Иса Наджафов, Эльмира Ахундова. СМЕРТЬ ПОЛИГРАФИСТА

Иса Наджафов, Эльмира Ахундова

СМЕРТЬ ПОЛИГРАФИСТА

Данный текст не может быть использован в коммерческих целях, кроме как с согласия владельца авторских прав.

30 мая 1990 года в центре Баку, при неизвестных обстоятельствах был застрелен известный полиграфист, директор издательства "Азернешр" Аждар Ханбабаев. Следствие по делу продолжалось более пяти лет. В результате, в орбиту следствия попали люди, определявшие судьбы не только Азербайджана, но и всего бывшего СССР.

Материалы уголовного дела N44808 составили основу этой книги, написанной в жанре политического детектива. Роман "Смерть полиграфиста'' рассказывает об агонии советской империи и о тех грязных методах, к которым прибегало бывшее руководство и спецслужбы СССР, пытаясь удержать ускользающую от них власть.

Авторы романа - Иса Наджафов, курировавший расследование данного уголовного дела в бытность первым заместителем генерального прокурора республики, а также известный азербайджанский публицист Эльмира Ахундова.

Вместо предисловия

В самом начале июня 1990 года ко мне позвонил Худаверди Ганифаев - заведующий отделом капитального строительства Совета Министров. "Надо срочно увидеться, приходи", - сказал он. В то время я работал в транспортной прокуратуре помощником прокурора по общему надзору. С Худаверди мы познакомились в 1985 году, когда мне было поручено вести следствие в объединении "Азмелиоводстрой" в отношении некоторых должностных лиц. Худаверди курировал этот участок в качестве заместителя заведующего отделом ЦК КП Азербайджана, поэтому нам с ним не раз приходилось встречаться, подолгу беседовать. Вскоре отношения переросли в дружеские.

Под вечер я поехал в Совмин. На Худаверди лица не было. Он явно был чем-то взбудоражен.

- Начинается отстрел нахчыванцев, - мрачно изрёк он. - Будь осторожен.

- Что отучилось?

- 30 мая, недалеко от театра Аздрамы, в собственной автомашине застрелен директор издательства "Азернешр" Аждар Ханбабаев. Я убежден, что это не просто заказное убийсгво. Это убийство политическое.

Ханбабаева я не знал и даже не слышал о его гибели. Хотя странно, что наши пути в то время не пересеклись. Подобно Ханбабаеву, мы с Худаверди также предпринимали кое-какие "подпольные акции", за которые тогда но головке бы не погладили. Оказывали, к примеру, помощь азербайджанцам, которые проживали в селении Нуведи Мегринского района Армении. Нувединцы стали одними из первых жертв агрессии, развязанной армянскими сепаратистами. Поэтому, когда местные жители решили создать отряд самообороны, мы помогли им с оружием. В 1989 году, во время знаменитого съезда народных депутатов СССР, где армяне попытались было поднять вопрос о "блокаде" Армении со стороны Азербайджана, нам удалось распространить среди депутатов обращение азербайджанской общественности и, в результате, добиться исключения этого вопроса из повестки дня. Уже много лет спустя я узнал, что и Аждар Ханбабаев находился в те дни в Москве, с большим трудом провезя сквозь милицейские кордоны изданные им книги "Трагедия длиной в два года" и "Черный январь". Эти книги были первыми ласточками правды, которые прорывали кольцо информационной блокады, сомкнувшейся вокруг Азербайджана.

В общем, я сразу поверил Худаверди и отнесся к его версии о причинах убийства Аждара Ханбабаева вполне серьезно. "Определенные силы хотят обострить отношения между бакинцами и нахчыванцами, - сказал Худаверди. И добавил почти шепотом. - За убийством стоят птицы высокого полета... Аждар Ханбабаев был очень близок с Гейдаром Алиевым. Тебе понятно?"

Вскоре нахлынули другие события, судьба разбросала нас в разные стороны. Больше мы с Худаверди к этому разговору не возвращались. Однако убийство известного полиграфиста не выходило у меня из головы. Наведя справки, я узнал, что в последние годы жизни директор "Азернешр"а действительно сблизился с Гейдаром Алиевым и был решительным сторонником его возвращения в "большую" политику. Словом, у меня окрепла уверенность в там, что пуля-убийца, оборвавшая жизнь Ханбабаева, рикошетом целилась в Гейдара Алиева.

Проходили годы, я занимался различными проблемами в правоохранительных органах и постепенно поднимался по служебной лестнице. В ноябре 1993 года меня назначили прокурором Нахчыванской автономной республики. Заместителем у меня был ныне покойный Гамид Мустафаев. Помнится, в одну из немногочисленных свободных минут я попросил его рассказать о периоде 1991-1992 годов, когда Гейдар Алиев работал председателем Верховного Меджлиса Нахчывана. В числе прочего меня интересовал вопрос, действительно ли Алиев давал показания следователю, занимавшемуся уголовным делом об убийстве директора издательства "Азернешр".

- Да, как только тот приехал из Баку и попросил о встрече, Гейдар Алиев сразу принял его. Я даже удивился: человек, работавший членом Политбюро, бывший одним из руководителей СССР, с такой легкостью согласился на многочасовой допрос в качестве рядового свидетеля. Кстати, этот допрос снимали на видеопленку.

По словам Гамида Мустафаева, после этого допроса многое в деле об убийстве полиграфиста прояснилось. К сожалению, более подробной информации мне в то время раздобыть не удалось. Работа в Нахчыване требовала напряжения всех сил и времени, криминогенная обстановка в автономной республике была напряженной, поэтому о деле Ханбабаева пришлось на время забыть. Хотя оно никак не выходило у меня из головы, и чисто профессионально у меня руки "чесались" этим делом заняться.

Недаром говорится: человек предполагает, а судьба располагает. Вот и в моей судьбе 24 марта 1995 года произошел крутой поворот. Я был назначен первым заместителем генерального прокурора республики. И буквально через несколько дней попросил помощника навести справки, окончено ли расследование по делу об убийстве директора издательства "Азернешр". Мне сообщили, что дело приостановлено, сдано в архив и вообще записано в разряд "безнадёжных". Приблизительно через две недели во время одной из встреч с президентом я напомнил ему об убийстве Аждара Ханбабаева. Так, мол, и так, хочу это дело возобновить и, по возможности, расследовать. Президент идею горячо одобрил и напутствовал меня следующими словами:

- Уверен: этого человека убили, чтобы меня запугать. По всей видимости, организаторами подлого теракта были тогдашние руководители республики. Поручи, чтобы непременно занялись этим делом, и лично контролируй ход следствия. Будешь мне обо всем периодически докладывать. Тайна гибели Аждара Ханбабаева должна быть раскрыта!

Разговор необычайно воодушевил меня. Вернувшись в прокуратуру, я стал раздумывать над тем, кому было бы под силу реанимировать следствие. И тут вспомнил об известном криминалисте Ровшане Алиеве, который в 1990 году работал заместителем прокурора Баку. Вызвал его. Спросил, что он думает об убийстве директора издательства "Азернешр". Ровшан ответил, что готов взяться за расследование, потому что раньше им просто не позволили довести дело до конца. Он даже имя предполагаемого убийцы назвал. Впоследствии его версия полностью подтвердилась.

Я дал указание вернуть уголовное дело N44808 из архива, создал следственную бригаду. Прокурорский надзор взял на себя. С первых же дней работы Ровшану Алиеву и членам его группы стали вставлять "палки в колеса". Поначалу у группы элементарных условий для работы не было - даже комнату в прокуратуре им выделить отказались. Пришлось попросить начальника Особого управления при президенте Азербайджана Эльмана Ганбарова, чтобы тот "приютил" их у себя. Да если бы только это! В то время многие "комитетчики", незаинтересованные в раскрытии этого дела, продолжали работать в спецслужбах. Поэтому для оперативных разработок приходилось привлекать не сотрудников МНБ, а работников МВД и Особого управления. Некоторые высокопоставленные чиновники всячески старались затормозить расследование, выгородить заказчика преступления. Словом, пришлось столкнуться с сильным сопротивлением.

И все же, спустя пять лет после трагического убийства запутанный клубок стал стремительно раскручиваться. Причём ниточка от рядовых исполнителей потянулась на самый верх. В результате, в орбиту следствия попали лица, определявшие судьбы не только Азербайджана, но и всего бывшего СССР. Само же дело N44808 обросло огромным количеством захватывающих деталей и подробносгей. По сути, это было первое политическое убийство в новейшей истории республики. По материалам дела N44808 было впору писать документальный детектив, изучать историю агонии советской империи и грязную методологию борьбы за власть, к которой нередко прибегали ее руководители.

...Прошло 10 лет после убийства Аждара Ханбабаева. Основные исполнители теракта изобличены и наказаны. К сожалению, правосудие пока не настигло тех, кто "заказал" это громкое преступление. Они бежали из Азербайджана, спасая себя от возмездия. Мне хочется надеяться, что рано или поздно и для них наступит судный день.

Удивительно: чем больше времени отдаляло нас от того трагического вечера, когда Аждар Ханбабаев пал жертвой наемного убийцы, тем чаще я мысленно возвращался к этому делу. И все более отчетливо осознавал: не будет в моей душе покоя, пока не перенесу все свои мысли на бумагу. Принялся потихоньку делать записи, листать тома уголовного дела. Через некоторое время по моей просьбе к работе подключилась Эльмира Ахундова. Известный азербайджанский публицист, превосходно зарекомендовавший себя в жанре журналистского расследования. В отличие от меня, Эльмира-ханум лично знала покойного Аждара Ханбабаева, так как около десяти лет проработала консультантом в Союзе писателей Азербайджана и ей приходилось почти ежедневно общаться с Ханбабаевым по издательским делам членов Союза. Эльмира Ахундова рассказала мне, что Аждар-муаллим всячески поощрял ее увлечение художественными переводами, научной публицистикой. В середине 80-х годов при содействии Ханбабаева в издательсгве "Язычы" вышел первый сборник переводов Эльмиры-ханум "Молодая проза Азербайджана", а чуть позднее он помог ей издать монографию, подготовленную на основе кандидатской диссертации. Под руководством Аждара Ханбабаева в составе группы переводчиков Эльмира-ханум участвовала в создании книги "Черный январь", а когда принесла ему собственную статью, написанную по следам трагических событий, он немедленно включил ее в сборник.

После окончания судебного процесса над исполнителями убийства Ханбабаева в популярнейшем периодическом издании бывшего СССР - "Литературной газете" - вышел большой очерк Эльмиры Ахундовой, где было подробно рассказано о всех перипетиях этого запутанного уголовного дела... Одним словом, к памяти покойного директора издательства мы оба относились с благоговением и потому обрели друг в друге единомышленников.

Контуры будущей книги вырисовывались постепенно. Мы сразу договорились, что будем писать ее на строго документальном материале, а основой станут рассказы очевидцев и свидетелей преступления, воспоминания родных и близких, беседы со следователями, которые в разные годы вели это уголовное дело. И все же мы оставили за собой право домысливать некоторые события, чтобы попытаться представить, как именно происходил тот или иной эпизод с участием главных действующих лиц. Не отступая от документальной канвы в главных, существенных вещах, мы позволяли себе давать волю художественному воображению в частностях, которые никак не искажают причин и следствий трагедии, разыгравшейся майским вечером 1990 года на одной из улочек старого Баку.

Итак, позади нелегкие поиски, долгие споры, творческие сомнения. Дописана последняя страница, и сегодня эта книга перед вами. Мы писали ее с чистыми помыслами, преследуя одну-единственную цель: сохранить и донести до будущих поколений правду. Правду о нашей новейшей истории. Уже сегодня представители отдельных политических сил, а также обслуживающие интересы этих сил интеллектуалы предпринимают попытки исказить факты в угоду конъюнктуре, подогнать историю под себя, заставить ее служить собственным целям и амбициям.

Чистая, освобожденная от конъюнктурного флёра Правда всегда для кого-нибудь неудобна. Порой просто ненавистна. Поэтому мы допускаем, что после публикации книги у нас появится множество оппонентов и недоброжелателей. Ну да господь с ними! По-нашему мнению, весьма полезно руководствоваться рецептом, который более ста лет назад прописал человечеству великий писатель и великий психолог Оноре де Бальзак, в одной из своих книг заметивший: "Правда точно горькое питье: неприятное на вкус, но зато восстанавливающее здоровье". Нравственное здоровье отдельной личности, целого сообщества, всей нации. И чем скорее мы осушим до дна сию горькую чашу, тем быстрее начнется процесс нашего духовного возрождения.

Иса НАДЖАФОВ

Честолюбивый провинциал из Ордубада

"Директор издательства "Азернешр"

Аждар Ханбабаев в то время периодически

поддерживал со мной связь по телефону.

Это был простой человек. В отличие от

большинства сидящих здесь, он не занимал

никакого поста, не получил в бытность мою

руководителем республики никакой должности.

Это был простой интеллигент, патриот..."

Из выступления Гейдара Алиева

во время встречи с представителями

интеллигенции республики.

Во время той памятной встречи с азербайджанской интеллигенцией в сентябре 1995 года президент несколько раз использовал эпитет "простой" для характеристики Аждара Ханбабаева. Позволю себе не согласиться с нашим уважаемым президентом¹. Глубокое знакомство с обстоятельствами жизни Аждара Рза оглы Ханбабаева, равно как и с причинами, приведшими к его трагической гибели, убедило меня в том, что директор издательства "Азернешр" был личностью уникальной. Да, он никогда не занимал особо высоких должностей, не сиживал в роскошных чиновничьих кабинетах. Однако сложный, тернистый путь к высотам человеческого духа Аждар-муаллим прошел до конца.

Аждар Ханбабаев принадлежал к редчайшей человеческой породе - породе вечных и неисправимых идеалистов. Таких людей во все времена можно было пересчитать по пальцам. Между прочим, уникальность личности Аждар-муаплима осознавалась почти всеми, кому довелось с ним общаться при жизни. Не случайно, убийство Ханбабаева потрясло весь Баку. Попрощаться с ним пришел весь цвет азербайджанской интеллигенции. Одним из самых близких друзей Аждар-муаллима был академик Зия Буньятов. Мне кажется, это говорит о многом. Именно Зие Буньятову принадлежат слова, сказанные о покойном друге: "Если в Азербайджане есть пять-шесть человек, обладающих высоким интеллектом и широким мировоззрением, то одним из них был Аждар Ханбабаев".

Кто-то из великих сказал: одним из непременных условий для того, чтобы стать хорошим писателем и вообще творческой личностью, является трудное детство. Я бы добавил к этому, что испытания, выпадающие на долю человека, в значительной степени формируют характер личности. Редкий знаток человеческой натуры Оноре де Бальзак как-то заметил: "Несчастье бывает пробным камнем характера". Одних жизненные невзгоды и тяготы способны сломать, пригнуть к земле, другие, напротив, закаляются как сталь, обретая тот внутренний стержень, который помогает им при всех самых драматических обстоятельствах оставаться людьми. Именно к этим последним принадлежал Аждар Ханбабаев.

К сожалению, мне не довелось общаться с этим человеком. Я даже не видел его ни разу. Однако порой кажется, что я знаю его как никто другой. И мне хочется поделиться своим знанием...

Что же это был за человек - Аждар Рза оглы Ханбабаев?

Для человека, который никогда

не поддается отчаянию,

нет на свете ничего невозможного.

Хагани.

Судьба испытала Аждар-муаплима в первые же месяцы его появления на свет. Во время землетрясения, которое произошло в Ордубаде, когда ему было всего несколько месяцев от роду. Аждар родился в многодетной семье простых жителей Ордубада, в январе 1931 года. Мать - Наргиз-ханум - была домохозяйкой, занимавшейся воспитанием девятерых детей, отец - Рза-киши - заведовал столовой местного общепита.

Трагедия произошла в один из весенних вечеров, когда над Ордубадом уже сгустилась тьма. Старший брат Аждара, Исмаил, вспоминал впоследствии об этом событии:

"В то время мне было 6 лет, сестренке Шукюфе - около четырех. Мать взяла нас с собой в баню, искупала, а после уложила спать на полу. Аждар был грудничком, лежал в колыбельке в углу комнаты. Старшие - Микаил и Ханум - делали уроки за столом, помню, они еще из-за чего-то спорили. Мать возилась в коридоре по хозяйству. Она вдруг услышала какой-то непонятный гул. Вышла во двор, видит - камни в ограде падают, все вокруг трясет. Мама в смятении бросилась в дом с криком: "Ханум, Микаил, бегите во двор! Сейчас дом рухнет!" Старшие бросились бежать вон. Мать же схватила меня вместе с одеялом, в которое я был закутан, и тоже бросилась во двор. Только хотела вернуться за братом и сестренкой, как дом в мгновение рухнул. На том месте, где лежали мы с сестрой Шукюфой, образовалась гора из камня и песка. Она заживо погребла сестру. Аждар же чудом остался жив. Возле его колыбели рухнула опорная балка, став своеобразной защитой. Одним концом она уперлась в землю, другим поддерживала часть стены, не давая ей рухнуть. Отблеск разгоревшегося от разбитой керосиновой лампы пламени ярко освещал внутренности дома, и мы явственно видели маленького Аждара, который истошно плакал в своей колыбельке. Тем временем во дворе собралась куча народа. Все охали и ахали, однако никто не решался войти в дом, чтобы спасти брата. Боялись повторения толчков. Тогда мать сама пробралась в горящие развалины и выхватила Аждара из колыбели. Бедняжку Шукюфу извлекли из-под завала под утро. Она была мертва... Аждар же, благодаря милосердию Аллаха, сумел избежать холодных объятий смерти".

Впоследствии Аждару Ханбабаеву было суждено еще не раз испытать боль безвременных семейных утрат. Уходы близких людей из жизни добавляли все новые зарубины на впечатлительном сердце молодого Аждара. Не в этом ли причина ранней седины, выбелившей его прекрасные густые волосы?

В марте 1935 года нелепо, трагически погиб старший брат Аждара - Микаил. Красавец, умница, спортсмен. Он учился в Баку в техникуме имени Нариманова. Юноша попал под трамвай, и ему перерезало обе ноги. По дороге в больницу Микаил скончался от потери крови. Так родители Аждара потеряли второго ребенка, а маленький Аждар - любимого "дадаша".

В 37-м году семью постигла новая трагедия. Органы НКВД арестовали отца Аждара по нелепому обвинению в незаконном хранении оружия. Как-то раз в полночь в дом Ханбабаевых ввалились 4 русских солдата и офицер с какими-то мешками. Офицер заявил, что в мешках находятся несколько винтовок и патроны. Все это они якобы обнаружили в саду за развалинами дома, где Ханбабаевы жили до землетрясения (после трагедии вся семья переселилась в дом деда). До самого утра в комнатах продолжался обыск. А затем отца забрали. Когда Рза-киши в сопровождении солдат выходил из комнаты, Аждар громко заплакал. "Не бойся, малыш, - один из солдат погладил ребенка по голове. - Завтра твой папа вернется".

Наутро Аждар со старшим братом Исмаилом понесли отцу передачу в Ордубадскую комендатуру. Аждар был очень приветливым, ласковым мальчиком и вскоре сдружился с русскими солдатами, охранявшими заключенных. При виде ребенка охранники делали семье Ханбабаевых послабление и даже разрешали краткосрочные свидания.

Через несколько месяцев отца перевели в Нахчыван. А затем, так и не сумев собрать против Рза-киши достаточно веских улик, освободили под подписку о невыезде. Эта была интересная история, о которой рассказал в своих воспоминаниях Исмаил Ханбабаев, Послушаем его:

"Против него так ничего и не нашли, хотя очень старались. Однажды глубокой ночью отца разбудили и вывели из камеры. Он подумал, что его ведут на расстрел и мысленно уже прощался с семьей. Однако отца привели в кабинет к следователю, который вел его дело.

- Знаешь, зачем я тебя вызвал?

- Нет.

- Решил тебя освободить. Пока. Можешь отравляться утром в Ордубад. У тебя в Нахчыване есть где переночевать?

- Нет.

- Ну, тогда иди досыпай в камере. А утром уйдешь. Только смотри у меня, из Ордубада - ни шагу!

Отец не верил своему счастью. Опасаясь, что наутро следователь может передумать, он упросил офицера отпустить его тотчас же. В общем, приехал он домой и слёг в постель. От пережитого потрясения у него почти отнялись ноги.

