Пасмурное утро. Грязный город в оплеванном асфальте и загнивающих лужах встречает меня злыми лицами измученных обитателей. Утомленных быстрой ходьбой в никуда. Еще один день начался. И он пройдет. Пройдет также глупо и нудно, как и сотни предыдущих дней. Далеких от прелестей жизни, которые у жизни все-таки есть.

    Есть. Теперь я это точно знаю. Я видел. Да, видел. И вижу. И улыбки прохожих, и доброту соседей, и красоту порядка. И покой в успокоенных глазах. Когда все равны. И равны только перед законом. В чем сила слабого. И слабость сильного. Отчего не плачут дети и не лают собаки. И мужчины дарят женщинам цветы. Просто, а не из похоти. Не обязывая на взаимность творения ребра. Адамова.

    Однако я задремал. Я вновь открываю глаза и хочу пожелать себе доброго утра. По обыкновению. Но нахожу, что утро все то же пасмурное. И добрым оно уже не будет. Стало быть, никогда. Пока?

    Я вернулся. В прошлое. И с этим придется смириться.

    Ну, здравствуй, Вчера! Ты совсем не изменилось. И это совсем не комплимент.

    26 января 2001-го года.

    Зима наступила зимой. После продолжительного лета сразу же. И переместила меня из географического измерения. В географическое измерение. Изменения. В другой часовой пояс. Отняв от жизни целых девять часов, приобретенных в покое. Там. Где блуждает ночами душа по сей день. Украшая сны, от которых не хочется пробуждаться. После которых не желается жить. Но надо. Не мне. А тем, кто все еще верит в излечение той же души. От глубокой депрессии. Апатии. А еще верит в то, что ошибка - не всегда ошибка. А всего лишь ошибка. Особенно тогда, когда она очевидна. И уже совершена.

    Зима наступила зимой. Давно. Но весною не пахнет. Впереди ужасающие заморозки. Морозы. И жизни почти половина.

    Не простудиться бы.

    6 февраля 2001-го года.

    А мозг мне говорит, что у меня все нормально. Правильно и ровно. Как должно быть. И многие мне просто завидуют. И злятся моему равновесию. Которое так заметно внешне. Когда по утру я спешу на работу. А вечерами домой. Где ждет меня вкусная пища. Забота домашних и теплая постель. В которой ночуют сомнения. И терзания мучают сердце, что так не ладит с мозгом, для которого все нормально.

    И сердце подсказывает совсем иное. Показывая правду. Указывая на абсурдность мышления. Мозга. Отчего и ноги идут, и руки делают, и язык говорит. Да все то, что не хочется. Что умещается в мозгу, чему нет места в сердце. И я дрейфую по жизни, мечтая пристать к заветной пристани. Которая так далека от горизонта. А горизонт лишь отдаляется от приближения. И конца этому не видно.

    И я кушаю этот жирный Восток. Разбавленный водкой. Разбавленной водкой. Большими порциями холестерина. Вдыхая никотина дым. Оскверняя очищенные временем легкие. Свои легкие. Нелегкие легкие. В которых рентгенов луч просматривал некогда затемнение. Затмение. Чему подвержена нынче душа. В которой потемки круглые сутки. И еще весь следующий день. А потом еще.

    У меня все нормально. Правильно и ровно. Как должно быть. А мне просто хочется помирить свои мозг и сердце. И приютить бесприютную душу. И быть счастливым.

    Разве ж мне так многого хочется?

    12 февраля 2001-го года.

    Жил один этнический негр. Который сказал первым: “У меня есть мечта”. И, что самое интересное, она, эта самая мечта, у него действительно была. И он, этот самый негр, ее не молчал. Тая во глубине своей черной души. А доводил до масс. Пробуждая в них, в этих самых массах, сознание собственного достоинства. Нивелированного вековым воздействием рабского мышления. Внедренного в разум.

    Жил один этнический негр. Который сказал первым: “У меня есть мечта”. И эта мечта превратилась в идею. С флагом, гимном и конституцией для падших почти человеков. Людей. Потерявших свое лицо. И корни. Которых продавали и покупали, как лошадей. Коней. Заглядывая в зубы. Не души. Мечта перевернула их действительность. Жизни. Оздоровив не просто нацию. И не просто народ. А целую расу.

    Жил один этнический негр. Который сказал первым: “У меня есть мечта”. И эта правда пронеслась по всему свету. Дойдя до наших краев. И до меня. У которого есть мечта. Быть этническим негром. Или не негром. Черным, белым, желтым. Или даже красным, то бишь индейцем. Но с идеей, которая есть. И жить среди этнических умных. Которые верят в завтрашний день. И созидают его каждый час. Уже сегодня.

    Жил один этнический негр. Который сказал первым: “У меня есть мечта”.

    Его за это убили.

    14 февраля 2001-го года.

    Я устал, не успев утомиться. Отдохнул не поспав, не доспав. И поев, потому, что так надо, занялся. Нелюбимым делом. А вокруг суета людская. И вечная радость тех, кто грешным делом спускает грешные деньги. На новые грехи. Толкая праведных на неправильный путь своим примером. Безнаказанного.

    И каждый верит в свое деяние. У каждого правда своя. И отсутствует совесть. Которую несложно просмотреть постороннему. Что упрекает каждого во всем. Легко определяя ошибки его. Не свои. И восхищается собственной правотой опять же во всем. От чего и счастлив в своем представлении.

    А между тем, я уже был однажды счастлив. И даже настолько, что поверил: это навсегда. И обманулся. Жизнь оказалась намного проще. И гораздо сложнее. Окунув меня в простоту с головой. Где хлебаются сложности той самой жизни. В которой я был однажды счастлив. По-настоящему. Без дураков.

    Мир сходит с ума. Мир сводит с ума. И даже в пустыне идут дожди.

    В чем счастье жизни? Ее философия?

    19 февраля 2001-го года.

    Как сладок плод, когда он разрешен. Но недосягаем. И его можно. Только не сразу. И к этому “можно” стремиться нужно. Через сложно. Тогда “нужно” становится важно. Несмотря на “сложно”. Приобретая иное значение. Предназначение. И достижение “важно” становится важным. Иначе дрожно страшно. Жутко мрачно.

    Конечно страшно, пока “можно” нужно, важно, даже если сложно. Но как только “можно” становится можным, нужно, важно, сложно и страшно становятся продажны. И теряют интерес к “можно”. Потому, что уже можно. И “можно” все становится чуждо. Не нужно. Не важно. Но сложно. Ибо страшно “можно”. Просто тошно.

    Чем дальше Вы от ближнего, тем ближе Вы к нему.

    Со мной такое уже было.

    27 февраля 2001-го года.

    Если Вам говорят, что Вы красивы, умны и прекрасно выглядите - верьте. Ведь Вам так хочется в это верить. И Вы слышите то, что Вам приятно слышать. Что Вы хотели бы слышать. И слышите наконец. Даже если в это не совсем верится. Ни Вам, ни, тем более, тем, кто Вам об этом говорит. И Вы принимаете эту ложь. Допуская ее достоверность. Называя комплиментом.

    Хотя, тот же комплимент, адресованный не Вам, Вас раздражает. Доводя до ехидной улыбки, громкого смеха или вовсе шумного несогласия. Где Ваша правда разоблачает чужую неправду. И навязывает каждому свои наблюдения. Которые узрели, что тот, кого ласкает комплимент, не красив, не умен, и не выглядит прекрасно тем более. Напрашиваясь, таким образом, на комплимент.

    Поэтому, когда Вам делают комплимент и говорят, что Вы красивы, умны и прекрасно выглядите - не верьте. Комплимент - ложь. А выглядит каждый лишь так, как выглядит.

    Не более.

    6 марта 2001-го года.

    Как я любил это занятие раньше. Спать. Много, часто, постоянно. И уделял такому отдыху особое внимание. Отходя к покою в любое неудобное время дня. И ночью. Когда я спал, и спать хотелось. А потом открывал глаза. И тут же начинал дремать. На ходу. Часто заглядывая на часы. Торопя солнце к закату. Время к ночи. Или ложился, так и не дождавшись официального времени суток. При естественном свете небесного тела. Высокого светила.

    Как я любил это занятие раньше. И даже видел красивые сны умного содержания. После которых стремился жить наяву. И во сне. Мечтая увидеть то же самое. Опять. Но видел лучшее. И просыпался с улыбкой на устах. И, протирая сонные глаза, любил. Жизнь, людей, природу. Себя в этом мире. И мир в себе. Тот самый мир, который еще не приснился мне. Но был во мне. И жил далеко от меня. Где сбываются сны. И все хорошее. Как во сне.

    Как я любил это занятие раньше. Когда мне было меньше. И оставалось больше. И меня хватало. На сон. Только прошло то время. И опять проходит время. И пришла пора действий. Взрослого созидания. Когда ты должен делать. Когда я должен делать. И ощущая результаты, расти. Над вчера. Но дни сменяются днями. И недели исчезают за неделями. Месяцы проносятся мимо. И жизнь ускользает из пальцев. И добрые сны тебе изменяют. Как уверенность.

    Как я ненавижу это занятие нынче. И боюсь уснуть. Ведь стоит это сделать, как перемешиваются сны. И снятся одни кошмары пресного сегодня. Затем рождается новый день. Такой же старый и болезненный, как хроническое заболевание. И вчерашний ад кажется раем. Ибо он уже прошел. Хотя мог бы длиться дольше, если бы не сон. А он берет свое. И делит бессмыслицу на вчера, сегодня и завтра. После которого - послезавтра…

    А теперь постарайтесь уснуть. Спокойной Вам ночи!

    7 марта 2001-го года.

    Опять пришла она. Весна. И солнца стало чаще. На деревьях появились редкие почки. В парниках расцвели красивые цветы. Только они не пахнут.

    На крышах сошлись первые кошки. На ветках запели ранние птицы. На улицах стало больше людей. Но не в лицах и фигурах. А в силуэтах и тенях.

    И пошел гулять адреналин по венам. Как талый снег по улицам. Согретый предчувствием. Праздника. На котором меня не ждут. Не знают.

    Я один. И я разбил свое сердце. И раздарил его по кусочкам. По осколкам. По всему миру. И теперь оно везде. Нигде. И ни с кем. Его нет.

    Зато инфаркта не будет. Надеюсь.

    8 марта 2001-го года.

    Как любим мы давать советы. Признайтесь, ведь любим? И ни что на свете не дается нами с таким удовольствием и так легко, как советы. Мы их раздаем, поражая собственной щедростью. Удивляя, собственно, размахом. Географией знаний во всех областях. Направлениях. В любом вопросе. И по любому поводу.

    Как смелы мы перед чужими трудностями. Когда тот, чужой, просто не знает, как поступить. Теряет голову и мучается в вопросах. Ответы на которые у нас всегда готовы. Ведь именно мы знаем, как ему поступить в данном случае. И не ошибиться. Хотя наше мнение чаще бывает ошибочным. Не правильным. Только мы этого не чувствуем.

    Ведь чужие проблемы - это чужие проблемы. Не наши. И вникать в них, постичь порою сложнее, чем дать красиво сформулированный поверхностный совет подозрительного содержания. И далее настаивать на своем чисто из чувства самолюбия. Мол, “Я уже говорил…”. И ожидать положительных результатов. Когда можно сказать: “Я же говорил…”.

    Другое дело, когда с трудностями сталкиваемся мы. Сами. Где наш совет, наши предложения и предположения бледнеют в красках. И приобретают форму вопросительного знака. “Не ошибиться бы…”. Это единственное, что усмиряет нашу смелость. И доводы становятся неубедительными. И мы нуждаемся в чужих советах. Советчиков.

    Для которых мы такие же чужие. И их советы - всего лишь советы. К ним можно прислушаться. И можно слушать. Но нельзя их слушаться. И слепо следовать им. Ибо чужие советы бывают, конечно же, трезвыми. Но чаще пьянят. После чего болит голова. И не только по утрам. И это не совсем похмелье. Или совсем не похмелье. И завтра боль не пройдет.

    Мой Вам совет: не советуйтесь. Хотя в нас это заложено. Историей.

    14 марта 2001-го года.

    А ведь только год назад Весна имела ко мне отношение. И я имел отношение к ней. И имел отношения с ней. И в моей жизни цвела сакура. И на душе играла музыка. И я съезжался в Вашингтон со всем своим собой. Полюбоваться на это мимолетное чудо - подарок страны восходящего солнца стране солнца. В которой я встречал рассветы и провожал закаты. И цвел не одну Весну.

    А ведь только год назад я имел желания и творил возможности. Невозможные до и невозможные после. Теперь. И дарил неожиданные подарки, что приносили счастье. Мне в первую очередь. И преподносил себя в подарок. На радость Радости. И получал подарок в подарок. Звезду. В небе. И умел весело веселиться. Не тая эмоций и не имея амбиций. И грелся у своего огня.

    А ведь только год назад у меня было большое сердце. Голова холоднее нынешней. И длинные руки. Руки помощи. Которые легко доходили до многих. Спокойно ходили по континентам. И были свободно конвертируемы. Они давали мне уверенность в себе. И Вам уверенность. Во мне. И мне такого хватало. И я делился. Я был не жадным. Жданным. Недавно. Всего лишь год назад.

    А ведь только год назад… Как давно это было.

    24 марта 2001-го года.

    Как волны разбиваются о скалы, так и мечты разбиваются о Родину.

    С Днем Рождения!

    25 марта 2001-го года.

    Когда я был ребенком, а такое со мной тоже было, я безумно любил получать подарки. Всякие: конфеты, игрушки, одежду. Или деньги. Что тоже расценивалось мною, как подарок. И звенящая мелочь или шуршащая купюра на мелкие расходы собиралась в специально отведенные емкости. Набирая со временем вес в количестве. И силу в значимости. Превращаясь в подарок, даруемый мною. Не мне. В результате чего я дарил подаренное. И не жалел ни на миг. От чего радовался тот, кому подарок доставался. Ибо тоже обожал получать подарки. Но больше веселился я. Потому, что очень любил делать подарки. Даже больше, чем их получать. И радовать ближних, радуясь радости. Близких.

    Много подарков состарилось с тех пор. Потеряв способность радовать. Оставив одни воспоминания о былых знакомых. Праздниках. Чувствах. Теперь я уже взрослый. И с ярко выраженными симптомами нынешнего возраста: характерной лысиной с частой проседью, вечной усталостью во всех суставах и отображением действительности в глазах. Но как прежде, по-детски, радуюсь подаркам, стараясь скрывать эмоции. Скромничая ни к месту. И как прежде, в детстве, люблю их дарить. Преподнося с особой фантазией. Не ординарной инициативой. В неожиданной обстановке. Превращаясь в себя прежнего на одно мгновение. Момент дарения. Благодарения. За такую возможность.

    Я желаю иметь ее. Возможность. Делать подарки.

    Да пусть судьба сделает мне такой подарок.

    4 апреля 2001-го года.

    Хорошо уходить по-английски. Уходить не прощаясь. И хорошо уходить по-французски. Уходить уходя. И хорошо уходить по-американски. Уходить без трагедий. И хорошо уходить по-японски. Уходить героем. И хорошо уходить по-индийски. Уходить без остатков. И хорошо уходить по-цыгански. Уходить унося.

    А мы уходим по-русски. Простившись, оставаясь в трагических героях с остатками. Останками. Но так же унося. И возвращаясь за. Оставшимся. Оставшимися. Беспокоя присутствующих отсутствием присутствия. Присутствием отсутствия. Недосказанностью сказанного. Витая около. Между мирами. Тем и этим.

    Так не лучше ли остаться. Остаться, не желая проститься. И остаться, без стремления уйти. И остаться, избежав трагедий. И остаться, не став героем. И остаться со всеми остатками. И остаться принося. Собою счастье. Когда есть возможность остаться. И есть возможность не уходить. От себя. К себе же.

    Пора определяться. Оставайся!

    26 апреля 2001-го года.

    Люблю людей, с кем можно говорить о разном, что хочется сказать. Кто рад бы поболтать о том, о сем. О главном на момент. Умеет мыслить. И высказать. И восклицать. И вопрошать. И честно спорить. Доказывая страстно правду истины. Правдивость очевидны. Которая не подлежит сомнению. Но все же…

    Люблю людей из тех, что нужно слушать. Учений мастеров, отцов творений. Гуманитариев и техники мозгов. Ученых по наукам. А также жизни корифеев. Кто учит умному, полезному, живому. Всему, что может пригодиться. С кем интересно быть. На дружеской ноге. При встрече, снимая шляпу. Обнажая голову.

    Люблю людей, кто может слушать. Меня, который меркнет, не блестит в науках. И быта опыта не густо. И больше недостатков, чем достатка. Доходов в плане материальных. Тут я, кажись, отвлекся малость. Однако слушает меня вся та же паства. Братва, что может слушать. Меня, который я. И скажет.

    Люблю людей, с кем можно помолчать. С которыми молчание не в тягость. Которые читают душу. В стужу. Не по слогам. Не по словам. А с глаз. И отвечают грамотной печалью взгляда. Взгляду. Закрыв немой вопрос немым ответом. Ветром. Что нарушает тишину покоя. Свистом. И больше никого. Лишь ветра свист.

    Люблю людей, когда их рядом нет.

    27 апреля 2001-го года.

    Меня любят безумной любовью. Только я так не люблю. Потому, что уверен: все нужно делать с умом. Даже любить.

    Поэтому я не молод, не любим и не женат.

    Какое безумие.

    14 мая 2001-го года.

    

    Сегодня ветер с моря. Резкий. Порывистый. Срывающий былые афиши. Объявления. Полотна прежних авторов. И портреты прошлых героев. Которые канули в лету. С летами. А может за лето. И летают осенней листвою. Витая в облаках. Под облаками. Гонимые ветром. Унесенные ветром. Принесенные в жертву.

    И сегодня же ветер в море. К морю. На море, за море. Где дуют другие ветры. И гуляют чужие страсти. В страсти блуждая по свету. Фетром. В ретро. Бушуя живою душою. С душою. Большою. В которой ветра почище. И свистят они чаще, резче. И событиев многих гуще. И вообще… А конец все тот же. Туда же.

    А еще сегодня ветер. И на море, и на суше. И отсюда, и обратно. И сюда, туда. С возвратом. Дует ветер, завывает. Забывает, и снова дует. Вспоминая, напоминая. Как ходил по ветру парус. Как любил я в детстве фокус. А потом я стал взрослее. И исчезли парус, фокус. И остался только ветер. В голове. По волосам.

    Ах, этот ветреный город ветров. Обветрил губы. И целует не ласково.

    Похотливо.

    15 мая 2001-го года.

    

    Помню время, когда мне ужасно хотелось повзрослеть. И стать большим. И сильным. Когда можно есть конфеты в огромных количествах. Мороженое даже зимой. И не спать не только в новогоднюю ночь.

    Но прошло время. И я ужасно повзрослел. Но большим не стал. С конфетами не дружу и не ем. Мороженое недолюбливаю даже летом. А спать хочется всегда, и в новогоднюю ночь тоже.

    А что до силы, то сила вся ушла в волю. Ограниченную неволей. И такая воля отнимает очень много силы. Той силы, которая безвольна. И эта сила никогда не может быть сильной. Вольной.

    Сила воли в воле силы. Не больше, не меньше.

    30 мая 2001-го года.

    Я бы хотел, чтобы Вы бы хотели того, что хотел бы я. И я бы хотел, чтобы я бы хотел бы того, что хотели бы Вы. И я бы хотел, чтобы все бы хотели того, что хотели бы мы. И я бы хотел, чтобы все бы хотели того, что хотели бы все. И я бы хотел, чтобы все бы имели то, что хотели бы все. И я бы хотел, чтобы все бы имели то, что хотел бы каждый. И я бы хотел, чтобы каждый имел бы то, что хотел бы он. И я бы хотел, чтобы я бы имел бы то, что хотел бы я. И тогда я хотел бы…

    Да только Вы хотите, чтобы я бы хотел бы того, что хотели бы Вы. И Вы хотите, чтобы я бы имел бы то, что имели Вы. И Вы хотите, чтобы я бы любил бы тех, кого любите Вы. И Вы хотите, чтобы я жил бы так же, как хотели бы Вы. И Вы хотите, чтобы я жил бы там же, где хотели бы Вы. И еще Вы хотите, чтобы я бы хотел бы…

    Только я так не хочу.

    14 июня 2001-го года.

    Выпьем немножечко водочки. И взглянем на мир невооруженным взглядом. И люди покажутся людишками. Маленькими и скверненькими. Натуральными. В полный рост своей мелкой натуры. Как микробы под микроскопом.

    А потом протрезвеем со временем. Одолев похмелье кофеином. И голова приступит к функции. Мысли функционированию. И людишки вновь станут людями. Увеличенными обстоятельствами. Как микробы под микроскопом.

    Трезвость - оптический обман.

    Наливай!

    25 июня 2001-го года.

    Какой позор. Сосед мой вор. И сам об этом признается. Он говорит, что украдет. Затем пропьет. Нальет и снова выпьет. И снова украдет.

    Другой сосед такой же гад. Он бабник. Женский ухажер. И охмуряет слабый пол и днем, и ночью. А потом трезвонит обо всем. И всем.

    А сослуживец? Редкий хам. К наркотикам не равнодушен. Всегда под мухой. На игле. То на траве, то под парами. И не стесняется порока.

    Как все вокруг. В часы досуга досугом радуют друг друга. Кто выпьет на троих, кто угостит подругой. Кто пустит папиросу в круг. Как друг.

    И разлагается планета. Придуманного нами цвета. И запахи теряют аромат. Былого счастья. Хотя наверно где-то все только начинает быть.

    И это где-то где-то. Все в том же где-то. Все так же где-то. Не со мной. А у меня такой позор. Сосед мой вор. И сам об этом признается.

    4 июля 2001-го года.

    Я поднялся на вершину горы. Ледник которой не может растопить даже близкое солнце. И крикнул правду вниз. Тем, туда, где страсти. И она вернулась ко мне бумерангом. В неоднократном эхо. И я послушал свой голос, слова. Правду. И понял: это неправда. Осознав страшную действительность. Впервые. Ведь и глаза не только глядят, но и подглядывают. И уши не только слушают, но и подслушивают. И язык не только докладывает, но и закладывает. И нос не только дышит, но и задыхается. И границы между этими функциями размыты. До неузнаваемости. И громкая улыбка молчаливых губ тех, оттуда, где страсти, служит подтверждением моему открытию. Не каждая правда - правда.

    А эхо все бьет рикошетом. По мне же. Превращая мою истину в ложь. Стоило лезть на вершину.

    Кстати: глаза не только подглядывают. Они еще и плачут.

    29 июля 2001-го года.

    Я объявил войну. Войне законов. Что беззаконие есть. И беззаконием будет. Где можно обойти закон и мотивировать законом. Который тоже принят. Тоже напечатан. И тоже есть закон, хотя и отрицает. Закон, что был. И даже остается.

    Я объявил войну. Войне законов. Ибо закон и есть закон. В котором можно то, что можно. И нельзя того, чего нельзя. И нет закона супротив закона. И если есть закон, он лишь союзник остальным законам. Союзник, друг. Но никак не враг.

    Я объявил войну. Войне законов. Которые бумага. Иногда слова. И не имеют никаких законных оснований. Быть законом. Считаться правом. Разрешением иль запретом для одних. Или запретом, разрешением для прочих. Остальных.

    Я объявил войну. Войне законов. В которых автор - человек тщеславный. И он же сценарист. И режиссер. А действующие лица - масса. Толпа, массовка. Герои эпизода. Людишки без лица. Для них интерпретация на тему. Закона, который был.

    Я объявил войну. Войне законов. Что родились по случаю. Не случайно. И входят в силу сиюминутно. Обойдя вчера. А завтра могут силу потерять. И потерять законность. Тут уж как подвернется случай. А там, глядишь, по новой перепишут. Законы. Кодексы. Или даже Конституцию.

    Я объявил войну. Войне законов. А у войны свои законы.

    Так защищайтесь, я стреляю.

    31 июля 2001-го года.

    Тебе можно завидовать. Твоей манере поведения. Мгновенной злости. И сильному порыву доказать. Свою волю. Тем, кого ты делаешь безвольными. Демонстрируя неимоверную силу минутной слабостью. После чего ты успокаиваешься. Но успокаиваешься только ты. И тебя еще долго помнят те. Кого ты посетил.

    Ты открываешь любую дверь. Без стука. Ломишься в окно. И перевернув все вверх дном, исчезаешь. Вырывая с корнями попутные деревья. Валя столбы. Снося сараи. И уходя, поднимаешь такую пыль, что следов не остается. Улики есть, следов не видно. И никто никогда не знает, где тебя искать. И где ты появишься в следующий раз.

    Ты разжигаешь огонь и раздуваешь пожар. Уничтожая лесные массивы. Заповедники. Как страшен ты с пламенем в руках. Хотя и в море ты опасен. Там ходят корабли, суда, эсминцы. Ты ж водишь волны по морским просторам. И накрываешь ими корабли, суда, эсминцы. И города. В которых корабли, суда, эсминцы кто-то ждал.

