникам, и вскоре я
почувствовал это на своей шкуре, точнее на ногах. Стоило мне оказаться в
пределах чужой штрафной, я получал удары по ногам от большого здоровяка с
бычьей шеей. После этого он вежливо извинялся, жал мне руку, а через пять минут
все повторялось. Я, конечно, жаловаться не люблю, но после пятого раза мне
хотелось требовать карточки всех цветов и удаления этого грубияна с поля с
дисквалификацией на полгода. Но тут настал перерыв.
Мы сидели с Русланом на скамейке, пили воду и тяжело дышали.
- Как делишки? – спросил Руслан. Из-за того, что я опоздал, мы толком
не поговорили до матча.
- Нормально, - ответил я.
- Как детишки?
- Пока не завел.
- Пацан, - сделал вывод Руслан.
- Сам пацан.
Тут я прислушался к разговору по соседству. По мобильному телефону
разговаривал мой приятель-костолом.
- Она не позвонила, - говорил он в трубку зычным голосом, - Я же
говорю, не звонила. Я весь день дома просидел, ждал звонка. Не позвонила она! Я
даже не знаю, что теперь делать. Осталось на понедельник, наверное…
Я перестал слушать, но вновь прислушался, потому что из трубки
костолома стало доноситься пение. Пели на французском, правда, произношение
было довольно паршивым.
- О, Шанз-Элизэ! О, Шанз-Элизэ!
По припеву я сразу узнал антикварную песню Джо Дассена. Исполнение ее
тоже было антикварным, но старательным.
- О солей, су ля плюи, А миди э а минюе, - продолжил голос, - ИлИя ту
ске ву вуле о Шанз-Элизэ!
- Нет-нет, там «А миди э а минюи» вместо «минюе». А так все правильно,
- поправил костолом.
Он закончил разговор и повернулся к нам:
- Знакомый дядька звонил, он ничего не понимает на французском, но
тащится от французских песен. Присылает мне тексты на французском, а я ему пишу
их транскрипцию. Потом он заучивает их и поет мне: по телефону, как сейчас, а
то и лично. А я у него экзамен принимаю. Прикол, да?
Мы хотели что-то сказать, но лишь кивнули и улыбнулись. Тут начался
второй тайм. Я специально отошел в центр поля, а Руслан выдвинулся вперед, что
позволило ему сравняться со мной по количеству голов. Но мой фанат из
команды-противника все равно настиг меня и пару раз долбанул по моей бедной
ноге. Впрочем, это не помешало нам одержать уверенную победу.
Мы уже прощались и собирались расходиться. В это время ко мне подошел
бык-костолом, еще раз извинился за жесткую игру и виновато протянул мне свою
визитку. Мне сразу полегчало, боль в ноге утихла, я улыбнулся. Шучу,
разумеется. Я не глядя бросил визитку в карман. Ответный ход был невозможен – у
безработных нет визиток. Поэтому к боли физической добавилась боль душевная.
Домой я добрался поздним вечером. На звук открываемых замков выглянула
толстая соседка тетя Зема, исчезла и снова появилась.
- Тогрул, к тебе заходили, но тебя не было дома. Поэтому оставили у
меня. Это тебе.
Она протянула небольшой бумажный пакет.
- А что это? – спросил я.
- А понятия не имею, - ответила тетя Зема, вручила пакет и вновь
исчезла у себя в квартире.
В свете прихожей я увидел надпись на пакете: «Greetings from Kiev». Я сразу раскрыл его.
Внутри был какой-то веник. То есть это был не совсем веник, но выглядел как
веник, украшенный всякими растениями, семенами, цветочками и еще чем-то
непонятным. Вверху был керамический колокольчик, который зазвенел от моего
прикосновения. Из пакета выпал маленький листок бумаги. Я поймал его и прочитал
название веника: «Оберег». Далее было написано следующее: «Обереги – это
различного рода символы, пришедшие к нам из глубины веков и помогающие человеку
обрести и оберечь здоровье и душевное равновесие. Бывают обереги-пояса,
обереги-символы на вышивках, обереги-куклы, обереги-украшения». «Очевидно, это
оберег-веник», - подумал я. Далее шла расшифровка ингредиентов, раскиданных на
обереге. Я узнал, что бессмертник садовый – это молодость, долгая жизнь, а
бессмертник лесной – здоровье семьи. Перец – мужская сила, а семена –
продолжение рода. Самшит – молодость, любовь и согласие. Мак – спокойствие
семьи, а фасоль в гнезде – это деньги в семье. Чеснок спасет от сглаза, а
лавровый лист отведет от грозы и молнии скандалов.
Я еще долго изучал этот список, сидя на диване в гостиной. Я вычитывал
значения на листке, а потом искал эти символы на самом обереге. И звонил в
колокольчик, который означал осуществление желаний. Все было очень мило, только
я совершенно ничего не понимал.
А потом у нас выключили свет. Я посмотрел в сторону окна, и ничего не
увидев кроме кромешной тьмы, понял, что эта участь постигла и соседние дома. Я
вспомнил добрым словом всех ответственных за снабжение электроэнергией в нашем
районе, перевел свое тело в горизонтальное положение, натянул на себя плед и
мгновенно уснул.
Так прошла эта сумасшедшая пятница.
Субботнее утро было каким-то особенным, я это ясно почувствовал, но не
мог объяснить причины. В гостиной горел свет. Я поднялся и увидел, что в окно
бьют лучи солнца. Искусственный свет от люстры был теперь совершенно ненужным.