Проболел он некоторое время и решил перебираться в Баку. В те времена добраться до столицы было очень трудно: нужно было ехать до Джульфы, потом поезд шел из Нахчывана в Ереван, Тбилиси, Гянджу и лишь потом в Баку. Дорога занимала целых три дня. Короче: едем мы всей семьей в поезде. Вдруг дверь купе открывается, и входит тот самый офицер, который отца отпустил под подписку о невыезде.

- Ханбабаев, куда это ты собрался?

- В Баку.

- Я же тебе приказал из Ордубада никуда не отлучаться.

- Болен я, товарищ офицер.

- Что с тобой?

- Ноги не ходят, - и справку показывает.

- Ну, хорошо, сам ты едешь на лечение, а эту ораву куда с собой тащишь? - засмеялся офицер. Мы сидели ни живы ни мертвы. Но как-то обошлось. Тем более что от них все равно никуда не спрячешься. В Баку-то мы перебрались, отец на работу устроился, но его потом и здесь арестовали".

* * *

В Баку семья Ханбабаевых хлебнула лиха. Ютились в подвальных помещениях, которые удавалось снять за небольшую плату, жили бедно. К тому же, отцу то и дело приходилось менять работу, потому что его везде находили длинные руки "органов". В конце концов он устроился рабочим на карамельную фабрику. Был ударником коммунистического труда, у него даже грамота от самого Микояна имелась. Аждар с Микаилом пошли в школу. Учились только на отлично, а уже во втором классе портрет маленького Аждара красовался на первой странице газеты "Азербайджан пионери". Когда отец приходил на родительские собрания в 132-ую школу, педагоги начинали нахваливать братьев. Как-то раз отец даже расплакался от радости. Классный руководитель сказал Рза-киши: "Вы можете гордиться такими сыновьями".

К сожалению, увидеть сыновей взрослыми Рза-киши не довелось. Пережитые испытания отразились на его здоровье, и он заболел тяжелым неизлечимым недугом. В 1944 году семья лишилась своего единственного кормильца. Рза-киши умер относительно молодым, когда ему было едва за пятьдесят.

Драматическая история отца Аждара Ханбабаева вполне типична для своего времени. Рза-киши был одним из десятков тысяч простых граждан Азербайджана, по которым безжалостно проехала страшная машина сталинских репрессий. Да, формально Рза Ханбабаев умер своей смертью, в собственной постели, в кругу домашних и близких. Однако нет никакого сомнения, что недолгие месяцы заключения, а затем долгие месяцы и годы жизни "под колпаком" НКВД подкосили здоровье этого человека, в конце концов спровоцировав тяжелую болезнь.

Спустя более чем полвека ту же зловещую роль "органы" сыграли в судьбе его младшего сына - Аждара. Только на сей раз игра окончилась еще более трагически. Следователи сталинского НКВД, прославившиеся на весь мир своей жестокостью, оказались более гуманными к отцу, нежели их коллеги эпохи горбачевской "гласности и демократизации" - к сыну.

Но об этом рассказ впереди. А пока вновь обратимся к книге жизни Аждара Ханбабаева.

После смерти Рза-киши положение семьи стало еще более тяжелым. Шла война, на все продукты питания была введена строжайшая карточная система. А Ханбабаевым, вдобавок ко всему, приходилось платить за квартиру, которую они снимали в Баку. Исмаил, оставшийся в семье за старшего и учившийся на последнем курсе железнодорожного техникума, принял решение отправить мать с младшими детьми обратно в Ордубад. К тому времени Аждар с отличием и похвальной грамотой окончил седьмой класс 132-й бакинской школы. Тяга к учению у него всегда была огромной. Как и потрясающая работоспособность, которая позволяла 14-летнему подростку вечерами посещать школу рабочей молодежи города Ордубада, а днем работать, чтобы прокормить мать и сестер. Когда приехал Исмаил, стало полегче. Теперь работали оба брата. Так, с самой ранней юности, Аждар-муаллим познал всю тяжесть ответственности за семью, которая ложится на настоящего мужчину.

В августе 1951-го года Аждар Ханбабаев окончил школу и подал документы в вуз. Да не в какой-нибудь, а в самый престижный, куда и в начале 50-х годов был огромный конкурс. Провинциал из Ордубада оказался весьма честолюбивым пареньком. Талантливого юношу приняли с первой попытки. Так Аждар стал студентом дневного отделения факультета востоковедения Азербайджанского Государственного университета. К этому времени старший брат Исмаил уже учился на втором курсе физмата. Исмаилу было тогда уже 25 лет, и однокурсники называли его "стариком". Вечерами Исмаил подрабатывал, чтобы к концу месяца отправить небольшую сумму матери, в Ордубад.

После приезда Аждара братья сняли одну комнату на двоих. Первые годы, по признанию Исмаил а, они прожили почти впроголодь. А на третьем курсе Аждар стал получать Сталинскую стипендию, что существенно облегчило существование всей семьи. 800 рублей по тем временам были большие деньги. Надо заметить, что Сталинскую стипению Аждар получал до самого выпуска, и университет закончил с "красным" дипломом.

Удивительное дело: он успевал учиться на "отлично" и в то же время работал с самого первого курса. Сперва устроился в издательство Академии наук Азербайджана корректором, а уже через два года, в 1954-м, его повысили до редактора. В 1956 году в жизни Аждар-муаллима произошло сразу два знаменательных события. Во-первых, он окончил университет, а, во-вторых, молодого выпускника факультета востоковедения сразу назначили главным редактором издательства. В то время это был высокий и весьма ответственный пост. Между прочим, приказ о его назначении подписал не кто иной, как академик Зия Буньядов,

Вот как он сам рассказывал впоследствии о своем знакомстве с Аждар-муаллимом:

"В то время руководство Академии наук назначило меня директором академического издательства, где Аждар уже работал редактором. Финансовое положение издательства было весьма напряженным, долг государству составлял порядка 700 тысяч рублей - огромная по тем временам сумма! Мне не составило труда заметить, что уровень эрудиции молодого редактора резко выделял его среди окружающих. Благодаря этим качествам, а также его глубоким и всесторонним познаниям азербайджанской литературы, я решил назначить его главным редактором. И в своем выборе не ошибся. За короткий срок дела в издательстве пришли в порядок, резко повысился полиграфический уровень, государству были выплачены все долги"². Это была судьба. Отныне и до конца дней Аждар Ханбабаев свяжет свою жизнь с издательским делом, став в этой области профессионалом высочайшего класса. А его трагический уход нанесёт книгоизданию республики невосполнимый урон. Известный азербайджанский поэт и публицист Идаят Оруджев, многие годы проработавший главным редактором издательства "Гянджлик", напишет в своих воспоминаниях: "В издательском деле есть такие тонкости, такая ювелирная сложность деталей, о которой не прочтешь ни в каких учебниках, не пропишешь ни в каких законах. В республике был лишь один человек, который знал о полиграфии всё: Аждар-муаллим. Мы все, попадая в трудные ситуации, шли к нему за советом, и он охотно делился с нами секретами книгоиздания. Можно без преувеличения сказать, что он был главным советником всех республиканских издательств. Да что там республиканских! Даже на всесоюзном уровне столь опытных, в совершенстве знающих свое дело издателей можно было по пальцам пересчитать"³.

Секрет профессионального успеха Аждара Ханбаба-ева заключался в редком сочетании качеств хорошего полиграфиста, который с азов и на практике постиг всю кухню издательского дела, и человека большой эрудиции, глубоких познаний в литературе, особенно классической. В числе его близких друзей были известные писатели, ученые-филологи, арабисты, историки. Достаточно назвать имена профессора Рустама Алиева, академика Зию Буньятова, поэтов Бахтияра Вагаб-заде и Сабира Рустамханлы. Однако Аждар-муаллим мог перещеголять любого из них, часами декламируя отрывки из произведений какого-нибудь средневекового восточного поэта.

Организаторский талант плюс широкая эрудиция плюс огромное трудолюбие. Этих качеств с лихвой хватило бы любому, чтобы достичь высот в науке, стать крупным руководителем республиканского масштаба, защитить кандидатскую или докторскую диссертацию. Думаете, друзья не упрекали Аждара Ханбабаева за то, что тот "зациклился" на издательском деле? Они справедливо полагали, что он мог бы сделать блестящую карьеру ученого, политика или государственного деятеля. В ответ на все упреки Аждар-муаллим застенчиво улыбался и, как правило, извлекал из ящика свой очередной издательский шедевр. "А кто будет этим заниматься?" - негромко спрашивал он друзей. И те умолкали, понимая, что он прав. Ведь с именем Аждара Ханбабаева связана целая эпоха отечественного книгоиздания.

В 1986 году Аждар-муаллим был назначен первым заместителем председателя Госкомиздата и вместе со своим коллегой и единомышленником Назимом Ибрагимовым приступил к осуществлению весьма амбициозных планов. Во-первых, уже через год был завершен выпуск десятитомной "Азербайджанской энциклопедии", во вторых - в кратчайшие сроки увидел свет пятидесятитомник "Всемирная детская литература". Кроме того, были изданы первые 30 томов "Библиотеки всемирной литературы" на азербайджанском языке, 20-томник классической азербайджанской литературы на азербайджанском и русском языках, осуществлены издания произведений Низами Гянджеви и других великих поэтов на иностранных языках. "После того как меня и Аждара отстранили от руководства Госкомиздатом, - вспоминает Назим Ибрагимов, - не только эти серии, но и многие другие наши благородные инициативы и дела остались незавершенными"⁴.

Действительно, сегодня и не припомнить все издания, которые увидели свет благодаря неуёмному трудолюбию, таланту и, порой, мужеству Аждара Ханба-баева. Да, да, именно мужеству. О том, какие чудеса изворотливости, дипломатического таланта и стойкости проявлял Аждар-муаллим при издании книги того или иного талантливого азербайджанского поэта, прозаика или публициста, можно написать целое исследование. Ведь ему нужно было провести рукопись сквозь многочисленные цензурные рогатки и добиться "благословения" отдела культуры и пропаганды ЦК партии. А в этих рукописях зачастую было немало политической крамолы.

Или взять историю со знаменитой книгой "Черный январь", издание которой было осуществлено под руководством Аждара Ханбабаева в рекордно короткие сроки! Аждар-муаллим сумел выпустить эту обличающую, книгу в условиях чрезвычайного положения и под неусыпным оком военной комендатуры. В его кабинете, а также в типографии не раз устраивались обыски. Военные искали рукопись будущей книги, чтобы уничтожить ее, однако всякий раз уходили ни с чем. А Аждар-муаллим возил эту рукопись с собой, не расставаясь с ней ни на один день. После убийства Аждар-муаллима в числе возможных версий многие бакинцы выдвигали версию о том, что ему отомстили именно из-за издания книги "Черный январь", в которой было показано истинное лицо горбаческой "демократии".

Отношение Аждара Ханбабаева к современным азербайджанским писателям, к творческой молодежи - вообще тема особая. Писатели, поэты - народ капризный, обидчивый, амбициозный. Все считают себя едва ли не живыми классиками, все требуют к себе пристального внимания, особых льгот и больших тиражей при издании книг. Только Аждар Ханбабаев мог находить с ними общий язык. По свидетельству работавших с Аждар-муаллимом коллег, никто из многочисленных членов и не членов Союза писателей СССР не уходил из кабинета директора издательства "Азернешр" (и "Язычы", где он проработал руководителем с 1978 по 1986 годы) обиженным.

Аждар-муаллим помнил даты рождения всех здравствующих литераторов и старался приурочить выход той или иной книги к этому дню. Он любил делать подарки знакомым и незнакомым людям. Об одном из таких драгоценных подарков рассказал в своих воспоминаниях Анар, сын известной азербайджанской поэтессы Нигяр Рафибейли.

Последнюю книжку Нигяр-ханум никак не могли утвердить в издательских планах "Язычы", а когда наконец утвердили, поэтесса была тяжело больна. У нее обнаружили страшный, неизлечимый недуг. И тогда Анар пошел к Аждару Ханбабаеву, откровенно рассказав и про болезнь Нигяр-ханум, и про то, каким великим утешением было бы для нее увидеть этот сборник.

"Я готов на все, что угодно. Если потребуется, буду ночевать в типографии.

Аждар-муаллим понял меня:

- Не беспокойся. Книга выйдет в самое ближайшее время.

Аждар Ханбабаев сдержал слово. Книга увидела свет в течение 25 дней. 30 апреля, помню, это было в преддверии майских праздников, - я отнес сигнальный экземпляр книги в больницу. Эта была небольшая книжка, к тому же не оригинал стихов, а их перевод на русский язык. Однако надо было видеть, сколько радости подарила эта книжка поэтессе на закате жизни! Никогда не сотрется в памяти эта картина - она положила книгу возле подушки и показывала всем, кто приходил навестить ее. А когда появились первые экземпляры, просила нас, ее детей, чтобы мы надписывали сборник и дарили от ее имени врачам и медсестрам. Сама она уже писать не могла...

Так, в трудные дни моей жизни, я познакомился с Аждаром Ханбабаевым - человеком слова, редкого благородства и доброжелательности. И я проклинаю убийцу, поднявшего руку на эту редкую, неповторимую личность"⁵.

Наверняка, подобный монолог мог бы произнести каждый, кто в день похорон Аждара Ханбабаева до отказа заполнил большой актовый зал в здании Азербайджанской энциклопедии и кто на себе испытал ласковое внимание покойного, его моральную или материальную поддержку. К сожалению, ни в тот трагический день, ни спустя несколько месяцев и даже лет на смерть директора издательства "Азернешр" публично почти никто не откликнулся. Если не считать некролога, опубликованного в траурные дни в газете "Ени фикир" (орган Госкомиздата) и подписанного главным редактором издательсгва "Гянджлик" Идаятом Оруджевым и директором "Азербайджанской энциклопедии" Исмаилом Велиевым. Книга воспоминаний о Ханбабаеве под названием "Заказное убийство" появилась на свет лишь в 1996 году - и то благодаря неуемным усилиям писателя-публициста Наримана Гасанали, который по нескольку раз обходил авторов будущего коллективного сборника и чуть ли не умолял их написать пару страничек о покойном.

Об этом горько говорить, но, по-видимому, надо. Чтобы наконец расставить все точки над "и". Смею утверждать, что многие представители творческой интеллигенции Азербайджана, для которой Аждар-муаллим так много сделал, по сути предали его память. Так думаю не я один. Так думают самые близкие Ханбабаеву люди, например, его дочь Афат-ханум.

"Когда отец скончался, все эти люди, которые окружали его, как-то очень быстро остыли, - с горечью вспоминает Афат Ханбабаева. - Как будто сразу забыли его. Даже близкие друзья. Зия Буньятов, Бахтияр Вагабзаде, Сабир Рустамханлы, Рустам Алиев, Назим Ибрагимов... Кроме Наримана Гасанали, никто об отце не написал ни единого слова в газетах, не выступил по телевидению. Страх сковал всем уста. Страх оказался сильнее всего..."

Об этом же написал в своих воспоминаниях писатель Идаят Оруджев. Он был одним из тех, кто выступил на траурном митинге. Причем в отличие от других выступавших, его речь была чрезвычайно эмоциональной и резкой. Благодаря родственнику Аждар-муаллима - Ризвану Вагабову, который записывал все речи на диктофон, мы можем сегодня процитировать заключительную часть выступления Идаята Оруджева:

"Сегодня здесь собрались видные представители интеллигенции: кто выступает, кто нет. У всех сердца переполнены словами, однако мне кажется, что сегодня здесь должен был выступить и представитель правоохранительных органов. Он должен был поклясться перед телом Аждар-муаллима, что приложит все силы для того, чтобы раскрыть это убийсгво... Не знаю, пришел кто-нибудь от них или нет, но я знаю, что здесь присутствует большая армия журналистов, здесь находятся достойные сыны нашего народа, и я от имени этой журналистской гвардии, от имени издателей клянусь, что это убийсгво будет раскрыто. Оно должно быть раскрыто, хотя бы благодаря усилиям моих коллег-журналистов. Это страшное преступление не должно остаться без ответа".

Идаят Оруджев вспоминает, что после траурного митинга на него началось давление "сверху".

"Самое же неприятное, я бы даже сказал, безнравственное, - пишет Идаят, - заключалось в том, что люди, которые при жизни Аждар-муаллима ели его хлеб и из кожи вон лезли, чтобы с ним сблизиться, подходили ко мне и с двусмысленной улыбкой качали головой: "Ты что, хочешь Аждару Ханбабаеву памятник поставить?..."⁶.

Действительно, кое-кто из известных и почитаемых в республике людей, которых Аждар-муаллим называл своими друзьями, как выяснилось в процессе следствия, сыграет весьма неоднозначную роль в описываемых нами событиях. Одни будут следить за действиями Ханбабаева и передавать "наверх" информацию о контактах Аждар-муаллима с Гейдаром Алиевым. Другие - уговаривать его смириться, не лезть на рожон и не плыть против течения. Но человек, который всегда казался своим друзьям мягче воска, окажется крепче самой закаленной стали. Он предпочтет погибнуть от рук наемного убийцы, нежели отречься от своих принципов.

Но об этом позднее. Пока же вновь обратимся к страницам недолгой, но яркой жизни Аждара Ханбабаева.

Кто-то из близких заметил, что, если бы Аждар-муаллим не избрал профессию издателя, он бы непременно стал садовником или строителем. Этот человек обожал работать на земле. Все свое свободное время он проводил на даче в Мардакянах. Дачу он построил собственными руками, с помощью друзей, которые часто шутили: Аждар, мол, помнит каждый кирпич и каждую железку, что они приволокли сюда. Эта шутка недалека от истины. Дело в том, что Аждар-муаллим был человеком необыкновенной аккуратности, я бы даже сказал, педантизма. И дома, и на работе, и на даче каждая вещь имела свое место. Друзья, например, с восхищением вспоминают его гараж на даче. Не гараж, а настоящий хозяйственный склад, где многочисленные запчасти для машин, предметы домашнего обихода или просто какие-то железяки лежали на строго отведенных для них полках. Здесь можно было отыскать практически всё, что коллеги Аждар-муаллима с успехом и делали, когда им нужно было заменить какой-нибудь дефицитный болт в заглохшей автомашине.

А как любовно он возился в саду! Привезет друзей на дачу и, пока те отдыхают, пьют чай, Аждар-муаллим облачался в старенькие брюки, рубашку и спускался в сад. Начинал окучивать деревья, полоть сорняки, поливать траву. Он работал с таким наслаждением, что воодушевлял даже самого ленивого гостя, который, пыхтя и отдуваясь, спускался в сад и присоединялся к нему.

Почти все, кто близко знал Аждара Ханбабаева, неизменно вспоминают о том, с каким потрясающим вкусом он накрывал для своих друзей столы на даче. Аждар-муаллим был истинным гурманом, причем процесс приготовления того или иного блюда доставлял ему не меньшее наслаждение, чем сама еда. Посторонних к этому таинству он не подпускал: только свою свекровь, которую и сам Аждар-муаллим, и его друзья называли "бабулей".

Связи с "малой родиной" он никогда не терял. Часто отправлял из Баку в Ордубад подарки. В ответ сестра Ханум или другая родня неизменно посылали "пай" - пахучий деревенский хлеб, испеченный в тендире, мотал-пендир, варенье из розы, орехи, знаменитые ордубадские фрукты. Он радовался подаркам как ребенок и обязательно звал друзей отведать присланные из Ордубада яства.

Друзья Аждара Ханбабаева - это тема особая. Я, пожалуй, не знаю другого человека, который был бы так верен мужской дружбе. Да, среди его друзей были люди известные, знаменитые на весь Азербайджан. Мы уже упоминали о них. Однако основной круг самых близких людей, кроме родни, составляли люди, с которыми Аждар-муаллим подружился в детстве или юности. Например, Гудрат Ахундов, доктор наук, известный физик, Лятиф-парикмахер, шофер грузовых машин Алекпер, Адиль Агаларов. Одни из этих друзей достигли определенных высот в науке или профессиональной деятельности, другие до конца дней оставались скромными, рядовыми тружениками. Но для Аждара Ханбабаева они все были одинаково драгоценны. Вот любопытное свидетельство старшего брата Исмаила:

"Ради друзей он был готов на всё. Мы как-то с Рустамом Алиевым - известным востоковедом - лежали в одной палате. И он мне говорит: "Смотрю я на Аждара, а потом на его друзей и удивляюсь: они ведь ему не пара". Я ответил: "Это друзья его детства, и ему без разницы, окончили они университеты или остались простыми рабочими людьми".