    Ты на свободе. Ты свободен. И мне нравится твоя свобода. Передвижения. В которой нет границ. Они даже не прозрачны. Их просто нет. И ни таможенник, ни пограничник, ни кто иной тебе не помеха. И ты гуляешь по свету. И творишь свои преступления. И на суше, и на море, и в воздухе. Насаждая ужас. Террор.

    Разве ж за ветром угонишься? Хоть зло и должно быть наказано…

    11 сентября 2001-го года.

    Так и лето кончилось. Ушло. Оставив после себя похолодевшее солнце, покинутое море, пожелтевшую зелень. И укороченные дни с продленными вечерами. Во время которых приятно тепло искусственных предметов. И отсиженный угол верного дивана уносит тебя в полудремное путешествие. Туда. Где нет больше тебя. Физически.

    Но живет твоя душа. Посещая во снах. И гуляя в мыслях. Рисуя картины прошедшего праздника бессонных ночей. Не горького пива. Забытого возраста с рецептами врачей: “нельзя” и “не рекомендуется”. Громкого смеха над доброй шуткой. Юмориста, не сатирика. И шутки продолжение следует. Ибо в завтра вера есть. Завтра будет.

    И завтра будет. Оно начнется ведь. С яркого солнца в окне и улыбки в сонных глазах. Которым не в тягость проснуться даже рано. С лучами солнца. И не страшно взглянуть наступившему дню. В зрачки. Ведь об осени нет никаких подозрений. А если есть - неприятности лучше переживать по мере их приближения. Так ведь?

    Вот и дожили. Вся радость души, сладость жизни и смысл существа остались в раньше. Куда один путь: через воспоминания. О них можно рассказать, их нужно описать, с ними стоит жить. Вечно. Их приятно пережить. Снова и снова. Но уже в мозгу, перед глазами. А вернуться туда, увы, невозможно. Лето кончилось. Все!

    Лето кончилось. Оно скончалось. Осталось только бабье лето.

    Память.

    3 октября 2001-го года.

    5 октября 2001-го года.

    Путь. Будь. Суть.

    10 октября 2001-го года.

    Как трудно терять людей.

    Особенно когда они живы.

    Когда умирает тело, душа остается жить. И витает низко и часто близко к близким. Позволяя себе присниться и сказать все. Без остатка. И без сеанса спиритизма. Во время которого блюдце энергией ведомое заведомо ведет ведущего. И тело, которого нет, продолжает жить в душе. Веками. Опускаясь и посещая даже тех, в чьем здоровом теле бытует здоровый дух. И земля ему пух после смерти.

    Когда умирает душа, тело остается жить. Но это тело - уже труп. Пусть даже ему будет мало годов. И оно легко справляется с биологическими функциями. Организма. Хорошо переваривая хорошо прожеванное. Заглатывая увиденное. Ухом. Оно живет неживым. И может быть долголетним по паспорту. При этом, не прожив ни дня из того, что прожито. Во времени.

    Где ты ходишь, гармония души и тела? Посети меня. При жизни.

    11 октября 2001-го года.

    Знаете, а ведь я уже не свеж. И молодость сходит с лица, как позолота с некачественного кольца не драгоценного металла. И я становлюсь уже “Вы”. И дети называют меня “Дядя”. Хотя, так хочется порой побегать с ними, поиграть. И проиграв поплакать.

    Только детям я лишь напрягаю обстановку. Порчу игру, словно “Старый дурак”. Каким были мои нынешние ровесники в моем детстве для меня. И я общаюсь со взрослыми. С которыми невыносимо скучно. Которые взрослые с самого детства. А душе так хочется на волю.

    Жутко подумать. Но родители были детьми. И дедушки с бабушками тоже. Стало быть, и я буду нудным родителем. И наивным родителем родителей. Которого легко обмануть. И раскрутить на мороженое или игрушку. Чем сам бы побаловался. Да нельзя. Не поймут.

    И я ищу половину. Чтобы поскорее стать нудным и наивным. И блуждаю в поисках счастья. Где заблудился в густом лесу. Среди трех сосен. Откуда выбраться сложно. И обратной дороги, увы, нет. Тропа заросла. А счастье так отдает соленой сыростью. На губах.

    И в сердце колет. Значит, оно есть.

    17 октября 2001-го года.

    Пасмурная погода. Пасмурное настроение. Обиженная душа. На жизнь, на обстоятельства. На всякий случай. Осень.

    Как расплата. За жаркое лето, за звездное небо и за “здорово живешь”. За прошлое. В настоящем. Сядьте, суд уже пришел.

    И дождь- палач приводит приговор в исполнение. Наказывая мокрыми ногами, насморком и депрессией. Простудою души.

    Настало время собирать камни. Те, которыми меня закидывают каждый день. Не те, кто имел бы на это право. Моральное.

    И я сижу в черной луже в белом костюме. И подняться нет ни сил, ни смысла. Я уже промок. И испачкан. Этой грязью.

    Живу надеждой. Что умирает последней. А она мне говорит: “Не скучай. Скоро зима”. Но ведь это еще хуже. Дольше.

    Неужели? Неужели все уже было? Прошло? И даже дождь прошел. А солнца все нет. Нет. Его скрывают серые тучи.

    Они сгущаются.

    26 октября 2001-го года.

    Убивать нехорошо. “Даже плохо”, - скажете Вы. Позвольте с Вами не совсем согласиться. Его убить необходимо. Даже если для этого нужно бродить не один десяток лет по песчаным просторам. Бороться и умирать. Самому. Но самому, без него в себе. Умирать красиво.

    Время пополняет учебник истории. Новейшей историей. Сменяя строй за строем. Останки первобытного человека при наличии таковых - музейная гордость. Нет больше феодалов. Капиталисты давно превратились в бизнесменов. Ряды коммунистов заметно редеют. День за днем.

    А он живет. И здравствует. Передаваясь от поколения к поколению. И что самое страшное - побеждая. Массой, числом. Количеством. Растя целую армию себе подобных. Что приходя приносят собою шум. А уходя оставляют лишь нажитое. Своим шумным последователям.

    Нажитое. Вещи. И никакой духовности. Или следа в прогрессе. Ибо в каждом из них сидит он. Тот самый, которого необходимо убить. В себе. Раб. Который так мешает стоять не сутулясь, ходить не горбясь и жить гордо. Смеясь не смешному, любя не любимое. Боясь не страшного.

    Мы не рабы. Рабы немы. Мы ж говорить умеем.

    Да и только.

    1 ноября 2001-го года.

    Жизнь вошла в привычку. И она не то, чтобы нравилась. И совсем не то, чтобы наоборот. Она - просто так. Как средний род в русском языке. И никакой конкретики. Течет, как вода из испорченного крана. Пока не вытечет. Вся. Из резервуара.

    Резервуар затем можно наполнить заново. При желании. И кран сменить. Только это уже будет чужая вода. И другая история. Тем более что вода та тоже вытечет. А потом опять. И опять. А если не вытечет, то испарится. Жизнь вошла в привычку.

    А была свежее снега. Первого.

    7 ноября 2001-го года.

    “Нельзя”, - говорите.

    “Почему?” - спрашиваю.

    “Потому, что нельзя”, - отвечаете.

    И все. Больше никаких объяснений. Ибо сами не знаете, почему. Но ошибка уже совершена. И мне чертовски интересно попробовать. Потому, что нельзя. И потому, что мне интересно почему. Нельзя. И я уже загорелся мечтою. Теорией духа. Которую осуществлю обязательно. Практикой плоти. Непременно. А может быть мне еще и понравится. И одна только мысль о том, что можно то, чего на самом деле нельзя, будет возбуждать во мне дух и плоть. Злоупотребление чем вполне может загнать в сырую землю и дух, и плоть. Одновременно.

    Пойдем от обратного. Скажем “Можно” (нет, не думайте так, это совсем не ошибка). И я сразу же потеряю интерес. Знаете почему? Потому, что можно. И потому, что мне не интересно почему. Можно. Стало быть, незачем спешить. Успеется. А вдруг мне еще и не понравится. Поэтому лучше практиковать дух. И примерять это можно во плоти теоретически. Кстати, одна только мысль о том, что можно то, что на самом деле можно, совершенно не возбуждает мой интерес. И тем более не хочется разрешенным злоупотреблять.

    Следовательно, давайте разрешим то, что нельзя. И каждый сам поймет, почему нельзя нельзя. И все станет на свои места.

    Мораль: мораль аморальна.

    16 ноября 2001-го года.

    Перегорела старая лампочка. Свисающая с высокого потолка. И стало нужно ее сменить. На новую лампочку. И я вспомнил о ней. Лестнице-стремянке. Что скучает давно в тоскливой пыли производственного угла родимой квартиры. По делу. Работе. Но, работая редко, работает нужно. Широко раскинув конечности. Твердо стоя на паркете. В елочку.

    Я взобрался на нее. Лестницу-стремянку. И сменив лампочку, озарил светом темень. Комнаты. И застыл. На миг ослепленный ярким сиянием. Изобретения не моего мозга. И мой мозг стал изобретать. Мою жизнь. Подсказывая: это я. Я стою на самой вершине. Возраста. И самое время зажигать огни. Ибо выше дорога - только вниз. Дерзай.

    Я заскочил в электричку. Мчась к истокам. Природе. В надежде найти покой. Для души, что есть я. И наблюдая в окне, в набегающей картинке убегающего состава дровосеков, вырубающих лес, ужаснулся. Что меня ждет впереди? Я пересел спиной к направлению. Дабы видеть содеянное после содеянного. Тоже плохо, но легче. Уже содеяно.

    И взвыл. Словно волк на луну. До которой рукой подать. Только далеко. Настолько, что невозможно. Даже если руки длинные. Да. Я не хочу так жить. Я не могу так жить. Так жить я не умею. А волки ходят кругом. И скрипят зубами. Готовые перегрызть друг другу глотки. Даже если больно. И на луну не воют. Они ее просто не замечают. Увы…

    Ну, все. Хватит. Уж и новая лампа горит. И комната освещена. Пора спускаться вниз. На паркет. В елочку. Убрать лестницу-стремянку в производственный угол родимой квартиры. Где она со временем вновь покроется тоскливой пылью. Пока не понадобится снова для технических нужд. Которые толкают на мысли. Признаться, страшные.

    А жизнь? Она пройдет.

    28 ноября 2001-го года.

    Как известно, все буквы русского алфавита делятся на гласные и согласные. Гласных букв немного. Согласных же намного больше.

    А знаете ли Вы, почему согласных букв больше? Очень просто. Их больше потому, что они согласные. Вот если бы они были несогласные, достичь такого превосходства над гласными им не дали бы. Возможности. Элементарно, правда?

    Ну, дела. При таком дисбалансе такой красивый язык.

    Так и живут.

    29 ноября 2001-го года.

    Я удивляюсь. Что удивляет меня: я еще удивляюсь? И это меня удивляет еще больше. И я хожу удивленным на удивление удивительным людям. Которые творят удивительную несправедливость. Чем удивляют. Которых творимая ими удивительная несправедливость не столь удивляет, сколь удивление удивляющихся, удивляющихся удивительной несправедливости, творимой удивительными людьми. И те, и другие просто диву даются, чему удивляются и те, и другие. Удивительно.

    Удивлены? А между тем мои удивления неудивительны.

    30 ноября 2001-го года.

    Сегодня я король. Я царь. Монарх. Пусть даже без короны. Державы, скипетра. Что из того. Я правлю балом. Который сам и закатил. На радость тем, кто рад. И на огорчение тем, кто огорчен. Тем, что балом правит он. Я, то бишь. Хоть не король. Не царь. И не монарх. Держи хоть дюжину держав и сотню скипетров в руках я. Иль в сундуке. Иль под подушкой. Для них я не… Тем лучше.

    А я, меж тем, не то, что бы король. Царь или монарх. Сегодня я никто иной, как император. Создавший сытую империю. Созвавший в сытость сытых. Не голодных. И восседающий во главе. Как полагается. И взоры всех направлены в меня. Тех, чьими устами есть бы мед. Такой, что не испорчен дегтем. Я тот, в чей адрес льется лесть. В которую легко поверить. И даже хочется. Но опасно. Она не долговечна…

    Сегодня кончилось вчера. Когда скончались деньги. И пала моя империя. Откуда в сытость бежали сытые. Которые даже в сытости оставались голодными. Восхваляют теперь они другого императора. В чей адрес льется лесть. Меня же поливают грязью. Только руки мои чисты. На них не сохранилась позолота державы, скипетра. И они легко умещаются в карманах. Где пусто и просторно. Как на душе.

    Сегодня деньги - титул. И не говорите, что это не так.

    11 декабря 2001-го года.

    Сколько не говори “халва”,

    во рту сладко не станет.

    Все будет хорошо. Пусть пройдет только немного времени. И забудутся обиды, обидные до чертиков аж до сегодняшнего утра. Те, которые мешают жить своей насущностью. Напоминая о себе каждую минуту. И еще тогда, когда не хочется об этом думать.

    И вспоминаются обиды, что мучили нас какое-то время назад. Лишая покоя и аппетита. Что нынче канули. Сгинули. Исчезли гонимые временем. И воспоминания о них вызывают лишь заметную улыбку. Губ. И мысли: “А стоило ли так беспокоиться? Ведь все хорошо”.

    А еще вспоминаются древние болячки, нерешенные проблемы. Не отмщенные обиды. Прошлого. Когда думалось: “Все будет хорошо”. От чего становилось хорошо. Но на какое-то время. Не больше. А дальше обида оставалась обидой. Она и сейчас остается.

    И ничего хорошего в том, что все, что должно было быть хорошо, хорошо на самом деле не было. И всегда, когда не хорошо, в голове крутится одна и та же фраза: “Все будет хорошо”. Превращаясь в лозунг. И чем хуже нам становится, тем уместнее лозунг призывает:

    Хорошо бы… Главное в это верить.

    17 декабря 2001-го года.

    Налили. Проводили. Выпили. Встретили. И на душе полегчало. Уложились. Дальше пошла пьяная возня. Деланная радость и любовь к окружающим. И постепенная убыль чувства праздника. Поспать бы. А народ все кричит поздравления. Никак не желая понять: все уже прошло. И следующее представление через год. Отдохните друзья, есть время. Одуматься.

    Накануне тоже пили (а что делать?). Все с тем же народом. В кабаке. Где много жеманных дам и усатых самцов-животоносцев. Для которых праздник каждый день. Даже когда праздник. Отчего не осталось ничего святого на душе. И души, кстати, тоже не осталось. Все идет, все проходит. И жизнь догорает, как бенгальский огонек. С такой же интенсивностью.

    А на дворе прозрачный воздух. Звездное небо. Полнолуние. Совсем как не зимой. А во дворе группа пьяных усатых самцов-животоносцев жестоко избивает пьяного Деда Мороза из-за пьяной жеманной дамы, которую тот назвал своею Снегурочкою. По пьяни. И теперь битый символ Нового Года несет отборный мат. За что его снова бьют самцы. Животоносцы.

    Смотрю на них и думаю: если Деда Мороза бьют на праздник, и он при этом сквернословит - это ничто иное, как несчастливый конец прекрасной сказки о Новом Годе. И не дай Всевышний увидеть такую картину ребенку. Для которого детство закончится в тот же миг. Моментально. И каким тогда будет наше будущее? Как жить дальше будем, люди?

    С Новым Годом!

    3 января 2002-го года.

    Плохо? Кто спорит? Плохо. И хорошо, что плохо. Выпьем, есть повод. Полегчает. Отпустит чуток. Печаль. Улыбнемся. Может еще и споем. А зашибет, так и спляшем тоже. Кто мешает? Радость то какая. Жидкая, недолговечная. И такая прозрачная, будто и нет ее совсем. Только есть ведь. И искажает формы, несмотря на прозрачность. Горчит она, радость то. Во рту. Да сладко на душе. Праздник.

    А отпустит радость - примем. Внутрь, в мозг. И снова отпустит. Печаль. И так всегда: отпустила радость, ударил по прозрачной, и отпустила печаль. Праздник каждый день называется. И живем так, словно бочек к унитазу. Спустишь воду, смоешь нечистоты, а он вновь наполняется. Круговорот воды в природе - курс природоведения за четвертый класс средней школы. Какая пошлость Ваша радость.

    Даже печень дуется. Возмущается.

    7 января 2002-го года.

    Как трудно стало быть мужчиной. В наши дни да в нашей шкуре. Когда кругом такие шкуры, что хочется линять. Отсюда, а не шерстью. Которой с каждым разом меньше, реже. Расческа пожирает шевелюру. Копя меж зубьев перекочевавший волос. Обогащаясь за счет чужой головы.

    Как трудно стало быть мужчиной… И принимать решение. Выбирая между злом и злом. За неимением иного. Идя заведомо ко злу. Где очень захотят тебя унизить. И сломать. Вот для тебя очередной экзамен: попробуй устоять. При этом, оставаясь мужчиной, не только называясь им.

    Как трудно стало быть мужчиной. Так хочется рыдать и слабым быть. Не оттого, что слабый. А оттого, что тоже человек. И со своими слабостями. Которые не только сладости. И не только трапеза. Но и душа: стихи, поэмы, проза, театр… А говорят, что стыдно.

    Как трудно стало быть мужчиной. И женщину любить. Жену, супругу. На равных. Без ощущения превосходства. И без притворства, будто любишь. Глазея похотью на женщин. По пояс или выше. По сторонам. Любя любимую чистою любовью. И не тая любви. И не боясь любви.

    Как трудно стало быть мужчиной. Когда о завтра думаешь с тревогой. И понимая, что ты мужчина, не можешь повлиять на завтра, о котором думаешь с тревогой. Отчего становится еще тревожней. И думается: “Что за мужчина я?” И мужества хватает лишь на самоубийство.

    Как трудно стало быть мужчиной. Но надо. Ведь я мужчина!

    15 января 2002-го года.

    В пионерском прошлом в коммунистической прессе прочел как-то статью о наличии у колумбийской наркомафии авианосца. Что произвело на мое по-детски нежное воображение страшное, не скрою, впечатление. Не пистолет, винтовка, автомат, танк или самолет. А целый авианосец. И мне ненароком подумалось: вот если бы у меня была хотя бы рогатка…

    Я бы пострелял.

    Почти все классики в своих произведениях воспевали любовь. К человеку, правде или Родине. И почти все классики описывали сцены дуэли во имя человека, правды или Родины. И каждый раз, читая произведения классиков, мысленно переносился в прошлое, становясь дуэлянтом во имя человека, правды или Родины. И отважно дрался на дуэли. Я. За правое дело.

    Я бы пострелял.

    В армии, тогда еще советской, приходилось держать в руках автомат. Калашникова. С соответствующим надрезом на дуле для безопасности. Учебный. И даже несколько раз. И каждый раз замирало дыхание и колотилось сердце: в руках моих оружие. И ужасно хотелось кого-нибудь защитить. От врага. Или больше: врагов. Все равно. Я вооружен. Силен.

    Я бы пострелял.

    Позже телевидение резко стало откровенным. И наряду с откровенной эротикой в эфире стали появляться документальные кадры криминальных разборок - откровенное насилие. И правоохранительные органы старались с этим новым явлением как-то бороться. Демонстрируя показательные суды над преступниками: ворами, мошенниками, убийцами. Так было больно.

    Я бы пострелял.

    А затем оружие стало достоянием общественности. Причем эволюционным путем. И сегодня удивить кого-то тем же пистолетом практически невозможно. Преступники, которых судили показательными судами, нынче ходят с вооруженной охраной. Некоторые из них члены парламента. Иные так и остались ворами, мошенниками, убийцами. И творят свое насилие.

    Я бы пострелял.

    Но как говаривали старые коммунисты в былые времена, всех не перестреляешь. Придут новые. И приобрети я сейчас оружие, я ни в кого стрелять не стал бы. Потому, что всех действительно не перестреляешь. Придут новые. И дабы не присутствовать при этой ротации, пустил бы пулю в висок. Себе. И все перестало бы быть. Для меня, по крайней мере.

    Я бы застрелился.

    Хорошо, что дуэли запретили: вызывать на дуэли стало некого. И перчаток теперь не носят. Не в моде.

    Вот времена настали.

    5 февраля 2002-го года.

    “Где розы, там и шипы”, - скажете Вы мне.

    “Где шипы, там и розы”, - скажу я Вам.

    После чего будем спорить. Долго и безрезультатно.

    А пока пожелайте мне счастья. Я женился.

    16 февраля 2002-го года.

    Люблю гулять ясным летним утром по старым улочкам города. Где жара начинается с восходом солнца. Зато после заката опускается успокаивающая душу прохлада. И мужчины (а мужчиной здесь считает себя каждый, кто окончил среднюю школу) садятся за нарды на интерес прямо на улице. И остриженные коротко мальчишки носят им чай и с удовольствием следят за игрой, ожидая своего часа, своей взрослости. Жизнь продолжается.

    Люблю гулять ясным летним утром по старым улочкам города. Из открытых окон домов которых уже доносится аромат готовящегося обеда. Или звуки национальной музыки. Мугама. И домочадцы говорят достаточно громко. Достаточно, чтобы их услышал случайный прохожий. А остриженные мальчишки, что вечерами носят чай и следят за взрослой игрой, гоняют мяч. Играют футбол. И каждый величает себя именем знаменитого футболиста.

    Люблю гулять ясным летним утром по старым улочкам города. И наблюдать счастливое лицо подростка, который моет отцовскую машину и видит себя за рулем этого авто. Уж очень скоро. Ибо умеет делать все: доливать масло, заливать бензин и вообще, водит лучше, чем отец (водил ведь на пляже раз пять, хотя, может и меньше…) А этот малыш с пасмурным выражением лица нехотя бредет до хлебного магазина на углу. Его послали за хлебом, а он не хотел.

    Люблю гулять ясным летним утром по старым улочкам города. И вспоминать то время, когда эта святая наивность была для меня великой действительностью. И маленькие домики с зарешеченными окнами казались большими. Так же, как и низкие стертые тротуары ощущались высокими. По которым проходили пожилые женщины с покрытыми чадрой головами, возвращаясь с дневного намаза. Из Мечети с зеленым куполом… Где то время, где детство мое?

    Я им так и не насладился.

    Эти старые неровные улочки, эти древние полуразрушенные дома и сохранили самобытность прежнего Баку - города, который я так любил, которым так гордился. Его осталось мало.

    28 февраля 2002-го года.

    Этому можно. То, что можно. Он должен говорить, что у нас демократия. Он классический демагог. За что его слушают там. Где пишут о нас. Правду.

    Этому нельзя. То, чего нельзя. Он говорит, что у нас настоящая анархия. И сам же порождает беспредел. За что его любят там. Где знают о нас. Правду.

    Этому можно. То, чего нельзя. Он не видит разницы между демократией и анархией. И платит в валюте. За что его ценят там. Где копят о нас. Правду.

    Этому нельзя. Даже то, что можно. Он и так безмолвствует. В нем раб сидит еще от прадеда. За что его не понимают там. Где слышат о нас. Правду.

    А вот тому можно все. Абсолютно. Он сделал столько нужного для тех, кто определяет, что можно, а чего нельзя, что теперь ему все можно. За что его боятся там. Где ненавидят нашу правду.

    Это правда.

    14 марта 2002-го года.

    Все дети как дети: отдохнул в утробе, выпал наружу и плачь на здоровье. Этот же все на свет рвался. Родиться спешил. Отчего и появился на полпути. К больнице. Благо водитель оказался грамотным. Врачом представился. Он и принял роды, после положив младенца на поверхность. А тот раскинул ручонки, устремил взгляд ввысь. И улыбается. Тихо и мирно. “Знать летать будет”, - заключил водитель-врач. И оказался прав, типун ему на язык. Да нынче поздно.

    Здоровым оказался парень. Без признаков детской хвори. Да только небом болел. Целыми днями птиц наблюдал, облака. А то и тучи. Ночами звезды считал да луну глазел. Все полетать хотел, словно пернатый какой. От земли оторваться мечтал. Но не отпускала она его. Земля-матушка. Притягивая, точно магнит неблагородный металл. Каковым он, кстати, не был. Никогда. На нем стояла высокая проба. Только не всем было суждено это видеть. Понимать. Обидно.

    Хотя те, кто так или иначе были способны повлиять на его судьбу, в силу своей безродности не могли не заметить в нем благородства. Внутреннего. Что их нескромно раздражало. Вот они и порешили разрешить его мечту. Подняв на высоту, возвеличив до небес. Заставив поверить в свою крылатость. Потакая во всем. Но это его не испортило (коррозия его не одолела). Тогда они обещали помочь ему полетать. А вот это предложение он принял с радостью. Искренней.

    И они не подвели. Подвели, похвалили, пожелали. Подтолкнули. Он и полетел. Сразу же. И с криком. Только этот крик не был похож на крик восторга. Отнюдь. Это был крик ужаса. Ибо лететь пришлось вниз головой. И, главное, быстро как-то. Аж до самой земли. Матушки. Свидание с которой и успокоило его. Навеки вечные. Разбив надежды плотские. В кровь. Отпустив душу в беспрерывный полет. Там и осуществилась его мечта. В небесах.

    А мог бы ползать.

    Мечтайте (это не вредно). Но не более.

    24 марта 2002-го года.

    Помните недавнее прошлое? ”…Советский народ состоит из рабочего класса, колхозного крестьянства и прослойки интеллигенции…” - гласила наша действительность (что-то в этом роде). Прослойка, слово то какое.