Электричество, очевидно, врубили ночью, но теперь зато не работал лифт. Это я
обнаружил, когда выходил из дома. Спускаться было нормально, но вот
возвращаться обратно, поднимаясь на мой шестой этаж, особым удовольствием я это
назвать не мог. В руках я держал буханку хлеба и свежие газеты. По дороге я
встретил тетю Зему, которая спускалась вниз.
- Как они надоели с этим светом! – стала причитать она, - Со вчерашнего
утра включают-выключают! Пять минут дадут, потом выключат. Так ведь
холодильники испортятся. Безбожники!
В кармане моего полупальто затрясся телефон. Звонил Фарид, мой друг с
институтских времен.
- Здорово, здорово! – прокричал он, - Ну как оберег? Понравился?
- Ах, это твои проделки? – я даже остановился на лестнице.
- Ничего себе, лучше спасибо скажи. Мы вчера заходили к тебе, тебя не
было.
- Кто мы?
- Я и Рустам.
- Агаев?
- Ну да.
- А кто это?
- Как кто? Мой товарищ по работе, забыл? У него проблемы с военкоматом
были, не выпускали из страны. Твой дядя помог, забыл что ли?
Тут я стал что-то вспоминать.
- И он летел в Киев?
- А куда ж еще?
- Откуда я знаю, может в Осло. А откуда у него мой e-mail?
- Ты сам дал ему визитку, склеротик! Пить надо меньше, совсем спился,
алкоголик! Рустам был очень тронут, поэтому тебе тоже привез сувенир.
- Спасибо большое передай.
- Уже передал, пропойца.
- Сам пропойца!
- Я что звоню. У Мамеда дедушка умер.
Мамед – это наш общий друг.
- Аллащ рящмят елясин, - сказал я.
- Аллащ юлянляри рящмят елясин. Завтра третий день, мы собираемся
поехать. Поедешь?
- Конечно, надо поехать. А куда едем? В Масаллы? – я был совершенно
серьезен.
- Зачем в Массалы? Мамед же губинский. В Губу поедем.
Мы договорились еще созвониться и условиться о поездке. Я дошел до
своей двери, думая про оберег, привезенный знакомым незнакомцем Рустамом
Агаевым, и про визитку, которую я сам передал ему и которая в данное время
потеряла свою актуальность. Как же я все забыл! Я залез в карман и вместе с
ключами вытащил оттуда визитку вчерашнего футболиста-грубияна. Вначале
бросились в глаза его имя и фамилия – Фируз Мамедов. Мой однофамилец! Потом его
домашний номер телефона - 32-34-54. Я чуть не подпрыгнул от неожиданности!
После этого я быстро убрал ее, будто меня кто-то мог увидеть.
Я не успел переступить порог дома, как снова зазвонил мой сотовый. В
трубке раздался голос Франсуазы Пиньон с ее волшебным акцентом.
- Господин Мамедов, доброе утро.
- И вам доброго утра, - произнес я.
- Прощу прощения, что звоню вам в субботу, да еще с утра, но хотела бы
сообщить, что ваша кандидатура одобрена. В понедельник мы ждем вас для
оформления документов.
После этого разговора, так и не раздевшись, я сел в кресло в прихожей.
С моего лица не сходила идиотическая полуулыбка. Только я все еще не знал, на
какую должность устроился.
Я снял полупальто, скинул туфли и проследовал в кухню. По привычке я
включил телевизор и стал щелкать пультом. Опять зазвонил телефон, на этот раз
домашний.
- Алло.
- Привет, - услышал я голос Эльмиры.
- Привет, - ответил я, - Как дела?
- Нормально. Ты как?
- Я? – переспросил я, будто речь могла идти о ком-то другом, - Все в
порядке.
- Что делаешь? – спросила она.
- Только пришел, купил хлеб, газеты, буду завтракать. Еще телевизор
смотрю, ты опять читаешь новости.
- Опять эта ведущая? – спросила она и засмеялась. И тогда я подумал,
что очень соскучился по ее смеху.
- Да, опять ты.
- Не похожа она на меня.
- А я говорю, похожа.
Мы замолчали.
- Вот видишь, - произнесла она, - Мы же можем нормально общаться.
- Можем, - согласился я, - Нужно только захотеть.
- И что для этого надо?
Тут мой взгляд упал на статью в газете. Она называлась «Спать или не
спать?», и мне бросился в глаза небольшой фрагмент, где было написано
следующее: «Проблемы со сном приводят к проецированию сновидений на реальность,
они смешиваются, и бывает трудно отличить сны от яви».
- Хороший сон, - ответил я, - Хороший, здоровый сон.
- Ты так в этом уверен?
- Сейчас я уверен только в двух вещах.
- В здоровом сне и…
- И в том, что я тебя очень люблю…
Так мы и помирились. И осенью, дай бог, поженимся. А пока лето, скоро футбол, и я буду болеть против Франции. Только на работе я об этом никому не говорю, даже Франсуазе. Боюсь, меня там не так поймут. А Закир съездил в Норвегию и привез мне оттуда деревянную фигурку фьюринга. Это такая порода горных лошадей. Теперь поняли, почему этот рассказ так называется? Это чтобы привлечь читателей загадочным и непонятным названием. А стоит эта лошадка у меня на полке, а над ней висит оберег, который оберегает меня от всяких напастей. Поэтому у меня все хорошо. Чего и вам желаю. От чистого сердца.
25-28 января 2002 г.