Даже смерть Аждар-муаллим принял, выходя из дома своего закадычного друга, Ризвана Алиева. С Ризваном они вместе учились в университете, вместе служили в армии, потом подружились семьями. Ни одно радостное или горестное событие в их домах не обходилось друг без друга. А когда Ризван скоропостижно скончался от инфаркта, Аждар-муаллим окружил его детей поистине отеческой заботой. Звонил к ним едва ли не ежедневно, захаживал частенько, стараясь поддержать семью друга морально, хоть как-то смягчить психологическую травму утраты любимого мужа и отца.

Для тех, кто хорошо знал Аждар-муаллима, подобная самоотверженность казалась вполне естественной. Потому что эта черта характера - самоотверженная преданность по отношению к близким людям - была присуща ему с молодых лег. Зато после гибели полиграфиста нечистоплотные следователи едва не обернули эту преданность против него, придумав грязную версию о бытовых мотивах убийства. Ничего не поделаешь: каждый меряет на свой аршин.

...Сестра Аждар-муаллима, Сафийя-ханум, вспоминает потрясающую подробность из семейной хроники Ханбабаевых. В середине 50-х годов заболела мать Аждара. У нее было какое-то редкое и тяжелое кожное заболевание. С каждым днем несчастной женщине становилось все хуже. Дело дошло до того, что Наргиз-ханум на носилках привезли из Ордубада в Баку. Стали лечить. Врачи прописывали для лечения дорогие заграничные лекарства, каждое из которых стоило месячной зарплаты. И тогда Аждар-муаллим, к тому времени уже работавший в издательстве Академии наук, засел за "левую" работу. Ночами напролет редактировал чьи-то рукописи, писал дипломные работы, получая за это солидные по тем временам гонорары. На эти деньги он летал в Москву, доставал там дефицитные лекарства для матери, а наутро возвращался обратно. И так продолжалось долгих 10 лет!

Наргиз-ханум дважды подарила сыну жизнь - один раз во время его рождения, второй раз, когда спасла младенца из развалин горящего дома. Мало кому из детей удается вернуть родителям сыновий или дочерний долг. Аждару Ханбабаеву, продлившему Наргиз-ханум жизнь на целое десятилетие, это удалось сделать сполна.

...Странная штука - жизнь. Порой она весьма снисходительна к подлецу, человеку недостойному и непорядочному. И земной век ему отмерит до глубокой старости, и от излишних хлопот избавит. А вот к людям кристально чистым и честным судьба часто бывает безжалостна. Она посылает им все новые и новые испытания, словно проверяя на прочность, на стойкость духа. Будто метит невзгодами своих избранников.

Вот и жизнь Аждара Ханбабаева отнюдь не была усеяна розами. Внешне всё выглядело вполне благополучно: руководитель процветающего издательства, человек, обласканный многочисленными друзьями, любимый близкими, отец двух очаровательных девчушек, муж красивой женщины. Однако, мне кажется, что за всем этим внешним фасадом скрывалось глубокое одиночество. И еще глухая боль. Боль и жалость к самому любимому на земле человеку. Жене...

История любви Тамиллы и Аждара столь же трогательна, сколь и драматична. Со своей будущей женой Аждар познакомился, когда та была еще совсем девчонкой, заканчивала десятый класс средней школы. Став женихом, Аждар целый год самолично отводил невесту в школу. Между ними была разница ровно в 10 лет. Они были на редкость красивой парой - Тамилла и Аждар. Хотя родные, особенно его старший брат Исмаил, всячески противились этой женитьбе. Исмаил пытался отговорить брата, давай, мол, немного подождем со сватовством. Узнаем хотя бы, кто ее отец, из какого она рода. Но Аждар уперся: люблю и баста. Я же, отвечает, на ней женюсь, а не на ее родителях. Какая мне разница, кто они такие?

В этом, кстати, была суть характера Аждара Ханбабаева. Внешне он выглядел очень мягким, добродушным. Казалось, что из него можно веревки вить. А внутри был крепкий стальной стержень. Такого не согнешь, не сломаешь, сколько ни старайся.

Вскоре после женитьбы выяснилось, что Тамилла нездорова. Душевная болезнь особенно усугубилась после рождения девочек. Аждар молча взялся за лечение жены, показывал ее лучшим врачам, консультировался у ведущих светил в области психиатрии. Тамилла часто и подолгу лежала в больницах, а когда ее выписывали и она появлялась дома, то была большей частью печальна и молчалива. Могла подолгу сидеть на одном месте, уставясь в какую-то точку, и все о чем-то думала, думала... Даже смех детей, даже ласковое внимание мужа было не в силах рассеять эту глубокую печаль,

И вновь начались уговоры брата: брось ее, не выйдет из нее жены. На сей раз вмешалась мать, Наргиз-хала.

- Нельзя, - сказала она, - больного человека в беде оставлять, это тяжкий грех. Ты правильно поступаешь, сынок.

Исхудалой рукой мать погладила любимого сына по густым черным волосам. Жить ей оставалось совсем немного. Но она не думала о смерти, после десяти лет невыносимых страданий она молила Всевышнего поскорее забрать ее к себе. Тогда и ее любимцу, Аждару, станет полегче. Вон ведь какую ношу взвалил на себя парень, не каждому такое по плечу.

Аждар-муаллим даже мысли не допускал о разводе с Тамиллой. Это была его первая и единственная любовь. Одна на всю жизнь. Он научился вести домашнее хозяйство, часто сам готовил для девочек обед. Во время обострения болезни Тамиллы к ним на время переселялась свекровь - "бабуля", как называли ее внучки и как стал называть ее сам Аждар-муаллим. Проводив гостей, Аждар укладывал жену в постель, сидел рядом с ней, пока та не уснет, а затем шел на кухню - мыть посуду. Постепенно бабуля переселилась к ним насовсем и взяла хозяйство в собственные руки. К тому времени Аждар стал директором издательства Академии наук, и ему приходилось все дольше задерживаться на работе. Так они и жили - Тамилла и Аждар. Каждый со своей болью и своим одиночеством...

...Тамилла умерла от инфаркта в январе 1986 года. Смерть наступила мгновенно. По трагической случайности, именно в этот вечер Аждара Ханбабаева не было дома. Он поехал в Дарнагюль к старшей дочери Афат, которая к тому времени уже была замужем, чтобы сговориться с зятем о какой-то работе на даче. Время было позднее, и Аждар-муаллим решил заночевать у дочери.

Ночью в квартире Исмаила раздался звонок. "Тамилла умерла! - давясь рыданиями, сообщила бабуля. - Срочно езжай за Аждаром". Исмаил отправился на машине в Дарнагюль. Разбудил брата. Тот удивился: "Что случилось?" У Исмаила не хватило духу сказать правду. "Тамилле очень плохо", - солгал он. Аждар побледнел как полотно и стал одеваться.

- Сели в машину, он меня по дороге спрашивает: "Скажи мне честно, она умерла?" Я кивнул головой. Господи, как он заплакал! Вбежал в дом, упал на бездыханное тело жены и ну причитать. Словно мать над мертвым ребенком. Я его пытался успокоить, говорил, что неловко перед соседями. А он мне отвечает сквозь рыдания: "Ай Исмаил, я ведь не жену, я дочку потерял".

После смерти жены всю свою нежность он перенес на двух дочерей - Афат и Наргиз. По образному выражению Афат-ханум, он буквально окутал их своей любовью. Упреждал малейшее желание, исполнял любые прихоти. И дома, и на даче всегда были люди. Застолья, дружеские беседы, поездки с дочерьми в Москву... Он создавал вокруг них такую теплую атмосферу, что после смерти матери девочки вовсе не чувствовали себя обделенными.

Вскоре вышла замуж и младшая дочь, Наргиз. Аждар-муаллим с головой погрузился в работу. Она спасала его от всего - от печальных мыслей, от хандры, от одиночества. Между тем, знакомые его сестры, Сафии-ханум, все настойчивее убеждали ее в том, что брата следует женить. Аждару всего 55, мужчина, как говорится, в самом расцвете. Чего ему бобылем жить? Одна из подруг Сафии уже и невесту Аждар-муаллиму подыскала. Пристала к ней как банный лист. Давай, мол, с мужиком поговорим. В конце концов Сафия сдалась.

- Я ему в издательство позвоню. Скажу, что у тебя к нему дело. А дальше поступай как знаешь.

Подруга Сафии к нему как в кабинет вошла, так вскоре пулей и выскочила. Будто ошпаренная. И больше к этой теме в разговоре с Сафией не возвращалась. А брат позвонил младшей сестре и выговорил ей по телефону:

- Ты ко мне, пожалуйста, парламентёров больше не посылай. Пустое это дело!

Так и жил один до самой смерти. Впрочем, почему один? У него было целых три любимые женщины - Афат, Наргиз и "бабуля". А больше для него никого на свете не существовало.

Когда родилась внучка, названная в честь жены Тамиллой, Аждар устроил дома праздник. Позвал всю родню. Сафия поздравила брата и тихо спросила: "Что ты почувствовал, став дедом?" Он улыбнулся: "Я почувствовал, что пустота заполнилась". В тот день он в первый и последний раз напомнил сестре о своем одиночестве.

После смерти Аждара Ханбабаева в его личном архиве нашли много стихов. Их автором был сам Аждар-муаллим. О том, что он писал стихи, не знал никто - ни брат, ни сестра, ни дочери. Не говоря уже о его друзьях, многие из которых были известными писателями и поэтами. А ведь ему ничего не стоило опубликовать сборник своих стихов. При его-то возможностях! Однако он даже мысли об этом не допускал.

Мы спрашивали людей, близко знавших Аждара Ханбабаева: что являлось определяющей чертой его характера? Все, как правило, отмечали: мягкость и доброжелательность. Жестокие удары судьбы не только не ожесточили этого человека, а сделали его еще терпимее к людям и их слабостям.

"Папа всех жалел, всех старался понять, - вспоминает дочь Аждара Ханбабаева Афат. - Я не припомню, чтобы о ком-нибудь он сказал плохо. Когда в Азербайджане появился Абдуррахман Везиров, на отца началось давление. В то время папа работал первым заместителем председателя Госкомитета по делам издательств и полиграфии. До него доходили слухи о том, что Везиров хочет снять его с должности, но никак не решается, потому что наслышан о непререкаемом авторитете Ханбабаева в издательском мире. И тогда отец облегчил ему задачу: сам, своим собственным приказом, перевел себя обратно в издательство "Азернешр". Однако и после этого он про Везирова не сказал ни одного плохого слова".

Не могу не вспомнить еще об одной черте характера Аждар-муаллима, которая всегда поражала его близких. Порой этот много повидавший, многое переживший в жизни человек был по-детски наивен. Однажды, зайдя к Исмаилу, он принес с собой номер журнала "Литературная Грузия". И стал с наслаждением читать брату и его жене статью, в которой рассказывалось о некоем случае, якобы происшедшем в Тбилиси.

...На одной из станций тбилисского метро стоят пассажиры, среди них - молодая девушка. Все ожидают прибытия поезда. В это время из туннеля, откуда должен появиться состав, показывается верблюжий караван. На первом верблюде сидит человек в белом, он руководит движением всей кавалькады. Вожак вдруг оборачивается и машет рукой кому-то из пассажиров, стоящих в толпе. От толпы отделяется парень в спортивной одежде, садится на одного из верблюдов и скрывается вместе с караваном в туннеле. "На перроне ничего тут не изменилось. Вскоре пришел поезд и пассажиры заторопились на посадку. Только девушка продолжала стоять неподвижно. Молодой человек, исчезнувший вместе с караваном, унес ее сердце. Она потом долго еще приходила на эту станцию в надежде встретить того парня", - так говорилось в конце красивой сказки. Аждар-муаллим воспринял эту историю как быль. Он поверил в нее. И еще сердился на родственников за то, что те оказались такими скептиками.

Поразительно: он жил в очень сложном, очень суровом мире, он дожил до седых волос, но сохранил юношескую веру в чудеса. Веру в то, что добро непременно побеждает зло, что волки когда-нибудь станут овцами, что брат никогда не поднимет руку на брата.

Один из древних мудрецов сказал: "Не делай того, что осуждает твоя совесть, и не говори того, что не согласно с правдой. Соблюдай это самое важное, и ты исполнишь всю задачу своей жизни".

Аждар Ханбабаев прожил недолгую жизнь, но главную задачу этой жизни он исполнил до конца.

Последние дни перед гибелью

Над смертью властвуй

в жизни быстротечной,

И смерть умрет,

а ты пребудешь вечно.

В. Шекспир.

Незадолго до трагической гибели Аждар Ханбабаев совершил две зарубежные поездки. В Турцию и Иран. В те годы он был буквально одержим мыслью издать священный Коран на азербайджанском языке. Основной целью поездок и были переговоры об издании Корана. Переговоры на эту тему Аждар-муаллим вел нелегально. Коммунистические власти республики идею не одобряли и всячески ей препятствовали.

Вернувшись из Турции, Аждар поделился с братом:

- Во время встречи с турецкими журналистами мне удалось связать их с Москвой. И они взяли у Гейдара Алиева интервью. Сегодня или завтра оно должно быть опубликовано в крупнейшей газете Турции "Хурриет". Здорово, да?

Вместо того, чтобы порадоваться вместе с братом, Исмаил недовольно покачал головой.

- Ты бы вел себя осторожнее, Аждар. Прямо как ребенок. Не видишь, время какое?

- Нормальное время. Время демократизации и гласносги, между прочим.

- Думаешь, это Муталибову понравится?

- Так и будем всю жизнь дрожать? Так и будем оглядываться, кому что нравится, а кому нет? - рассердился Аждар. - Подожди, скоро еще не то будет!

Исмаил махнул рукой и прекратил бесполезный спор. Он хорошо знал брата и понимал: если тот что-то задумал, его не переубедить.

Недели через две - это был уже май 1990 года - Аждар Ханбабаев возвращался из Ирана в Баку через Нахчыван. По дороге решил заглянуть к племяннице, что жила с семьей в Джульфе. Выпил чаю, поговорил немного и заторопился. Племянница расстроилась: "Пообедали бы у нас, дядя. В кои-то веки свиделись".

Не могу, доченька, - ответил Аждар. И невесело усмехнулся. - Тем более что меня на улице ждут.

- Кто? - удивилась племянница. - Почему вы их в дом не пригласили?

- Это не те люди, которых можно приглашать в дом, - как-то непонятно ответил Аждар-муаллим.

Поцеловал племянницу в лоб и вышел. А она еще долго растерянно смотрела ему вслед, не понимая смысла сказанных дядей слов. После убийства Аждара Ханбабаева, приехав в Баку на похороны дяди, женщина поделилась своей догадкой с Сафией-ханум:

- За ним, наверное, уже тогда следили. И он это чувствовал.

То, что за Аждаром Ханбабаевым следят, в последние дни перед трагедией почувствовали даже его близкие. Например, дочь Афат. К сожалению, зловещие догадки обрели уверенность лишь после убийства отца.

Всю вторую половину мая Афат не оставляло ощущение, что за их квартирой и дачей постоянно наблюдают. Подходила ли она к окну городской квартиры в шестом микрорайоне, где после развода жила с отцом и бабушкой, вешала ли на балконе белье, выходила ли поздним вечером на веранду дачи, чтобы глотнуть свежего воздуха, ей постоянно казалось, что за всеми ее действиями внимательно следит пара глаз.

Афат старалась заглушить сомнения, уверяла себя, что всё это ей просто кажется. После неудачного замужества у нее вконец расшатались нервы. Поэтому она решила ничего не говорить отцу. Тем более что в последние дни он был сам на себя не похож.

Обычно веселый, ласковый и внимательный, Аждар-муаллим вдруг как-то замкнулся в себе. Постоянно хмурился, о чем-то все время думал. Афат чувствовала, что отец пребывает в состоянии крайнего душевного напряжения. Принесет ему вечером обед, поставит на стол, сядет рядом. А сама с любовью и жалостью всматривается в любимые черты. Отец резко сдал за последний месяц: осунулся, постарел. Волосы стали почти белыми. Афат не узнавала отца. Он был всегда такой аккуратный, педантичный до невозможности. Белоснежная рубашка, костюм без единой складки, щегольская прическа. А сейчас волосы отросли до неприличия, будто отец дорогу в парикмахерскую забыл. Афат старалась разговорить отца, спрашивала его о чем-то. Он не сразу понимал. Смотрел на дочь и словно не видел ее.

В последние дни его практически не бывало дома. Уходил рано утром, возвращался ночью. Почти потерял вкус к своим любимым "посиделкам" с друзьями на даче, утратил прежнюю общительность.

Впрочем, незадолго до гибели он вдруг решил собрать в доме всех своих родных. Отметить вместе с ними рождение первой внучки - Тамиллы. Тем более что брат и сестра очень просили его подробнее рассказать им о поездке в Турцию и Иран. Тогда ведь эти страны для рядовых граждан Азербайджана были словно экзотический запретный плод. Который, как известно, всегда сладок. В общем, Аждар-муаллим решил удовлетворить любопытство родни и позвал их в четверг на званый обед - ровно за неделю до своей смерти.

"Мы в бабулей и бибишкой на кухне возились, когда в квартиру вдруг вошел фотограф, - вспоминает Афат Ханбабаева. - Когда он появился, у меня мурашки по коже пробежали. А внутри что-то оборвалось. Что за фотограф, зачем? Отец никогда фотографов на семейные мероприятия не приглашал. При виде мужчины с фотоаппаратом отец оживился, попросил его делать снимки. Сам стал фотографироваться, со всеми вместе и по отдельности. Я на него смотрю, и сердце кровью обливается. Помню, я была в тот момент в домашнем ситцевом сарафане и специально решила не переодеваться, чтобы не фотографироваться. Что-то внутри меня против этого восставало. Но он меня заставил. В семейном архиве сохранилась эта фотография: я стою рядом с отцом, а в руках - половник. Через некоторое время я прошла в комнату покойной матери. Смотрю, он стоит рядом с портретом мамы и фотографируется на его фоне. А в объектив даже не смотрит, куда-то мимо. И взгляд жутко печальный...

Вот так красиво, как и всё, что он всегда делал, отец попрощался с нами".

27 мая Афат провела с отцом на даче. Это был их последний день вдвоем - только отец и дочь. Аждар-муаллим не хотел уезжать, он попросил Афат остаться в Мардакянах до утра. Но дочь торопилась в город. Они с коллегами по работе (Афат работала в Азгосуниверситете) решили торжественно отметить День независимости, и Афат обещала, что принесет на работу торт. За этим тортом они с отцом и отправились, выехав с дачи.

Разговор вертелся вокруг незначительных тем. И вдруг Афат спросила:

- От Гейдара Алиевича есть какие-нибудь новости? Он на съезд собирается?

8 июня 1990 года в Баку должен был состояться ХХХП съезд Коммунистической партии Азербайджана. А 17 мая в Нахчыване состоялась городская партийная конференция, где Гейдара Алиева избрали делегатом съезда. Произошло это стихийно, так как имени опального члена Политбюро, естественно, не было ни в одном заранее составленном в ЦК списке. Предложение, выдвинутое группой депутатов, горячо поддержала вся конференция. Спустя несколько дней кандидатура Алиева была выдвинута и на партконференциях Шарура, Ордубада, других районов Нахчыванской автономной республики.

Афат знала, что отец периодически поддерживает связь с Гейдаром Алиевым, который жил в то время в Москве. Знала она и о том, что Аждар Ханбабаев является самым горячим сторонником возвращения Алиева на родину.

Обычно отец ничего не рассказывал дочери о своих делах. Но тут его словно прорвало.

- Обязательно приедет, дочка. Мы готовим его приезд.

И стал расписывать сценарий, который, по-видимому, уже много раз прокручивал в голове. Как Гейдар Алиев войдет в зал, как все члены партийного съезда встанут на ноги и будут ему рукоплескать. А потом единогласно переизберут Алиева первым секретарем ЦК Компартии Азербайджана.

В тот день Афат по-настоящему испугалась. Она была не очень сведуща в политике, но понимала, что подобный сценарий придется совсем не по душе тогдашнему руководству республики.

- Папа, будь осторожнее, - попросила Аждар-муаллима дочь. - Мне за тебя страшно.

- Да ты что, глупенькая! - рассмеялся отец, потрепав ее правой рукой по плечу. - Ну сама подумай, что мне могут сделать? В крайнем случае, из партии исключат. Ну и пусть исключают, я даже рад буду.

Наивная душа: он не знал, что на постсоветском пространстве наступило новое время. Время, когда людей за их убеждения будут не исключать из партии, а расстреливать руками наемных убийц.