    А жизнь и теперь такая: рабочие дни, словно рабочий класс и колхозное крестьянство. Целых шесть подряд. И всего один выходной день - воскресенье. Такая маленькая прослойка. Ну, как тут быть интеллигентом?

    Кстати, с Днем Рождения!

    25 марта 2002-го года.

    Когда солнце в зените, светло и тепло. Легко. На душе и в суставах. И хочется жить при одной только мысли, что солнце в зените. И все предметы на месте: люди и вещи. Они такие, какие есть на самом деле. В натуральную величину. Высоту и ширину. Длину. Без тени. Сомнения. Что увеличивает мелочь. И накрывает таланты. Покрывая их тьмою. Бесславия. Где прячутся те, кого пугает солнце в зените. Кому есть чего бояться, пока солнце в зените.

    Только солнце к закату целыми днями. И тени высокие. Очень высокие. И надо спешить, вроде, самое время. Но некуда.

    И все говорят: “Пора выйти из тени”. Но как?

    27 марта 2002-го года.

    Лучше синица в руках,

    чем журавль в небе.

    Хватаясь за проекты, заведомо обреченные на право называться проектами вечно, он спорил с природой, обществом и самим собой. Пытаясь доказать природе, обществу и самому себе, что синица - птица негожая. И если иметь в руках существо крылатое, то лучше сразу журавля. Или даже крылатую ракету класса земля-воздух. Хотя, и журавль неплох.

    И каждый раз, отпугивая журавля, летящего еще достаточно высоко над землей, своим аппетитом, он кидался за синицей. Которая уже украшала чужие руки. И оставшись обратно с пустыми руками, он обвинял в этом и природу, и общество. Только не себя. И жалел, что не имеет крылатой ракеты класса воздух-земля. Или хотя бы простую рогатку.

    Однако стоило журавлю опуститься к земле хоть на чуть-чуть, как он вновь терял хладнокровие и старался опровергнуть великую истину великого Пушкина. Александра Сергеевича. Который доказал еще в XIХ веке (первой ее половине), что результат ошибок трудных - опыт. И на ошибках хорошо бы учиться. Набираясь жизненного опыта. Так сказать.

    А он все гонялся за журавлем. В небе. Тогда как синица была почти в руках. И не было никакой нужды в крылатых ракетах разных классов. Поскольку все было бы на своих местах. И все при своем. И нервы остались бы целы. Невредимы. Не то, что теперь. Все на своих местах. И все при своем. А он с подорванным здоровьем. И с бульоном из куриных ножек.

    Лучше журавль в небе, чем утка под кроватью.

    Или черный ворон у подъезда.

    1 апреля 2002-го года.

    Изначально идея была следующей: приблизить провинцию к столице (приблизить, не превратить). Идея гуманная, благородная. Как любая другая идея. Первоначальный замысел которой непременно извратится в процессе претворения. В жизнь. Как в данном случае.

    Когда отправилась группа столичных чиновников доводить до сведения представителей далекой провинции. Идею. С которой представители далекой провинции легко согласились, накормив до отвала столичных чиновников экологически чистой продукцией. С выпивкой.

    И вернулись столичные чиновники в столицу. Сытыми. Отчего глаза у них стали голодными. Хотя раньше в них наблюдался блеск разума. Теперь же он был блеском хищника. Которого нужно кормить. И кормить. И кормить. Чтобы он не сожрал ближнего. Только за то, что голоден.

    И хлынула провинция в столицу. Осваивать, якобы, ценности. Которые осквернила, так и не освоив. И начались новые правила. Что хорошо забытые старые. С чем боролись и изживали в столице. И хотели внедрять в провинции. В которой пережитки старого бытуют поныне.

    И обрели статус. Законности… В парках отдыха бродят парнокопытные. И щиплют травку прямо с газонов. Удобряя асфальт свежим навозом. И солнце столичное будит петух-горлопан. Который и здесь нашел себе курочек. Что несут ему яйца. Яйца не простые. Золотые.

    Покоренная столица нынче провинция.

    А идея была хорошей.

    8 апреля 2002-го года.

    Было время. И камни были тяжелыми. Очень. В них мы видели силу. И мощь оружия. Без них не обходилось ни одно мероприятие (читай драка) в школе. И за ее пределами. Камни восстанавливали “справедливость”.

    Камнями заправлялись рогатки. После чего не пели птицы утром. И не горели фонари вечером. Затем рогатка конфисковывалась, уши надирались. И звучало очередное последнее предупреждение. Что забывалось. Быстро.

    Мы били камнями окна. Бывало витрины, не скрою. Или бросали их в море (только никак не в колодец). А еще выбирали плоские камни и запускали их по водной глади. Озера. И они, попрыгав по воде, незаметно тонули…

    Юность. Камешки стучали по стеклу. Окна комнаты. Где ждала она. У которой были строгие родители. И они никуда ее не пускали. И не звали к телефону. Тогда камешки служили пейджером. И мы все же виделись.

    Ах, женщины! Сколько радости дарили Вы мне. Сколько памяти оставил я Вам. Озолотив много шей, ушей и пальцев. Забросав разноцветными каменьями. Где Вы теперь? Где камни те? Есть ли Вы вместе взятые?

    Дети уже взрослеют. Их дети уже растут. И надо мной они уже насмехаются. Старый, говорят, примитивный. А они современные. И обстановка у них модная. А дома им построил я. Между прочим каменные.

    Вот и вся моя жизнь, камни, которые я разбросал. Теперь я их собираю: в почки, печень и желчный пузырь. И это не все. Я возьму от этой жизни еще один камень. Последний. Тот, что накроет меня после меня. Надгробный.

    Время разбрасывать камни, время собирать камни. Время стирает камни. В песок. А песок уходит сквозь пальцы. И все проходит.

    Ничто не вечно.

    9 апреля 2002-го года.

    Он носил очки. И уверенно молчал. И они стеснялись у него спросить, признаться в собственном невежестве. И все говорили: “Он умный”. Отчего вопрос оставался не заданным. Ответ - неизвестным. И все опять говорили. И снова стеснялись. А он по-прежнему молчал. И носил очки. Потому, что плохо видел.

    Очки приносили ему очки. А молчал он оттого, что был патологически глуп.

    Хотя все думали, что он дальнозоркий.

    10 апреля 2002-го года.

    Вчера посчастливилось мне побывать на концерте джазовой музыки. И я впервые за последние много лет вдруг подумал: а ведь можно жить. Мало того - не стоит умирать. И даже наслаждаться получается, пока играют эти пальцы. Не перевелись, стало быть, на Земле нашей таланты сочинять и таланты исполнять. И таланты слушать, о чем свидетельствует полный зал довольно молодой публики. Которая присутствовала не ради самого процесса (мероприятие, мол), а пришла внимать, обонять и осязать творчество. Искусство. И всех сплотила музыка хоть на время. Представления. Но сплотила ведь. Значит и у нас получается. Была бы идея…

    …Тогда и флюгер сможет определять направление ветра.

    Концерт же был великолепен.

    15 апреля 2002-го года.

    Полночь. Почти сказочное понятие. Воспетое поэтами и писателями время. Когда происходят чудеса. Сколько написано об этом песен. И музыкальных произведений. И похотливые мысли приходят в голову, как только слышишь это слово. Полночь.

    И она приходит. Наступает. На всей нашей маленькой планете, несмотря на многочисленные часовые пояса. В которых затерялось человечество. В постоянных поисках друг друга. Где полдень для одних глубокая ночь для прочих. Которым утро только снится.

    И день сменяет день. Такой же сложный. И пустой. Ведь новый день приходит в полночь. Когда часы показывают время. Которого нет: ноль часов ноль минут. 00. Как на двери сортира. Куда уходит то, что некогда имело вкус. Пьянило. И радовало душу.

    В полночь даже карета превращается в тыкву.

    А Вы о ней песни поете.

    22 апреля 2002-го года.

    Заметный вечер. Настолько заметный, что у людей страдающих куриной слепотой уже начинаются проблемы с перемещением по местности. Солнце клонит к закату. И совершенно ясно к чему оно клонит. Оно просто спешит на Запад. Отчего и спешит. И спешит не столько туда, сколько спешит отсюда. Да и как не спешить, когда стоит спешить. Как туда, так и отсюда.

    Зябко. Весна уродилась не теплая. И не греет кости, обижая душу. Обжигая ладонь о лоб. Который горяч не в пример холодной голове. Тяжелой пустоте, что давит на плечи, заставляя сутулиться. Зима прошла. Зима продолжается. И дождь, моросивший намедни, превращая серый асфальт в черную сырость, все еще продолжает быть. Живя в грязных лужах.

    Много шума. Ветра и автобусов. Многоместных и разноцветных. Всяких. Которые беспорядочно бегают во все стороны, в разные концы. И поделили город на маршруты. Абсолютный сумбур на дорогах. И на старых узких улицах, рассчитанных для гужевого транспорта, вечный трафик. Копоть и сажа. И тяжелый воздух. В котором воспаленные ноздри мучительно выискивают кислород.

    А перед глазами чистое поле. Свежий вечер и костер. У которого я в компании бардов, да еще с вином налитым. Красным. И сложные слова на несложную музыку заставляют уважать гитары струны. Это воля. И душа спокойна. И… Простите. Меня тут чуть не переехал очередной автобус. Впрочем, спасибо, что не переехал, а всего лишь обрызгал. Водой из лужи. Что вчерашний дождь.

    Даже дождь вчерашний. Какая досада.

    15 мая 2002-го года.

    Я музыкант. Художник, композитор. И душа моя поет без микрофона. Она ревет мелодию без слов. Жестокое ля-ля с дежурною улыбкой. На устах.

    Но изрыгаю радость. Для цензора в гражданском одеянии. Который получил диплом консерваторий. И знает в деле толк, и может двинуть полк.

    Поэтому минора нет. И быть не может. Его фильтрует моя аранжировка. И выдает сплошной мажор. Для масс патриотическое блюдо.

    А для меня кусочек хлеба в рот. Кусок не драгоценного металла на лацкан пиджака с заштопанной подкладкой. Желудок полон, я опять голодный.

    Я снова музыкант. И композитор. Только не художник.

    17 мая 2002-го года.

    Воры у воров воруют ворованное. Обвиняя воров в воровстве. Обзывая воров ворами. Объявляя себя ворами в законе (возмущая тем самым воров коронованных). И поднимаясь, опускаются, грабя общак. Нарекая содеянное конфискацией. После чего новые воры обворовывают старых воров. И обвиняют их в воровстве.

    И этот бардак продолжается вечно. Ибо на смену ворам приходят грабители. Сущие волки, иногда позорные. Перед деяниями которых робеют даже криминальные авторитеты. Которыми пугают тех, у которых уже нечего украсть. И воровать они не научились. Вот и верят всему, что слышат. Чем их пугают.

    И я живу в этой хазе. Несладкой малине. Мотая срок. Неся в общак. Приговоренный к пожизненному заключению по пункту в личном деле: место рождения. И я живу в географической плоскости. В гражданском браке с географической плоскостью. С которой не регистрирую свои отношения. Потому, что она изменяет.

    Неужели век воли не видать?

    29 мая 2002-го года.

    Нас вечно пугали цыганами. Нам говорили: “Они конокрады”. И мы боялись их пуще огня. Потому, что они конокрады. Хотя красть им у нас было нечего. И коней у нас никогда не было. И видели мы их разве что в цирке. Или на картинках, и не всегда цветных. Хотя навозу конского всегда и везде у нас было, хоть отбавляй.

    Нас вечно пугали цыганами. И мы верили в то, что коней у нас нет потому, что цыгане конокрады. И не всегда понимали, почему у нас нет коней тогда, когда рядом не было цыган. И вряд ли они когда-либо были. Но знали - они конокрады. И думали: лучше не иметь своих коней, чем иметь рядом цыган. Конокрадов.

    Нас вечно пугали цыганами. Осуждая их кочевое бытие, не оседлый образ жизни. Обзывая целые семьи оскорбительным для нашего слуха словом табор. И шахматистов-любителей называли цыганами лишь за то, что они в процессе игры выиграли чьего-то коня. И конь с доски исчез. Стало быть, был краден. А коней крадут только цыгане.

    Нас вечно пугали цыганами. И тот, кто пугал нас цыганами, дружил с цыганами. И слушал цыганские романсы не только в праздники. И владел целой конюшней породистых коней. Которых цыгане у него почему-то не крали. И даже не думали. Они просто пели. И танцевали. Чем нас и пугали. Потому, что нам говорили: “Они конокрады”.

    Нам вечно что-то говорят, чем-то вечно пугают.

    5 июня 2002-го года.

    На центральной площади происходила церемония казни преступника, виновного во многих злодеяниях против многого. И многих. Погода была по-весеннему хороша, поэтому народу было больше, чем планировалось. Пришлось даже выставлять театральные кресла, наспех отвинченные от партера по такому случаю. Пиво наливали из разных бочек в разных концах площади. Кормили сосисками да чипсами, впрочем, было вкусно. Зрители зрели зрелище, которое приводило их в неописуемый восторг. Некоторые даже плакали и кричали: “Бис”. Палач смущался, что было видно по его движениям. Хотя ни разу не промахнулся. И отрубал только строго отведенные места. Голову, например. И так далее. Маска на нем краснела, глазницы ничего не выражали. Сам за время всей процедуры не издал ни единого звука. Профессионал, словом, любо было глядеть.

    Казнили человека. Убивали старуху. Родившуюся не весть когда. Но так давно, что свидетелей и ровесников уже не было в живых. А сама поведать о себе не имела физической возможности. Ибо родилась со врожденной глухотой, немотой и слепотой в придачу. И жила прикованной к постели все свои года, свое богатство. Пока не заподозрили ее (а в последствии и доказали участие) во многих злодеяниях против многого. И многих. И изолировали от общества. Говаривали, что при задержании она отчаянно сопротивлялась, ругалась нецензурными словами и даже пыталась бежать. Но бдительные блюстители порядка не допустили беспорядка. В результате чего народ получил уникальную возможность участвовать на церемонии. Казни. Которая ему, тому же народу, начинала нравиться. Возбуждая нервы. Доводя до экстаза. Достигая апогея.

    Старуху разрубали на части. Палач честно трудился, народ пил и наблюдал, погода не подводила. Все шло как нельзя лучше. А вечером были танцы. Народное гулянье. Гулял и стар, и млад. Гулял без дураков, от души. И день этот был объявлен всенародным праздником. В честь которого даже пушки стреляли, правда, холостыми снарядами. Зато пиротехники демонстрировали свое мастерство на славу. Что так отпугивало животных-дворняжек. Которые ждали свой кусок. От старухи. А пьяные мужики тем временем приставали к нетрезвым бабам. В чьих глазах читалась откровенная похоть. И каждый делал все, чего не стоило бы делать. И делал так, как будто делал это в последний раз. И приговаривал: “Все там будем”. И этот аргумент служил для каждого неоспоримым фактом. И каждый снова пил. И каждый снова пил.

    А ведь убивали то Мать нашу, Родину. Мать Вашу…

    11 июня 2002-го года.

    Расстреляв всех врагов и патроны, дуло выпустило пар, перестав докучать прикладу отдачей. Курок откинулся на прежнюю позицию. Опустошенные гильзы медленно остывали в оглушающей тишине. Отстрелялись. И лишь мушка сохраняла привычную эрекцию, готовая взять любую мишень. На прицел. Прекрасно понимая, что все эти патроны, гильзы, курки и приклады ничто без нее. И даже дуло все дуло бы куда попало. Только не в цель.

    Потому, что цель определяет мушка.

    3 июля 2002-го года.

    Каждый, кто оставил след на пустынном песке считает, что он оставил свой след на земле. И в далеком будущем каждый должен знать и чтить его потому, что он оставил свой след на земле.

    Каждый думает так. Ибо каждый уверен в том, что именно он не каждый. И именно ему дано природой то, что дано не каждому. Отчего каждому хорошо бы помнить, что каждому - свое.

    Но каждый раз, когда что-то не ладится с делами, каждый говорит, что только у него могло бы быть так. Потому, что так бывает всегда. И только с ним (далее следуют примеры, которых несколько).

    Получается, что каждый, кому бывает хорошо, уверен в том, что он не каждый. Точно так же, как и каждый, кому бывает плохо, уверен в том же. И каждый оспорит каждого, кто посмеет оспорить его.

    Хотя каждый на самом деле и есть такой же, как каждый. И каждый имеет такие же права, как и любой другой. И когда много каждых в отдельности и они вместе - это и есть все. А где все, там нет каждого.

    И что тогда делать? Ничего. Просто каждый должен верить, что каждый день должен приносить радость. Каждому. И когда каждый из нас будет счастлив в отдельности, счастливыми будут все.

    Каждый должен это помнить.

    14 июля 2002-го года.

    Опасаясь метели, я обул свою голову в шапку. Ушанку. Которая была мне не велика. И не мала. А так, голова. И она тут же исчезла. Пропала. Потерялась, как только теряются важные вещи. Важность которых становится важным тогда, когда вещь невозможно найти. И она, эта вещь, необходима лишь потому, что ее больше нет. Как головы, что затерялась в шапке, словно младенец в северных джунглях средь айсбергов. Чья большая поверхность, как правило, скрывает огромную конечность в холодной воде океана. Куда нырнет не каждый. И даже если нырнет, то не каждый вынырнет. Точно в шапке, в которой заблудшие головы теряют способность мыслить. А позже - способность жить. И еще позже - способность быть. Головой. Называясь только ею.

    Какого черта я надел эту шапку и боялся метели? Ведь было же лето. И было бы лето.

    Теперь уже много лет назад.

    15 июля 2002-го года.

    Блажен, кто водки может выпить мало. Из рюмки, а не из горла. Кто курит лишь сигару в месяц раз, забыв про сигареты. Пачку в день. Кто делает зарядку по утрам, проснувшись рано. Не проспав работу. Кто ходит вечерами к женщине, которая жена. А не соседка. Кто постучавшись, входит в дверь. Не лазая через забор без стука. Кто правду говорит всегда. Нет лжи в словах которого.

    Блажен такой, когда такие есть. А если нет таких, такому имя - фраер. Все потому, что водки мало пьет. Не курит, не гуляет. И, главное, спасибо говорит. И говорит тогда, когда поблагодарить бы надо. Но не принято.

    Блажен ли тот, который должен быть блажен?

    Нормальный Человек! Для нас ты ненормален.

    16 июля 2002-го года.

    А ведь красота уже не спасла мир. И не спасет. Потому, что у каждого человека свое восприятие красоты. Которое было бы неправильно, да и невозможно навязывать другому.

    Мир спасет простота - красота человека и человеческих отношений. Когда никто не будет навязывать друг другу свое восприятие мира. И красоты. Тогда и войны будут побеждены.

    Простота спасет мир!

    24 июля 2002-го года.

    Как хочется одеть фрак. Или даже смокинг. Или хотя бы костюм. Шикарный. И чистую рубашку с модным воротничком под красивый галстук с намеком. И заложить платок цветочком в нагрудный карман пиджака. И надушиться вкусным ароматом стойких духов для мужчин, охмуряющих женщин. Тех, которым хочется быть охмуренными.

    Только на мне все тот же китель штопанный. Под мышками. Что потом пахнет и бел от соли все там же. Под мышками. И так хочется кушать водку горькую стаканами. Граненными. А после спеть с Александром Розембаумом. И назвать его Сашей. Потому, что вышибает из меня слезу, точно батькин ремень в голодные годы трудного детства…

    Хотя отец мой всегда носил подтяжки и никогда меня не бил. И жили мы сытно.

    Ну откуда во мне такая русская душа с еврейским уклоном?

    11 августа 2002-го года

    Дабы сделать свое тело здоровым, я купил себе пару гантелей и придумал комплекс упражнений с целью превратить мои мышцы в мускулы. Чем привлечь интерес к своей дутой персоне людей - любовь, которые женщины и завись, которые мужчины. И пошла работа над тяжестью каждого бицепса, что болели ночами поначалу и с непривычки.

    И какими только движениями я не мучил свое тело. И органы. Стараясь правильно дышать и мало кушать. Питаясь исключительно полезной пищей. В которой присутствует алфавит витаминов, но отсутствует вкус. И спал глубоким сном. Как убитый. Да на доске. Да на полу. Да на спине. Как убитый, которого уже убили, но еще никто не нашел.

    Вставал, разумеется, рано. И позевав закрытым ртом, пускался в бег (но не в бега). И пробежав автобусный маршрут без остановок, оказывался дома. И думал: земля конечно круглая… Затем холодный душ с гусиной кожею по коже. И раза два чихнув, я снова брался за гантели. Что не успели еще остыть после вчерашнего. И порядком надоели.

    И тут начинался второй этап, который основной. Когда в один прекрасный день, день на шестой после начала процедур с гантелями, я забирался на кровать с особо мягкою периною и, забросив те же гантели под ту же кровать, долго спал. Предварительно основательно подкрепившись в плане еды всем, что вкусно и вредно. И даже покурив.

    Так раз в два года я брался за гантели дней на пять, на шесть. Затем рутина жизни брала свое. И после ежедневных стрессов и разочарований хотелось только спать и есть. Иль умереть. Какое может быть здоровье тут. Когда боишься быть здоровым и лишний час пожить ненужным. И униженным своей ненужностью, будучи не глупым.

    В здоровом теле здоровый дух? Не думаю. Здоровым тело может быть лишь при здоровом духе.

    А не иначе.

    23 августа 2002-го года.

    Целую жизнь мы беспощадно убиваем время. Пока, наконец, время не убивает нас. Предварительно видоизменив и потрепав основательно. И все то время, пока время истребляется нами, мы пытаемся оправдать процесс истребления. Понятиями. Такими, как: время-лекарь, время-деньги, время-судья. Или программа “Время”. Которая, кстати, похоронила уже не одно поколение и с которой умирать легко и весело. Как на мотоцикле.

    “А Вы прекрасно выглядите!” - говорит старик старику, который выглядит лет на пять меньше своего возраста. И действительно, почему бы ни выглядеть, когда бакенбарды крашены в цвет парика, зубы белы на протезе и фигура стройна, потому, что желудок замучила язва. И костюм, нынче очень модный в модных кругах, все тот же, что и сорок лет назад, когда был очень модным в модных кругах.

    Время прошедшее убито. Даже если с пользой и ушло на создание молодости эликсира. Ведь нет ни молодости, ни эликсира, ни времени, которое безвозвратно ушло. И то время, которое придет - уйдет. Потому, что мы его убьем. И только песчинка в песочных часах будет катиться из капсулы в капсулу. Падая только вниз. Демонстрируя смерть времени. Которое убьет нас. Тогда, когда придет наше время.

    Мы убиваем время. Время убивает нас.

    Это дуэль и кто-то должен быть победителем.

    27 августа 2002-го года.

    Закипела вода в чайнике, отчего последний засвистел. Зашипела электроплита, забрызганная жидкостью доведенной до температуры кипения по Цельсию. Налил себе чай в глубокую чашку из керамики. И жизнь приобрела смысл на ближайшие десять минут.

    Тишина. Слышны лишь удовлетворяющие моментально жажду жадные глотки. И естественное в подобной ситуации причмокивание. Хорошо. На подобревшем алом лице тут же выступают капельки пота. Злость покидает душу на время, ноги просятся в теплые тапочки.

    Жара спадает ежечасно. Скоро наступят холода. И телу станет уютно жить. В одежде. Скоро осень. Скоро глубокая осень. Когда вымирает природа. И в человеке, части природы, вымирают желания. Все. Кроме одного - выпить горячего чаю. С мороза.

    Осень! Время пить чай.

    10 сентября 2002-го года.

    Как хочется быть мировым океаном. И быть американцем и европейцем, азиатом и африканцем. Или быть австралийцем (какая разница?). Быть одновременно везде, ласкать берега всех континентов сразу. И в то же время быть ничьим. Таким свободным, как разве что ветер…

    А я все еще капля пресной воды в грязном стакане. Который давно не мыт и плохо пахнет. И ежеминутно боюсь, как бы меня не выпил кто. И ежесекундно мечтаю испариться. Когда в атмосферных осадках я сольюсь с океаном. И стану свободным, как разве что ветер…

    Оптимисты мне говорят, что я пессимист. Эгоисты верят, что я альтруист. А я реалист. И догадываюсь: нет надежды дожить до светлого будущего. Ибо будущее, тем более светлое, всегда будет будущим. Как горизонт, что так близок и до которого еще никто не доходил.

    Но есть надежда быть. И смысл ожидать. Когда душа покинет тело, которое останется на том же месте. И возвеличится аж до небес. И будет ближе к Богу! И обретет покой и благодать. Когда начнется жизнь. И стану я свободным, как разве что ветер. Но намного больше.

    Снова осень.

    17 октября 2002-го года.

    Скучно стало быть человеком. Особенно когда человеком себя считает каждый, на деле только называясь им. У которого налицо все физиологические функции и потребности. Организма. Как у любого животного. И никакой духовности, несмотря на двуногость. Хотя бы наигранной.

    А ведь были они. Которых больше нет. И сохранила их лишь толстая картона старой фотографии. Память. Этот глубокий взгляд совсем не глупых глаз. Это сытое лицо властного человека, готового отдать. И не столько готового, сколько способного. И не просто способного, а отдающего.

    Свое. Наработанное, заработанное. Честное (наивное понятие прошлого). Но прогрессировало время. И фотография. Исхудала былая картона аж до прозрачности. А вместе с ней и человек обмельчал. И стал он не готовым, не способным и не отдающим. Даже награбленное, что называется нынче заработанное.

    Население растет. И идет планомерное вырождение человека. Ожидается скорое вымирание этой особи. И при таком раскладе дел обезьянам, если, конечно, верить учению Дарвина, завидовать не приходится. У них еще все впереди. И они серьезно рискуют превратиться в человека. И исчезнуть, возможно, навсегда.

    Какой страшный приговор.

    18 октября 2002-го года.

    Лысеть я начал рано. Еще в последнем классе средней школы. Когда волосья были длинными и черными, как весь черный цвет. А носить их хотелось прямыми и светлыми, как у блондина из обложки модного журнала. Но они были волнистые от природы и серьезно нарушали всю скудную фантазию стилиста времен развитого застоя. То бишь, меня. Отчего стричься приходилось коротко. Да и школа того требовала. И в меру строгие родители. И раннее выпадение волос тоже. А главное - глупый возраст, когда стесняешься всего.

    Достигнув совершеннолетия, я удостоился почетной обязанности служить в рядах вооруженных сил. Которые принимали в свои ряды всяких: упитанных и толстых, худых и голодных, маленьких и крупнокалиберных, полных идиотов и с высшим образованием. Всех. Но с одним условием: каждый, помимо обязанности служить, обязан был быть еще и стрижен. Лыс. В этом и заключалось уставное равенство и начиналась не уставная дедовщина. От которой многие матери позже рвали на себе волосы… Будь оно в прошлом.

    Отрастив не самую роскошную шевелюру (что и говорить, львом я никогда не был), я покинул доблестную армию и приступил к мирному сосуществованию на гражданке. В которой может и хотелось носить длинные волосы, но не имелось уже физической возможности. Организма. Волосы заметно редели, бесстыдно отдаваясь подушке каждую ночь. После чего последняя хиповала по утрам, а я тосковал перед зеркалом. Из растительности на голове превалировали брови, густеющие с каждым днем. Визуально.

    Оценив ход событий и свою абсолютную беспомощность, я махнул было рукой на это дело. Но заметил его. Седой волос, проросший именно там, где не позднее следующей недели ожидалось продолжение лба. “Богатым будешь”, - сказали соседи. И не ошиблись. Уже через несколько дней я стал богат на седые волосы. А лоб остался в прежних границах (за что ему, конечно, отдельное спасибо). И началась качественно новая стадия издевательства моего организма над моим же внешним видом. Я перестал лысеть и начал седеть.

    А что делать с волосами, сильней которых даже самый слабый ветер? И дождь их мочит, и солнце их жжет, мороз ломает, а перхоть губит корни, словно ржа. И нет укрепляющего компонента, дудки все. Весь Ваш чеснок, алоэ, лук, ромашка, мед, коньяк, яйца желток, белок иль вместе, кора дубины и касторка, массаж или электрошок. Не впрок. Пусть выпадают и седеют все. Что оттого? Был бы цел один волос, точнее волосок, на котором висит каждый из нас, даже самый лысый от самого рождения. И называется он странно - Жизнь!

    Не оборвался бы раньше времени.

    21 октября 2002-го года.

    Перебирая домашнюю утварь, я наткнулся на старый телефон. Добрый, наивный, громоздкий. Служивший некогда престижем. Поначалу по которому даже звонить было некуда. А потом от которого просто хотелось бежать (так он звенел).

    Он хранит на себе отпечатки пальцев тех, чье прикосновение к себе сейчас я счел бы за счастье. И помнит голоса людей, которых больше нет. И их слова, которыми теперь никто не говорит: правильные и грамотные. Литературные.

    Он молчит. Но знает многое. Хранит в своих шнурах такие байки, которыми жива любая женщина. И слышал столько сплетен, что в пору отдохнуть. От них. От сплетен и от женщин. От работы. Которой было много каждый день.

    Он информирован. Но стоек. И обладая огромной пропускной способностью слов, что есть новости, не оставил в себе ничего. Что послужило бы врагу, попадись он ему в руки. Он солдат. И четко выполнял свои обязанности. Служа народу.

    Он молодости друг. И перезнакомил много поколений юношей и девушек. Что целовали трубку вместо губ и засыпали рано утром возле телефона. Обняв его и думая о ней или о нем. Он разрешал влюбляться и заявлять об этом смело. Вслух.

    Он был. Он жил. Он радовал и огорчал. Тревожил, было дело. С ним было хорошо и плохо. По-разному. Но без него никто не мог представить новый день после того, как он вошел однажды в дом. И остался в нем, как полноправный член семьи.

    Смотрю я на него, и многие десятилетия проходят перед глазами. Люди. История семьи в лицах. Беру трубку и хочу поговорить с кем-нибудь из них. Но нет ни голосов, ни звуков. Нет никого из тех, которых больше нет. Остался только телефон.

    А он молчит. Былой прогресс.

    22 октября 2002-го года.

    Выстрел. Еще один. И еще. Расстреляна вся обойма, все патроны. Гильзы пустуют. Пули попали в цель. Которой нет. Ее, собственно, и не было. Хотя все пули пробили только десятку, одну только десятку и ничего, кроме десятки. И по самому центру мишени зияет откровенная дырка. Единственная, большая и ровная. Как на бублике. А на деле лишь испорчен лист бумаги, олицетворяющей мишень, и расстреляна вся обойма, все патроны. И больше ничего, кроме шума и запаха гари.

    А Родина там, где хорошо нашим детям. Пора бы это понять.

    23 октября 2002-го года.

    Если он оступился раз и оказался не то, чтоб не тот, а что-то не то, то не торопи топор. Не руби, обожди. Это еще не враг. И голова его может пока послужить ногам. На плечах. И покаяться сердцем в слезах за горячесть. Будь мудр. Накажи ему, но не наказывай его. Еще.

    Но если он оступился не раз и оказался не тот, а не что-то не то, то руби, не жалей. Спеши. Он есть враг. И голова его может опять послужить ногам. На плечах. И каяться сердцем в слезах за глупость будешь ты. И те, кто счел тебя мудрым. Накажи его, но не наказывай ему. Уже.

    Наказ: наказывай тех, кому наказывать поздно, кого наказывать время. Иначе безнаказанность закажет нас.

    В наказание.

    29 октября 2002-го года.

    Давайте отдавать не отдаваясь, принимая отдачу за подношение, не подаяние в моменты покаяния. Даруя дар подарком одаренному без дарственной надписи. А так. За то, что есть он у меня и у меня есть то, что я дарю ему как одаренному и обреченному на то, чтоб быть со мной моим.

    Я не навязываю дружбы. Я так дружу. И очень, кстати, люблю своих друзей.

    За Вас!

    30 октября 2002-го года.

    Мы сыграли. И он выиграл. И выиграл он не потому, что он выиграл, а потому, что я проиграл. А я проиграл оттого, что был готов выиграть. Зато он не был готов проиграть. И если бы он проиграл, он проиграл бы. Тогда как я выиграв ничего не выиграл бы. Поэтому я, проиграв не проиграл, а он, выиграв хоть и не проиграл, но ничего и не выиграл. И играл то не он со мной, а я с ним. Хотя играли мы оба. И играли мы вместе. И ничьи в игре не должно было быть. Не могло.

    Не каждый победитель есть победитель над побежденным. Иной побежденный и есть победитель, нашедший в себе силы позволить себя победить. И позволив себя победить, позволить победителю быть победителем. И жить. Но позор убежденному побежденному, которого и побеждать то не надо. Он уже побежден и останется побежденным даже будучи победителем над самим победителем. И победа его есть поражение. Потому, что он - не игрок.

    Все хотят играть в выигрышные игры. В этом недостаток нашего времени.

    31 октября 2002-го года.

    Хорошие слова в оправе музыкальной, как драгоценный камень, насажанный на платину, дают такую роскошь, что не исчесть в каратах, рождая зависть былого ювелира.

    И люди носят это украшение, даря любимым при луны сиянии. И дети любят это утешение, нося с собой всегда, не на себе, не при себе. В себе. Оно их красит больше.

    Хоть с голосом возникли затруднения, и слуха нет, и не было всегда, и сцена для меня страшна, как поле боя после боя, душа поет без микрофона, когда слова и музыка - родня.

    Рассказ я этот посвятил своей супруге. Которая художник многих песен. И отзыв о которой крайне лестен. И просто - очень милый человек. Люблю, когда ее играют и ее поют.

    А также я люблю, когда меня читают.

    1 ноября 2002-го года.

    Каждый раз, когда осень набирает обороты, нам кажется, что она не дотянет. Сойдет с дистанции. И завтра нам будет также тепло, как было тепло вчера, когда было тепло.

    Но каждый раз, когда каждый новый день холоднее предыдущего, мы огорчаемся. Подозревая, что тормоза опять отказывают. И осень очень даже может докатиться до зимы.

    К наступлению которой мы каждый раз не готовы. Хотя хорошо знакомы и с календарем, и с законами природы. Ну, не хотим мы верить, что зима таки будет. Не желаем, и все тут.

    А зима приходит. И совсем не вдруг. Но застает нас врасплох, как муж, приехавший из командировки раньше времени жену из того анекдота. И мы раздеты перед стихией. И надо врать.

    И врем ведь. Приборы - синоптикам, синоптики - нам, мы - детям. Сами себе. А дети растут в этой лжи. И каждое поколение вынуждено делать революцию. Дабы врать дальше.

    Не пойму. Неужели сложно ждать зиму к зиме и готовиться к ней, чтобы быть готовыми, когда наступит зима, что совершенно неизбежно? Как бы пушки не разгоняли густые тучи.

    Опять холодает.

    2 ноября 2002-го года.

    Он был тот, кто мог. Точнее тот, кто мог бы. Еще точнее, тот, кто смог бы. Если б захотел. И он, вроде, хотел, И его, вроде, хотели. И все, вроде, хотели одно и то же. Точнее, все хотели одного и того же. Еще точнее, интересы были разными. И цели, стало быть, тоже.

    И он пообещал их повести. И они желали, чтобы он их повел. Точнее, они желали, чтобы повел их именно он. Еще точнее, они желали быть ведомыми им. Доверяя его прошлому. Доверяя ему будущее. Веря в начало совместного творчества. И в назидание созидания.

    И он повел их, желающих быть ведомыми именно им. И они пошли, желая быть ведомыми именно им. И не мало годов провели они в пути. И не мало голов положили они в пути. И всю подошву стоптали они в пути, аж до крови на пятках. Пока не поняли они: их водят за нос.

    Он повел их, как Моисей, а привел, как Сусанин.

    Им вместе никогда не дойти.

    4 ноября 2002-го года.

    Если у дома нет фундамента, он шаток и ломок. Как волос на прекрасной головке молодой девицы, вымытый некачественным шампунем, смытым жесткой водой. Он - дом на песке, даже если построен на крепком бетоне. И даже если бетон этот высшей марки.

    В нем не стоит селиться. И не стоит льститься на простор квадратуры и свежесть ремонта. Ни обои, ни кафель, ни паркет или ковралит не должны ослепить разума покупателя. Дом желанный лишь внешне и крайне опасный. Он аварийный с момента рождения.

    Его не надо сносить техникой. И минерам здесь тоже дела нет. И урагана ждать не придется. Достаточно лишь сильного дуновения ветра, и дом для начала сменит место постоянного пребывания. Географической дислокации. А позже и вовсе перестанет быть.

    С домом легче. Он был, и нет его. Не жалко. Особенно когда все обошлось без человеческих жертв. Без особых потерь. Как быть с человеком, у которого нет фундамента? Которого носит из крайности в крайность не ураган, и вовсе не ветер. А слабость.

    Он гибок не умом, он гибок телом. В нем нет основы, нет стержня. Арматуры. Которая не позволяла бы ему так низко кланяться. И так низко пасть. Разрушая своим падением не одно строение, тем вызывая человеческие жертвы. Калеча не людей, а судьбы.

    Когда дом не имеет фундамента, виноват архитектор. Когда человек не имеет фундамента… Может и стоит послать его по матери?

    Не экономьте на фундаменте. И катастрофы можно избежать.

    7 ноября 2002-го года.

    Мы учимся у того, который учился у нас. Нас учит тот, кто учился у нас. Его учит тот, кто должен был учить нас. А он, в свою очередь, будет учить нас, не вспоминая о том, кто учил его вместо нас.

    Тот, кто должен учить нас, учит не нас. Потому, что не мы учиться хотят. И хорошо платят за то, чтобы их учили. А мы не хотим учиться. И тоже платим за то, чтобы нас учили, а мы не учились.

    А он хочет учить. И учит. Их, не нас. И они называют его Учителем и почитают его. А мы его тоже называем учителем, нарекая мучителем и убегая с уроков. Диплом мы все равно получим.

    И он унижен своей ненужностью. И еще потому, что его ученики такие безграмотные. Хотя имеют полное образование. И многое из того, что ему не суждено иметь. Потому, что он - учитель.

    Он не один. Их много. Их очень много. Они сливки общества. И почти все они уже не в нашем обществе. И украшают они не наше общество. И обогащают они не нас. А мы в них так нуждаемся.

    Пройдет еще совсем немного времени, и сливки будут отливаться в слитки и храниться в банке. Под усиленной вооруженной охраной. На самый черный день, который уверенно наступает.

    Сливки должны быть в банке (от слова банка), слитки должны быть в банке (от слова банк), люди должны быть на месте (от слова Родина), а утекать должна лишь вода (от слова отлив).

    А не мозги.

    9 ноября 2002-го года.

    Вышел из Фауны.

    Одарил Флорой.

    Добился Фортуны.

    Плачет Фемида.

    Фактов много.

    14 ноября 2002-го года.

    Когда хорошо поставлен голос, подвешен язык, отчеканена дикция, отработаны манеры и лицо с серьезным самовыражением от природы, он начинает убедительно лгать. Хуже другое: ему начинают верить. Но самое страшное - его стараются понять и оправдать, прекрасно понимая и осознавая то, что он - лжет. И идут за ним даже в пропасть просто потому, что он симпатичен внешне и у него хорошо поставлен голос, подвешен язык, отчеканена дикция, отработаны манеры и лицо с серьезным самовыражением от природы.

    Когда хорошо поставлен голос, подвешен язык, отчеканена дикция, отработаны манеры и лицо с серьезным самовыражением от природы, хорошо бы быть диктором на центральном телевидении. Тогда приятнее будет слушать, скажем, прогноз погоды, даже если погода обещает быть пасмурной.

    Лгущему убедительно убежденно верят.

    Улыбайтесь, Вас обманывают.

    15 ноября 2002-го года.

    Мы, то есть люди, считаем себя хитрее других. Животных. Объясняя хитрость разновидностью ума. Тем самым провозглашая себя еще и умнее остальных.

    И придумываем праздники. На которые обязательно нужно съесть того или иного зверя. Или птицу. Или рыбу. Для чего их предварительно и долго откармливаем.

    Мы пашем Землю. Сеем и пожинаем ее плоды. И Земля кормит наших зверей, или птиц, или рыб. Помогая нам их откармливать. И впоследствии вкусно съесть.

    Земля щедро кормит и нас. Добротами и яствами, рожденными ею, но не посеянными нами. И витамины наш организм получает опять же от нее. Земли-матушки.

    Так, прожив сытно и полезно, мы покидаем Землю. Точнее ее поверхность. И уходим в нее. Удобряя теперь уже ее. Собой. И получается, что это она откармливала нас.

    Земля кормит нас. Земля кормится нами.

    Наша смерть - ее праздник.

    18 ноября 2002-го года.

    Все говорят, что он умен. И он умен. Как отличник в последнем классе средней школы, уверенно шагающий к золотой медали. И знающий назубок все темы учебников. Даже те, которые еще не проходили.

    Он все учил и помнит даты и героев имена. Примеры и задачи, а также формулы в его сознании такой пустяк. Каким следует пугать лишь отстающих в классе. Но не его, который знает все. Читал.

    Он и в грамматике силен. И пишет без ошибок. Диктанты, изложения, или протоколы по строго установленной форме. Но не сочинения. Вот тут он слаб, тут он сдает. Тут нужно думать, тут мало знать.

    Необходимо фантазировать. Как им, которых многие считали сумасшедшими тогда, когда они мечтали плыть, или летать, или ехать. И не дождавшись ни заплывов, ни полетов, ни поездок умерли.

    Но не изменили своей мечте. Подав идею тем, кто был сильнее в знаниях и науками подкован. Они изобрели все то, что плавает, летает, едет. А авторами были фантазеры. Те, которых считали сумасшедшими.

    Человек с умом хорошо знает то, что было. Человек с фантазией легко представляет то, что будет.

    В фантазии прогресс. А умы ее доработают.

    19 ноября 2002-го года.

    Как много пресных пожеланий. На Новый Год и День Рождения. Таких, как счастья в крепком здравии. И долгих лет того, что не радует уже давно. И, главное, остаться. Самим собой. Всегда и всюду. До самого конца. Конца. И пожелав такой комплект обычных пожеланий, считать себя не глупым. Изобретательным в словах. И даже пионером. Хотя обычно все желают одно и то же. Счастья и здоровья, долгих лет и оставаться самим собой.

    Допустим. Счастье нужно и здоровье необходимо. Хотя порой здоровье в счастье. И счастье в здравии. И если есть и то, и другое, то хорошо бы долгих лет с таким вот счастьем быть здоровым. Как быть с самим собой, остаться им? Как быть, когда подонок ты и вечно был подонком? Остаться им тебе желать на долгие года лишь для того, что б пожелать? Позвольте, я не стану. И Вам того желаю убедительно: не смейте, не желайте.

    А если ты хорошим слыл всю жизнь, лет, этак, сорок-сорок пять, ты сам уже есть сам. Само собой. И пожелать тебе остаться им все равно, что пожелать не менять своего имени. Которое ты носишь много лет. Лет, этак, сорок-сорок пять. И менять его и сам (опять же сам) не собираешься. Что мне желать тебе слова без смысла? Пусть буду не красноречив, зато душевен. Желаю счастья, а в счастье скрыто все. Здоровье, годы. И многое другое.

    “Оставайся самим собой”. Звучит красиво.

    20 ноября 2002-го года.

    Как долго нам твердили, будто Бога нет. И храмы строить перестали. А в тех, что были, мессу запрещали. Отдав под склад продуктов златые купола. Святых отцов детей растили в пионерах. Самих Отцов кормив кошерной ложью даже в пост. И Ленина труды прозвав писанием священным читали перед сном. На сон грядущий. Чадам.

    И каждый, кто твердил, что Бога нет, назваться Богом жаждал. Религию лишая государства, свой культ он возводил до культа. Что был религией неверных. Для масс он становился идол, которому преподносились жертвы. И головы летели, в которых были мысли. Рекою кровь лилась по мостовой и тротуарам (не красная, а голубая). И грешных не было.

    Так появились не Боги, и не Божества. Так появились божки. Которых расплодилось много. Настолько, что вопрос возврата к язычеству стал ребром. Что есть раскол и неповиновение. Тогда пришел (нет, не Мессия) очередной божок и, представьте, Бога разрешил. И масса тех, кто грешным не был, но в жертву приносил соседа, обомлела.

    И ринулась храмы возводить. Во имя Бога. Чем близость к Богу доказать, а заодно и смыть грехи, которых, кстати, не было (предать и донести, разве ж это грех? Ведь не убил никого. Сам). Цементом, камнем, арматурой, деньгами, то есть, откупиться и Бога подкупить хотели. Дорогу к храму украшая цветами. Жертвуя копейки нищим. И больным…

    Дорогу к храму осилит и не идущий тоже. И даже там, где храма вовсе нет. Важнее верить в Бога и быть верным Богу. Не языком, а сердцем. Любить творение его - собрата. И в мире жить. Тогда и будет в мире мир. И войны перестанут быть. Ложь станет ложью, воровство исчезнет, зауважают честь. И храмы, может, будут не нужны.

    Нет бога кроме Бога!

    21 ноября 2002-го года.

    “Старо, как мир”, - обычно говорят. И это правда, мир не новый. И люди - вечные жильцы. И воздух тот же, горы те же. Моря и реки, океаны и ручьи. Леса, поля, сады и огороды. Все есть и будет, и таким же было. И поменяется лишь время года. Когда такой же дождь, когда такой же снег. И то же солнце утро начинает.

    Тогда зачем все дети задают вопрос: “Откуда все взялось?”, а старики: “Куда все делось?” Ведь все взялось совсем давно оттуда и никуда совсем не делось. Как было все всегда, так все и будет. Навсегда. И человек родившись снова спросит: “Откуда?”, и не найдя ответа в жизни перед смертью удивится: “Куда?”

    А я спрошу: “Зачем?”

    22 ноября 2002-го года.

    Я так хочу иметь. И чтоб имел не только я. И чтобы от того, что я имею, не перестали бы иметь другие. И не имея своего, мое иметь хотели бы. Пусть все имеют. И имеют то, чего иметь хотелось бы. Ведь разное хотят иметь и разные потребности. У каждого желание свое, свои наклонности. Своя фантазия, своя цена, свой грех. Зачем же мне иметь седые волосы по телу не за дело. А лишь за то, что мне приходится иметь не то, что я хочу и отвечать перед Законом жизни за фантазии, и цены, и грехи других. Ведь это не мои потребности. И желания такого не желаю. И наклонности мои совсем другие. Но мне приходится иметь все то, что я имею. Потому, что кто имеет, порешил: я не имею права.

    А я хочу иметь имение.

    23 ноября 2002-го года.

    Хотел бы я узнать какой-нибудь секрет и возгордиться. Давая знать намеками знакомым, что храню секрет, и никому его не расскажу. И не открою даже близким. Пусть просят или умоляют слезно. Я знаю то, чего не ведают другие. Чем выше остальных в своих глазах. А кто не ведает того, что знаю я, пусть постыдится. И завидует.

    Но тут приходит кто-то и намеком говорит о том, что знает то, что знает только он. И намекнув, пытается уйти. Но я, забыв о гордости и чести, начинаю просить, а позже умолять его остаться. И открыть секрет. Клянусь святыми, здравием живых и прахом мертвых, что никому не расскажу. А он молчит улыбкою секрет. И уходит.

    Подчинив меня себе навеки. И я, лишенный сна и аппетита, ищу его. И найдя, предлагаю бартер: раскрыть ему секрет, который знаю я в обмен на тот секрет, который знает он. На том и согласившись, мы делимся чужою тайной. Что нам доверили наивные владельцы, поверив в нашу честность. И порядочность, что есть основа человека.

    Так и ползут по городам и селам слухи. Которыми богаты наши уши. И порой такое о себе услышишь, что Боже упаси такому быть. Но наши люди это дело любят. И если даже нет конкретных фактов, придумают и с грязью так смешают, что не отмыться никаким шампунем. И нет Закона против беззакония. И в любопытстве нет состава преступления.

    Что делать? Дальше надо жить.

    А Вы, пожалуйста, не верьте слухам.

    25 ноября 2002-го года.

    Давным- давно, целых несколько лет тому назад, когда ближнее зарубежье было Родиной, в дальнее зарубежье было таким же дальним, как обычно, его пригласили на праздник. Демонстрацию трудящихся после парада военных. Где поручили ответственное задание: возглавить колонну демонстрантов со Стягом в руках. И скандируя радостное “Слава!” с фанатичной уверенностью в голосе, сумасшедшей верой в глазах и четким чеканным шагом пройти мимо трибуны, что вечные диссиденты тонко прозвали “пройти сквозь строй”. Так он стал знаменосцем. И никогда не изменял призванию -быть впереди.

    Даже тогда, когда Родину начало мутить и рвать. На части, в последствии названные ближним зарубежьем. Диссиденты сразу же перебрались в дальнее зарубежье и о прошлом своем старались больше не вспоминать. Принудительные демонстрации и парады сменились массовыми митингами и шествиями. Где он непременно участвовал. И, как обычно, не с пустыми руками. А с Флагом вместо стяга. И возле той же трибуны, на которой стояли теперь уже другие люди, с той же фанатичной уверенностью в голосе, сумасшедшей верой в глазах и четким чеканным слогом орал “Долой!”

    И на войне, которая была все с тем же ближним зарубежьем, что Родиной звалась совсем недавно, он поднимал на бой бойцов под Знамя части. Которые за дело чести шли вперед и смерти вопреки “Ура!” кричали. Да с фанатичной уверенностью в голосе, сумасшедшей верой в глазах и четким чеканным матом. А он, контуженный и раненный, с подорванным здоровьем, Знамя выносил с любого поля боя. Чем войсковая часть гордилась, и солдаты жили. А враг терял надежду каждый раз, увидев Знамя части той хотя и не в первозданном виде и не первой свежести, но в гордой вертикали. И на высоте.

    Прошла война, что кончилась ничем. И многие обратно не вернулись. А он живой остался, не погиб. И повстречался мне недавно. Он нынче работник метрополитена. И трудится под землей, в самой глубокой станции городского метро. Стоит он на платформе, в фуражке, в форменной одежде. И с флажком (надо же заставить человека так обмельчать). И от него былого - лишь сумасшедшее выражение глаз. А мимо, по обе стороны в обе стороны проносятся вагоны. В них взрослые и дети. Люди. Жизнь. И все проходит мимо. Только он стоит на месте, глубоко под землей. Один. Но при любимом деле.