Впрочем, может, он был не так уж и наивен. Просто перед дочерью своей старался держаться молодцом, чтобы не испугать ее. А сам чувствовал, даже наверняка знал, что за ним следят. Бывший председатель Госкомиздата, его друг и коллега Назим Ибрагимов, выступая на суде в качестве свидетеля, скажет:

"Аждар знал, что сотрудники КГБ следят за ним. Чтобы позвонить в Москву Гейдару Алиеву, он ходил на переговорный пункт недалеко от вокзала. Несколько раз я ходил туда вместе с ним"⁷.

Наверное, ему даже угрожали, наверное, пытались предупредить "по-хорошему": мол, если от своих планов не отступишься, плохо будет. В ходе следствия выяснилось, что Муталибов посылал к нему эмиссаров из числа его собственных друзей. И те настойчиво уговаривали Аждар-муаллима отказаться от опасной затеи по возвращению Алиева в Баку. "Время сейчас для этого неподходящее", - прямо заявил ему один из друзей.

Однако надо было знать Аждара Ханбабаева: с ним подобные штуки не проходили. Больше всего на свете он не любил менять уже принятое решение. И упрям был до невозможности. Если что задумал, то сделает. Даже под угрозой смерти.

Вообще к понятию "смерть" он относился философски. И посмеивался над теми, кто любую болячку или недомогание переносил как конец света. Друзья вспоминают весьма любопытную историю, которая произошла во время одной из традиционных мужских "посиделок" на даче Ханбабаева. В числе гостей был известный поэт Мамед Исмаил. Он то и дело озабоченно прикладывал руку ко лбу и повторял: "Эти шишки меня здорово беспокоят". По обеим сторонам лба у него действительно красовались два внушительных бугра. Разговор о своих шишках и своем беспокойстве по этому поводу Мамед Исмаил в течение обеда заводил не раз. Это наконец надоело Аждар-муаллиму, и он спросил:

- Мамед, ты хоть раз в жизни ходил на кладбище?

- Ходил, - опешил Мамед Исмаил. - Ну и что?

- Ты видел там детские могилы - ребятишек, которые умерли в два, пять, десять лет?

- Ну видел.

- Наверное, ты видел могилы и двадцатилетних, и тридцатилетних людей, - продолжал Аждар-муаллим. - Все они ушли из жизни молодыми. А ты уже, слава аллаху, сорок пятый год проводил, не маленький. Умереть ты все равно умрешь, когда срок твой прийдет. Так чего понапрасну себя и других изводить? Пока жив - радуйся жизни!

Мамед Исмаил нахмурился, замолчал. По всему было видно, что он обиделся на хозяина застолья. Через несколько дней поэт встретился с Сабиром Рустамханлы, который в тот день также был на даче Аждара Ханбабаева.

- Посмотри-ка сюда, - Мамед Исмаил ткнул себя пальцем в лоб. - Шишки-то мои прошли. Уж не знаю, чем он их заговорил - начисто исчезли.

Вот такая забавная история. Аждар-муаллим и домашним частенько говорил: "Все мы расстанемся с жизнью. Пятью минутами раньше, пятью позже. Чего заранее дрожать и кровь себе портить?"

Так что уверен: не страх, не душевная слабость были причиной плохого настроения Аждара Ханбабаева в последние недели перед гибелью. Скорее всего, его грызли сомнения: удастся ли осуществить задуманное, не помешают ли, не переубедят ли того, чьего возвращения в Баку он ждал словно появления Мессии. Проблема собственной безопасности его волновала меньше всего.

Хотя, справедливости ради, следует заметить: дней за десять до убийства он старался не появляться на улице в одиночку. Звонил брату Исмаилу или племяннику Ризвану, просил, чтобы те составили ему компанию. Особенно, когда приходилось поздно возвращаться домой.

30-го мая, в день убийства, Афат как всегда встала рано. Рабочий день в университете начинался в половине девятого, а ехать надо было с двумя пересадками. В детстве Аждар Ханбабаев баловал дочек, всюду возил их на машине. Когда же дочери подросли, стал приучать их к трудностям. Настаивал, чтобы они ездили в общественном транспорте, на автобусе и в метро. Афат уж и не припомнит, когда пользовалась служебной машиной отца.

Но в этот день Аждар-муаллим встал раньше дочери. Появился в дверях кухни, где Афат готовила завтрак, и произнес непререкаемым тоном:

- Я тебя отвезу на работу!

Через несколько минут, торопливо выпив стакан чаю, Аждар Ханбабаев вышел из дома. В руках у него по обыкновению было несколько объемистых папок. "Наверняка, всю ночь опять читал чьи-то рукописи", - подумала Афат. Она подошла к окну и раздвинула занавески. Отец отдалялся от дома, направляясь в сторону автостоянки. Он шел, и такая усталость была во всем его облике, что Афат хотелось зарыдать в голос. Аждар-муаллим отвез дочь в университет и сразу же поехал в издательство.

...Сегодня они еще увидятся. Это произойдет днем, в обеденный перерыв, Афат старалась всегда находиться дома, когда отец приезжал домой пообедать. Она чувствовала внутреннюю потребность ухаживать за ним, отогревать своим теплом и вниманием. Однако на сей раз Афат не сразу заметила появления отца. В тот день у нее была большая стирка, и она возилась в ванной с бельем.

- Ау, есть кто дома? - послышался голос Аждара Ханбабаева. Обирая фартуком пену с рук, Афат поспешила в столовую. Отец стоял перед зеркалом, с явным удовлетворением поглядывая на собственное отражение. Рядом стоял Ашраф-даи, родственник Аждар-муаллима. Он был телевизионным мастером, и Афат поняла, что отец наконец вспомнил об испортившемся неделю назад телевизоре. Поздоровавшись с родственником, Афат взглянула на отца и поняла: что-то произошло. Отец вернулся домой другим человеком. Настроение у него было радостно-возбужденное, приподнятое. Он будто помолодел, расправил плечи. Ба, да он наконец постригся!

- Позравляю тебя, папа! Вот таким ты мне больше нравишься, - пошутила Афат, коснувшись рукой его густых волос.

Аждар-муаллим шутливо хлопнул дочь по плечу:

- Неси-ка, дочь, свою стряпню. Я здорово проголодался!

Пока Ашраф-даи возился с телевизором, заменяя сгоревший предохранитель, дочь разогрела обед и накрыла мужчинам на стол. Поставив перед отцом тарелку с горячим супом, Афат по обыкновению присела рядом с ним. Во время еды она не решилась побеспокоить Аждар-муаллима расспросами. И только, принеся из кухни чай, задала вопрос:

- Все в порядке, папа?

- Да, дочка!

- Ты сегодня такой веселый. Произошло что-то хорошее?

Аждар Ханбабаев загадочно улыбнулся.

- Лучше не бывает. "Киши" послезавтра прилетает. Я с ним сегодня полчаса говорил по телефону и убедил не откладывать приезд. Так что всё решено.

- Поздравляю, отец.

Как ни странно, Афат почувствовала облегчение.

Наконец-то всё будет позади: бессонные ночи отца, его сомнения, уговоры друзей и недругов. Может, всё действительно наладится?

А отец уже выпил чай и весело затормошил дочь:

- Что это за чай ты мне принесла, негодница? Совсем холодный. А ну-ка, обнови!

Афат обрадованно подхватилась с места. В другое время отец бы и не заметил, холодный чай или горячий. Выпил бы машинально и всё. Сегодня же он был явно на взлете.

...Когда Аждар-муаллим выходил из дому, Афат крикнула ему вслед:

- Папа, будешь ехать с работы, купи, пожалуйста, зелень и помидоры!

- Постараюсь, дочка, - уже с лестницы отозвался отец.

Вечером в машине погибшего, в луже крови, оперативники обнаружат кучку помятых помидоров в авоське. Аждар Ханбабаев во всем был человеком долга. Он выполнил и это последнее поручение дочери.

Итак, директор издательства "Азернешр" попрощался с дочерью и вышел из дома. Навсегда. Он шел навстречу своей смерти.

Убийство в половине десятого

Только смерть может превратить

человеческую жизнь в судьбу.

М.С.Ордубади.

Перед концом рабочего дня Аждар Ханбабаев позвонил жене покойного друга Ризвана, Эльмире, и сказал, что вечером непременно заедет проведать их. Спросил, не нужно ли чего? Эльмира поблагодарила и по обыкновению ответила, что дома всё есть.

Ризван Алиев принадлежал к числу наиболее близких друзей Аждара Ханбабаева. Их дружба продолжалась без малого сорок лет - со времен учебы на востфаке университета до самой смерти Ризвана. Отношения их связывали самые бескорыстные. Сафия-ханум до сих пор вспоминает, как она с братьями жила в одном дворе с Ризваном. Они снимали комнату у отца Ризвана, и тот, видя, какая дружба связывает его сына с Аждаром, перестал брать с них плату...

Когда Аждар задумал построить дачу, первым на зов друга откликнулся Ризван. Он пропадал в Мардакянах все свободные дни, помогая Ханбабаеву обустраивать загородное гнездо. На этой даче два закадычных друга проведут впоследствии множество незабываемых дней. Оба женятся, обзаведутся семьей и, уже повзрослев, став солидными людьми, будут, как и в молодости, делить друг с другом все радости и печали. Дети Ризвана все лето проводили на даче Ханбабаевых, а дочка Ризвана - Ирана - звала Аждара "дачным папой".

У Ризвана с Аждаром было много хороших семейных фотографий. Вот оба, еще совсем молодые, ясноглазые, в бравой солдатской форме... Вот Ираночка на коленях у дяди Аждара. А вот годовалая малютка Афат, сосредоточенно уставившаяся в объектив, в объятьях Ризвана. Вот они оба на многочисленных семейных торжествах, свадьбах, именинах друзей... Вся жизнь, запечатленная в кадре объектива.

К сожалению, сегодня большинство этих фотографий безвозвратно потеряно. О чем Эльмира-ханум горюет больше всего.

"На следующий день после убийства к нам в дом пришли с обыском, - рассказывает Эльмира-ханум. - Переворошили квартиру вверх дном, все книги перетряхнули. А потом попросили альбом с семейными фотографиями. Отобрали целую пачку и сказали, что вскоре вернут. Мол, эти фотографии могут пригодиться в процессе следствия. Больше я их не видела".

Ризван работал в Азгосуниверситете, а в последние годы - научным сотрудником музея истории Азербайджана. В феврале 1990-го года Ризван Алиев скоропостижно скончался от инфаркта. Поехал с товарищами на рыбалку, а домой его привезли уже мертвым. Ризван давно прихварывал сердцем, подхватил ишемию. А после событий "черного января" и вовсе сдал. Как истинный патриот и настоящий интеллигент, Ризван-муаллим до глубины души переживал трагедию, происшедшую в Баку 20 января. Жена вспоминает, что он почти до утра просиживал перед приемником, жадно ловя зарубежные радиоголоса и радуясь каждому честному, правдивому слову. В первые дни после расстрела мирных граждан он пережил жесточайший нервный срыв. Сильный, многое повидавший в жизни мужчина рыдал как ребенок. Во время похорон жертв геноцида Ризван был на кладбище, и ему стало плохо. В тот день его с трудом удалось привести в чувство. До сорока дней жертв "черного января" он не дожил. Истерзанное болью сердце остановилось в феврале.

Почти все дни траура по другу Аждар провел вместе с его семьей. И после сорока дней продолжал захаживать к ним едва ли не каждую неделю. Прийдет, возьмет в руки Коран, почитает немного траурные Суры, а потом отвернется к окну и плачет. Если же не мог наведаться, обязательно звонил Эльмире-ханум, справлялся о здоровье детей, просил не стесняться, если им что-нибудь нужно. Старший сын Ризвана, Азик, учился в одном из киевских вузов, младшие - дочь Ирана и сын Анар - жили с матерью. Эльмира работала педагогом в средней школе. Обычная бакинская семья, обитавшая в одном из обычных бакинских двориков в старой части города, на пересечении улиц Камо и Полухина (как они назывались в том уже далеком 90-м году). Сюда, в дом старого друга, и привела судьба директора издательства "Азернещр" в последние часы перед гибелью...

В тот день к Эльмире Алиевой приехала родственница из Сумгаита, пожилая женщина по имени Мунаввар, которую Эльмира называла "бибишкой". Узнав, что сегодня вечером к Эльмире должен заехать Аждар Ханбабаев, старушка обрадовалась. Несколько дней назад она получила письмо из Ирана, от проживавших там родных. И теперь искала человека, который бы знал арабский алфавит и мог написать ответ.

В небольшой квартирке Алиевых работал мастер, Бахши-киши. Делал косметический ремонт - освежал потолки, переклеивал обои. Поэтому вся семья расположилась в застекленном коридоре, благо на дворе стояла теплынь, и все окна были распахнуты настежь. Тут-то и застал честную кампанию Аждар-муаллим, показавшийся в дверях с тортом "Сказка", Его появлению все были искренне рады. И дети Эльмиры-ханум, и даже соседка, молодая женщина по имени Шовкет. Год назад у Шовкет родился ребенок, но вскоре радость от рождения сына была омрачена. У малютки обнаружили врожденный вывих тазобедренного сустава. Врачи местной поликлиники осматривали ребенка и хмуро качали головами. Мол, нужна срочная операция, не то мальчик навсегда останется инвалидом.

Шовкет поделилась горем с Эльмирой-ханум, которой доверяла словно матери. Та, в свою очередь, обмолвилась о болезни ребенка в присутствии Аждара Ханбабаева. Аждар-муаллим принял близко к сердцу горе молодой матери. Уже через несколько дней по его инициативе в одной из больниц собрался консилиум из светил в области травмотологии и ортопедии. Всесторонне осмотрев ребенка, врачи приняли решение об операции. И до операции, и после Аждар-муаллим поддерживал Шовкет, помогал ей материально. Таков уж был характер этого человека: он не мог пройти мимо чужой беды.

Ребенок выздоровел, окреп. В тот день, когда Аждар-муаллим в последний раз вошел в тесный бакинский дворик на улице Полухина, мальчик уже делал первые шаги. И Шовкет при виде директора издательства "Азернешр" вновь вознесла молитвы Всевышнему, прося даровать этому мужчине долгие годы жизни.

Господь не услышал эти молитвы. Через два часа земная жизнь Аждара Ханбабаева оборвется. Быть может, Всевышний действительно метит ранней смертью самых лучших? Кто знает....

Аждар появился в доме друга приблизительно в половине девятого. В это время по телевизору шел концерт популярного певца Агададаша Агаева. Пробыл у Эльмиры-ханум около часа. Вышел из дома уже после начала программы "Время", посмотрев первый сюжет, связанный с Михаилом Горбачевым. Что, кстати, было большой редкостью. Обычно он не задерживался в доме дольше пяти-десяти минут. Заскочит, прямо у порога расспросит Эльмиру о детях, сунет в руки какой-нибудь подарок для ребят и был таков. Он вечно спешил.

Почему он так задержался на сей раз, что было этому причиной? Быть может, настойчивость старушки Мунаввар, которая попросила Аждара Ханбабаева прочесть письмо от иранских родственников, а потом написать ответ? Или радушие Эльмиры с Шовкет, которые уставили кухонный стол разными сладостями, вареньями и домашним печеным, уговорив Аждара выпить чаю? А, может, ему не очень хотелось выходить одному на пустынную, безлюдную в этот час улицу, где его могли поджидать "те" люди? По словам Эльмиры Алиевой, он несколько раз брался за телефон и кому-то звонил. То ли брату Исмаилу, то ли племяннику - Ризвану Вагабову. По всей видимости, хотел найти кого-нибудь из родственников, чтобы те приехали за ним. Почему он не смог до них дозвониться? И где в этот вечерний час были люди, которые просто обязаны были сопровождать Аждар-муаллима в его передвижениях по городу? В своих воспоминаниях, уже после раскрытия убийства, Ризван Вагабов напишет, что знал, чувствовал об опасности, которая подстерегала его дядю. Почему же, в таком случае, его не оказалось рядом с любимым дядей в трагический момент? Тем более что, судя по показаниям Вагабова, в день убийства он весьма настойчиво искал Ханбабаева, несколько раз в течение дня приезжал к нему в издательство. В последний раз он был там после восьми часов вечера, и завхоз "Азернешр"а по имени Тофик сообщил, что Аждар-муаллим только что ушел. А, уходя, сказал, что заедет навестить семью покойного друга Ризвана Алиева. Так что, если племянник опять появится, пусть приедет туда за ним⁸. Однако Ризван Вагабов поехал домой...

После убийства Эльмира Алиева долго сокрушалась: "Почему он ничего не сказал нам? Я бы могла попросить любого из соседей, чтобы те проводили его до дома. Аждар-муаллима все во дворе обожали. Но он не стал никого беспокоить".

Думаю, однако, что убийц и это бы не остановило. Если б им не удалось убить Ханбабаева у дверей дома по улице Полухина, его пристрелили бы позже. Например, в блоке собственного дома. Наверняка, исполнители теракта пошли бы и на убийство тех, кто сопровождал Аждара Ханбабаева. Пуля рано или поздно настигла бы его. Потому что это было решено. У них и без того оставалось слишком мало времени.

Из воспоминаний Эльмиры Алиевой:

"Помню, в тот вечер за окном было непривычно темно. Будто специально все уличные фонари погасили. Хотя по обыкновению наш участок улицы хорошо освещали. Сначала я этого не заметила. Потом уже соседи, обсуждая детали происшедшего, обратили мое внимание на данное обстоятельство. И еще одна странная деталь: обычно машины по Полухина ездят очень интенсивно, а в этот день и движение по улице словно остановилось. Вроде как подстроено всё было".

...Аждар Ханбабаев выпил несколько стаканов чаю, съел кусочек домашнего торта, дописал письмо для бабушки Мунаввар (даже за несколько минут до смерти успел совершить благое дело!) и собрался уходить. Уходил он тоже необычно. В дверях задержался минут на пять. Потом во дворе поговорил с Шовкет, державшей на коленях сынишку. Будто какая-то сила удерживала его в этом доме. Около половины десятого он наконец вышел на улицу и направился к машине, что стояла напротив окон квартиры Эльмиры Алиевой.

Проводив дорогого гостя, Эльмира-ханум стала разогревать обед для сына. Тот учил уроки, сидя в комнатке Шовкет. Выстрела она не слышала. Через несколько минут на веранду вдруг выскочил мастер, Бахши, который клеил в комнате обои. Это была комната, выходившая окнами на улицу Полухина.

- Там какого-то человека застрелили! - взволнованно крикнул Бахши.

Эльмира-ханум охнула и, вбежав в комнату, приникла к окну. Вслед за ней к стеклу прильнула Шовкет. В первые секунды обе не могли ничего разглядеть. А потом тишину вдруг прорезал жалобный крик Шовкет:

- Это дядя Аждар!

Все, кто был во дворе, сломя голову бросились на улицу. Эльмира-ханум, полумёртвая от ужаса, приблизилась к машине. Соседи молча расступились. Аждар сидел на переднем сидении собственных "Жигулей", откинув голову назад. Все его лицо было залито кровью. Кровь обильно текла по подбородку и стекала вниз по одежде. Увидев Эльмиру-ханум, Аждар дернулся, силясь что-то сказать, но не смог произнести ни слова. Только глаза на окровавленном лице горели лихорадочным блеском, и эти глаза умоляли о помощи.

Эльмира метнулась обратно в дом, чтобы вызвать "скорую" и милицию. Тем временем один из соседей, Бахадур, решил пересадить раненого на другое сиденье и занять его место, чтобы, не дожидаясь приезда "скорой", отвести Аждар-муаллима в больницу. Раненый истекал кровью, поэтому нельзя было терять ни минуты.

Аждар-муаллим понял намерение Бахадура и сам, без посторонней помощи, пересел на переднее сиденье рядом с креслом водителя. Бахадур занял его место и хотел было завести мотор. Однако в замке зажигания не оказалось ключей. Аждар-муаллим показывал левой рукой куда-то вниз, под сиденье. Бахадур стал шарить по полу машины. Рука погрузилась во что-то вязкое и липкое. Это была кровь Аждара Ханбабаева. Раненый почти терял сознание, однако из последних сил старался помочь Бахадуру найти ключи.

...Ключей так не найдут, потеряв драгоценное время. Лишь на следующий день следственная бригада бакинской прокуратуры, осматривая место убийства, обнаружит в промежутке между передними сиденьями связку ключей. Тех, что, быть может, могли бы спасти своего хозяина. Минут через двадцать к месту происшествия подъедет милицейский "уазик" и заберет Аждара Ханбабаева. "Скорая помощь", как всегда, приедет слишком поздно.