    Мораль: когда профессиональный опыт не востребован, может не стоит бояться переквалифицироваться?

    Спешите, двери закрываются!

    26 ноября 2002-го года.

    Что ни говори, а люди мы все-таки странные. Мы, то есть мы - обладатели и носители (не путать с соискателями) пресловутой загадочной русской души вне зависимости от национальной принадлежности, географической дислокации и языка общения. Это общее понятие для всех, кто не боится в этом признаться.

    Мы эрудированны и прекрасно разбираемся во всех вопросах. Читали мировую историю с периодами и эпохами, знакомы с астрономией с кометами и астероидами, изучали атлас мира с материками и океанами. Но больше всего мы понимаем в политике и всегда точно знаем, что делать и кто виноват. Только так ничего и не делаем.

    Мы ругаемся, как сапожник, курим, как паровоз, пьем, как лошадь, напиваемся, как свинья, живем, как скотина, зато читаем изысканную литературу и тонко чувствуем красоту. И даже пишем стихи. И иногда выдаем такое, гениальностью чего последующие поколения обязательно будут гордиться во время или после очередной пьянки.

    Мы не всегда сидели, но любим блатные лагерные песни в грубом исполнении хриплого голоса. Мы внимательно вслушиваемся в банальные слова и переживаем их с тяжелым сердцем (при этом опера нам не чужда). Мы уважаем заключенных и ненавидим правоохранительные органы. Мы диссиденты мозгом даже тогда, когда нас никто не трогает.

    В нас духовность великая и большая душа. И мы богаты тем, чего не имеем. Наш талант жить - самородок. Нам бы поле вольное, костер огромный да гитару при всех струнах. И жизнь удалась. Мы барды, мы совковые хиппи, мы свободные люди, наделенные чувством высокой любви. И мы способны совершать поступки, лишенные логики.

    Откуда я все это знаю?

    30 ноября 2002-го года.

    Вот и декабрь наступил. А вместе с ним и мы наступили на те же грабли. И публика в предвкушении предстоящего предпраздничного представления начала расслабляться в плане работы и напрягаться в плане подготовки костюмов и масок. К карнавальной ночи, которая непременно будет.

    Все спешат, торопятся и торопят время, которое и само торопится, без посторонней помощи. Покупают и закупают на всякий случай. Делятся и скрывают, чтобы сюрприз получился интереснее. И все, конечно, чего-то ждут, даже те, которые уже не ждут ничего, но все же… Готовятся.

    И эта старая сволочь (которая старая и как сволочь, и как жилец), что пьет кровь молодым, лишая их перспективы, в больших дозах и без закуски, тоже достал из сундука свой карнавальный костюм - ангела - и вечерами штопает прохудившиеся места, отчего по утрам пахнет нафталином.

    Он завсегдатай на карнавалах. И никогда не изменяет своему костюму. Ангела. И многие завсегдатаи его знают ангелом. Потому, что на карнавалах он и есть ангел: добрый, краткий, хрупкий. И интересный, в чем ему, безусловно, не откажешь, и что поддерживает имидж. Ангела.

    Хотя в душе он сущий дьявол. И не любит ни ангела, ни его создателя. И столько грехов на нем, что гореть ему в аду в любом костюме (там не скрыться). И зная это, он грешит еще сложнее и изощреннее. Ибо уверен: грехом больше, грехом меньше, а в рай дорога закрыта. И это так…

    Вернемся к карнавалу. Где все в костюмах и при масках. Все ангелы, феи, амуры, и просто добрые люди. Но как приходит ночь и прочь костюмы, так рожки, копыта и хвосты наружу. И сущность каждого становится очевидной. Они среди нас, во плоти человеческой. Что и есть костюм.

    А наши будни - карнавал.

    2 декабря 2002-го года.

    Еще в детстве мне говорили: “Будь в себе уверен”. И я старался быть в себе уверенным даже тогда, когда по юности лет приходилось решать определенные вопросы силой: один на один, один против нескольких или толпа на толпу.

    И я был в себе уверен, когда пытался кому-то понравиться, нося осанку смирно, а вместе с ней и сочный прыщ на видном месте и ни чуть не стесняясь такого удара со стороны судьбы. И нравился ведь, настолько был в себе уверен.

    С первым кариесом появилась первая боль, уничтожающая окружающую среду в восприятии болеющего. И первые сочувствующие, которые прошли через этот ад. Но я уверенно шагал в кабинет дантиста, и смело терпел возню во рту.

    Я уверенно готовился к экзаменам, которых в жизни моей было столько, что чувство страха притупилось. И уверенно шел на них. Смело отвечая на поставленные вопросы, умело фантазируя и честно зарабатывая проходную оценку.

    Я был уверен в себе, в своих словах и поступках. Уверенно совершая действия, не всегда гарантированные на успех. Я уверенно рос над собой и уверенно чувствовал себя при своем невысоком росте. И слыл уверенным среди уверенных.

    И ничего не боялся.

    Пока не попал в зависимость от коммунальных удобств, которые сплошные неудобства. Когда совершенно не уверен в том, что утром будет вода, и я нормально умоюсь. Но, даже умывшись нормально, я не уверен, что смогу нормально позавтракать. Ибо могут отключить газ, и я останусь без горячего чая. Но если случилось чудо и есть и вода, и газ, тогда обязательны перебои с электроэнергией. И запасись я множеством свечей, керосиновых ламп и фонариков, свой любимый сериал я все же пропущу, будь я сто раз умытый и напитый чаем.

    Вы думаете, все образуется? Я не уверен.

    6 декабря 2002-го года.

    Как долго я молчал, хотя и говорил и думал. Как долго я писал, хотя и за столом, но в стол. Как долго я стонал с улыбкою для прочих. И долго ждал того, чего и нынче жду.

    А жду я правду, которая пока что ложью одержима. Ложь хочет правдой стать и правдой стать готова. Ее проводят в жизнь под нашу подпись те, кто ложью правды добивались.

    И добились. И теперь имеют право определять где правда, а где ложь. В чем логика буксует, застревает. И исчезает напрочь. И резко обесцениваются ценности.

    Все говорят: “Пройдет, переживем”. И все действительно проходят. Умирают, так и не пережив. А ложь крепчает духом. И заражает молодых людей, как сильный вирус.

    А дальше - больше зараженных. И чем их больше, тем дольше мне молчать, и думать, и писать, стонать, и снова ждать того, чему, боюсь, не быть уже при мне по крайней мере.

    И жить в состоянии анабиоза.

    9 декабря 2002-го года.

    Он не моряк. И не матрос, и не рыбак (хотя рыбу любит, но не об ней речь). Он вырос на море и море знает. И чувствует и рифы, и мели. И отмели. Он плавает птицей по воде. И ныряет рыбой в воду. И пройдя крабом по дну, идет на поверхность бревном. Что не тонет. И доплыв до далекой дали, загорает на отдаленной скале, в далеке от любопытных глаз и арбузных корок. И подышав носом, не жабрами, идет по волнам на берег. Где ступив на большую землю, не боится ее величия.

    И горячий песок не жжет ступни так, как хотелось бы тем, кто сжигая мосты обжигает горшки. Не Боги они. И человеками их трудно назвать. Но они хранят огонь, и поэтому с ними приходится считаться. Даже тогда, когда его, который плавает всеми известными стилями, держат в бассейне и не меняют воду. Отчего ему жутко не хочется плавать. Но без воды ему просто нет жизни, а от моря он отрезан категорически. Потому, что он хорошо плавает. И может очень далеко заплыть.

    И его начинают топить. Все те же хранители огня. Для которых топить человека в воде и топить дрова в камине одно и то же. И потопляют ведь в конечном итоге. Его, непотопляемого. Ибо нет ничего невозможного на этом свете. И легче унизить и уничтожить любого, кто выше и лучше, чем осознавая свою ничтожность постараться подняться на его уровень. Их величие в низости. Их желание - унижение великих. Они низки, но с огнем. И это значит, что остальные должны быть еще ниже.

    Иначе - Великий потоп.

    Хотя… Большому кораблю большего плавания.

    10 декабря 2002-го года.

    Мы рождены, чтоб сказку сделать былью.

    Считая себя трезвомыслящим реалистом, много лет тому назад в компании группы товарищей я позволил себе же предугадать будущее, что есть наш сегодняшний день. И оказался настолько прав, что удивил не столько присутствующих там тогда, сколько, опять же, самого себя.

    Будучи пессимистом высшего класса уже в то время, когда было плохо, я сказал, что будет намного хуже, и описал это самое “хуже” в таких жутких красках, каких еще не придумывала природа. Нет, я не врал. Я просто фантазировал, дабы выглядеть убедительнее перед публикой.

    Сегодня наивная публика считает меня прорицателем. Неким авгуром. Который точно знает, что будет и когда случится. И опишет будущее с такой достоверностью, с какой можно описать лишь прошлое. Потому, что я предвидел и сказал. И все произошло именно так. И никак иначе.

    Да, я сказал. Я это сказал, я только выразил свое мнение, имею право. Но получилось так, что я предсказал, хотя не наделен ни особым даром, ни телепатическими способностями. И если предсказывать я не умею, а хуже стало, значит моими мыслями кто-то воспользовался. То есть украл.

    К такому выводу привела меня память. Тогда, когда было плохо, было плохо, не спорю. Но даже тогда хуже стать не должно было. Не могло. Невозможно было сделать плохо хуже. И никто не верил в то, что я говорю, и что такое может случиться. И только один слушал меня внимательно…

    Не плагиат ли это? Не это ли плагиат?

    13 декабря 2002-го года.

    Я мог бы поставить вопрос так: “Почему все худшее лучшим?” Да не имею морального права утверждать, кто лучший. Поэтому сформулирую свой вопрос иначе: “Почему все лучшее худшим?” Вы спросите, имею ли я моральное право определять, кто худший? Спешу ответить: не я это определял, а те, кто придумал и мораль, и право.

    Согласно чему с самого малого детства все мои учителя учили меня тому, что нельзя обманывать, ябедничать и брать чужое. За это наказывают. Бьют по попке и ставят в угол. И я, как хороший мальчик, строго соблюдал правила и рос в правильном мире, который сам же себе и построил. Пока не повзрослел физически и не начал крепнуть духом.

    Я заговорил низким мужским голосом с теми же учителями, что учили меня. И уяснил, что все, чему они меня учили - сказка. Такая же сказка, как любая детская сказка. А быть взрослым значит лгать, доносить и воровать. За это поощряют. Жмут руку и ставят в пример. Только так можно построить себе свой мир. В котором и жить.

    Выходит, что лгут нам с детства. Начиная с сосок-пустышек, сказок со счастливым концом и Деда Мороза, у которого борода из ваты и кончая моралью и правом, которые не распространяются на взрослых. Лгут, когда говорят о нашем появлении на свет, упрекая аиста или капусту. Лгут даже тогда, когда заявляют: “Все лучшее - детям!”

    А если предположить, что нам в детстве не лгали и обманывать, ябедничать и брать чужое действительно плохо, тогда почему же тем, кто лжет, доносит и ворует так хорошо? Почему их не наказывают, а поощряют? Почему их не бьют по попке и не ставят в угол, а пожимают руку и ставят в пример? И еще много почему, потому что…

    Так почему же все лучшее худшим? Не знаете?

    Вот и я не знаю.

    19 декабря 2002-го года.

    Добро, говорят, побеждает зло, говорят. А еще говорят, что от добра добра не ищут.

    Но если то, что побеждает, называть добром, тогда зло называть злом теряет смысл.

    Еще, говорят, у добра, которое побеждает, столько всякого добра, что от него добра не жди.

    И совсем не доброе, говорят, добро, хотя и побеждает. А, говорят, напротив. Жадное.

    Правду говорят, что от добра добра не ищут. Ибо то добро, что побеждает, добром не поделится.

    Вот ведь какие времена. Нынче даже сказка теряет свою красоту. И это добром не кончится.

    Кстати, кто-то когда-то говорил, что нет худа без добра. Потерпим, подождем. Может так оно и есть?

    Где ты, старое доброе время?

    20 декабря 2002-го года.

    Трава под асфальтом. Цветы в горшочках. Суп из кубиков. Сок из концентратов. Кофе ячменный. Цивилизация. Народ вдыхает разбавленный кислород и закусывает импортными сухофруктами в металлических баночках. Температура тела 36,6. Странно.

    На дворе ХХI век. Во дворе дети играют в игры моей юности. Со двора опять забыли вывезти мусор. Мухи. Облезлый кот-акселерат перестал бояться людей. Дворовые собаки его уважают и в присутствии не лают. Мыши ушли в библиотеки и грызут науку.

    Слякоть. Такая, что мокнут валенки и вязнут калоши. А лапти уже не носят. Не в моде. И керосиновыми лампами пользуются все реже и реже. Электричество, как-никак, в каждом доме. И хотя напряжение в проводах не полные 220, зато уже давно не 127.

    И свет по причине такой заметно тусклый. Но, главное, соседа от соседки отличить не сложно: голоса у них разные. И манера говорить тоже. А почерки остаются загадкой. Почта работает не совсем хорошо, и письма никогда не доходят до адресата.

    И шут с ним, с адресатом. Важно, что почта работает. Так же, как работают все предприятия. Каждый день. И то, что никто этого не замечает и ни чувствует, вина не предприятий, а плохого восприятия населения. Все работает. Все есть.

    И отопительные трубы проходят органом по стенам еще с прошлого века. Но как не отапливали они столетие назад, так не отапливают они и сегодня. Вопрос принципиальный, учимся выживать в экстремальных условиях крайнего севера. Кому это нужно?

    Старое радио по утрам, зимним с особой бодростью, шуршит фольгой песню “Если хочешь быть здоров - закаляйся”, и все на своих местах. Уцененная жизнь заложена в этот ломбард и ничего не стоит. Терять, как всегда, нечего. К войне готовы.

    Только годы проходят.

    23 декабря 2002-го года.

    Всегда мне было жалко тех, кого мне было жалко. А жалко мне их было потому, что они хотели, чтобы их пожалели. Они выглядели такими жалкими, что не жалеть их мог только человек с очень суровым нравом, каковым я, лично, никогда не являлся. Оттого и жалел тех, кого было жалко.

    А они, жалуясь жалобили. И на жалости обретали то, что им давалось от жалости. Очень многое. Жадно собирая жалкие подачки. Превращая их в не жалкий капитал. Покидая постепенно жалкое положение, но, оставаясь при этом жалкими навсегда (имидж того требовал). Хотя, смотря при ком и с кем.

    И возникни рядом с ними существо действительно требующее искренней жалости, эти жалкие люди превращались в безжалостных нелюдей. В них заговаривал животный инстинкт, и они самым жестоким образом смелели. И чтобы усмирить их смелость, требовался авторитет. Сила. Кто их пожалел бы.

    Их, которые только мгновение назад готовы были уничтожить жалкого слабого. И уничтожили бы его физически. Не появись случайно сильный. При котором они слабеют потому, что он их жалеет. И они действительно жалкие. Потому, что любят, когда их жалеют сильные, а сами не умеют жалеть слабых.

    Их не жалко. Поэтому я их жалею.

    24 декабря 2002-го года.

    А на 101- м километре случился Новый Год. Настолько новый, что не каждый его заметил. И уж конечно никто не сориентировался. Опять. Хотя новогодняя ночь рассвела в новогоднее утро, декабрь превратился в январь, и год заменил год демонстративно. Как обычно. Ускакала огненная лошадь лет, этак, на 12, уступив позиции травоядным мирным козлам да баранам.

    Остальное сохранилось неизменным. Поменялись лишь календари на стенах, на столах да в нагрудных карманах пиджаков обывателей. При этом стены, столы и тем более пиджаки остались прежними. И содержимое нагрудных и прочих карманов обывателей тоже: ничего весомее календаря. Разве что потертый замаранный носовой платок времен китайско-советской дружбы.

    Правда, киоскер заработал на новогодней распродаже все тех же календарей. Да не разбогател. Потому, что это и есть его единственный заработок за целый год, как ушедший, так и наступивший. Ибо календари ни что иное, как самая правдивая периодика из всей печатной продукции, продаваемой серийным киоском близкой дали, именуемой в народе вотчина.

    Где люд ходит в лаптях по разовому асфальту и по цветному телевизору смотрит серые передачи о том, что есть все же асфальт, который, впрочем, и должен ведь быть-то, раз телевизор цветной, хотя и импортный (наивный экспортер нашего импорта. Знал бы он, что именно показывает его детище, рассчитанное на сотни каналов и программ круглосуточно).

    И тот же телевизор твердит, что нужно бороться: с врагами, против врагов и за светлое будущее без врагов, которых, кстати, хорошо бы сначала придумать за неимением таковых в наличие. Нас учат: жизнь есть борьба и чтобы хорошо жить, необходимо бороться. Приводят в пример наших предков, которые всегда боролись за что-то (а теперь недоедают).

    А мне кажется, что для того, чтобы хорошо жить, нужно сначала быть хорошим учеником, потом - хорошим студентом, затем - хорошим работником, и, наконец - хорошим человеком. Добросовестным. И когда все все будут делать хорошо, добросовестно, всем будет хорошо так же, как и производителю цветных телевизоров. И врагов придумывать не придется.

    Жизнь есть великий праздник, щедро преподнесенный нам в дар Всевышним. И ее необходимо жить, празднуя каждый миг достойно имени дарующего. Не гневя Его неуважением. А что касается борьбы, то она бывает вольная, классическая, римская и еще какая-то. Но к Новому Году, который наступил на 101-м километре, это уже не имеет никакого отношения.

    31 декабря 2002-го года.

    Каждая цифра имеет свою фигуру (учитывая принадлежность к женскому роду). И свой неповторимый характер. Который каждой цифре, кстати, придумал человек.

    Так, например, принято считать, что 3 - святое число. Говорят даже, что Бог велел с трех (я люблю цифру 3). 5 мы любим с детства, со школьной парты. Только эта оценка, принесенная из школы, позволяла нам смело требовать с родителей все, что пожелаем, но в пределах возможного (я люблю цифру 5). 21 - это не только очко. Это удача в целом и не только для азартного человека (я люблю цифру 21).

    На 3- й день недели наступил 3-й год 21-го века, в 3-м месяце которого мне исполнится 35 лет (цифры-то какие). Надеюсь, что этот год будет особо удачным для меня и моей семьи.

    С Новым Годом меня!

    1 января 2003-го года.

    Счастливые часов не наблюдают. У них их просто нет. Как нет автомобиля, дачи, квартиры и семьи. А также нет работы. Им некуда спешить. И их никто не ждет. Они вольны, как кошка на помойке. И адрес их, как пелось в песне, “не дом и не улица”. Избыток кислорода под открытым небом их бодрит. Хотя счастливыми себя они не ощущают, особенно зимой, когда морозом воздух перенасыщен. Они, свободные от времени, завидуют носителям часов.

    Кто спит в часах. Живет с часами, по часам. Слегка перекусив и кофе недопив, спешит на службу. И опоздав всего на пять минут, краснеет перед боссом, которого боится, как огня. С утра испортив настроение, он с нетерпением ждет обеда. Точнее перерыва. Когда голодный, злой, он побежит платить квартплату. И отстояв в толпе, желающей назваться очередью, и не успев, конечно, заплатить, примчится вновь на службу, опоздав минут на пять. И снова босса слушать…

    А вечером бежит домой (с женою в гости пригласили). И забежав во двор, где ждет жена уже немало времени, он выбегает с ней на улицу обратно, так и не попав домой хотя бы на минутку. И по пути она ругается за то, что задержался. И вопрошает: “А часы на что?” В гостях уж все давно гуляют. И их сажают у порога, где сквозняк. И все выходят и заходят. И опять выходят. Еды объедки, сигаретный дым. И множество бутылок водки, что горчит во рту… Скандалу быть.

    На утро, после шумной ночи семейной ссоры, он покидает дом в надежде выспаться на службе. Берет для быстроты автомобиль, который водит, как правило, по выходным. И попадает в пробку. Такую, что не выбраться никак. Часы тотчас перестают идти. Они бегут, спешат, и время пролетает… Чуть позже - разбирательство у босса, который недоволен вовсе и грозит уволить, пальцем тыча на часы (будь прокляты они совсем, и босс, и его часы). Когда же, наконец, конец недели?

    Воскресенье. Пора бы отоспаться на природе. С утра пораньше был подъем под звонкий звон будильника. И вперед, на дачу. Которая, как выяснилось позже, нашествия терпела всю неделю. Ее обворовали так, что негде сесть, не то, чтобы поспать. Опять спешить, бежать. На помощь звать блюстителей порядка и по часам сверять, когда что было. Снова суета. И хорошо бы до утра закончить. И не опоздать на службу. Где босс с часами на руках сам, лично, проверяет дисциплину.

    Счастливые часов не наблюдают. У них их просто нет, хотя возможность есть купить кремлевские куранты. Да незачем. У них уже все есть, в большом достатке. Но сытые они в душе своей. И генах. И не верят в сказки, что не в деньгах счастье. Счастье в деньгах. В здоровье, детях, родителях и внуках. И в отсутствии несчастья. А также счастье в том, что не спешишь, и успеваешь. И все приходит во время. Как по часам, которые не нужны, когда все приходит во время.

    А Вы подумали, что счастлив БОМЖ?

    9 января 2003-го года.

    Приятно, когда тебе улыбаются. Вдвойне приятно, когда улыбаются тебе представители противоположного пола. Особенно приятно, когда и тебе есть чем им улыбнуться: все зубы в норме, на месте и вычищены полезной и вкусной пастой, произведенной в стране, где здоровые и красивые зубы - основной залог успеха.

    Но как бы нам не улыбались представители и представительницы полов, какие бы зубы мы не имели и какой бы пастой мы не пользовались, все мы ждем, когда нам улыбнется судьба. Особа по имени Фортуна. И если эту улыбку мы проморгаем, та же самая судьба над нами посмеется. Но мы тогда уже будем плакать.

    Будем бдительны.

    13 января 2003-го года.

    С некоторых пор, точнее целых два года, я стал замечать за собой удивительную вещь: сбой часов организма. Именно так, я не ошибся. Ибо утром мне хочется спать, вечером - отдыхать, а ночью - гулять (то есть бодрствовать). Но этого делать нельзя, мало ли что мне хочется. В результате чего утром я работаю, днем устаю, а вечером даже жить не хочется от такого напряжения. А спать жалко, потому, что сразу наступает утро. Так, в занятиях нелюбимым делом и ненавистном времяпрепровождении я медленно убиваю жизнь. Прожигаю жизнь. Свою, кстати, жизнь. Заметьте.

    Отчего ненароком приходит в голову интересная мысль: а может мне стоило бы жить в другом временном поясе. Часов, этак, на десять-двенадцать назад. И тогда часы моего организма полностью совпадали бы с главными башенными часами, на которые равняются все часы огромной страны? И утром мне хотелось бы бодрствовать, вечером - отдыхать, а ночью - спать. Как всем нормальным людям в нормальном мире. И в жизни появилась бы логика. И, главное, предсказуемость. Ибо все, что должно произойти, происходило бы в строго отведенное для этого время. И обязательно происходило бы.

    А пока мне утром хочется спать, вечером - отдыхать, а ночью - гулять (то есть бодрствовать). Режим дня, простите за грубость, рядовой проститутки.

    А мне так хочется быть мужчиной.

    17 января 2003-го года.

    Красивый человек красиво жил. Ел, пил, гулял, красиво одевался. Красиво тратил, красиво говорил. Красиво уводил красивых женщин. Красиво красоту ценил и понимал. И собирал красивые предметы. Завистникам приятным голосом твердя: красиво жить не запретишь.

    Красиво заблуждался красивый человек, когда твердил: красиво жить не запретишь. Вдвойне, когда твердил завистникам такое. Которые решили доказать ему, что он не прав. Чем наказать его красиво. Хоть это было и не совсем красиво. С их стороны по отношению к нему.

    И доказали наказав. И наказали доказав. Лишив красивой жизни красавца-человека. Который понял, наконец, что красиво жил, красиво жив, красиво будет жить лишь тот, кому красиво жить разрешено. А фраза “красиво жить не запретишь” такой же обман, как и самообман.

    Все можно запретить. Вот разрешить куда сложнее.

    18 января 2003-го года.

    Сидел дома. Смотрел телевизор. Удивлялся глазам. Намедни. Когда показывали мир животных. Отношения зверей. Семью хищников. Самца, самки и детенышей. Возлежащих на нагретой солнцем земле после трапезы. Поели они искусно растерзанную тушу парнокопытного, которому при жизни не совсем повезло со скоростью передвижения. И теперь мирно смотрели на целое стадо таких же парнокопытных, которые, впрочем, не представляли больше для них интереса. Семья была не голодна и по скромности телодвижений очень напоминала толстого, ленивого, перманентно сытого домашнего кота, которому нет никакого дела до тощей мыши, случайно перебежавшей ей дорогу.

    “А ведь хищники”, - подумал я. Конечно, догнали, естественно убили, обязательно растерзали, бесстыдно поели. Животный инстинкт, желудок диктует свои условия, с которыми приходится считаться. Но ведь поев, успокоились, перестав тем самым на какое-то время быть хищниками. И теперь к ним можно приблизиться не совсем боясь на безопасное расстояние. А что же люди? Едят, порою даже очень много (все тот же животный инстинкт). Но лишь наевшись досыта, им в голову приходит мысль поедать друг друга. Хоть в этом нет нужды особой, но так устроен человек, что звучит давно не гордо. А аппетит, как известно, приходит во время еды. Как жаль, что не я это первый сказал.

    Кушать - животный инстинкт. Это, пожалуй, единственный благородный инстинкт, который в нас сохранился.

    23 января 2003-го года.

    Важнее быть дождем и лить в пустыне. Чем быть дождем, но лить на океан, что есть вода и без дождя. Важнее волосами быть на голове и не седыми, ухоженными и желанными. Чем волосами быть в ушах или ноздрях, с чем борются и истребляют. Важнее музыкантом быть, играть на сцене публике, искусства ради. Чем музыкантом подрабатывать на похоронах для слез и денег. Важнее редко быть, но быть когда и где ты нужен. Чем быть всегда и всюду, и никогда не быть. Важнее человеком быть и человеком быть. Чем человеком быть, но слыть паскудной.

    Важнее то, что важно. А что не важно, то совсем не важно.

    26 января 2003-го года.

    Момент назрел. И я созрел. Когда воззрел впервые элиту города срамного, которая была собой довольна. Очень. Девицы здесь на выданье блестят косметикой недурной. Мальчишки-пацаны ключами от крутых авто их охмуряют. На что родители глядят глазами похотливыми и понимают: возраст, пусть детки порезвятся. Авось кого-нибудь полезного подцепят. Сей процедуру величают “бал”. Иль выход в свет.

    Объявлен конкурс на балу том был на звание. Где победитель получал и звание, и ценный приз. Сюрприз. Кота в мешке. И каждый норовил быть первым в конкурсе, чтобы призом похвастать перед всеми. Хотя сюрприз и был настолько сюрный приз, что кот в мешке принес бы больше пользы по хозяйству. И звание - одно название. Не больше. Но первым быть заманчивое дело. Особенно, когда девиц на выданье полно.

    Затем концерт, где каждый певчий себя звездою называет. И голосом не наделен, скорее обделен. А массы слушают такую песню, и даже просят спеть на бис. “Заткнись”, - мне хочется сказать певцу, но я молчу. Я вышел в свет, который для меня есть мрак. Но здесь свои законы, а законы нужно чтить. Любить. И если мне не нравятся такие правила, терпеть я должен все равно. Путь это сущее дерьмо, ведь нравится народу.

    Поэтому такой курьез. Все ходят по партеру, меж рядов, по сцене. Кто на балконе разместился. Кому в фойе приятней быть. Или в буфете. А мы сидим в огромной яме оркестровой. Где звуков шум, не музыка, отнюдь, нам искажает слух. И все бы хорошо, но портит дело то, что молодежь в восторге. И коль такая свистопляска, сидеть нам в яме оркестровой. Долго. Какие были корифеи, мэтры. Их больше нет…

    Момент назрел. И я созрел. Когда воззрел впервые элиту города срамного, которая была собой довольна. Очень. Девицы здесь на выданье блестят косметикой недурной. Мальчишки-пацаны ключами от крутых авто их охмуряют. На что родители глядят глазами похотливыми и понимают: возраст, пусть детки порезвятся. Авось кого-нибудь полезного подцепят. Сей процедуру величают “бал”. Иль выход в тьму.

    28 января 2003-го года.

    Когда я хочу умереть, то думаю о тех, кто этого не хочет. И боится. Кому я нужен, для кого я важен. О тех, кто этого не переживет. Скольким я жизнью должен. Скольких я радую собой. В скольких души не чаю сам. И сколькие ко мне не равнодушны. Я должен жить для стольких лиц, что всем меня не хватит просто, хоть разделись я даже на кусочки. Поэтому мне тесно жить. Когда желает жизни долгих лет мне целая орда знакомых. В корыстных, кстати, целях.

    Расслабьтесь. Не мешайте жить.

    29 января 2003-го года.

    Пока идешь по ней, она ведет. Дорога. К заветной цели, вечному стремлению. К желаний исполнению. К мечте. И долгий путь лишь силы прибавляет, когда есть вера в путь. Точнее есть надежда, что дойдя, тебя постигнет именно удача. Хотя гарантий никаких, но верится в успех. И только.

    Идя по ней, любуешься природой. Людьми, животными, строениями и их отсутствием. Тебя не возмущает климат, не мучают осадки, солнцепек. И красоту находишь ты в ночи полярной. В которой для тебя так много света, что в самый раз очки надеть от ярких солнечных лучей. Как ночью белой.

    Ты продолжаешь сложный путь, когда не хочется идти. Когда охота отдохнуть. Поспать, проспаться, отоспаться. Но ты идешь и не сдаешься. Терпя все тяготы, невзгоды. Ступая через силу, боль. И не сворачивая. Ни с пути, ни по пути. Тебя ведет дорога к заветной цели, вечному стремлению. К мечте.

    Когда доходишь до конца дороги, понимаешь: она ведя от цели уводила. Не это целью было, не это есть мечта. И если б снова можно было путь свой повторить, другой дорогой нужно было двинуть. И, может, тогда все получилось бы именно так, как желалось в начале пути. Давно. В наивной юности.

    Какой бы путь не выбран был, в конце все же одолевает сомнение: тот ли это был путь?

    31 января 2003-го года.

    Хорошо, когда несут. И несут в массы. Культуру, образование, искусство. Совесть в конце концов. От чего массы становятся массами, перестав быть толпой.

    Хуже, когда несут. И несут в дом. То есть, это хорошо. Хорошо для дома, для семьи. Но хуже для масс. Ибо если несут в дом, стало быть, массы чем-то обделяют.

    Еще хуже, когда несут. И несут из дома. А нести из дома не означает нести в массы. Из дома несут на продажу, с целью обмена, в залог… Нет, лучше в дом.

    Но самое худшее, когда несут. И несут такое, что ни в массах сказать, ни в дом понести, ни из дома вынести. И когда один несет, и все повторяют, массы превращаются в толпу.

    Давайте думать. И следить за своей речью.

    4 февраля 2003-го года.

    Хотел. Стремился. Делал. Думал, создаю. Чем осуществляю мечту, которая была. И в жизнь ее стараясь претворить, притворялся страшно занятым тем, во что действительно верил. А верил я в то, что все вот-вот получится, недолго ждать. И получится именно так, как я заблаговременно запланировал, заранее сконструировал. Иными словами, выдавал желаемое за действительное. И столь искусно, что посвященные в суть дела были немало удивлены и на моем конкретном примере даже немного уверенны в том, что можно все же добиться того, к чему стремишься. И мой пример ставили в пример.

    Однако время шло, все, во что я верил и заблаговременно запланировал, оставалось запланированным заблаговременно, но на неопределенное время. И никак не получалось. Ни вот-вот, ни позже. Постепенно заставляя посвященных в суть дела немало удивиться и на моем же конкретном примере даже немного усомниться в том, что можно все же добиться того, к чему стремишься. Мало того, я сам стал постепенно сомневаться. И в том, в чем давно сомневались остальные, и в себе, которому доселе верил, как себе. И я перестал выдавать желаемое за действительное. И ждать, когда желаемое станет желанным.

    Теперь я выдаю действительное за желаемое. И ничему не верю.

    5 февраля 2003-го года.

    Кто- то его не понимал. Кто-то, напротив, понимал, и даже очень. Кто-то любил, кто-то недолюбливал, кто-то вовсе ненавидел. Но завидовали ему все, без исключения. Осуждали, обсуждали, да приговаривали: “Вот сволочь, он живет двойной жизнью”.

    Потому, что он работал в будни, трудился на славу. Целую рабочую неделю был на виду у осуждающих, которых не уважал. Уставал. При этом очень ценил свою работу и был ей верен до мелочей. И старался сохранить лояльность к окружающим.

    Которых удивляли его исчезновения по выходным и праздничным дням. Когда он действительно исчезал. И исчезал с концами аж до девяти утра рабочего понедельника. Зато в девять утра в понедельник он сидел за рабочим столом. Отдохнувший.

    Лояльный и молчаливый. Гордый. Тем, что он хорошо отдохнул, о чем догадывались все, но доказать не могли. Отчего рождались упреки, кривотолки и сплетни. Мол, у него есть вторая семья. И еще есть любовница. Или даже любовницы.

    А у него была всего одна семья: она первая, она же и последняя. С которой он проводил все свое свободное время. Которую любил, лелеял и опекал. Она была его религией. Но никто этого не понимал. Ибо каждый молился своему божеству. Или нескольким.

    Да, он жил двойной жизнью: в обществе и в семье. Но точно знал, что хоть одна из них удалась.

    10 февраля 2003-го года.

    О любви не говори,

    О ней все сказано.

    Есть люди, которых любят. Есть люди, которых не любят. Есть люди, которых уважают. Есть люди, которых не уважают (лучше бы их не любили). Есть люди, которых и любят, и уважают. Есть люди которых и не любят, и не уважают. А еще есть люди, которых и не любят, и не уважают, и они об этом знают и хотят, чтобы их и любили, и уважали. Поэтому способны на любое действие. Отчего их боятся. И делают вид, что их и любят, и уважают. Во что они очень скоро искренне начинают верить. И тех, кто по той или иной причине все же продолжает их не любить и не уважать, считают обладателями дурного вкуса. И делают все, чтобы все не любили и не уважали того, который не любит и не уважает любимого и уважаемого всеми.

    Кто сказал, что любви нет? Она есть. Просто приходится любить того, кого любить приходится.

    Иначе тебя любить не будут.

    12 февраля 2003-го года.

    Все спешат. Все торопятся. Все куда-то бегут. Все стремительно меняется. До неузнаваемости. И трудно порой узнать себя. Как в зеркале, так и в мыслях. В зеркале изображен портрет неприятного и немолодого человека. В мыслях исчезла вульгарность и дерзость, зато похоти и подлости хоть отбавляй. Время стало времечком. Помельчало. Но не стало меньше суеты житейской. Напротив, увеличились темпы производительности. Идиотов. И количество их на душу населения возросло до больше нельзя. А качеству позавидовал бы любой производитель. То есть появился новый сорт идиота, идиот высшей пробы, без малейшего намека на какие-либо признаки интеллекта и логики. Идиот в чистом виде. И пошел он по земле нашей бренной насаждать свой порядок. Отчего мы теперь летаем поездами, плывем самолетами и ездим кораблями. И все спешат, все торопятся, все куда-то бегут. И все стремительно меняется.

    К худшему.

    15 февраля 2003-го года.

    Интересно, если я в разное время в разных странах выходил два очень больных, почти мертвых растения, оздоровил их и вернул к жизни, равносильно ли это одному посаженному дереву?

    Также интересно, если я сам, без посторонней помощи смог приобрести себе квартиру, создать в ней уют, придать свой дух, оформить на свой вкус, можно ли считать, что я построил дом?

    Если Да и в обоих случаях, тогда могу смело предположить, что я почти состоялся, как мужчина. Потому, что успел уже посадить Дерево, построить Дом и родить СЫНА (поздравьте меня).

    А дальше будем жить!

    16 февраля 2003-го года.

    Сегодня рынок диктует условия. Делает заказы и назначает цены. И как бы цена не соответствовала заказу, заказ все равно будет соответствовать цене. То есть, если нужны мозги, на эти мозги поступает заказ и назначается цена. И, соответственно, пускаются деньги. Большие, кстати, деньги. И в мозги, будь они самыми, что ни наесть ординарными, начинает поступать информация в форме образования. Хорошего образования. Академического. Отчего мозги, хотят они того или нет, обязательно становятся информированными. В худшем случае, просто грамотными. В лучшем - учеными.

    Но сегодня рынок диктует условия. Делает заказы и назначает цены. И мозги в сегодняшний заказ, к сожалению, не включены. Из чего следует, что цена на них низкая. Мизерная. И имей ты мозги хоть вундеркинда, таланта или гения, и пусть им цены нет в хорошем смысле этого выражения, у нас им действительно нет цены, но уже в плохом смысле этого же выражения. Они не нужны. Не востребованы. И какими бы умными мозги не были, без хорошей информации, что есть хорошее образование, они начинают глупеть. Если не сказать хлеще: тупеть. И только в этом жалком виде мозги находят себе применение.

    Такой вот восточный базар. Продавец продает товар, который продается. Покупатель покупает товар, на который покупается. И все обманываются. Зато все при деле.

    19 февраля 2003-го года.

    Мы любим иностранцев. Мы их обожаем. И ставим в пример. Их чистоту, порядок и обеспеченность. Мы делаем это даже тогда, когда у них война, эпидемия или стихийное бедствие, считая почему-то, что там все выглядит лучше. Мы заимствуем у них не только моду и технологии, но и различные процедуры. Например, процедуру сочетания законным браком или проводов усопшего в последний путь. Так наша некогда скромная невеста стала метать букетом при живом и свежем муже, а покойника нынче одевают в дорогой костюм и укладывают на подушки в полированный гроб, напоминающий двухкамерный холодильник (да если бы он так шикарно одевался, лежал на полированной мебели и так мягко спал при жизни, разве б помер).

    Мы завидуем иностранцам. Всегда. Даже тогда, когда сами являемся иностранцами для иностранцев. То есть, будучи у них в гостях, на выезде. И нас удивляют обычные и самые простые вещи: улыбка на лице, приветствие незнакомого, подчеркнутая вежливость. И целый ряд культур помимо культуры общей. Таких, как культура вождения автомобиля или культура перехода через проезжую часть дороги, культура приема пищи и спиртных напитков или культура соблюдения диеты, культура обращения начальника с подчиненными или культура уважения подчиненными начальника, культура общения или культура возмущения… Все. И мы рассказываем о них, утверждая самим себе, что у нас так никогда не получится.

    И по возвращении домой мы кроем друг друга многоэтажным матом по случаю и без такового, не обращая внимание на присутствующих женщин. Мы разучились в них видеть прекрасный пол. Ругаемся и даже деремся, насаждая порядок силой, а не разумом. Потому, что сила сильнее. Мы перестали пользоваться урнами на улицах, мы их просто не замечаем. И каждый раз, когда мусор опущен мимо урны самими нами же, мы с грустью говорим: “Они бы так не сделали”. Сморкаемся с душой, от души и для души. И плюем. Плюем по ветру, против ветра. На асфальт, что есть земля наша. Вотчина. Тем самым, плюя в колодец, из которого будут пить наши дети (ведь будут, как бы мы сами себя не обманывали обратным), и очень скоро.

    Поймите меня правильно: я не против летающих букетов или полированных гробов. Отнюдь, пусть будет. Но хорошо бы заимствуя у них интересное, сохранить свою самобытную культуру тоже. И уже сохраняя свою самобытную культуру, перенимать их прогресс, и не только в области технической, но и в сфере человеческого общежития. Когда тотальное взаимное уважение. И никто не ждет уборщицу (которая, кстати, исправно приходит и прекрасно справляется со своими прямыми обязанностями), а сам наводит чистоту на своей территории. И его поддерживает. И еще: хорошо бы перенять у них немного совести. И любви к порядку. И внедрив законы, которые работают одинаково для всех, заставить всех им честно подчиняться.

    Тогда и нас полюбят иностранцы.

    5 марта 2003-го года.

    Меня часто спрашивают, жаворонок я или сова? На что отвечаю: я синица в руках, а не журавль в небе. Потому, что всегда стараюсь быть там, где я должен быть и быть тогда, когда я там быть должен. А рано вставать или поздно ложиться для меня не представляет никакого труда, хотя спать я, в общем, люблю.

    Меня часто принимают за ворону. И каждый раз, когда некоторые знакомые удачно проваливают очередную авантюру, от которой я пытался их отговорить, они заявляют мне в лицо, что я накаркал. А ведь я лишь реально оценивал их шансы и не будь меня рядом, дело все равно провалилось бы.

    Меня часто называют аистом. Нет, детей я посторонним не приношу. Но добрые вести тем, кто их ждет, нести обожаю. Что может быть приятнее приятного известия для приятного человека, каковым становится любой, даже самый неприятный человек в момент получения приятного известия?

    Соловьем, правда, меня никто не называет - голосом не вышел. И, несмотря на то, что природу я люблю отроду, часто посещаю ее лоно, отчего вдохновляюсь до творческой нежности и красноречия, и душе крайне хочется спеть, последнее все же получается плохо. А все, что получается плохо, лучше не делать…

    Вот такая я птица. А Вы спрашивайте, принимайте и называйте меня хоть летучей мышью - я не обижусь. Но никто и никогда не может сравнить меня с дятлом, пусть дятел и есть санитар леса. Я не стучу. И совсем не люблю это качество в людях (ведь не в лесу живем). За что многие не любят меня.

    За мою абсолютную бесполезность в чужих играх в шпионские страсти.

    6 марта 2003-го года.

    Много веков существует человечество. Немало. Немало шедевров создано за истекший период. Много. И все они достойны внимания все того же человечества. Иначе не назывались бы шедеврами.

    Но вот что интересно: в создании всех видов шедевров непосредственное участие принимала женщина. Она писала поэзию, она писала прозу, она писала музыку. Она писала все, что написав можно прочитать или наиграть, то есть можно услышать. Но ни одна женщина не написала ни одной картины, которую можно было бы назвать шедевром. Выходит, женщина принимала непосредственное участие в создании всех видов шедевров, кроме изобразительного искусства, где она всего лишь позировала мужчине. И все. А все потому, что с визуальным восприятием у нее проблемы. Не любит глазами женщина, не любит!

    Женщина любит ушами. Потому, что уши любят золото, бриллианты и ласковые слова (как хитро распорядилась природа). И после этого еще мы, мужчины, считаем себя умнее женщин?

    С праздником, милые женщины.

    8 марта 2003-го года.

    Надоела суета однообразия. Осточертела вечная ходьба туда, сюда. В конечном итоге никуда. И захотелось мне посмотреть на мир по-другому, другими словами, под другим углом. Почему я и решил изменить свою жизнь к лучшему. Подручными средствами. Точнее, своими руками. И я взял ситуацию под собственный контроль, точнее, в собственные руки. И облачившись в соответствующее одеяние, я серьезно занялся активным раскрепощением закрепощенных с некоторого времени мышц. Иначе говоря, оздоровительной гимнастикой, как дома, так и на производстве и не только в обеденный перерыв или ближе к нему. А как только получится.

    И гимнастика эта настолько оздоровила меня и раскрепостила мои некогда закрепощенные мышцы, что мне стало легко и уютно жить на земле и ходить по земле. Ногами. Да что там ногами. Я стал пытаться встать вниз головой, в смысле на руки, и удержать при этом равновесие, дабы не упасть обратно на землю. Даже если ногами. И в один прекрасный день мне это удалось. Когда я уверенно и твердо, без посторонней помощи встал на руки. В тот миг я изменился. Я почувствовал, что стою в космосе, а руками держу огромную планету, что называется Земля. И не дай Всевышний мне выпустить ее из рук. Она может разбиться.

    Миллиарды людей каждый день топчут Землю ногами, втаптывая матушку в грязь. И перемещаясь из местности в местность, везут с собой в коробочке, баночке или мешочке землю, что есть песок, глина, трава и иногда с червями… То бишь слякоть. А относиться к земле, как к планете нашей, общему дому, никто не относится. Каждый отгородился границей, даже на дачном участке, и сливает свои помои в соседний двор, не думая о последствиях. Испарении и подводных течениях. Земля превратилась в уцененный антиквариат. Отсюда и вечные войны. Поэтому я посоветовал бы всем встать ногами в космос и ощутить землю руками.

    Прошу понять меня правильно.

    11 марта 2003-го года.

    Таких, как он, я не люблю больше всего на свете. Потому, что он принадлежит к той категории людей, которая превращает обычную истину в большой секрет. А большой секрет, со временем и его непосредственной помощью, перерастает в страшную тайну. Которой владеет лишь он сам, и по доброте душевной очень хочет поделиться с тобой, но не имеет морального права. Ибо вся прелесть тайны, даже если она никому не интересна, в ее таинственности. Подумайте сами: рассекреть секретное управление сверхсекретный, совершенно секретный секрет и обнародуй его, как к нему, секрету, пропадет интерес и охота фантазировать на тему. И именно так можно будет бороться с любопытными, фантазерами и кривотолками, что есть ложь и порождение любопытных и фантазеров. А что касается его, каких я не люблю больше всего на свете, то он и такие, как он будут всегда. Ведь я забыл Вам рассказать предысторию. Все началось с того, что я у него спросил: “Что такое шезлонг?” На что он ответил: “Шезлонг - это портшез”. И когда понял, что я ничего не понял, страшно возгордился тому, что знает больше меня. И в этом его сила и преимущество передо мною. Поэтому на мои дальнейшие вопросы отвечать он не стал.

    Очень многие секреты одних появляются благодаря невежеству других. И чем больше неграмотных будет среди нас, тем больше секретов будет вокруг нас же.

    А шезлонг, оказывается, действительно портшез.

    15 марта 2003-го года.

    Никто иной, как человек с прекрасным чувством юмора когда-то пошутил, сказав впервые: “Все войны на земле, всегда и всюду, начинались из-за женщин”. Сказав такое он сказал всего лишь то, что он сказал. Не более. Подсказав тем самым прекрасную идею мужчинам придать своей охоте вечно воевать немного благородный тон. И, главное, причину, оправдать которую всегда легко.

    И началась война за веру, за славу, за территорий покорение, за народов уничтожение и за просто так. Желание побить друг другу морду, кровь пустить. И пошла гулять по деревням, и городам, и странам смерть. Убийство, что несет война. Война за что угодно, только не за женщин. Хотя и принято считать с каких-то пор, что все войны на земле начинались из-за женщин.

    Никто иной, как человек с прекрасным чувством юмора когда-то пошутил, сказав впервые: “Все войны на земле, всегда и всюду, начинались из-за женщин”. Шутник тот, смею полагать, был феминисткой. Мечтающей о женском государстве. Без мужчин. Которых хорошо бы уничтожить самими же мужчинами, подкинув идеальную идею. Сыграв на главной слабости: вечно прикрываться слабым полом.

    Поэтому мужчины мрут, как говорят мужчины, ради женщин. А женщины, зато, живучи. И в чем-то даже, иногда, стараются оправдать неоправданные действия мужчин, которые дерутся не только на войне, на поле боя. Но и в подъезде, во дворе иль дома. Порою забивая конкурента насмерть. Желая показать и доказать ей силу. А ей не сила главное. Лицо. И пошлый треп. А смерть всегда напрасна…

    Все войны на земле начинались из-за женщины. Точнее с ее подачи.

    16 марта 2003-го года.

    Вспоминаю сейчас свои сознательные и зрелые юбилеи. И оказывается, что свое двадцатилетие я встречал в Москве. Тридцатилетие меня застало в Вашингтоне. Стало быть, сорокалетие я должен буду отмечать опять же где-то на выезде? Может быть. Но сегодня мне исполняется 35. Некоторые говорят, что это тоже юбилей. Не думаю. По-моему, это что-то среднее между тридцатью и сорока годами. Среднеарифметическое. А юбилей - когда на конце непременно стоит ноль. То есть, сколько бы ты не прожил и чего бы ни добился, в конце все равно будет ноль. Жаль.

    С Днем Рождения!

    25 марта 2003-го года.

    Его можно назвать счастливым. Его трудно считать несчастным. Он летает в небесах, он витает в облаках. Высоко. Его видят все, его видно всем. Далеко. Потому, что он большой и красивый. Красочный. Упитанный. И вечно с полной корзиной всякого, чему завидуют бедные. Кому для обладания такой корзиной нужна или богатая фантазия, или большая революция.

    Свершись которая волей судьбы, что есть случай, как корзина перейдет в другие руки. Но останется полной всякого. И продолжит летать в небесах, витать в облаках. Высоко. И будут его видеть все, и будет он виден всем. Далеко. Ибо сохранится большим и красивым. Красочным. Упитанным. И его можно будет назвать счастливым. И его трудно будет считать несчастным.

    Хотя на деле он был и останется несчастным. Не счастливым. Потому, что как те, так и эти, как до, так и после революции будут его надувать. Пустотой. То есть обманывать. Чтобы он выглядел большим и красивым. Красочным. Упитанным. И вновь летал в небесах, витал в облаках. Высоко и далеко. Аж до полного истощения. Ресурсов. Лишь для того, чтобы соседи завидовали.

    Воздушный шар. Ведь ты когда-то порвешься…

    26 марта 2003-го года.

    Я всегда думал, что для человека нет звания выше, чем звание “интеллигентный человек”. Для меня это даже не звание, а призвание. Точнее титул. И в него входит все то положительное вместе взятое, что можно сказать о человеке в целом: интеллект, воспитание, образование, поведение, внешность, семейное положение… И еще много хорошего. И я всегда завидовал тем, кого так называли. И вечно стремился быть таковым и честно заработать себе это звание. Точнее титул. И дождался.