В эти страшные часы Аждар-муаллим продемонстрирует поразительную силу воли. Он сам выйдет из "Жигулей", сам сядет в милицейский "УАЗ", будет жестами торопить водителей, чтобы те ехали побыстрее. Он своими ногами пройдет коридор больницы и ляжет на стол в реанимационном отделении. Он будет бороться за жизнь до последней минуты.

Самое страшное, что в этой последней схватке жизни со смертью у него не оказалось достойных помощников.

Севиндж Фараджулаева, медсестра, знавшая Сафию-ханум, позднее поделится с ней своими сомнениями. Она скажет, что Аждара Ханбабаева можно было спасти. Если бы им занялись сразу и оказали необходимую помощь. Однако к раненому, поступившему в реанимацию больницы "Семашко" с пулевым ранением в голову, некоторое время никто вообще не подходил. Врачи всерьез засуетились лишь с появлением в больнице его родных и близких. Особенно когда в "Семашко" приехал известный всей республике хирург Джамиль Алиев и по его настоянию был созван медицинский консилиум. Только тогда врачам стало известно, что за человека привезла к ним милиция. Однако было слишком поздно.

Поразительно, но факт: пуля, которую выпустил в Аждара Ханбабаева убийца, не задела ни одного жизненно важного органа. Она попала в голову, прошла лицевую часть, поранила язык и, раздробив подбородок, застряла в головке плечевой кости. Поэтому судмедэксперты, которые будут составлять заключение, слукавят: вовсе не от пулевого ранения скончался директор издательства "Азернешр", а от потери крови. А вернее, от недобросовестности и халатности врачей, которые в ту ночь дежурили в больнице.

В те секунды, когда убийца сделал роковой выстрел, у сестры Аждара - Сафии-ханум - прихватило сердце. Она и прежде жаловалась на сердечные боли, но этот приступ был несравненно сильнее.

Сафия-ханум полулежала в кресле, силясь набрать в легкие воздух. Женщина побелела словно бумага и почти потеряла от боли сознание. В доме поднялась суматоха. Домашние сбились с ног: кто побежал звонить в "Скорую", кто копался в домашней аптечке с лекарствами.

Несколько минут спустя зазвонит телефон. Сафию-ханум уже положили на кровать в спальне и дожидались приезда кардиологической бригады. К телефону подошел Васиф, супруг Сафии. О чем и с кем он разговаривал, Сафия-ханум не слышала, поглощенная своей болью. До нее вдруг донесся сдавленный крик Васифа:

- Не может быть! - почти простонал муж.

Сафия-ханум с усилием приподнялась на кровати.

- Что случилось, Васиф? С кем ты разговариваешь?

- …

- Васиф! Умоляю тебя, скажи, что случилось?

В спальню пошел муж Сафии. Он был явно чем-то расстроен, хотя и пытался изобразить на' лице некое подобие улыбки.

- Зарифа звонила, - Зарифой звали жену старшего брата Аждара, Исмаила Ханбабаева. - Не волнуйся, ничего страшного. Исмаил вывихнул ногу. Зарифа боится, как бы не было перелома, и просит отвезти его в больницу.

Сафия-ханум со стоном откинулась на подушки.

- Только этого нам не хватало. Бедный Исмаил!

В этот момент в дверь позвонили. Дочь пошла открывать. Слава аллаху, "скорая" приехала быстро. Воспользовавшись суматохой, которую привнесли в квартиру врачи, Васиф быстро оделся и выскользнул из дома.

Зарифа сообщила ему страшную новость: Аждара тяжело ранили. Милиция забрала его возле дома Эльмиры Алиевой и отвезла в "Семашко". Васиф взял такси и помчался в больницу.

...Афат примчалась в "Семашко" самая первая. Как только милицейский "уазик" отъехал от дома, Эльмира-ханум зашла в квартиру и, давясь рыданиями, набрала номер Ханбабаевых. Долго не могла начать говорить. Наконец собралась с духом и сказала:

- Возьми себя в руки и выслушай спокойно. В папу стреляли, его увезли в "Семашко". Он жив... Афа, Афа, доченька!..

В ответ в телефонной трубке раздались короткие гудки.

Поразительно: именно в половине десятого, когда убийца выстрелил в Аждар-муаллима, Афат явственно услышала голос отца. Она сидела перед телевизором в гостиной и даже обернулась на зов, с досадой подумав, что опять не заметила, как отец вошел в дом.

Но в комнате никого не было. Только она и светящийся экран телевизора...

Бросив телефонную трубку, сообщившую ей страшное известие, Афат накинула на себя первое попавшееся платье и выбежала из квартиры. Впопыхах она забыла надеть босоножки и бежала по улице босая. Возле девушки притормозило такси. Афат открыла дверцу и безжизненно опустилась на заднее сиденье.

- Вам куда? - оглянулся на девушку шофер.

Афат молча смотрела на мужчину, не понимая вопроса. Шофер в недоумении пожал плечами.

- Вы что, меня не слышите?! Куда поедем?

- Что? Ах, да, поехали, пожалуйста, в "Семашко"... Если можно, побыстрее...

По пути Афат до крови искусала себе руки, чтобы не потерять сознание. Войдя во двор больницы и отыскав реанимационное отделение, Афат остановилась как вкопанная. Одно из окон было распахнуто настежь, и она увидела отца. Он лежал, неестественно вытянувшись на длинном операционном столе. Рядом стояло двое мужчин в белых халатах и о чем-то негромко переговаривались.

Афат закричала:

- Папа! Папочка!..

Врачи вздрогнули и, обернувшись, уставились в черный квадрат окна. Через несколько секунд оконные рамы с треском захлопнулись. Афат вбежала в реанимационное отделение. С подгибающимися от страха коленями прошла длинный коридор, по которому несколько минут тому назад, словно восходя на Голгофу, прошел ее отец. Путь в операционную девушке преградил какой-то парень. По-видимому, медбрат.

- Сюда нельзя! - добродушно сказал он.

- Там мой отец! - простонала Афат. И сделала попытку открыть дверь в операционную. В это время дверь отворилась и в коридор выглянул пожилой мужчина в окровавленном халате. Увидев Афат, он нахмурился и отрывисто бросил парню:

- Зачем она здесь? Уберите ее отсюда!

Афат как зачарованная смотрела на свежее кровавое пятно, которое растеклось по белому халату пожилого врача. Она вдруг поняла, что это его кровь. И почувствовала, как силы оставляют ее.

Парень едва успел подхватить Афат. Довел до стула, усадил. Ее сразу вырвало. Медбрат бросился вызывать подмогу...

...Муж Сафии добрался до дверей реанимационного отделения спустя более получаса. Стоявший в дверях мужчина в милицейской форме не пустил его внутрь. Васиф назвал себя, сказал, что здесь находится его близкий родственник - Аждар Ханбабаев. Но мужчина был непреклонен.

- Нельзя, не положено, - твердил он как заведенный. - Отойдите от дверей.

Васиф беспомощно оглянулся по сторонам. Возле реанимационного отделения стояла милицейская машина. Внутри сидело двое милиционеров. Их пребывание здесь было явно связано с тем, что происходило сейчас за дверьми реанимации. Через некоторое время к Васифу, запыхавшись, подошел Ризван Вагабов.

- Как дядя? Жив?! Что говорят врачи? - глаза Ризвана были круглы от страха.

- Ничего не знаю! - в сердцах ответил Васиф. - Вон этот там, видишь, стоит в дверях и никого не пропускает.

Внезапно дверь реанимационного отделения распахнулась. Какой-то парень в белом халате вывел во двор Афат. Ее лицо распухло от слез.

Ризван с Васифом бросились к Афат. Взглянув на нее, они поняли всё без слов. Глаза девушки были абсолютно мертвы.

- Папа... скончался... - голос Афат прозвучат сурово. Как горький упрек им всем, кто остался в живых.

Ризван заплакал. Васиф обнял девушку и бережно повел ее к выходу. Милицейский чин, всё так же неподвижно стоявший в дверях реанимационного отделения, с любопытством смотрел им вслед.

Это был будущий генеральный прокурор республики Эльдар Гасанов. К моменту убийства Аждара Ханбабаева он занимал должность начальника уголовного розыска Бакинского управления внутренних дел. Пройдет всего несколько лет, и этот сравнительно молодой человек сделает стремительную карьеру в правоохранительных органах, дослужившись до высшей прокурорской должности. Все эти годы он будет пристально следить за "делом Ханбабаева". Стараясь оставаться в тени, но не упуская из виду ход многолетнего расследования. А когда клубок преступления начнет распутываться, генеральный прокурор попытается вновь затормозить следствие. Он будет под любым предлогом цепляться к членам следственной группы, откажется предоставить им нормальное помещение для работы и в конце концов просто выживет из здания республиканской прокуратуры. Когда же ребята из бригады Ровшана Алиева найдут исполнителей теракта, Эльдар Гасанов поедет на доклад к президенту один. Дабы доложить главе государства об успешном завершении громкого дела, раскрытого под его "бдительным руководством". Он и по телевидению поспешит выступить, чтобы оповестить граждан республики об очередном успехе возглавляемого им ведомства.

Хотя к успеху этому генпрокурор имел весьма сомнительное отношение.

Ну, да господь с ним. По этому поводу мне вспоминается очень меткий афоризм известного американского писателя Марка Твена. Он как-то сказал: "Лучше заслужить почет и не иметь его, нежели иметь его, не заслужив".

* * *

Восстановив во всех подробностях последние часы жизни Аждара Ханбабаева, я пришел к страшному выводу. Этого человека убили дважды. Один раз, когда наемный убийца выстрелил в него. Второй раз, когда люди в белых халатах, дававшие клятву Гиппократа, отказали ему в своевременной медицинской помощи.

Как ни горько признавать, однако и правоохранительные органы оказались в тот период не на высоте. Листая первые тома уголовного дела периода 1990-1992 годов, у меня порой создавалось впечатление, что тот или иной следователь сознательно шел по ложному следу. Он дотошно отрабатывал заведомо абсурдные и нелепые версии, в то же время отметая версии наиболее правдоподобные. К сожалению, ни родные, ни близкие покойного Ханбабаева также не смогли оказать в то время существенной помощи ходу следствия. Одни действительно ничего не знали, другие знали многое, но молчали...

Cherchéz la femme!

Ложь не имеет ног, но обладает

скандальными крыльями.

Японская пословица.

"Cherchéz la femme!" - "ищите женщину!" - гласит знаменитая французская поговорка. В этой поговорке мужская часть Франции выразила свое твердое убеждение, что любое событие на земле, печальное или радостное, комическое или трагическое, доброе или злое, совершается ради женщины, во имя женщины, из-за женщины. Любопытно, что именно эту поговорку взяла на вооружение оперативно-следственная группа, которая была создана по факту убийства директора издательства "Азернешр" и которую возглавил старший следователь бакинской прокуратуры Татиев.

Ибрагим Татиев - личность довольно любопытная. На ней стоит остановиться поподробнее, тем более что этот человек будет определять ход предварительного расследования по делу об убийстве Аждара Ханбабаева по меньшей мере в течение трех лет. Поэтому я постараюсь набросать его портрет, исходя из личных впечатлений, а также из рассказов его коллег-сослуживцев.

Татиев Ибрагим Оруджали оглы родился в феврале 1959 года в Сабирабаде. После окончания школы уехал в Сибирь, работал в городе Барнаул на заводе "Трансмаш" слесарем-сборщиком. Затем поступил в Алтайский государственный университет на юридический факультет. Через некоторое время перевелся на юрфак Киевского университета, который и закончил в 1983 году. Судя по листкам и анкетам из личного дела, в студенческие годы охотно занимался общественной работой. По-видимому, Татиев уже тогда любил быть в центре внимания, чем-то выделяться среди сверстников. То он народный дружинник, то член комсомольского прожектора, то устроитель музыкальных вечеров на факультете. После года работы следователем в городе Фастове Киевской области Ибрагим был призван в ряды советской армии. Служил в Киевском округе, в войсках ПВО. Причем вначале был курсантом, а уже в следующем году "выдвинулся" на общественную работу - секретарем комсомольской организации подразделения. Будучи в армии, вступил в ряды КПСС.

Отслужив, вернулся на работу в правоохранительные органы. Более года проработал следователем в прокуратуре Новгород-Волынского района Житомирской области, получил свой первый классный чин. В мае 1987 года решением Аттестационной комиссии прокуратуры Житомирской области был зачислен в резерв для выдвижения на должность прокурора района. А 26 октября 1987 года Татиев обращается с заявлением к генеральному прокурору Азербайджана Ильясу Исмайлову с просьбой решить вопрос о его переводе в органы прокуратуры города Баку. Как мы уже могли убедиться, анкета у молодого юриста была "чистенькая", характеристики к делу пришиты вполне положительные, поэтому особых проблем не возникло.

28 января 1988 года юрист 3 класса Ибрагим Татиев был принят в порядке перевода на работу старшим следователем прокуратуры города Баку. Так, из относительно спокойной, стабильной жизни в провинциальном украинском городке Татиев сразу попал в бурлящий водоворот политических событий. В Азербайджане уже разгорались первые искры карабахского пожара. Наш скромный провинциал сумел быстро сориентироваться в обстановке, обратив на себя внимание вышестоящего начальства. Подающему надежды следователю довольно скоро стали поручать самые сложные дела. Тем более, что количество таких дел росло, словно грибы после дождя.

Конфликт между Азербайджаном и Арменией вокруг НКАО стремительно разрастался, что, в свою очередь, резко осложнило криминогенную ситуацию, спровоцировав рост тяжких преступлений. Согласно статистическим данным, в 1989 году и 1 квартале 1990 года в Баку было совершено 110 умышленных убийсгв, из которых 38 остались нераскрытыми.

30 марта 1990 года прокурор города Баку Исахан Велиев направляет на имя Ильяса Исмайлова ходатайство, в котором, в частности, говорится: "В целях активизации работы по раскрытию и расследованию указанных преступлений предполагается сформировать новую следственную группу, специализирующуюся на расследовании умышленных убийств, укомплектовав ее энергичными следователями, имеющими достаточный опыт и желание расследовать уголовные дела такой категории".

Далее идет характеристика Татиева: по мнению Исахана Велиева, - это "специалист, хорошо владеющий методикой и тактикой расследования уголовных дел об умышленных убийствах, способный оперативно принять правильное решение. Ответственную работу любит, работает с увлечением, умело использует различные средства криминалистической техники".

И при Муталибове, и особенно в период правления Народного Фронта Ибрагим Татиев продолжал успешно продвигаться по служебной лестнице. Так, 11 июля 1992 ему был присвоен чин младшего советника юстиции, а уже 27 июля генеральный прокурор Мурад Бабаев направил президенту Эльчибею прошение о назначении Татиева на должность заместителя генерального прокурора республики (?!). 29 июля Эльчибей подписал указ об этом назначении. 5 августа 1992 года Татиеву присваивается чин старшего советника юстиции, 4 ноября 1992 года Ихтияр Ширинов назначает Татиева еще и председателем аттестационной комиссии. Одним словом, при Народном Фронте Ибрагим совершил стремительный взлет в карьере, сумев стать своим человеком в руководстве НФА.

Позднее, когда Татиева должны были повторно утверждать в парламенте заместителем генпрокурора, Мурад Бабаев, к тому времени уже смещенный с поста "генерального", отправил в Милли Меджлис запоздалое письмо-признание. В письме говорилось о том, что назначение Татиева на эту должность было сделано им под давлением "верхов" и что доверить столь ответственный пост этому человеку было, по мнению Мурада Бабаева, настоящим "грехом".

В письме содержится весьма оригинальная характеристика Ибрагима Татиева: "При решении важнейших юридических вопросов Татиев руководствовался не статьями закона, а тем, как в республике протекают общественно-политические процессы. Свои решения он принимает в зависимости от мнения лиц, находящихся у власти, или же тех сил, которые потенциально могут прийти к власти. Татиев может наплевать на закон, чтобы понравиться кому-то, покуситься на свободу человека, даже арестовать его, невзирая на депутатский статус..."

После июня 1993 года в судьбе Ибрагима Татиева произошел крутой поворот. Новый генпрокурор Али Омаров, подбирая себе команду, решил обойтись без опыта и знаний Татиева. Он перевел своего зама в Низаминскую районную прокуратуру простым следователем. Для тщеславного, самолюбивого человека, каким был Татиев, это явилось болезненным ударом. 20 июля 1993 года он направляет в адрес Али Омарова рапорт с просьбой уволить его из органов прокуратуры. Тем не менее, Омаров отдает приказ о его назначении следователем. Игнорируя приказ, Ибрагим не выходит на работу, а потом и вовсе уезжает за пределы республики. 23 сентября 1993 года на имя Али Омарова поступает новый рапорт, в котором Татиев вновь просит уволить его из органов прокуратуры. Теперь уже называется конкретная причина:

"Единственный фактор, заставивший меня принять это трудное решение, - то, что мое имя было названо в отчете депутатской комиссии, расследовавшей события в Гяндже, в числе виновных лиц. Мою виновность или невиновность установит следствие. Однако в настоящее время продолжение моей деятельности в органах прокуратуры будет нарушением профессиональной этики юриста". 24 сентября рапорт был удовлетворен. На несколько лет Ибрагим Татиев исчез из поля зрения органов прокуратуры. Как говорится, "лег на дно". Его имя вновь всплыло лишь в самом конце 1998 года, когда из прокуратуры Украины поступила просьба направить в Киев личное дело Татиева в связи с решением вопроса о его трудоустройстве. Насколько мне известно, вопрос этот в конце концов решился положительно.

...Такова внешняя канва автобиографии Татиева, за которой скрывается личность неординарная, противоречивая и двойственная до крайности. Каким же все-таки был Татиев в реальной жизни, каким запомнили его товарищи по совместной работе?

Этот вопрос мы задавали разным людям, которые близко знали Татиева, работали под его руководством в следственных группах. И, что самое интересное, ответы часто получали такие же противоречивые. Приведу самые характерные высказывания.

Гусейн Алиханов:

"Он был очень тщеславным, любил пыль в глаза пускать. Очень много говорил, часто не по делу. Эмоции у него били через край. В минуты раздражения мог голос повысить, выразиться некорректно, глупостей наговорить. Потом быстро остывал, извинялся, чувствуя угрызения совести... По характеру он был человеком весьма изменчивым. Сегодня мог одно думать, завтра - совершенно другое. Версий по делу у него всегда было множество. Работу свою любил, дела вел грамотно, криминалист он, без сомнения, опытный. Думаю, что Ибрагим никогда бы сознательно не совершил вероломства по отношению к делу, которое расследовал. Хотя человек он осторожный, я бы даже сказал, боязливый..."

Мамедвели Джафаров:

"Ничего он не боялся. Для него интересы дела были превыше всего. В конце 1990 года Ибрагим Татиев возглавил следственную группу, работавшую по факту убийства академика Тельмана Курбанова. Так вот, он тогда пошел на арест заместителя начальника 5 отдела КГБ Садыха Алиева. По-моему, впервые в нашей истории простой следователь посадил за решетку высокопоставленного офицера КГБ. Сколько на него было тогда давления!.."

Ровшан Алиев:

"Ибрагим был, несомненно, человеком способным, но не совсем здоровым. Он мне сам рассказывал, что в студенческие годы то ли в психиатрической больнице лежал, то ли в психдиспансере лечился. С нервами у него было явно не всё в порядке. Он был очень неровным в поведении, импульсивным..."

Мне также приходилось сталкиваться с Татиевым по роду своей деятельности, и впечатление у меня о нем сложилось как о личности чрезмерно самодовольной. Да, он был профессионалом, однако личные интересы могли перевесить его профессионализм. Он любил власть, хотя по натуре был человеком трусливым. Мне часто казалось, что он переоценивает собственное значение. В связи с этим, припоминается один забавный эпизод, который многое раскрывает в его характере. В бытность Татиева заместителем генерального прокурора, его направили в Нахчыванскую автономную республику для представления нового прокурора Нахчывана. Председателем Верховного Меджлиса тогда уже был избран Гейдар Алиев. И вот сижу я в своем кабинете и слышу, как Татиев хвастается в коридоре. Я, мол, Алиева в два счета на "место посадил". Он мне, мол, слова не мог в ответ сказать и т.д. и т.п. В общем, герой да и только. Наконец, его бахвальство мне надоело, и я решил выглянуть в коридор. Увидев меня, Ибрагим замолчал, втянул голову в плечи и торопливо распрощался с коллегами.