    Сегодня в полдень мне сказали, что я интеллигентный человек. Сразу уточню: не совсем сказали, скорее заявили. И заявили прямо. В лицо. И звучало это заявление абсолютным синонимом понятия “полный идиот”. Потому, что делал заявление человек, которого интеллигентным назвать невозможно, имей хоть воображение ребенка, способного убедительно фантазировать. Лапоть. Но этот лапоть забил ногами и втоптал в грязь стольких интеллигентов, что его приходится остерегаться. И избегать.

    “Трусость!”, скажете Вы и предложите с ним бороться? Спрошу Вас: как? “Интеллигенция всему голова…”, начнете мне объяснять. Согласен. Но у головы всегда две ноги, что в конечном пересчете в два раза больше. И если эти ноги в лаптях, то они будут делать все, что им вздумается. И советоваться с головой, увы, не станут. Поверьте. В результате, конечно, болеть будет опять же голова. А ноги как были в лаптях, так в лаптях и останутся. Обуй их хоть в модельную обувь из кожи молодого крокодила.

    Я всегда думал, что для человека нет звания выше, чем звание “интеллигентный человек”. Я и сейчас так думаю. Но боюсь, что так думаю только я. Один.

    31 марта 2003-го года.

    Так уж случилось, что сегодня с самого рассвета началось первое апреля. День смеха, как говорят, международный. И дабы не отставать от международной общественности, решил я с утра посмеяться. Над чем-нибудь. Повеселиться, то есть. И с целью этой я побрел на улицу. Через двор. Где бездомный нищий, на которого даже беспризорные кошки смотрели с презрением, опустошал богатое содержимое мусорных баков, готовя завтрак. Себе.

    И на душе стало муторно. Тяжело и больно. Потому, что есть еще бездомные, нищие. Потому, что их не становится меньше. Потому, что все чаще не они живут среди нас, а все больше мы живем среди них. Потому, что есть уже опасность. Потому, что нет еще гарантий. А также тысяча потому что… И, главное, за то, что опять не посмеюсь весь день. Даже если меня будут щекотать в особо чувствительных местах юмористы и сатирики.

    Что делать? Посмеюсь в другой раз. Когда будет смешно, а не когда будет надо.

    1 апреля 2003-го года.

    Полный месяц смотрит с неба. Целый месяц смотрит из календаря. Полумесяц краснеет на карете скорой помощи, что спешит не к нам. И слава Всевышнему, что мимо. Идет месяц Овна - мой месяц. Потому, что я родился под созвездием. А так хотелось под звездой. И жить под ней же, и больше ни под кем. Звезда и я и чистый воздух между нами. Все. Но получилось как у всех. И между мной и моим созвездием такое количество комет, метеоров и прочего космического мусора в земной оболочке, что гороскопы теряют всяческий смысл. Ибо все носители знаков зодиака давно похожи друг на друга.

    Как Близнецы. Но я же Овен!

    2 апреля 2003-го года.

    Я давно хочу идти по дороге. При этом никому не переходя дороги. И чтоб никто не стоял на моей дороге. И чтобы мне - зеленая волна.

    Но нет дороги параллельной. Есть только перпендикулярные дороги. На которых переходят друг другу дороги. И по мостовой, и по тротуару.

    Приходится бродить по тропам. Что вытоптаны на газонах. Засеянных молодою травою. Там, где не должно быть дороги.

    Поэтому не зарастают старые тропы. Поэтому не вырастают молодые травы. Поэтому дороги плохи. Потому, что перекрестки. И люди.

    А я хочу идти по дороге.

    3 апреля 2003-го года.

    Чтобы сидеть, и сидеть основательно, не обязательно быть арестованным. Достаточно быть просто посаженным. На место кем-то. Или в лужу самим собой.

    И вот когда ты сидишь посаженный, то можешь выбрать любую позу. Сидеть, гордо держа спину параллельно спинке. Или полулежать, напрягая поясницу и шею.

    Возможно лечь, когда устанешь. Не на пуховую перину, на сено. Которая легко горит и остро колет, будучи сухой. А осенью сыреет влажно, аж до ревматизма.

    Но встать не можешь. Не дают заботы, придуманные тем, кто посадил на место. И если даже сидя жить удобно, нет ничего вреднее, чем сидячий образ жизни.

    Движение - жизнь, начальник. Позволь и подчиненному подняться.

    4 апреля 2003-го года.

    Пока восточно-европейская общественность интересовалась “Что делать?” и ”Кто виноват?”, когда западных европейцев мучила дилемма “Быть или не быть?”, в то время, как отечественное население унижало друг друга расспросами “Откуда ты родом?”, я задавался вопросом “Кто я и что полезного могу дать?” Тому же обществу.

    Которому предлагал безвозмездно самое ценное, что было у меня на тот период. Жизни. Свою молодость. Что включала в себя целый ряд необходимых для развития общества компонентов: силу мышц, свежесть взглядов, энергию души и инициативу идей. Бьющих из современного либерального мозга не ключом, а настоящим фонтаном…

    Вспоминаю песню, где есть слова: “…Как молоды мы были, как верили в себя…” И так далее. Так вот, фонтан оказался даже не ключом, а незакрытым краном. Из которого течет вода в никуда. И она не смывает грязь и не утоляет жажду. Она просто течет и когда-нибудь обязательно иссякнет. Потому, что закончится в резервуаре.

    Идеи безынициативны, душа не энергична, взгляды приходится скрывать под черными очками, а мышцы можно не прятать, им уже никто не позавидует. Молодость церемонно и нудно прощается. И на календаре первое апреля круглый год. Каждый год. Общество шутит со мной ту же шутку, что с каждым. Над которой никто давно не смеется.

    Годы уходят. А я так и не дал ничего полезного тому же обществу. И то же общество не дало ничего полезного мне. Мы так и живем: я в обществе, общество вокруг меня. И каждый живет сам за себя. Потому, что общество принимает мое тело, и не принимает мою душу. Без которой я обществу не отдамся. С которой я обществу не нужен.

    Посмотрим, что будет дальше?

    P.S. Кстати, пока восточные европейцы интересовались, западные европейцы мучились, а отечественное население унижалось, я задавался вопросом. И, кажется, нашел к нему ответ. Я - полезное ископаемое. В ушах моих сера, под кожей - соли, в животе - газы. И в таком количестве, что любая арабская страна сделала бы на этом деньги.

    7 апреля 2003-го года.

    Все пишут. Все публикуют. Все печатаются. И так увлеклись этим непростым занятием, что никто не читает. Некогда. Да и незачем. Народ пошел шибко грамотный и не признает ничьих мыслей, кроме своих. Поэтому книги не покупаются. Они только продаются. При этом у каждого дома не скудная библиотека, созданная из подношений всевозможных авторов, с которыми когда-то сводила судьба. Пересекались пути-дороги. Интересы.

    И, порой, читая теплые пожелания в свой адрес, написанные размашистым почерком на титульном листе самим родителем жидкого произведения в твердом переплете, пытаешься вспомнить, откуда этот набор не всегда дешевой бумаги оказался в моей переполненной подобным полке? Кто он, этот загадочный обладатель столь ограниченного кругозора и мировоззрения? Что он хочет оставить после себя, кроме макулатуры? И не находишь ответа.

    Количество их все возрастает. Увеличивается. Мозги постепенно отказываются переваривать такой объем ненужной информации, откровенной глупости, говоря простым языком. Чепухи. И книга, как ни жаль, перестает быть лучшим подарком. А полку, кстати, жалко. Она очень скоро не выдержит, сорвется с петель. И полетит вниз под тяжестью. Улик. Которых предостаточно в наличии. Ибо все пишут, все публикуют, все печатаются.

    Раньше говорили: “Рукописи не горят”. В огне, в смысле. Теперь выясняется, что рукописи еще и не тонут. В воде, то есть. А что не тонет в воде - Вы сами знаете.

    8 апреля 2003-го года.

    В армии есть такое понятие, как дедовщина. Это когда старослужащие солдаты (деды) издеваются над новобранцами (молодыми). На официальном языке это явление называют неуставными взаимоотношениями. И пытаются с ним бороться различными способами. То есть, наказывают. Через взыскания устные и с занесением в личное дело, наряды вне очереди и аресты. Гауптвахту. Где желание мучить молодых отбивают теми же неуставными взаимоотношениями, применяемыми конвоем по отношению к самим дедам. Кулаками, сапогами и прикладами. Автоматов. И те, после небольшой отсидки возвращаются в казарму успокоенными внешне, но злыми внутренне. И устраивают козни все тем же молодым, но уже осторожно. В безлюдном месте в поздний час. Бороться с этим процессом невозможно. Потому, что вечно битые молодые становясь дедами, сами начинают бить новых молодых. Беспощадно. Забивая их, чтобы выбить из себя тем самым память. И обиду за жестокие унижения. А на деле - комплекс неполноценности.

    Однако оставим армию военным и вернемся к делам нашим. Гражданским. Где есть точно такая же дедовщина, возможно гораздо хуже. Но никто о ней не говорит, никто не пишет. А заключается она в том, что любой, кто хоть на одну ступеньку поднимается по служебной лестнице, начинает страшно важничать и мучить подчиненных, кстати, тоже страшно. Своих вчерашних сослуживцев и, как любили говорить раньше, товарищей по работе. Не по-товарищески. Зато все принимают такое за должное и даже дают повод унизить себя. С удовольствием. Придумав для подобного случая негласный закон, по которому живут: “Ты начальник - я дурак, я начальник - ты дурак” (где же самолюбие?) Внутренне ненавидя, они выжидают часа своего выдвижения. И сочиняют такие ужасные сцены “публичной казни” отдельных лиц, что не хочется, чтобы их выдвигали. Они есть. Они среди нас. Они ждут. И какая разница, как именно они будут издеваться над людьми: физически или духовно? Они садисты. А их угодники - мазохисты. И вместе им хорошо. Потому, что всем плохо.

    Не разберу, что-то, где же лучше: в армии или на гражданке?

    9 апреля 2003-го года.

    Вот тот, что избрал себя сам от имени всех. А вот те, которые свои, за что собрал их вокруг себя тот, что избрал себя сам от имени всех. А вот те, которые заплатили, за что назначили их те, которые свои, за что собрал их вокруг себя тот, что избрал себя сам от имени всех. А вот те, которым приходится платить тем, которые заплатили, за что назначили их те, которые свои, за что собрал их вокруг себя тот, что избрал себя сам от имени всех. А вот те, которых заставляют платить те, которым приходится платить тем, которые заплатили, за что назначили их те, которые свои, за что собрал их вокруг себя тот, что избрал себя сам от имени всех. А вот те, с которых вымогают те, которых заставляют платить те, которым приходится платить тем, которые заплатили, за что назначили их те, которые свои, за что собрал их вокруг себя тот, что избрал себя сам от имени всех. А вот те, у которых отнимают те, с которых вымогают те, которых заставляют платить те, которым приходится платить тем, которые заплатили, за что назначили их те, которые свои, за что собрал их вокруг себя тот, что избрал себя сам от имени всех. А вот этот, у которого совсем нечего взять, отчего его не трогают даже те, у которых отнимают те, с которых вымогают те, которых заставляют платить те, которым приходится платить тем, которые заплатили, за что назначили их те, которые свои, за что собрал их вокруг себя тот, что избрал себя сам от имени всех.

    Получается следующее: у этого совсем нечего взять потому, что тот избрал себя сам от имени всех.

    Свифту такое и не снилось.

    16 апреля 2003-го года.

    Когда я стану большим, настолько, что перестану быть, я хочу, чтоб меня почитали, почитав мои мысли в рассказах. И чтобы когда-нибудь кто-нибудь мог привести в пример примеры, описанные доселе моей рукой. Оценив каждое слово ни только как слово, а как целую мысль, в которой много идей. Но претворить их в жизнь не представляется возможным даже сейчас. Когда прошло много лет с момента их написания. Тогда они слышались полным абсурдом. Теперь они слушаются вчерашним авангардом. Потому, что короткие и быстрые. И легко уяснить для себя, что жизнь в достатке была нелегкой, когда достаток был в достатке. А душа таки мучилась кислородным голоданием и хрипела. Искренне удивляя окружающих, что легко дышали углекислым газом, не догадываясь о наличии в воздухе кислорода…

    Когда я стану большим, я хочу, чтоб меня почитали. Почитав, перечитали. И перечитав, предложили почитать соседу.

    Сен- Симон, Фурье, Оуэн… Они верили в то, чего не знали.

    И я поверю.

    17 апреля 2003-го года.

    Давно такого не было, чтобы кому-то вдруг стало плохо. И это не говорит о том, что всем хорошо. Всем плохо, это перманентное состояние каждого. И так как всем плохо, все переносят “плохо” не так уж и плохо, как могло бы быть, если плохо было бы одному, когда всем вокруг хорошо. Плохо всем, поэтому никому не становится хуже.

    Наоборот, все делают вид, что им хорошо, не боясь сглаза и зависти тех, кто так же делает вид, что им хорошо, надеясь, что кто-нибудь им все-таки поверит. Но никто не верит. Ни тем, кто делает вид, что им хорошо, обманывая тем самым себя самого, ни тому, что когда-нибудь что-нибудь будет лучше, чем плохо. Что есть неплохо.

    А на то, что будет хорошо, никто просто не надеется. Надежда, как известно, умирает последней, оставляя после себя безнадежность. И умирать вместе с ней совсем не обязательно, жизнь без надежды и так подобна смерти. А жить после смерти неприкаянным все тот же ад. Но уже на этом свете, не на том. Как все смешалось…

    “Надежда надеждой, а как же вера и любовь?” - возможно, спросят меня. Отвечу: вера, надежда, любовь - это всего лишь человеческие имена, написанные с маленькой буквы. Такие, как Слава, например. Но ни кому-нибудь, а в смысле Вячеслав, то есть Славик. А в остальном - все та же безнадежность. И страх перед завтрашним днем.

    Неотложку жалко. Раньше ее вызывали, когда кому-то вдруг становилось плохо. Теперь она приезжает, когда кому-то вдруг становится хорошо. Это значит, что тот, которому вдруг стало хорошо или сошел с ума и перестал понимать действительность, или просто поменял местожительства и умер (зачем только жил, мучился?)

    А о мертвом или хорошо, или никак.

    21 апреля 2003-го года.

    Совсем недавно я был уверен, что в жизни нет смысла. Теперь же, переговорив с местной публикой, я стал понимать, что смысл у жизни все-таки есть. Только он, этот смысл, мне не нравится. И если бы жизнь была книгой, я просто перестал бы ее читать.

    К сожалению, жизнь не книга. Ее нельзя перестать читать, конспектировать или перелистывать. Ее можно, конечно, добровольно прекратить, но это большой грех, а жить в аду и после смерти тоже захочет не каждый. Приходится терпеть.

    А зол я потому, что меня опять хотели купить. Все те же, кто обычно покупает. А я опять не купился. Тогда меня продали. И не те, кто обычно продает. А человек, которого я считал себе другом. И я опять ошибся в людях. В их чести и порядочности.

    Нет никакой уверенности в завтрашнем дне. Дно есть дно, будь оно завтрашнее или послезавтрашнее.

    Не опуститься бы глубже.

    22 апреля 2003-го года.

    Весна. Собачий холод, несмотря на то, что конец апреля. Самый его конец. Через пару дней апрель покинет этот год. Навсегда. Оставив нас наедине с маем, месяцем зеленым и теплым… Но пока собачий холод, а выть собакой все равно не хочется. Потому, что весна, даже если холодно и кости пока не прогрелись. Зато есть серьезные основания надеяться сделать это в ближайшем будущем.

    С жизнью немалые трудности, все еще не живем, существуем. Но сейчас это не имеет такого заостренного значения, как зимой. Весна на дворе, половодье в деревнях и селах. Дождь и ветер. А на деревьях уже распускаются почки и ранние птицы дают первые сольные концерты. Кстати, бесплатно. Отчего существование наше начинает отдаленно отдавать жизнью.

    И мы в своем существовании начинаем искать сосуществования. Успокоенно обсуждая то, что осуждали совсем недавно. И судить хочется лишь товарищеский матч футбольных команд, которые начали сезон и еще не разыгрались. Весна готовит почву для жаркого лета. Нужно просто подождать. Ведь самое страшное позади. Перезимовали. А авитаминоз залечим фруктами.

    Весна.

    28 апреля 2003-го года.

    Когда дела, которые пусть не всегда ровно, но все-таки шли, перестают идти вообще и то, что считалось твердым “будет” становится очевидным “могло бы быть” с продолжением через “но” или “если бы не…”, душевному равновесию приходит конец. Но этот конец еще не означает конец окончательный. Потеряно всего лишь равновесие, и самое время переметнуться в чашу с наименьшим вредом и наибольшей пользой. На данный момент. Что делают все и выигрывают, в результате, плотские слабости, проиграв духовные ценности. Зато живут сыто, как в раю, аж до самой глубокой, если повезет, старости. А вот тут-то и начинается сущий ад в преддверии неминуемого ада в лучшем мире - раскаяние. Перерастающее в покаяние. И за все прожитые и пережитые слабости приходится нести ответ с полной ответственностью перед самим Всевышним. И, что еще страшнее, перед самим собой. А лгать самому себе, да еще в преклонном возрасте, несерьезно. Приходит время расплачиваться за все грехи, которые были ведь. И никакой склероз или частичная потеря памяти не помогут от них отказаться.

    Мне часто говорят: “Измени себя”. А по мне изменить себя означает изменить себе.

    А я так не умею.

    3 мая 2003-го года.

    Я не долгожитель. И года мои не преклонны. И пожилым меня назвать пока еще нельзя. Но мне уже столько лет, что я смело могу начинать свои повествования со слов: “Лет, этак, 10 - 15 назад…” И никто не удивится. Потому, что лет, этак, 10 - 15 назад я был уже не ребенком, а отслужившим в армии молодым человеком… Кстати, я увлекся, отвлекся и отошел от главной темы.

    Так вот, мне уже столько лет, что есть что вспомнить из своей биографии. Точнее, есть кого вспомнить из нее же. Я всегда отличался общительностью и умением ладить с людьми. То есть, с теми, кто хотел, чтобы с ними ладили. Соответственно меня всегда окружало не малое количество приятелей, некоторые из которых в последствии стали настоящими друзьями.

    А иные постепенно отсеялись, хотя претендовали на звание лучшего друга. Но не смогли ими стать. Их подвели глаза, их выражение. Постараюсь объяснить: глаза, не в смысле разрез, веки, ресницы, цвет и так далее, а глаза, в смысле глаза. Зрачки. Я научился читать людей с глаз. И как бы хороши в поведении, поступках и словах они не были, глаза говорили другое. Правду. Истину. Суть.

    Я глядел им в душу через глаза и понимал, что эти люди способны плюнуть в душу. Не свою. В глазах их я видел пустоту. Да такую, что отчетливо просматривался затылок. Глаза были точно стеклянные, хотя от деяний остального тела веяло не деланной теплотой. Я самоотстранялся от них, как только мог. Умел. И не ошибся. Они плевали в душу всем подряд. Но со слезами на глазах. Сочувствуя.

    Глаза - 25-й кадр. Нужно уметь его увидеть.

    6 мая 2003-го года.

    Все люди на земле любят говорить готовыми фразами, искусно придуманными неизвестными авторами неизвестное количество лет тому назад. И все люди на земле произносят эти фразы с таким важным выражением анфаса, точно они и есть те самые неизвестные авторы известных фраз, которых пора бы узнавать уже широким массам. Другими словами, “Страна должна знать своих героев!” (ну вот Вам еще одна готовая фраза, точнее домашняя заготовка, хотя, простите, “домашняя заготовка” тоже есть готовая фраза).

    Одна из самых старых и полюбившихся готовых фраз, используемых народонаселением в обиходе, звучит следующим образом: “В старые добрые времена…” Я хорошо помню старые времена (старые настолько, насколько может позволить мой средний возраст). И с полной ответственностью могу сказать, что старыми они, конечно, были, но вот добрыми их назвать я не возьмусь. Нет. Я также не возьмусь сказать, что новые времена сделались добрее. Отнюдь. Они намного злее стали. И довольно заметно пахнут повторением старых ошибок.

    Но вот что обидно: пройдет совсем немного времени, лет, этак, десять - пятнадцать, и какими бы злыми сегодня времена не были, как бы не повторились и не продолжали повторяться на регулярной основе старые ошибки, перерастающие в новые, более изощренные, кто-то где-то кому-то, рассказывая о сегодняшней жуткой действительности, обязательно употребит пресловутое “В старые добрые времена…” С ностальгией и грустью. В глазах. Значит, ложь останется жить. А народ врал, врет, и будет врать. И народу, кстати, тоже.

    О какой истории тут может идти речь?

    20 мая 2003-го года.

    Тотальное наступление демократии западного образца на одну шестую часть суши застало обладателей советских мозгов, напичканных словами, лишенными смысловой нагрузки и (самое страшное) идеи врасплох. Столь очевидный, что демократию импортную стали внедрять в обиход отечественные анархисты сомнительного толка, придав ей, возможно по неопытности своей, нечеловеческое лицо. Которое после не раз пытались подпудрить, подрумянить и подкрасить. Но, увы, все оказалось тщетным. Перенесенная в юности оспа оставила свои неизгладимые… впечатления.

    Но тогда народ опять поверил (тоже, возможно, по неопытности) в очередное освобождение от прежних освободителей. И не взирая на угнетающий голод, хлынул на площади перед зданиями законодательных и исполнительных органов с целью заставить былых повелителей повиноваться. А еще потребовать своих прав. И свобод. Свободы слова, например. Или свободы выбора. Или даже свободы передвижения. В пространстве. В общем, свобод свободам, разрешенным основным Законом красного цвета в недорогом переплете, изданным многотысячным тиражом.

    И демократия восторжествовала. Как торжествовала некогда победа коммунистического труда. Народ теперь хорошо знает свои права (точнее то, что он не имеет права делать). И пользуется предоставленными свободами. Свободой слова, например: народ свободно ругает тех, кого в прежние времена ругать побоялся бы. Или свободой выбора: народ свободно выбирает то (или того), что (или кого) ему выбирать позволено. Или даже свободой передвижения: народ свободно передвигается в пространстве в поисках работы. Или вот еще: свободой голоса (это - особая свобода).

    Дело в том, что у нас ее восприняли, внедрили и продолжают трактовать совсем неправильно. Народ запел. Запел в буквальном смысле этого слова. И это массовое пение принимает характер массового заболевания. Поют все. И в подавляющем большинстве те, кто опозорил бы своим, мягко говоря, неумением петь самый многолюдный хор. Они же поют соло. И дают концерты, раздавая автографы. На эти концерты ходят. Их слушают, у них есть поклонники. Им стараются подражать. Они востребованы… Но разве о такой свободе голоса шла речь в начале славного пути на свободу?

    Иметь свободу голоса и иметь голос - совершенно разные вещи. Особенно, когда голоса нет.

    21 мая 2003-го года.

    Любил сказки в детстве. Особенно когда читали мне их родители на ночь. Я засыпал тогда крепким сном и просыпался лишь утром и в хорошем расположении духа, как бывает каждый раз, когда выспишься. Мне нравилась их простота и правдивость. Обязательное присутствие положительного героя, который восстановит справедливость и накажет зло. Отчего победит добро всегда. И утвердится навсегда.

    В армии любил устав. Особенно когда читал мне его сержант на ночь. Я засыпал тогда крепким сном и просыпался лишь утром и в хорошем расположении духа, как бывает каждый раз, когда выспишься. Мне нравилась его простота и правдивость. Обязательное присутствие положительного героя, который восстановит справедливость и накажет зло. Отчего победит добро всегда. И утвердится навсегда.

    Повзрослев, полюбил свод законов. Особенно когда читал его на ночь. Я засыпал тогда крепким сном и просыпался лишь утром и в хорошем расположении духа, как бывает каждый раз, когда выспишься. Мне нравилась его простота и правдивость. Обязательное присутствие положительного героя, который восстановит справедливость и накажет зло. Отчего победит добро всегда. И утвердится навсегда.

    Но жизненный опыт доказывал, что на деле и устав воинской службы, и общий свод законов, и даже основной закон - все те же сказки, после которых засыпаешь крепким сном, но просыпаешься, когда уже поздно. И больше не можешь уснуть. А положительный герой, который восстановит справедливость и накажет зло, присутствует только на листе. Бумаги. Где приютились вышеназванные сказки для каждого возраста.

    В любом законе во главу угла поставлен человек. В жизни человек поставлен в угол, если он живет по закону.

    Так где же закон?

    22 мая 2003-го года.

    Ах, если б правому возможно было дать права. Не на вождение авто, имуществом владение. А право избираться, право выбирать. За нас, для нас, от имени, во благо. Тогда бы правда правдою была. А слово чести - честным словом бравого мужчины. Который верит правому. Мужчине. И все кругом правы. Ведь все - мужчины. За что их ценят женщины и дети почитают. Ах, если б правому возможно было дать права.

    Но нынче прав не тот, кто прав по сути. А у кого права, большие полномочия. Тот правит бал, тот давит правого неправдой. Лишая права правым быть, мешая правде жить и матку резать. Сегодня правому дают… но не права. По морде. И долгих жизни лет без права переписки. Туда, где правым трудно быть. И левым тоже, и центристом. А ориентацию сменить не сложно. Тебе всегда помочь готовы. Люди?