Однако хватит о Татиеве. Читатель, наверняка, успел составить представление о следователе, к которому попало дело об убийстве директора издательства "Азернешр" и который на первых порах весьма рьяно за него взялся. По словам Мамедвели Джафарова, входившего в состав следственной группы, Ибрагим Татиев страстно желал докопаться до тайны этого убийства. "Мы все этого очень хотели, - вспоминает Джафаров. - Ведь раскрыть столь громкое дело значило прославиться в республике. Кто бы от этого отказался?"

Ну что ж, поверим Мамедвели Джафарову на слово. А пока вернемся в теплые дни начала лета 1990 года и посмотрим, что именно предприняли Татиев и его группа для того, чтобы выйти на след убийц.

Проводив милицейский "уазик" с тяжелораненым Аждар-муаллимом, Эльмира Алиева вернулась в дом. Ее до сих пор колотила нервная дрожь, по щекам текли непроизвольные слезы. Немного отойдя, она вспомнила, что так и не успела покормить детей. Охая и ахая, женщина прошла на кухню, принялась разогревать обед. Однако поужинать в тот вечер им не довелось. В дверях показалась насмерть перепуганная соседка по имени Зияфат:

- Из милиции пришли. Вас спрашивают!

Эльмира-ханум тоже испугалась, хотя никакой вины за собой не чувствовала. Просто раньше ей никогда не приходилось иметь дело со стражами порядка. В комнату вошло сразу несколько милиционеров.

- Вы хозяйка дома? - спросил ее один из вошедших.

- Да, я.

- Это из вашей квартиры вышел человек, в которого некоторое время назад был произведен выстрел?

К горлу комком подступили рыдания. Вместо ответа женщина лишь кивнула головой.

- Кем он вам приходится?

- Он был... другом… моего покойного мужа, - тихо ответила Эльмира.

- Так... - милиционер заглянул в гостиную, где на диване сидели испуганные Анар с Ираной. Потом перевел взгляд на старушку Мунаввар, о которой в суматохе Эльмира совершенно забыла.

- А это кто?

- Родственница из Сумгаита.

Посовещавшись о чем-то в прихожей, милиционер приказал им всем собираться.

- Поедем в райуправление, надо кое-что уточнить.

- Но у меня дети некормлены! - вскинулась было Эльмира.

- Не беспокойтесь, мы вас долго не задержим.

...Вопреки обещаниям, Эльмиру с детьми и Мунаввар-хала продержали в Октябрьском райуправлении внутренних дел почти до самого утра. Задержали также мастера Бахши. Развели всех по разным комнатам и принялись допрашивать каждого в отдельности. Хотя что они могли знать? Была уже глубокая ночь, когда в Октябрьское РУВД заглянул начальник Бакинского угрозыска Эльдар Гасанов. Зайдя в комнату, где все еще допрашивали полумертвую от горя и усталости Эльмиру Алиеву, он с любопытством посмотрел на женщину. А потом внезапно сказал: "Вы знаете, что он умер?"

- Кто? - отчего-то шепотом спросила Эльмира-ханум.

- Как кто? Ваш друг, разумеется. Аждар Ханбабаев. - Начальник угрозыска пристально смотрел на женщину, наблюдая за ее реакцией. - Он ведь был вашим другом?

Эльмира Алиева почувствовала, что голоса находившихся в комнате работников милиции стали звучать приглушеннее. А вскоре и вовсе умолкли. В следующую минуту она потеряла сознание...

* * *

Лишь наутро Эльмиру-ханум с детьми и родственницей отпустили домой. После пережитого ночью стресса Эльмира-ханум чувствовала ужасную слабость. Больше всего на свете ей хотелось лечь в постель и ни с кем не разговаривать. Однако ее Голгофа только начиналась. С сегодняшнего дня она надолго станет объектом пристального любопытства и нездорового внимания со стороны множества людей. Знакомые и незнакомые ей люди будут судачить об убийстве директора издательства "Азернешр", шушукаться о том, что Аждара Ханбабаева убили "из-за женщины", и многозначительно кивать друг другу при виде Эльмиры-ханум или ее дочери. "Знаете, кто это? Да, да, те самые!.." Грязные слухи, как прилипчивая муха: коли начнут вокруг тебя кружить, так попробуй их отгони. Слухи доходили до многочисленной родни Эльмиры Алиевой, до ее братьев. Они бесконечно уважали Аждар-муаллима, не понаслышке зная о том, как любил покойный директор своего закадычного друга Ризвана. И потому тем обиднее и горше казались им досужие пересуды. Недаром говорится: "Слово порой ранит сильнее, чем кинжал". Семье Эльмиры-ханум злые языки принесли немало горя. Через некоторое время после убийства Аждара Ханбабаева она тяжело заболела от пережитого стресса. А затем один за другим скончались два ее брата - сперва от инфаркта умер Агаси, затем от страшной неизлечимой болезни сгорел младший, Чингиз, которому было всего 47. Эльмира Алиева уверена, что сплетни и слухи вокруг ее семьи ускорили кончину братьев. Ведь если бы только слухи. С ними еще как-то можно смириться. Мало ли о чем люди болтают? Однако и следователи, работавшие по делу об убийстве Ханбабаева, вели себя по отношению к Эльмире Алиевой так, будто она действительно была в чем-то виновата...

Днем к ним на квартиру явились с обыском. В течение нескольких часов оперативники буквально перевернули вверх дном небольшую квартирку. Особенно рьяно непрошенные гости рылись в книгах. Эльмира и ее покойный муж, подобно большинству бакинских интеллигентов, охотно собирали подписные издания. Непременно подписывались на все приложения к журналу "Огонек". Постепенно у них образовалась неплохая библиотека. Один из следователей, копаясь в книгах, насмешливо посмотрел на Эльмиру. "Это он вам дарил?" В тот день в первый (и, к сожалению, не в последний) раз Эльмира-ханум почувствовала в голосе представителей закона двусмысленные нотки. Как будто следователь спрашивал о чем-то неприличном. "Нет, это мы сами с мужем собирали", - холодно ответила хозяйка дома.

В общем, оперативники ушли из квартиры с "богатым" уловом. Они забрали все телефонные книжки и большое количество семейных фотографий, на которых вместе с Эльмирой, Ризваном или их детьми был заснят Аждар Ханбабаев. Больше она этих дорогих ее сердцу фотографий никогда не увидела.

Ближе к вечеру ее с дочерью опять вызвали на допрос в Ясамальское отделение милиции. Вместе с ними "прихватили" и соседку, Шовкет Султанову. В тот день допрос вел следователь по особо важным делам бакинской прокуратуры Мамедвели Джафаров. В числе прочих вопросов его особенно интересовало, не встречался ли Аждар Ханбабаев с кем-нибудь из женщин, проживающих по соседству с домом Эльмиры Алиевой? Не было ли интимных отношений между покойным и Эльмирой или ее юной дочерью Ираной? И как относилась родня Эльмиры Алиевой к частым посещениям Аждара Ханбабаева? Не пытался ли директор издательства ухаживать за молодой соседкой Эльмиры Шовкет? И вообще, не было ли чего-нибудь подозрительного в его "моральном облике"?

Все трое с негодованием отвергли подобную версию. Позднее и другие соседи Эльмиры, вызванные на допрос, подтвердят, что знали Аждар-муаллима как порядочного и высокоинтеллигентного человека и что с семьей вдовы Ризвана его связывали исключительно дружеские отношения.

Эльмира-ханум была уверена, что после того, как она все обстоятельно объяснила следователю, ее наконец оставят в покое. Не тут-то было. Через несколько дней на допросы начнут вызывать всех ее родственников вплоть до седьмого колена. Особенно тех, чьи телефонные номера окажутся в записной книжке Аждара Ханбабаева.

...В этот же день, то есть 31 мая 1990 года, был произведен осмотр автомашины убитого директора, а также его служебного кабинета в издательстве "Азернешр". Причем если в машине не обнаружили ничего примечательного (не считая гильзы от патрона, которая помогла определить тип оружия, из которого стрелял убийца), то в служебном кабинете Ибрагим Татиев, лично проводивший досмотр, обнаружил весьма странные находки. При вскрытии директорского сейфа были найдены книги "Психология половой жизни" и "Женская сексопатология", журнал "Секс-арт", две колоды игральных карт с изображениями обнаженных женщин, а самое интересное - использованный презерватив со следами вещества бурого цвега, похожего на кровь.

В материалах уголовного дела есть еще один протокол, датированный 5 июня 1990 года. В этот день старший следователь Октябрьской районной прокуратуры Багиров в присутствии понятых провел дополнительный обыск в служебном кабинете директора издательства и пополнил перечень странных находок. В том же металлическом сейфе следователь обнаружил брелок и куклу порнографического характера, а также предметы женской косметики: зеркальце, помаду, тени, расческу, женские чулки и т.п. При чтении этого протокола у меня сразу же возник вопрос: почему эти вещи не были замечены и изъяты следствием во время первого осмотра кабинета Ханбабаева? Неужели Татиев их не заметил? Маловероятно. А если заметил, то почему сразу не приобщил к делу? Зачем ему понадобилось проводить обыск служебного кабинета вторично, да еще 5 дней спустя? На все эти вопросы может быть только один, более или менее логичный ответ: 31 мая вещей, обнаруженных пять дней спустя, в сейфе еще не было. Их туда подложили позднее. Чтобы подкрепить версию о "бытовом" характере убийства. Но если кто-то мог беспрепятственно войти в опечатанный кабинет директора издательства спустя 5 дней после убийства, то сделать это сразу после трагедии было еще легче. И под шумок положить в сейф любой компромат на Аждар-муаллима. Лишь через пять лет следственная группа под руководством Ровшана Алиева подтвердит мою догадку, отыскав того человека, который в ночь с 30 на 31 мая 1990 года вошел в служебный кабинет Ханбабаева с вполне определенным заданием.

Информацию о том, что в директорском кабинете в ночь убийства побывали посторонние лица, Ибрагим Татиев получил уже на третий день ведения следствия. Правда, этой сенсационной информацией он отчего-то не воспользовался...

В этот день обыск был произведен также на даче Аждара Ханбабаева, в его гараже, на квартире тещи. Следователь райпрокуратуры Багиров предпринял было попытку сунуться и в квартиру директора издательства, где шла подготовка к похоронам, однако возмущенные родственники выставили его с понятыми за дверь. Правда, ему все же удалось произвести дактилоскопирование пальцев рук покойного, сделать ногтевые срезы и изъять образцы волос с различньи частей головы. Осмотр квартиры по адресу 6 микрорайон, проезд 1410, дом 4 квартира 78 произведут позднее - 8 июня 1990 года.

Вообще, в самые первые дни после совершения убийства, особенно с 31 мая по 10 июня, Ибрагим Татиев работал весьма интенсивно. Был допрошен широкий круг свидетелей: очевидцы преступления, родные и близкие Аждара Ханбабаева, коллеги, сослуживцы. Словом, все, кто так или иначе мог пролить свет на мотивы преступления. Впрочем, все ли? По-моему, весьма существенных свидетелей Ибрагим Татиев не допросил. Хотя, без сомнения, знал об их существовании. Но об этом несколько позднее.

А пока попытаемся мысленно представить, как происходило (или могло происходить) одно из оперативных совещаний следственной группы, созданной по факту убийства директора издательства "Азернешр". По обыкновению, Ибрагим Татиев с коллегами собирались в конце рабочего дня в одной из комнат Октябрьского РОВД. Докладывали о проделанной в течение суток работе, о собранных показаниях. Обсуждали различные версии. Представим, что в тот день на совещании присутствовали следователь по особо важным делам прокуратуры Баку Мамедвели Джафаров и старший следователь городской прокуратуры Гусейн Алиханов. К каким выводам могли прийти эти трое в первые дни после загадочного убийства?

Согласно заключению судебно-медицинской экспертизы, Ханбабаев скончался от острой кровопотери и асфиксии в результате сквозного огнестрельного пулевого ранения головы в области лица. Убийца сделал всего один выстрел с близкого расстояния. Судебно-баллистическая экспертиза показала, что пуля, извлеченная из тела, а также гильза, обнаруженная в салоне автомашины, являются составными частями патрона к пистолету Макарова ПМ девятого калибра.

- Пуля пригодна для идентификации, поэтому я дал указание провести проверку по линии Всесоюзной пулегильзотеки. Вполне вероятно, что этот пистолет уже где-то "засветился", - сказал Татиев коллегам. И принялся зачитывать заключение судебно-дактилоскопической экспертизы, которая установила, что следы пальца руки, изъятые с поверхности стекла левой задней дверцы автомашины, принадлежат не Ханбабаеву, а другим лицам. Потом Ибрагим рассказал о странных находках в кабинете убитого и сообщил, что послал презерватив на судебно-биологическую экспертизу.

Коллеги знали о педантичности Татиева, который вечно возился с проведением всякого рода экспертиз. Вот и на сей раз им пришлось терпеливо выслушать едва ли не целую лекцию на темы криминалистики. Однако, когда Ибрагим стал рассуждать о возможных отклонениях в сексуальном поведении покойного, о том, что Ханбабаев, судя по поступающей оперативной информации, питал слабость к представительницам женского пола, да и к Эльмире Алиевой захаживал не только в память о своем старинном друге, коллеги Татиева не выдержали. Каждый из них обладал большим опытом практической работы и уже успел составить свое мнение о характере происшествия и возможных мотивах убийства.

- Лично я сомневаюсь в бытовой версии, - перебил Татиева Мамедвели Джафаров. - Особенно версии из-за женщины. Ты сам хоть эту Эльмиру Алиеву видел?

- Нет пока, но собираюсь познакомиться, - ответил Татиев. - А что?

- Да не тянет она на любовницу. Особенно любовницу такого человека, как Ханбабаев. Ни по внешности, ни по возрасту. Вполне солидная, добропорядочная мать семейства...

- А ее дочь, Ирана? - высказал предположение Татиев.

- Да ты что?! - возмущенно воскликнул Мамедвели. - Эта девочка выросла на руках Ханбабаева. Он ее как свою дочь любил.

- Вот именно, что любил, - усмехнулся Татиев. - И девчонка, видать, его сильно любила. Кто-то из соседей слышал, как эта Ирана кричала возле машины: "Папа, папа!" И едва волосы на себе не рвала.

- Это ничего не доказывает, - покачал головой Мамедвели. - Девочка была в шоке. Мало ли чего она там кричала.

- Все же эту версию надо проверить, - упрямо гнул свою линию Ибрагим Татиев. - От порнографии, найденной в сейфе, никуда не денешься. Да еще этот презерватив...

- А ты уверен, что это его вещи? - заговорил молчавший до этого момента Гусейн Алиханов, - Подкинуть не могли?

Ибрагим помолчал. Потом нехотя ответил:

- Наверное, могли. Вчера я снял показания охранника, молодого парня. Он явно чем-то или кем-то напуган. Бился я с ним несколько часов. И только когда пообещал не записывать его показания в протокол, он мне рассказал, что в ночь с 30 на 31 мая в издательство силой проникли несколько человек. До этого кто-то позвонил по телефону и, представившись соседом Аждара Ханбабаева, сообщил ему об убийстве директора издательства. Парень, видно, был парализован страхом и позволил гостям хозяйничать в издательстве. Правда, по его словам, они вели себя вежливо...

- Да кто они-то? Сколько их было? - нетерпеливо перебил Ибрагима Гусейн Алиханов.

- Человек пять или шесть. Двое или трое, вроде, из милиции, а один в штатском.

- И что они делали в издательстве?

- Черт их знает. Охранник говорит, что они проверили все комнаты и вскоре ушли. Оставив с ним только старшину милиции. По его собственной просьбе. Чтобы ему было не так страшно.

- В кабинет директора они заходили?

- Этот, как его... - Татиев заглянул в папку, - Сафаралиев Назим говорит, что не помнит. Там более что сам он с ними не ходил, а стоял в коридоре со старшиной.

- Да... - многозначительно протянул Гусейн Алиханов и переглянулся с Мамедвели. - Вот тебе и зацепка. Надо срочно найти этого старшину. И особенно того, в штатском. Уверен, что они открывали сейф Ханбабаева!

- Честно говоря, презерватив меня весьма озадачил, - признался коллегам Татиев. - Книги там или журналы всякие - это понять можно. Кто из нас этим не баловался? Но зачем хранить в служебном сейфе какой-то старый презерватив!

- Тем более, что, судя по материалам осмотра квартиры, дачи и гаража, а также по рассказам близких, Ханбабаев был человеком очень аккуратным и чистоплотным до брезгливости, - напомнил Мамедвели Джафаров.

- Лично у меня в первый же день возникло подозрение, что на рядовое убийство это дело не похоже, - признался Гусейн Алиханов.- Твои ребята всех соседей опросили?

- Вроде всех, - неуверенно произнес Ибрагим. - А что?

- Я 31 мая на месте убийства побывал и обратил внимание на балкон, который находится прямо над тем местом, где стояла машина покойного Ханбабаева. Решил подняться наверх и опросить хозяев, живущих в этой квартире. Не заметили ли они чего-нибудь подозрительного. Разговаривал с мужчиной и его дочерью. Девочка сказала, что, услышав выстрел, она выглянула на улицу и увидела, как в пятидесяти метрах справа, на противоположной стороне улицы стоит их сосед по имени Гасанага с маленькой дочкой на руках и удивленно смотрит в сторону Шахского переулка. А потом она повернула голову налево и увидела проезжавшую мимо дома машину "Лада" - то ли "восьмерку", то ли "девятку". Кто находился в машине, она не заметила, так как окна были затемнены. Она только увидела, что этот автомобиль, поравнявшись с машиной, где уже истекал кровью Ханбабаев, резко замедлил ход. У нее создалось впечатление, что тот, кто находился в проезжавшей машине, разглядывал раненого. А потом машина вновь набрала скорость и поехала в сторону Аздрамы. Ты эту девочку допроси, ее, кажется, Наргиз звали. Толковая девчушка.

- Допрошу, - пообещал Татиев, записав в тетрадь имя девочки.

(15 июня 1990 года Ибрагим допросил ученицу 10 класса Алиеву Наргиз, и та полностью подтвердила свои первоначальные показания. При этом вспомнив весьма примечательную деталь: у машины, которая проехала по улице сразу после выстрела, не было задних номеров).

- В общем, если девочка права и на месте преступления была не одна, а две машины, то дело принимает совсем другой оборот, - сказал Гусейн Алиханов.

- Ты думаешь, что это заказное убийство?

- Более того... Вполне вероятно, что это убийство... политическое, - Алиханов понизил голос почти до шепота. - А машина, увиденная соседкой, была машиной слежения. И в то же время служила прикрытием для исполнителей.

Некоторое время все трое молчали, "переваривая" новую информацию. Потом Ибрагим попросил Мамедвели Джафарова прочитать ту часть протокола, где опрошенный им по горячим следам свидетель убийства, некий Гасанага Ахмедов, подробно описал внешние данные предполагаемого исполнителя. До сих пор Гасанага был единственным человеком, оказавшимся свидетелем преступления. И у них не было основания ему не верить. По описаниям, которые дал им Гасанага, в тот же день был составлен фоторобот убийцы и разослан во все районные отделения милиции. Между прочим, этот фоторобот также сбил с толку Татиева. Кто-то из соседей Эльмиры Алиевой, долго разглядывая фоторобот, сказал вдруг, что он очень похож на родного брата Эльмиры - Талята. И что вроде бы человек, похожий на Талята, в тот вечер стоял у ворот дома, где проживала Эльмира. Ибрагим откровенно обрадовался, ведь это подтверждало его версию. На следующий день он вызвал женщину на допрос и долго изводил ее, пытаясь добиться ответа, на кого, по ее мнению, похож фоторобот.

Из воспоминаний Эльмиры Алиевой:

"Однажды мне в милиции показывают карточку. Фоторобот. "Вы этого человека узнаете?" "Нет". "Внимательно посмотрите". "Не узнаю". "Подумайте". "Да чего мне думать?" "А он на вашего брата не похож?" "Нет". "А нам сказали, что очень похож на Талята. И еще сказали, что он стоял под вашим окном в тот вечер и выжидал, пока Аждар выйдет от вас". Я, помню, расплакалась и долго не могла говорить. А потом собралась с силами и отвечаю: "Этого никак не может быть, потому что Аждар был настолько вхож в наш дом, что ни один из моих братьев не заподозрил бы его в плохих намерениях".

Даже мой старший брат Агаси, который умер в 1993 году, сказал следователю на допросе: "Аждар в этом доме был человеком номер один. Ближе Ризвану и Эльмире, чем я".

Между тем, Мамедвели нашел нужные показания и стал читать их вслух:

- Свидетель Ахмедов показал, что, выйдя со своей пятилетней дочерью из переулка на улицу Полухина на звук выстрела, он увидел, как со стороны улицы Камо в направлении драмтеатра бежит мужчина лет 40-45, среднего роста, плотного телосложения, волосы на голове черные, зачесаны назад. Он был в темном костюме и светлой рубашке. Добежав до угла Шахского переулка (сейчас это переулок Мирза Фатали - И.Н.), он стал озираться по сторонам. В это время из переулка на улицу Полухина выехала автомашина ВАЗ-2103 или 2106 зеленого цвета, без заднего бампера и заднего госномера. В машине сидело двое мужчин - один был за рулем, второй - за спиной водителя. Бежавший мужчина сел в эту машину с правой стороны, и они уехали вверх по переулку⁹.

Закончив чтение, Мамедвели вопросительно посмотрел на Ибрагима.

- Ну и что?

- А то, что сегодня у нас появился новый свидетель! И он дает совершенно другие показания.

Ибрагим порылся в бумагах и нашел какой-то протокол.

- К нам поступила информация от родственника некоего Абдуллаева Фуада. О том, что Абдуллаев был на улице Полухина в момент совершения убийства и видел убийцу. Сегодня мы наконец вышли на этого парня. Студент техникума связи, 1966 года рождения. Опустим мои вопросы и его ответы по поводу того, почему, будучи очевидцем преступления, он не обратился в правоохранительные органы и не попытался помочь следствию. Гораздо интереснее другое. Вот послушайте:

"30 мая 1990 года вечером, между 21 часом и 21 часом 30 минут я шел один, поднимался по улице М.А.Алиева вверх и, не доходя до угла улицы Полухина, спросил у проходившей по улице вниз русской женщины время. Та ответила, что сейчас минут 20-25 десятого, при этом она посмотрела на свои наручные часы. Узнав время, я свернул направо и стал идти по левому тротуару улицы Полухина в направлении к бане... Когда я в указанном направлении пересекал переулок Мирза Фатали, то услышал, что впереди меня на улице Полухина раздался негромкий выстрел... - в этом месте Татиев поморщился и на несколько секунд замолчал, что-то старательно выправляя в протоколе. Коллеги уже привыкли к его педантичности, к тому же, они уважали Ибрагима, за прекрасный почерк и отменное знание русской грамматики, а потому терпеливо ждали, пока тот исправит найденную в тексте ошибку. Татиев положил на стол авторучку и, мельком взглянув на коллег, продолжил чтение. - В это время я уже пересек переулок Мирза Фатали и, проходя мимо, обратил внимание на автомашину, которая стояла примерно в пяти шагах от этого угла, на улице Полухина, у левого тротуара, передней частью в направлении театра драмы. Это была автомашина марки "Жигули", красного цвета, модели "03" или "06", на вид не новая, пыльная".

- Красного? - переспросил Мамедвели.

- Именно.

- Странно. А Гасанага клялся, что "Жигуль" был зеленым.

"В машине сидели двое, - продолжил чтение протокола Татиев, - один - за рулем, другой же, точно не помню, или рядом с водителем, или на заднем сиденьи. Оба были мужчины худощавые, лет по 30-35, в темных пиджаках, у обоих были худощавые лица кавказского типа. Внутри машины было темно... фары не горели... так, это несущественно. А, вот самое главное! - Ибрагим впился взглядом поверх очков в ровные строчки протокола и повысил голос. - В пяти-шести метрах от меня, в мою сторону быстро бежал пожилой мужчина. Он пробежал по левому тротуару, по которому я шел, пробежал мимо меня на очень близком расстоянии, так что я даже несколько посторонился, обежал меня со стороны проезжей части и побежал дальше..."

- Побежал, обежал... - не выдержан Гусейн Алиханов.- Он приметы его хоть запомнил?

- То-то и оно, что запомнил. Даже слишком хорошо, - угрюмо ответил Ибрагим. Явно чувствовалось, что этот новый свидетель ему не по душе. - Это и вызывает у меня сомнения.

- Читай дальше, - подал голос Мамедвели, - о сомнениях своих потом нам будешь рассказывать. А то мы до утра не уйдем отсюда. Я, между прочим, сегодня еще не обедал.

- Я тоже. Ну и что? - отозвался Ибрагим, просматривая протокол.

- Ну, ты-то с твоей комплекцией может хоть три дня не есть, - рассмеялся Мамедвели. Худоба Татиева была в прокуратуре притчей во языцех. Ибрагим укоризненно посмотрел на коллегу и продолжал чтение:

"Когда этот мужчина бежал в моем направлении и был, как я уже говорил, метрах в 5-6 от меня, я заметил в его правой, опущенной вниз руке пистолет... Описать пистолет я не могу, так как я видел его одно мгновение и растерялся, а обратил на пистолет внимание, так как он заблестел, точнее, блестела верхняя часть пистолета, которую я видел..."

Мамедвели вновь нетерпеливо заерзал на стуле. Татиев поправил очки и строго посмотрел на него. А потом принялся читать еще более медленно и размеренно, словно нарочно дразня коллег. Но те уже забыли о желании скорее уйти домой и в изумлении слушали описание примет убийцы. Дело в том, что они разительно не совпадали с показаниями Гасанаги Ахмедова.

"...Это был мужчина на вид около 55-60 лет, плотного телосложения, рост около 175 сантиметров, шея короткая, на лице щетина примерно трехдневной давности, волосы с заметной сединой, прическа неаккуратная, неухоженная, щеки со впадинами, лицо неполное. Так как он был небрит, я не обратил внимания, были ли у него усы. Нос с заметной горбинкой. Глаза с прищуром, уши обыкновенные, нормальной величины. Выражение лица у него было злобное, но уверенное, спокойное..."¹⁰

Ибрагим замолчал и стал старательно складывать в папку листки протокола.

- Что он еще рассказал? - спросил Гусейн Алиханов.

- Вы же домой спешили, на обед, - съязвил Ибрагим. - Вот и идите.

- Да ладно, не злись, - засмеялся Мамедвели. - Я пошутил. И готов сидеть с тобой в этом проклятом кабинете до самого утра.

- Нет уж, на сегодня все, - Татиев поднялся с дивана и заходил по комнате, разминая затекшие ноги. Коллеги также засобирались по домам. Однако все трое еще долго не выходили из комнаты, обсуждая противоречивые показания двух свидетелей убийства и ломая голову над тем, кто же из них ближе к истине.

Уже выйдя на улицу и садясь в машину, Мамедвели вдруг вспомнил о чем-то и окликнул Татиева.

- Ты его родственниками вплотную займись. Братом и прочими. Они явно что-то знают, но молчат. Я в первый день Ризвана Вагабова допрашивал. Он ему, то ли племянник, то ли брат двоюродный. Странное он у меня впечатление оставил: юлит, изворачивается. Вроде что-то сказать порывается, но боится. В день убийства он Аждара Ханбабаева зачем-то усиленно искал. Несколько раз звонил ему на работу, заходил в издательство. Чего, спрашиваю, вы его так настойчиво искали? Причина какая-то была? Никакой особенной причины не было, отвечает. А сам глаза отводит. Нутром чую, этот может помочь следствию. Если, конечно, захочет. Только захочет ли?

- Нда... - неопределенно протянул Ибрагим.

- Ну, всего тебе хорошего, - Мамедвели хлопнул Татиева по плечу, - Привет очаровательной супруге!

Татиев некоторое время угрюмо смотрел вслед жизнерадостному коллеге. А затем неторопливо зашагал к ближайшей автобусной остановке. Ему хотелось подольше побыть одному. И основательно обо всем подумать. Сегодня он отчетливо осознал, что подобрать ключ к убийству директора издательства "Азер-нешр" будет не так-то просто...

На следующее утро после беседы с коллегами Ибрагим Татиев решил познакомиться с Эльмирой Алиевой и ее семьей. А заодно отработать до конца версию убийства "из-за женщины". Судя по поступающей из МВД оперативной информации, покойный был неравнодушен к женскому полу. Более пяти лет назад Ханбабаев овдовел и, вполне вероятно, мог иметь с кем-то интимную связь на стороне. А что, если об этой связи узнал ревнивый муж или брат той или иной красотки? И подослал к Ханбабаеву киллера. Как явствует из показаний соседа Эльмиры Алиевой - Гусейнова Бахадура, а также из информации сотрудника Октябрьского РОВД, который доставил раненого в больницу, убийца был незнакомым Ханбабаеву человеком. В первые минуты после выстрела директор издательства находился в сознании и даже смог сказать пару слов. В частности, о том, что не знает человека, стрелявшего в него. По всей видимости, убийство было заказным. Однако заказчик мог оказаться кем-нибудь из людей, вхожих в круг семьи Ханбабаева. А круг этот, как выяснилось вскоре, был достаточно широким. Покойный был человеком щедрым, открытым и хлебосольным, поэтому двери его квартиры, равно как и служебного кабинета, были открыты для знакомых и незнакомых, для близких друзей и совсем посторонних лиц. Которые, впрочем, тоже вскоре становились друзьями Аждара Ханбабаева. Такова уж была магическая притягательность его натуры.

Весь июнь 1990-го года Ибрагим Татиев занимался проверкой своей версии. Эльмиру Алиеву и ее родных замучали допросами. В прокуратуру вызывали всех братьев - Агаси, Талята, Чингиза, сестру Фазилю. Следователи намекали на бытовую версию убийства, допытывались о "подлинном" характере их взаимоотношений. Спрашивали: может быть, у Ханбабаева была цель через Эльмиру или ее дочь познакомиться с кем-то из понравившихся ему женщин.

На работе - пересуды, на улице - шушуканье, за спиной - косые взгляды. Эти месяцы Эльмира-ханум до сих пор вспоминает как одну из самых "черных" полос своей жизни. Хорошо еще, что родные покойного Аждар-муаллима не изводили ее подозрениями. Они сразу и безоговорочно встали на ее сторону. Эльмира Алиева особенно благодарна сестре Ханбабаева - Сафие-ханум. Несмотря на собственное горе - потерю горячо любимого брата - эта хрупкая интеллигентная женщина находила силы успокаивать ее, Эльмиру. "Ни о чем не думай, не переживай. Недаром говорится: на чужой роток не накинешь платок".

Она просила Эльмиру почаще появляться в доме покойного брата, где проходили поминки. "Приходи к нам каждый четверг, чтобы люди видели, насколько ты нам близка. Только так можно унять пересуды". И Эльмира проводила вместе с родными Аждара Ханбабаева все четверги, хотя один Аллах знает, как ей было тяжело в ту пору показываться на людях.

Периодически на допросы вызывали соседей. Эльмира и перед ними чувствовала себя без вины виноватой. Однажды сосед, Бахадур, пришел с допроса и обрадовал ее:

- Знаешь, они сами не верят своей версии. Я сидел в приемной, ждал, когда меня вызовут, а они там за дверью это дело обсуждали. Слышу, как один из них раздраженно сказан: "Человек вышел из дома близкого друга, с которым 30 лет делил хлеб-соль, а вы какую-то ерунду выдумываете... Лучше поищите причину сплетен на берегу бульвара".

Тогда ни Эльмира, ни Бахадур не поняли, что имел в виду следователь. И кто этот таинственный незнакомец, который распускает сплетни, сидя "на берегу бульвара". Только после суда над убийцами, когда стала известна зловещая роль спецслужб во всей этой истории, Эльмира Алиева поняла, на что намекал следователь, пытавшийся защитить ее доброе имя. Он говорил о КГБ, здание которого располагалось на набережной.

Однажды кто-то из следователей до смерти напугал несчастную женщину. В материалах уголовного дела этого допроса не сохранилось. По-видимому, Татиев (если это был он) все же понял, что "хватил через край".

Из воспоминаний Эльмиры Алиевой:

- Как-то раз меня вызвали на допрос и говорят: "Мы будем эксгумировать тело вашего покойного мужа. Наверное, его убили, чтобы вы сошлись с Аждаром. А вам сказали, что он умер от инфаркта". Я так испугалась, что потеряла дар речи. Потом заплакала. Следователь увидел мои слезы и еще сильнее разошелся. "Все равно вы нам всё расскажете, - закричал он. - Я заставлю вас!"

Пришла я домой сама не своя. Дети маленькие, им всего не расскажешь. Позвонила сестре, поделилась с ней своим горем. Просила сообщить братьям. Чтобы они повлияли на следователя, уговорили его не позорить нашу семью.

Что было потом - не помню. Провал какой-то в памяти. Я ведь после этого допроса окончательно слегла. И очень долго болела..."

Доведя Эльмиру Алиеву до тяжелой болезни, Ибрагим Татиев с присущей ему педантичностью взялся за других женщин, которые работали или были знакомы с директором издательства "Азернешр". Одна, вторая, десятая, пятнадцатая... Перед ним проходили вереницы женских лиц, самых разных по возрасту и характеру. Молодые и старые, красавицы и дурнушки, веселые и угрюмые. Но вот что удивительно: ни одна из них не сказала об Аждаре Ханбабаеве хотя бы одного недоброго слова. "Порядочный", "доброжелательный", "интеллигентный", "внимательный" - вот эпитеты, которыми они награждали Ханбабаева. А уж о том, чтобы покойный директор к кому-нибудь из них приставал с амурными предложениями, и речи быть не могло.

Татиеву и работавшим с ним следователям очень хотелось хотя бы от одной из допрашиваемых получить "компромат" на директора издательства. Они выискивали адреса женщин, которые по тем или иным причинам были уволены из "Азернешр"а, и приглашали их на допрос.

- Признайтесь, вы были вынуждены уйти из-за Аждара Ханбабаева? Он к вам приставай? Требовал вступить с ним в интимную связь? - допытывались следователи. - Не бойтесь, расскажите нам всё как было. Этим вы весьма поможете следствию.

Многие женщины выходили из комнаты, где проводился допрос, в слезах. Некоторые делились своим возмущением с бывшими коллегами по "Азернешр"у. Так о своеобразных методах проведения дознания членами следственной бригады Ибрагима Татиева узнало все издательство.

...После очередного "женского" допроса Татиев раздраженно делился с коллегами своими впечатлениями:

- Сговорились они все что ли? Все эти секретарши, писательницы, поэтессы прямо образцы добродетели, а их покойный руководитель - святой Иисус. Оперативники мне докладывают, что директор "Азернешр"а был изрядным бабником. Только ни одну из этих бабёнок мне представить не в состоянии. Что вы на это скажете?

- Чего тут скажешь? - смеялись коллеги-следователи. - Это лишний раз доказывает, что Аждар Ханбабаев был настоящим мужиком. И в свои интимные дела посторонних не посвящал.

...Так и не сумел Татиев, при всей его пронырливости и занудстве, изобличить хотя бы одну женщину в любовной связи с покойным.

В начале 2000 года мне в руки попал секретный протокол оперативного совещания Управления внутренних дел города Баку, датированный 4 июня 1990 году. Вот тогда всё стало окончательно ясно. Вовсе не по собственной инициативе Ибрагим Татиев столь дотошно отрабатывал "женскую" версию убийства. Эту версию ему упорно подкидывали, можно сказать, навязывали. И из Министерства национальной безопасности, и из УВД.

Вот небольшая, но весьма показательная цитата из оперативного совещания:

"Повестка дня: Об итогах работы за III декаду 1990 г.

Совещание открыл и.о. начальника УВД БГИ Алиев Б.А.

...Идаят-заде Ч.А. - подполковник милиции, начальник Октябрьского РОВД: По поводу убийства мы давали ориентировку. Обстоятельства вы знаете. Убийство произошло в 21.20, убит в машине директор "Азернешр"а.

Алиев Б.А.: Самое главное - не установлен мотив убийства. Убитый Ханбабаев, судя по всему, неравнодушен к женскому полу, у него обнаружено множество эротических журналов. Тов. Гасанов Э.Г., пусть все РОВД займутся отработкой версии убийства из чувства мести за связь с женщиной (выделено нами - И.Н.).

Она может жить в любом районе города".

Итак, как видим, именно начальнику уголовного розыска УВД Эльдару Гасанову было дано категоричное указание направить все усилия оперативников по ложному, "женскому" следу. И он, без сомнения, сделал всё, чтобы оправдать доверие вышестоящих инстанций. В результате кампании очернительства, организованной руководством УВД, память о покойном директоре издательства была осквернена грязными слухами, которые с любопытством обсуждались обывателями, охочими до кухонных сплетен. А те, кто догадывался или даже знал о подлинных мотивах убийства, предпочитали молчать.

* * *

"Cherchéz la femme!" - "Ищите женщину!" - любят говорить легкомысленные французы. Ибрагим Татиев пытался следовать этой поговорке, но потерпел полное фиаско.

Через несколько месяцев бесплодных поисков Татиев перестал наконец вынюхивать "женский" след и обратился к проверке других версий. Тем более, что вскоре следствию стали известны некоторые весьма подозрительные факты, предшествовавшие убийству Ханбабаева.

Кому мешала собака по кличке Джека?

29 июня 1990 года Ибрагим Татиев провел весьма необычный допрос. Он допрашивал старшего брата Аждара Ханбабаева - Исмаила. По его собственной просьбе и в его собственной квартире. Преподаватель кафедры общей физики Бакинского государственного университета, талантливый ученый-математик, Исмаил-муаллим оказался незаурядным собеседником. Беседа с этим человеком увлекла Ибрагима, который просидел в доме Ханбабаевых почти до самого вечера.

Трагическая история ареста отца, долгая тяжелая болезнь матери, женитьба Аждара на юной Тамилле и новый удар - известие о страшном недуге любимой женщины... Картины семейной хроники Ханбабаевых как в длинном сериале проходили перед мысленным взором молодого следователя. Он был искренне тронут печальным рассказом и, пожалуй, впервые за этот месяц в глубине души шевельнулось чувство жалости к покойному директору издательства.

- Теперь вы, пожалуй, знаете все о его жизни, - завершил свой рассказ Исмаил-муаллим.

- Все узнать никогда невозможно, - попробовал возразить Татиев.

- Но хоть одно-то вы способны понять? - разволновался старик. - Аждар был органически неспособен на предательство. Особенно в дружбе.

- Я вам верю, - сказал Татиев.

- А если верите, то почему продолжаете изводить нелепыми подозрениями честную женщину? Почему ведете следствие так, будто преступником является не убийца, оборвавший жизнь моего брата, а сам Аждар!

- С чего вы это взяли? - удивился Ибрагим.

- А с того, что вы вот уже месяц роетесь в его бумагах, папках, записных книжках, забираете из дома альбомы с фотографиями, с пристрастием, тенденциозно опрашиваете его родных и близких, бросаете тень на его светлую память... И все это с целью найти оправдание нелепой версии.

- А какой версии придерживаетесь вы? Что могло стать причиной убийства вашего брата?

Исмаил-муаллим долго молчал.

- Есть у меня одна версия. Если позволите, я ее вам в письменном виде изложу.

- Это даже лучше, - обрадовался Татиев. - Я ее потом оформлю как протокол допроса свидетеля. Можно?

- Вам виднее, - махнул рукой Исмаил-киши. - Значит, завтра и увидимся.

* * *

Наутро, ознакомившись с показаниями старшего брата Ханбабаева, Ибрагим Татиев долго пребывал в недоумении, не зная, как ему отнестись к прочитанному. С одной стороны, уверенный тон Исмаила-киши вынуждал к серьезной проверке высказанной версии. С другой, мотив убийства выходил какой-то уж слишком примитивный. И, кстати, опять "из-за женщины". Исмаил Ханбабаев вспомнил об одной семейной истории, которая стала причиной разлада между его семьей и семьей родственницы по имени Рейхан. Рейхан была теткой его жены, Зарифы. Женщина работала в издательстве "Гянджлик" редактором и как-то раз в первых числах мая 1987 года позвонила своей племяннице, мол, так и так, я под сокращение попала, не могла бы ты замолвить за меня словечко перед Аждаром Ханбабаевым? Аждар-муаллим к тому времени занимая пост первого заместителя председателя Госкомиздата. По просьбе жены Исмаил-киши переговорил с братом. Тот ответил, что не может выполнить эту просьбу, потому что Рейхан уже перевалило за 60 лет и ей давно пора на пенсию. Тем более, что и работник она не ахти какой, и уважением в коллективе не пользуется.

Исмаип Ханбабаев пересказал жене свой разговор с братом, а потом добавил, что о личной жизни ее тетки в издательстве ходят всякие пересуды. То ли сам он это придумал, то ли ему Аждар-муаллим действительно что-то рассказал. Жена не стала скрывать от тетки услышанное от Исмаила, в чем потом долго раскаивалась. На следующий день Рейхан с мужем - Ибрагимом Манафовым - заявились к ним на дачу в Вишневку и принялись допытываться, что именно говорил о поведении Рейхан Аждар Ханбабаев. Потом Ибрагим потребовал отвезти его к Аждар-муаллиму, чтобы поговорить с ним "по-мужски". В своих показаниях Исмаил киши утверждал, что разъяренный муж его родственницы осыпал Аждара Ханбабаева проклятиями и угрозами.