    Поэтому, чтоб правым быть у нас, достаточно лишь правому сказать: “Не прав ты!” А дальше жить попробовать, как прежде. И если сможется - не плохо. А если нет - пеняйте на себя. Ведь все живут так. И живут ведь. Долго. А Вы, чем лучше них? Или чем хуже? Так живите тоже. Только сначала правому скажите: “Ты не прав”. Скажите, ну же. Смелее, все равно придется. Иначе будете не правы. И только потому, что правы.

    Такие правила игры, в которую давно играют с нами.

    27 мая 2003-го года.

    Сколько нас есть в настоящее продолженное время? Нас, то есть людей. Ну, сколько? Несколько миллиардов? Да? Пусть. Но если эти самые несколько миллиардов переложить на пальцы из расчета по миллиарду на каждый и посчитать, останется еще несколько невостребованных пальцев на одной из двух возможных рук.

    Хорошо. А сколько нас было в прошлом прошедшем времени? Ну, сколько? Плюс еще несколько миллиардов? Так? Так. Следовательно, можно смело досчитать оставшиеся несколько пальцев на второй из двух возможных рук и, при необходимости, продолжить счет посредством пальцев ног. И опять останутся невостребованные пальцы.

    Предположим. Ну, а сколько нас будет в будущем бесконечном времени? Ну, сколько? Несколько миллиардов умноженные на несколько миллиардов? Может быть? Быть может. И мы будем считать нас на пальцах обеих рук, обеих ног, и, за неимением более пальцев на конечностях, привлечем, возможно, зубы здоровой ротовой полости.

    Теперь вот о чем. Точнее, вот о ком. Еще точнее, о тех из нас, которые оставили свой след в истории нас же. Наследили, так сказать. Они насчитываются сотнями. Или тысячами. Но никак не сотнями тысяч. И тем более не миллиардами. Их не нужно считать на пальцах рук и досчитывать на пальцах ног. Их надо знать поименно.

    Их мало. Их совсем немного. И если сравнить их с теми миллиардами, что были и будут, не сложно догадаться, что от общей массы они составляют единицы. Остальные же люди жили, живут и будут, к сожалению, жить и умирать, так и не оставив о себе никакой памяти. Никакого следа. Как опытные преступники, “работающие” в перчатках.

    Хотя, может лучше так, чем оставлять после себя грязные пятна.

    Как некоторые.

    30 мая 2003-го года.

    У каждого из нас есть своя звезда. В небе. Она горит, освещая наш путь. Дорогу. И продолжает быть, пока мы живы. Пока мы дышим. А когда мы перестаем это делать, наша звезда стремительно падает. Радуя тем самым случайного очевидца, который тут же загадывает желание. Выражаясь другими словами, пытается построить свое счастье на чужом горе.

    Говорят, что эти желания сбываются.

    3 июня 2003-го года.

    Было время. Были люди. Были вопросы. В то время те люди решали те вопросы одним словом. Одним рукопожатием. И слово то, данное единожды в одном экземпляре, работало честнее парафированного соглашения на нескольких языках, ратифицированного законодательным органом отдельно взятой страны. Рукопожатие заменяло печать, подтверждающую подлинность соглашения. И никто после подобного договора не осмелился бы отказаться от своих полномочий, оговоренных соглашением. То было время. То были люди. То были вопросы.

    Теперь тоже время. Теперь тоже люди. Теперь тоже вопросы. А от былой честности осталось лишь не обязывающее ни к чему рукопожатие ослабевших рук. Время стало времечком. Люди доросли до людишек. Вопросы превратились в сплошные проблемы, которые людишкам за неимением времечка решить не под силу. И ни одно соглашение, будь оно парафировано на нескольких языках и ратифицировано законодательным органом отдельно взятой страны и подтверждено печатью, не работает. Потому, что люди превратились в людишек.

    Раньше говорили: ”Слово не птица, вылетит - не поймаешь”. И очень следили за своими словами. Теперь все стали, как всем кажется, культурнее. Скажут глупость, или, того хуже, гадость. А потом заявляют: “Беру свои слова обратно”. Будто мы на рынке и проданный товар обратно принимается. Продавцом - спекулянтом. Нет, я предпочитаю то, что говорили раньше. На счет птицы. И руку жать тому, у которого слово есть закон. Для такого человека я готов даже шляпу надеть специально, чтобы перед ним ее демонстративно снять.

    Пожалуйста, отзовись (если таковой еще сохранился).

    4 июня 2003-го года.

    Он не курил. Вообще. С самого своего рождения на свет. Запах горящего никотина был ему, конечно же, знаком. Но безвкусный вкус сигарет оставался чуждым и рот никогда не обжигал вонючий дым бесполезного подарка заокеанских индейцев.

    Он и не пил. Много. И то малое, что он употреблял, попадало в организм крайне редко и в столь ничтожных количествах, что не имело физической способности расширять сосуды. Хоть на чуть-чуть. И он всегда был трезвым. Особенно когда употреблял.

    Он и не ел особо. Толком. Так, перекусывал слегка чего-нибудь и запивал не газированной водой, лишенной минералов в пластмассовой бутылке неопределенной формы и цвета. И путь к его сердцу лежал через что угодно, только не через желудок.

    Он был здоров, молод и даже симпатичен. Он был не глуп, начитан и с сатирическим чувством юмора. Он был именно таким, каким я его описал. И мог бы считаться завидным женихом, если б не присутствие недостатка: отсутствие достатка.

    Он был… Он, собственно, и сейчас есть. Только кому он нужен? Такой.

    5 июня 2003-го года.

    Путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Это знают все. Женщины. Многие из них до сих пор активно используют в своем повседневном обиходе этот маленький секрет, давно и подло кем-то рассекреченный и преданный широкой огласке. Они готовят изысканные блюда, вычитанные из толстых книг о вкусной и здоровой пище. Они живут на кухне, живут кухней и пахнут кухней. Отчего желудок мужчины набит желанным, а сердце с надеждой глядит в сторону. Ибо путь к сердцу давно забит едой. И маленький женский секрет не удался. Как ни жаль.

    Но не все женщины, к сожалению, знают, что на самом деле путь к желудку мужчины лежит через его сердце. Не смейтесь, это именно так. Ведь если женщина покорила мужское сердце (не скажу как, возможны варианты), то ему уже совершенно все равно чем набит его желудок и набит ли он вообще чем-нибудь. Он питается ею, которой совсем не нужно ничего готовить, фантазировать. Кормить его, в конце концов. Ей достаточно иметь в себе загадку. Ту, которая пленила его раз. Пленила еще раз. А потом еще раз. И еще… Раз и навсегда. И он сыт одним только ее присутствием.

    Но не все так просто в отношениях мужчины и женщины, как может показаться на первый взгляд. Отнюдь. В женщине естественно должна быть загадка (я об этом уже говорил). Обязательно. Но, учитывая нетерпеливый характер большинства мужчин от природы и нежелание разгадывать загадки по причине вечной лени, в женщине, наравне с загадкой, должна быть и подсказка тоже. А при острой необходимости - отгадка. И если она правильно себя загадает, а он с честью ее отгадает, тогда и начнется мир сердца и желудка. И не только у мужчины.

    Я все сказал.

    6 июня 2003-го года.

    Мой друг - чиновник в мелком чине. И решает мелкие вопросы маленьких людей среднего возраста. Но за большое вознаграждение в крупных купюрах развитых стран. Об этом знает каждый, кто хоть раз обращался к нему по мелкому делу. А мелких дел у всех, как известно, хоть отбавляй. Поэтому к нему приходят все. И приходя, приносят крупные купюры развитых стран, в которых решать мелкие вопросы за крупные купюры даже в голову никому прийти не может. По этой простой причине у них в развитых странах нет маленьких людей. Большие есть, а маленьких нет (мой друг там жить не смог бы).

    И я чиновник. Правда, в высшем чине. Решаю сложные вопросы глобального масштаба с легкостью профессионального танцора. И ко мне приходят многие люди. Разные: большие, маленькие. Для меня же они все одинаковые. И я решаю дела на справедливой основе, принимая их позицию в случае необходимости. И отвергая их правду при отсутствии таковой. Кстати, безвозмездно. Поэтому ко мне, хоть я и выше чином и полномочиями, приходят гораздо реже, чем к моему другу. А все потому, что я решаю вопросы бесплатно. И со мной договориться невозможно. Как в развитых странах.

    К моему другу приходят с проблемами, принося деньги. Ко мне приходят с проблемами, принося извинения. Им вечно все довольны. Мной - не все и не всегда.

    Развитые страны в ужасе.

    7 июня 2003-го года.

    Я всегда считал себя человеком не глупым. И умел задавать вопросы и отвечать на вопросы. Причем, задавать вопросы старался так, чтобы отвечать на них было сложно. А отвечая на вопросы стремился, чтобы ответы не вызывали новых вопросов. И это мне всегда удавалось. За что знакомые прозвали меня дипломатом. Чем я, не скрою, гордился.

    Пока не случилось со мной то, что случается с каждым. Появился человек, и вскоре задал мне вопрос, на который я не смог ответить. Он спросил: “Как далеко находится далеко?” И я не знал, как объяснить ему, хотя в голове было много вариантов. А он все спрашивал, не дожидаясь ответов. И все вопросы были сложны своей простотой. И наивностью.

    “Куда уходит вчера?” “Откуда берется завтра?” “Почему сегодня жаркое, а зимой сегодня было холодным?” И еще множество Почему? Зачем? Куда? Откуда? Кто? Что? Как? И многое другое. А я все слушал и молчал. И терял квалификацию и гордость. За себя, который с некоторых пор никак не мог объяснить, казалось бы, простые истины.

    Это был ребенок. Человек, умеющий задавать вопросы.

    8 июня 2003-го года.

    Если ты в рубашке, преимущественно клетчатой, и тебя безнаказанно разыгрывают аферисты и жулики с благочестивым выражением лица и посредством такого, как ты сам, в такой же точно рубашке бьют прямо на столе в присутствии молчащих свидетелей, забивая насмерть, это значит, что ты - карта. И не политическая карта мира или топографическая карта местности. А самая обычная игральная карта. И каким бы тузом себя не считал, ты все равно будешь оставаться крапленой шестеркой из дешевой колоды. Которую били и будут бить аферисты и жулики, используя в своих разнообразных настольных играх. До тех пор, пока сам не станешь аферистом и жуликом. Или, по крайней мере, постараешься таковым стать.

    Игра одних есть жизнь других. Иного пока не придумано.

    12 июня 2003-го года.

    Если Вы не родитель и никогда им не были, Вам чуждо чувство ответственности за собственное чадо, можете дальше не читать. Потому, что дальше можете не понять. По той простой причине, что Вы не родитель и никогда им не были. И Вам чуждо чувство ответственности за собственное чадо.

    Я знавал его дерзким молодым человеком в вечном поиске. Он постоянно искал приключения на свою голову и доказывал, что фраза “Кто ищет, тот всегда найдет” не лишена оснований. Он находил эти приключения, участвовал в них и исчезал. После чего уже приключения искали его. И били, оставляя следы на лице.

    Его приключения давно превратились в злоключения, лишив равнодушия и нас, друзей-товарищей, и соседей, и родственников. Тем более родителей. И каждый из всех перечисленных желал помочь ему. По-своему. Мы, например друзья-товарищи, хотели мстить за него, соседи - позвать участкового, родственники - женить. Охомутать.

    Объявили конкурс. И родителям, членам жюри, последнее предложение понравилась больше. Они дали свое согласие, и те же родственники представили на их рассмотрение конкретного кандидата, точнее, если выразиться не совсем грамотно - кандидатку. Усмирителя. Обуздателя необузданного искателя.

    На свадьбе много пили. Все: родственники, соседи, участковый, которого соседи все-таки позвали. И мы, друзья-товарищи, естественно. А он даже на собственной свадьбе продолжал выискивать приключения. И нашел его в лице официанта, которому досталось вилкой в… Участковый очень пригодился. Замял дело.

    Потом его долго искал сам официант и родственники официанта. Нашли. Затем он долго искал самого официанта и родственников официанта. Нашел. После чего его не было видно какое-то время. И ее, усмирителя, обуздателя необузданного искателя, кстати, тоже. Соседи приуныли, а участковый забыл к нам дорогу.

    Пока в один прекрасный день он не появился вновь. И не один, а с маленьким человечком на руках. Который сладко сосал соску и мирно спал. С этим чудом, что приходилось ему чадом, он выглядел совсем другим человеком: ступал аккуратно, говорил в полголоса и улыбался, чего раньше за ним не наблюдалось. Никогда.

    У него изменился взгляд. Взгляд, в смысле выражение глаз, и взгляд, в смысле взгляд на жизнь. Он стал успокоенным, честным гражданином. Участковый им гордился и ставил в пример подрастающему поколению. А все началось с того, что в ребенке он приобрел свое бессмертие. И стал бояться смерти пуще смерти.

    Ибо смерть его уже была не в нем самом. А в том маленьком существе, которое так звонко смеялось по утрам. И иногда плакало. Вот тогда-то и хотелось отдать все, включая свое здоровье, только чтобы он перестал плакать. Чтобы не болел, не скучал и не злился. И чтобы у него все было, но, при этом, ничего плохого.

    Как в старой сказке: смерть его была на конце иглы, игла та была в яйце, яйцо то - в утке, утка та - в зайце, заяц тот… И так далее. И все это вместе взятое хранилось не на дубе за три девять земель, а жило с ним под одной крышей, спало с ним в одной комнате, росло у него на руках. Душа в душу. Одной крови.

    Сдается мне, что образ Кощея Бессмертного был создан новоиспеченным отцом.

    14 июня 2003-го года.

    Огурец считал, что он лучше других. Овощей. Хотя происходил из того же огорода, что и прочие собратья. А не из сада. И родившись в земле, так от нее и не поднялся на заметную высоту. Лишь на чуть-чуть. Но вел себя, словно высокое стройное дерево с пышной шевелюрой-листвой. И презирал всех, обзывая овощами.

    Огурец считал, что он лучше других овощей. Потому, что цвета был зеленого. И во всем косил под доллар. Зато витаминизированный помидор себя коммунистом не чувствовал, он просто был красным. Каким был. А накрахмаленный картофель ненавидел фашизм и не любил фразу “Коричневая чума”.

    Доллар же ко всем относился одинаково: как к выходцам из огорода. Овощам. И в независимости от цвета всех оценивал в цент, но для поддержания и укрепления своего здоровья, употреблял в больших количествах. Несколько раз в день. Днем, вечером, иногда утром. А еще когда очень хотелось.

    Прыщавому огурцу это льстило.

    15 июня 2003-го года.

    Их два брата. Близнеца. И они совершенно одинаковые. Внешне. Никто и никогда не мог точно сказать, кто из них который. Но почти все всегда могли определить который из них какой.

    Это было совсем не сложно: один был пессимист, второй был оптимист. Оба в крайней степени. И они по-разному отвечали на один и тот же вопрос - на вопрос “Как дела?”

    Пессимист отвечал: “Могло бы быть лучше”. И не довольствовался настоящим, сравнивая свое настоящее с настоящим тех, у кого оно было лучше. И стремился к лучшему будущему.

    Оптимист отвечал: “Могло бы быть хуже”. И довольствовался настоящим, сравнивая свое настоящее с настоящим тех, у кого оно было хуже. И боялся худшего будущего.

    Таким образом, первый желал приобрести, и приобретал, в конечном итоге, то, что желал приобрести. А второй боялся потерять, и не терял, в результате то, что боялся потерять.

    Но все, что он не потерял, сохранил и хранил, со временем заметно старилось. Теряя былую свежесть, лоск, возможно шарм (в зависимости от самой вещи и ее качества).

    И теперь в старости ему приходится нести ответ за нежелание приобретать в свое время то, что приобрести было бы неплохо. За не стремление к лучшему.

    Говорят, что он стал страшным пессимистом.

    Их два брата-близнеца. И они совершенно одинаковые внешне. Но не по внешности. Хотя оба пессимисты: один от того, что имеет и хочет иметь, второй - что не имеет и не умеет иметь.

    Лучше быть пессимистом смолоду. Тогда есть основание надеяться, что к старости ты, все-таки, сможешь стать оптимистом. Точнее, сможешь себе это позволить.

    16 июня 2003-го года.

    Он стоит в углу. Такой большой, черный, на трех ногах. И к нему боятся подойти. Все. В первую очередь те, кто легко бы с ним справился.

    Но если б даже он стоял в центре, а не в углу, к нему все равно боялись бы подойти. Все. Ибо он большой, черный, на трех ногах.

    Он большой, черный, на трех ногах. Потому, что он рояль. А боятся к нему подойти по той причине, что он врет. Обманывает ухо.

    Ни один профессиональный пианист или композитор не смог извлечь из него музыку. Он издавал лишь звуки, позоря пальцы исполнителя.

    Ему нужен не гений. И не виртуоз. Он нуждается в простом настройщике пианино. У которого хороший слух. И необходимые инструменты.

    Где бы такого взять?

    17 июня 2003-го года.

    Люди во всем мире панически боятся цифры 13. Видя в ней исключительно негатив. Некий подвох природы. Может даже самой судьбы. Я же узрел в ней положительное качество: каждый день (кроме выходного) ровно в 13:00 у меня начинается обеденный перерыв. И пока на часах 13 часов с двузначными минутами, я имею полное право официально не присутствовать на рабочем месте, принимать пищу и отдыхать. Что может быть лучше? Ведь ничего приятнее, чем отсутствовать на работе в рабочее время, кушать и ничего не делать просто нет. Особенно в пятницу, когда впереди полурабочая суббота. И целый выходной день. Воскресенье.

    Ищите в худшем лучшее. Это помогает жить.

    19 июня 2003-го года.

    Что объединяет нас? Людей? Нас объединяет идея. Которая должна быть. Идея, вокруг которой нам легко собраться. Объединившись. Что мы и делаем в конечном итоге. Тут идеей может выступать любовь. К кому-либо. То есть любовь, не в смысле любовная пара. Или любовный треугольник. Или любовный многогранник. А любовь массовая. Любовь масс к одному кому-то. Поклонничество, преклонение, фанатизм. Такую любовь к себе часто переживают актеры, артисты. И просто одиозные личности. Их сторонники сильны и едины любовью, что делает их еще сильнее. А сам объект любви - самовлюбленным. Ибо он любим.

    Что объединяет нас? Людей? Нас объединяет идея. Которая должна быть. Идея, вокруг которой нам легко собраться. Объединившись. Что мы и делаем в конечном итоге. Тут идеей может выступать нелюбовь. К кому-либо. И если эта нелюбовь объединяет хоть какую-то толпу, то нелюбовь эта обязательно перерастет в лютую ненависть, превратив толпу в неуправляемую массу. При таком стечении обстоятельств объекту ненависти не остается ничего, как почувствовать, а далее, если позволит самовлюбленность, и осознать ненависть к себе и ретироваться. Как бы поклонники не старались притворяться фанатиками.

    Такой у нас люд: он быстрее объединяется ни ЗА кого-нибудь, а ПРОТИВ. А идеи при этом может и не быть.

    23 июня 2003-го года.

    Они предложили продать. Я согласился купить. Тем более что деньги у меня были. У них тоже были деньги. И они хорошо знали им цену. А также вкус и запах. Единственное, чего они не знали, это деньгам количество. Поэтому они предложили продать. А я согласился купить.

    Я имел при себе сумму, равную цене продаваемого ими и покупаемого мною. Они же говорили о какой-то шапке. Я же с детства не носил головных уборов. Даже зимой. Позволяя мозгам дышать свежим воздухом круглый год. Видимо этого воздуха было недостаточно: речь шла о другой шапке.

    С чем я не соглашался. Во-первых, я человек восточный и никому шапку свою давать не стану. Во-вторых, если я и дам им ту шапку, о которой они говорят, на них должны шапки гореть. И, в-третьих, если на них загорятся шапки, перед ними перестанут снимать шапки.

    Пока я размышлял таким образом, меня закидали шапками. И дали по шапке. Они же то, что предлагали мне, продали другому. За шапку. И на них опять шапки не горят. И перед ними снова снимают шапки. И за них опять дают по шапке тем, кто шапку перед ними не снимает.

    Вот так.

    24 июня 2003-го года.

    Если Вас сегодня оценивают в ПЛЮС, не радуйтесь раньше времени. Завтра этот ПЛЮС может обернуться в КРЕСТ. Который Вам придется нести всю оставшуюся жизнь.

    Если же вчерашний ПЛЮС и завтра останется ПЛЮС, опять же не стоит ликовать. Это Вам могут зачесть за МИНУС уже сегодня. Обвинив в абсолютной беспринципности.

    Поэтому лучше иметь свой КРЕСТ и нести его с самого начала. В ПЛЮС это никто не оценит. Зато за МИНУС никто не зачтет. И, самое главное, сглаза удастся избежать.

    ВОПРОСИТЕЛЬНЫЙ ЗНАК на нашу действительность.

    25 июня 2003-го года.

    Он не просто упитан. Он тучен. Откормлен и нездоров. Хотя завтрак съедает сам и с большим аппетитом. Вот с обедом дело обстоит несколько хуже: его он тоже ест сам и с не меньшим аппетитом. Зато с ужином большие проблемы - ужин он не ест. Ужин он проглатывает, опять же сам, и с хищным аппетитом. Смакуя. То есть и завтрак, и обед, и ужин бывает съеден только им. Самим. Поэтому он не просто упитан. Он тучен и откормлен.

    А все потому, что ему много лет, а он не завел себе друзей и не нажил себе врагов. И ему не с кем делиться и некому отдавать. Он один. Он просто скряга. Он никакой.

    Он нездоров.

    26 июня 2003-го года.

    Слышали? Говорят, что все люди братья. Не знаю, может быть. Хотя, скорее не все люди братья. Подумайте сами, какие же братья все люди? Да и нет такой матери, чтобы все люди были братьями, какой бы героиней она не называлась. Ни жизни на это не хватит, ни здоровья тем более.

    Кстати, ведь и не все братья - люди. Бывают ведь семьи, где несколько братьев, и похожи они друг на друга разве что только фамилией. И братоубийственные войны не редкость. Тут еще любят перефразировать старую истину, мол, брат за брата не в ответе. А жаль: одна кровь.

    Несчастные животные. Мы и их называем братьями своими. Меньшими. А ведь они нормальные хищники. И агрессивны только тогда, когда голодны или когда угрожает опасность. А в нас, людях-братьях, сколько злости? Как мы грызем друг друга, с каким удовольствием. И ведь просто так.

    Волки, между прочим, друг к другу более терпимы. Чем их старшие братья. Мы, то есть. Люди. Хотя особо мудрые из нас говорят: “Человек человеку - волк”. Если б волки умели разговаривать, у них, наверное, бытовала бы фраза для особо злых волков: “Волк волку - человек”. Так было бы лучше.

    А нам, людям, даже тамбовский волк не товарищ.

    Не кайся, Каин. Ты первый, но не ты последний.

    28 июня 2003-го года.

    Говорил я ему и не раз. Мол, не пей с ними, не ровня они тебе. Точнее, ты им. Они волки в человеческой личине клыкастые. Загрызут, и только. А он мне молвил, что лучше быть с волками на короткой ноге, чем козлом отпущения на воле. Это он на меня намекал, на гордость мою и непреклонность. И я обиделся.

    Потому, что добра ему желал. Дураку-Иванушке. А он за зависть принял, чем подлостью отплатил откровенным порывам моей наивной души (как не обидеться?) И мы вскоре перестали докучать друг другу своим долгим присутствием. Надолго. Может быть больше. Оставшись каждый при своем. Стоявши каждый на своем…

    Не знаю, прав ли он был тогда, назвав меня козлом отпущения? Но то, что он теперь превратился в просто козла - уже ни для кого не секрет. Даже для него самого. Его таки загрызли волки, от которых в прошлом я пытался уберечь. Тщетно. И он активно ищет со мной общения. Тщетно. Эх, не читала ему мама сказок в детстве.

    Говорил я ему, не пей. С ними.

    29 июня 2003-го года.

    “Надоело”, - говорю. Потому, что надоело. И определенно хочется определенности в неопределенности, определяющей настроение, которое скачет, словно давление гипертоника в весеннюю оттепель, опускаясь до гипотонической низости.

    А мне отвечают: “Жди”. Чего опять ждать то? Кого ждать? Сколько ждать? Сколько можно ждать? Жизнь - она не ждет, она проходит. А я жду того, что давно мог бы иметь, при этом никому не мешая. И потом: почему, чтобы мне иметь, обязательно кого-то должны куда-то назначить, кого-то откуда-то снять, или того хуже, кто-то должен уйти непосредственно на тот свет? То есть, умереть. К чему такая зависимость? И почему судьбу мою порой должны решать люди, ничего обо мне не знающие как до, так и после? Они же ничего хорошего для меня не сделают (“для меня” значит “для нас”, а “для нас”, кстати, это и “для Вас” тоже). Поэтому я и говорю: “Надоело”. И добавляю: “На-до-е-ло!”

    Ждать можно автобус, и он придет, будь он хоть один на линии. Ждать можно гостей на Новый Год, возможно под утро, но они обязательно появятся. Ждать можно даже погоды у моря. Но как можно ждать, когда ждать больше нечего?

    Надоело.

    30 июня 2003-го года.