В конце концов, жена Исмаила слёзно упросила Рейхан и ее мужа не раздувать историю и взяла всю вину на себя. Вскоре родственники помирились. По словам Исмаила-киши, Ибрагим и Рейхан продолжали бывать в их доме и даже принимали участие во всех семейных торжествах. В общем, Исмаил Ханбабаев никогда бы не подумал подозревать своего родственника в убийстве брата, если бы не одна странная деталь. В день похорон, когда тело Аждар-муаллима стали выносить из актового зала Азербайджанской энциклопедии, Исмаил-киши вдруг обратил внимание на выражение лица Ибрагима Манафова. Этот человек, по его словам, "улыбался". Точно так же "бессовестно, не скрывая своей радости", Ибрагим Манафов якобы улыбался и на кладбище, когда тело его брата предали земле.

На все эти факты Татиев не обратил бы особого внимания. Мало ли каких раздоров не бывает между родственниками! И потом, что это за улика - "улыбался". Во-первых, убитому горем Исмаилу это могло просто почудиться, а, во-вторых, если даже улыбался. Не станешь же за улыбку человека к ответственности привлекать.

Однако следующий абзац в показаниях Исмаила Ханбабаева показался Татиеву более интересным. Один из следователей ознакомил брата покойного директора с приметами убийцы, теми, что сообщил Абдуллаев Фуад: рост 170-175, возраст 55-60 лет, волосы с проседью, зачесанные назад... Так вот, судя по показаниям Исмаила-киши, эти приметы идеально совпадали с внешними данными Ибрагима Манафова.

И еще одну интересную новость сообщил следствию Исмаил. По его словам, сперва убийство планировалось совершить на даче Ханбабаева, в поселке Мардакяны. К такому выводу его привело исчезновение двух собак: сучки по кличке Джека и ее маленького щенка. Потом, видимо, преступники (Исмаил-киши был убежден, что Манафов действовал не один) передумали и решили "убрать" Ханбабаева в Баку. Причем именно в тот момент, когда он выходил из дома вдовы своего близкого друга. Чтобы само место совершения убийства спровоцировало поток грязных слухов и отвлекло внимание общественности от истинных мотивов преступления (в этом Исмаил Ханбабаев не ошибся).

Не слишком поверив в версию Исмаила-киши, Ибрагим Татиев все же решил проверить ее.

Директор магазина тканей Ибрагим Манафов и впрямь оказался разительно похож на того человека, которого ему описал Абдуллаев Фуад. Высокий, плотный, седовласый... В то же время его внешние данные расходились с тем описанием преступника, которое было получено следствием от второго свидетеля - Гасанаги Ахмедова.

Проведя ряд допросов подозреваемого, его жены, а также лиц, которые могли пролить свет на взаимоотношения Манафова с покойным директором издательства, Татиев понял, что след этот явно ложный. Судя по всему, Манафов действительно недолюбливал Ханбабаева. Может, из-за жены, может, еще из-за чего-то. Однако вел себя достаточно бесхитростно и даже не думал скрывать своей неприязни. После похорон Аждара Ханбабаева он ни разу не появился на поминках, не был ни на одном четверге. Это обстоятельство также усиливало подозрения Исмаила-киши. Татиев же, напротив, считал, что настоящий убийца (или заказчик), если он был вхож в круг Ханбабаева, вел бы себя совершенно по-другому. Он бы и на поминках появился, и рыдал бы громче всех, и вообще всячески бы выражал семье свое сочувствие. Чтобы отвести от себя подозрения. Кстати, когда убийство раскроется и родным Ханбабаева станет известно, кто это убийство заказал, они долго не смогут прийти в себя от потрясения. Они вспомнят, что этот человек действительно громче всех рыдал на поминках Аждар-муаллима и выглядел искренне убитым горем. А потом, до самых сороковин, был самым деятельным и щедрым помощником семьи во всем, что было связано с организацией поминального обряда.

Татиев мог бы легко доказать несостоятельность версии, выдвинутой Исмаилом-киши. Для этого надо было прежде всего провести опознание Ибрагима Манафова двумя свидетелями преступления. Однако, судя по материалам уголовного дела, он этого не сделал. Почему? С присущей ему педантичностью он опрашивал родственников Манафова и его жены, а также родных и близких Исмаила, проводил очные ставки старшего брата Ханбабаева с Ибрагимом Манафовым и т.д. и т.п. Хотя, повторяю, в первую очередь он должен был начать именно с опознания.

Думая над этим, я прихожу к выводу, что версия Исмаила-киши была в тот момент весьма удобной для следствия. Вернее, для тех, кто исподволь, но весьма зорко следил за тем, как продвигается расследование дела об убийстве директора издательства "Азернешр". По всей видимости, они поощряли Татиева, дотошно занявшегося проверкой новой бытовой версии. Да и у самого руководителя следственной группы не было резона "с ходу" ставить крест на версии Исмаила-киши: все же это была какая-никакая зацепка. Можно было продолжать работать, имитировать бурную деятельность. Имитировать расследование. Я думаю, Татиев очень скоро понял, что бытовым убийством здесь и не пахнет, что дело гораздо серьезнее и что в обозримом будущем ему к тайне убийства Аждара Ханбабаева ключ подобрать не удастся. Однако он был человеком честолюбивым и признаться в собственном бессилии для него было равносильно самоубийству. Вот он и ходил "по кругу", в десятый раз вызывая одних и тех же свидетелей, которым задавал все те же опостылевшие им вопросы.

15 ноября 1990 года Ибрагим Татиев напишет рапорт на имя начальства, попросив освободить его от ведения уголовного дела по факту убийства Ханбабаева А.Р. из-за загруженности другими делами. Дело перейдет к старшему следователю городской прокуратуры Гусейну Алиханову. В первый же день к Алиханову явится Исмаил-киши и вновь будет настаивать на проверке своей версии о причастности к убийству Ибрагима Манафова. В связи с этим, Гусейн Алиханов проведет ряд дополнительных допросов, а главное - долгожданное опознание Манафова очевидцами преступления. Ни Абдуллаев Фуад, ни Ахмедов Гасанага не узнают в этом больном пожилом мужчине того человека, который теплым майским вечером с пистолетом в руке бежал по улице Полухина к поджидавшей его автомашине с сообщниками.

Когда Гусейн Алиханов объявил Манафову о результатах опознания, с ним случился сердечный припадок. Мужика едва удалось привести в чувство.

А блестящий математик Исмаил Ханбабаев (который методом математического анализа вывел целую теорию о том, что из семимиллионного населения Азербайджана лишь один человек способен пойти на убийство его брата, и этот человек - Ибрагим Манафов) еще долго будет испытывать досаду на следствие, не сумевшее изобличить преступника. Когда же спустя несколько лет в расследовании будет поставлена точка и ему станут известны имена подлинных участников преступления, Исмаил-киши испытает чувство жгучей вины. За свою ошибку, за беспочвенные подозрения. Бурное раскаяние доведет его до серьезной болезни. Домашние рассказывают, что он продолжает казнить себя до сих пор, усугубляя и без того сложные проблемы со здоровьем.

Что ж, каждый человек имеет право на ошибку. Главное, найти в себе мужество вовремя признать ее.

Вернемся, однако, к истории исчезновения дворовых собак Аждара Ханбабаева. История эта действительно любопытная. О ней подробно поведал следствию дальний родственник убитого директора по имени Акпер Мамедов. Он же рассказал и о некоторых других страшных фактах, имевших место за несколько дней до убийства.

Акпер работал механиком в Мардакянском Доме творчества писателей и частенько помогал своему троюродному брату Аждару в садовых делах. То в доме что-нибудь починит, то с машиной повозится, то насос отремонтирует. В предпоследний раз перед убийством он был на даче Ханбабаева 12-13 мая. Дворовая собака по кличке Джека со щенком Шариком, как всегда, находились на участке. Года два назад Джека приблудилась к даче, и Аждар-муаллим по доброте душевной оставил ее жить во дворе. Еще через год у нее появился щенок, которого, долго не раздумывая, нарекли Шариком. И тоже оставили у себя. Не разлучать же щенка с матерью.

После возвращения Аждар-муаллима из Ирана Акпер вновь наведался на дачу Ханбабаевых. Было это 26 мая. В этот раз Акпер провел на даче три дня - до 28 числа. И отчетливо помнит, что ни 26, ни 27, ни 28-го Джеки и Шарика на даче не было. Еще ему запомнились странные звонки, которые раздавались на даче 28 мая. С утра и почти до самого вечера кто-то упорно звонил на дачу Ханбабаевых, но когда Акпер или теща Аждар-муаллима - Зулейха - брали трубку, на другом конце провода упорно молчали.

В конце концов, Зулейха-ханум даже телефон отключила. "Наверное, мальчишки балуются", - сказала она Акперу.

После убийства троюродного брата Акпер Мамедов вновь приедет на дачу, теперь уже в качестве понятого, чтобы присутствовать при обыске. И вновь обратит внимание на исчезновение дворовых собак.

...23 июня вечером Акпер по просьбе Афет Ханбабаевой привез ее с бабулей на такси в Мардакяны. Когда женщины улеглись спать, Акпер решил немного погулять по саду. Дойдя до края каменного забора, за которым начинался соседский участок, Акпер хотел было повернуть назад, но замедлил шаг. Дувший с моря легкий ветерок донес запах падали. Акпер посветил ручным фонарем и вдруг увидел труп собаки, валявшийся на куче сгоревшего мусора. Это была несчастная Джека. Превозмогая отвращение и зажав нос пальцами, Акпер склонился над полуразложившимся трупом и принялся с любопытством разглядывать его. Ему показалось, что собаку убили в другом месте, а потом приволокли на свалку. Потому что вокруг не было следов крови, хотя в голове пса отчетливо виднелось пулевое отверстие.

- И кому ты, бедолага, помешала? - покачал головой Акпер. - Уж не тем ли, кто за твоим хозяином охотился?..

Акпер пошарил лучом фонарика вдоль забора, уверенный, что и труп щенка валяется где-то поблизости. Однако больше ничего не обнаружил. Он решил закопать Джеку на соседнем участке, прямо за забором. Перетащил туда труп, выкопал ямку и похоронил собаку в песке. На этом месте образовался небольшой холмик.

На следующий день, приехав в Баку, он явился в Октябрьский РОВД и рассказал о странной находке. Татиев снарядил одного из следователей в Мардакяны засвидетельствовать показания Акпера Мамедова. Однако, когда мужчины подошли к участку, где была захоронена Джека, то вместо присыпанного песком холмика они обнаружили яму. Яма была пуста. Акпер со следователем обыскали весь участок, но трупа Джеки так и не нашли. Зато отыскали живого и невредимого щенка, Шарика. Только он был явно чем-то напуган. При виде мужчин жалобно заскулил и забился в дальний закуток, за гаражом.

- Наверное, при нем Джеку пристрелили. Может, и его убить хотели, да не попали, - хмуро сказал Акпер. - Вот он и перепугался насмерть.

- Мда... дела, - в недоумении развёл руками следователь.

* * *

История с таинственным убийством и не менее таинственным исчезновением трупа дворняжки Джеки была еще одним доводом в пользу версии, к которой склонялось большинство членов следственной группы. Убийство директора издательства было, несомненно, заранее спланировано, тщательно подготовлено и осуществлено группой профессионалов. Несколько дней, а то и недель они, по всей видимости, следили за покойным Ханбабаевым, изучая маршруты его ежедневных поездок и примериваясь, где бы им было сподручнее совершить теракт.

Наверняка, побывали они и на даче Аждар-муаллима. Обследовали участок, может, даже следили за домом ночью (это совпадает с показаниями Афат о том, что в последние дни перед убийством отца ее не оставляло странное ощущение: за всеми ее действиями постоянно наблюдает пара глаз). Решив, что за городом устранить Ханбабаева без свидетелей им будет легче, убийцы заранее обезопасили себя от нападения дворовой собаки. А когда узнали, что Акпер Мамедов обнаружил труп Джеки и сообщил об этом в милицию, решили на всякий случай улику уничтожить.

Да, но что же тогда получается? Получается, что убийцы или те, кто стоял за ними, имели возможность наблюдать за ходом следствия не только со стороны, но и изнутри? Выходит, что у них были свои осведомители в правоохранительных органах?

А если так, то не тянутся ли нити этого преступления гораздо выше, чем могли себе вначале представить Татиев и его коллеги?

Думаю, что через пару месяцев после начала следствия у них не оставалось сомнения в том, что убийцы Аждара Ханбабаева имеют очень высокопоставленных покровителей, которые сделают всё, чтобы спрятать концы в воду.

В ноябре 1990 года, когда Ибрагим Татиев попросил отстранить его от ведения уголовного дела по факту убийства директора издательства "Азернешр", он уже догадывался, а, может, даже знал наверняка, откуда был дан приказ на уничтожение. Наверное, потому и решил благоразумно отойти в тень. А Гусейну Алиханову, которому было передано уголовное дело, как-то раз посоветовал: "Не надрывайся и не суетись. Приостанови расследование. Всему свое время..."

Твоего отца убили из-за Алиева!

В числе версий, выдвинутых по уголовному делу № 44808, была версия об убийстве "с целью прекращения общественно-политической деятельности Ханбабаева А.Р.".

Обосновывая эту версию в своих докладных записках и ходатайствах по поводу продления срока следствия, Ибрагим Татиев пишет о том, что "Ханбабаев А.Р. имел широкие связи с представителями интеллигенции, деловых кругов Турецкой Республики, Исламской Республики Иран"; он отмечает его активное участие в освещении и распространении правдивой информации об агрессии Армении против Азербайджана, о подготовке и издании книги "Черный январь", альбома "Трагедия длиной 2 года". Татиев особо подчеркивает, что Ханбабаев, согласно оперативной информации, имел тесные связи с правлением Народного Фронта Азербайджана.

Как видим, информация довольно интересная и заслуживающая внимания. Однако, судя по материалам уголовного дела, никаких существенных оперативно-розыскных мероприятий для отработки этой версии Ибрагимом Татиевым предпринято не было. Если при разработке бытовой версии Татиев развил завидную активность, вызывал и опрашивал самых отдаленных родственников Эльмиры Алиевой, ее знакомых, соседей и пр., то, проверяя "общественно-политическую версию", следователь ограничился вызовом в прокуратуру одного лишь председателя Народного Фронта Азербайджана Абульфаза Алиева (Эльчибея). И вполне удовлетворился показаниями последнего, заявившего, что покойный никакого участия в деятельности Народного Фронта не принимал.

Не объясняется ли эта странная пассивность тем, что Ибрагим Татиев с самого начала, с первых дней ведения следствия, если и не знал наверняка, то догадывался об истинных причинах убийства Аждара Ханбабаева? Как опытный криминалист, он, несомненно, обратил внимание на одно обстоятельство, которое бросалось в глаза при проведении обысков в рабочем кабинете, а также на квартире и даче директора издательства.

Дело в том, что при осмотре служебного кабинета Ханбабаева было обнаружено немалое количество материалов, так или иначе связанных с бывшим членом Политбюро ЦК КПСС, бывшим руководителем Азербайджана Гейдаром Алиевым. Это не могло не насторожить Татиева. Ни для кого не было секретом, что Везиров, а затем и Муталибов, сменивший Везирова на посту первого секретаря ЦК Компартии Азербайджана, Алиева на дух не переносили. Хотя оба в свое время были его выдвиженцами, работали с Алиевым в одной команде и именно ему были обязаны своей карьерой. После стремительного взлета рейтинга Гейдара Алиева в связи с известным выступлением в постпредстве Азербайджана в Москве, где он в резкой и нелицеприятной форме осудил ввод войск в Баку в январе 1990 года, после того как личностью опального члена Политбюро всерьез заинтересовались на Западе, власти Азербайджана стали опасаться Алиева еще больше. В 1989-1990 годах на все, что было связано с Алиевым, "верхи" наложили негласное табу. Упоминать о Гейдаре Алиеве и о его семье представителям средств массовой информации разрешалось лишь в негативном плане.

Вообще, следует отметить, что в конце 80-х годов, с подачи влиятельного армянского лобби в Москве, имевшего своих людей во всех структурах высшей партийной и государственной власти СССР (взять хотя бы помощника Генерального секретаря ЦК КПСС Г.Шахназарова, который внес активную лепту в разжигание нагорно-карабахского конфликта!), началась шовинистическая по своей сути кампания дискредитации некоторых бывших лидеров национальных республик. Причем очернению, как правило, подвергались первые лица в мусульманских республиках.: Рашидов, Кунаев, Алиев.

В 1991 году, уже переехав в Азербайджан и проживая в Нахчыване, Гейдар Алиев выразил отношение к этой кампании в беседе с корреспондентом "Литературной газеты":

"...Говоря о "застое", о развале государства, в негативном плане отчего-то упоминаются три фамилии: Кунаев, Рашидов, Алиев. Но ведь Алиев находился в Баку, Кунаев в Алма-Ате, а Рашидов в Узбекистане. И что - эти республики управляли всей огромной страной? Страной-то нашей управляли и руководили люди известные, многие и сейчас на высоких должностях. Однако ни один из них не упоминается, а везде склоняются только эти три фамилии. Не кажется ли вам, что здесь речь идет о чем-то более серьезном, нездоровом - о шовинистических настроениях?! Разве Россия находилась в лучшем положении? Ведь нынешние руководители откровенно говорят о том, что Россия больна во всех отношениях. А кто развалил Россию, кто ее довел до такого состояния? Работая в Москве, я бывал во многих областях и краях Российской Федерации. Проехал по железной дороге от Москвы до Дальнего Востока, когда занимался вопросами строительства БАМа. Я своими глазами видел, в каком трагическом состоянии находится российская глубинка, российские города и села. Почему об этом никто не говорит?"¹¹

Идеологические установки Центра, прежде всего Михаила Горбачева, по дискредитации Гейдара Алиева совпадали с желаниями Муталибова, который критикой в адрес бывшего партийного лидера пытался прикрыть собственные ошибки и беспомощность в вопросах управления государством.

Одна из первых статей "антиалиевской" серии появилась в самом, пожалуй, популярном в те годы периодическом издании Советского Союза - в "Литературной газете". Вслед за ней к кампании по очернению бывшего руководителя Азербайджана присоединились и другие московские издания - газеты "Правда", "Московские новости", "Сельская жизнь", журнал "Смена" и т.д. Не отставала от центральной и местная, республиканская пресса, послушно обрушивая на Гейдара Алиева и членов его семьи потоки беспардонной лжи и клеветы.

Тем более странным и неожиданным показалось следователям то, что они обнаружили в бумагах Аждара Ханбабаева. Дело даже не в том, что это были материалы, так или иначе связанные с личностью Гейдара Алиева. Дело в том, что статьи и интервью носили позитивный или, по крайней мере, объективный характер. Как например, статья корреспондента "Вашингтон пост", опубликованная в феврале 1990 года, или текст интервью Гейдара Алиева, данного им российскому журналисту Евгению Колесникову.

Подобные же материалы были обнаружены на даче покойного и в его личном автомобиле. Это не могло не навести Татиева на определенные размышления. 4 июня 1990 года, то есть спустя 5 дней после убийства, из показаний Шафиги Тагизаде - начальника канцелярии издательства "Азернешр"- Ибрагим Татиев узнает, что в числе посетителей Аждара Ханбабаева в последний день его жизни был родной брат Гейдара Алиева - академик Джалал Алиев. По словам Шафиги-ханум, академик пришел в издательство примерно в 10 часов утра и пробыл час или полтора в кабинете директора. Странно, правда, почему Татиев не попытался вызвать на допрос в качестве свидетеля Джалала Алиева? Ведь он с особой дотошностью допрашивал всех, кто в день убийства общался с Ханбабаевым. А такого важного свидетеля упустил. Почему?

Не потому ли, что чувствовал: этот свидетель молчать не станет. И после разговора с ним заниматься отработкой каких-либо бытовых версий будет просто смешно.

14 июня 1990 года Татиев посылает записку на имя заместителя начальника б отдела МВД Азербайджанской ССР, подполковника милиции Э.Алиева, и обращается к нему с просьбой организовать оперативную работу по общественным связям Ханбабаева. Он просит, в частности, выяснить, "примыкал или входил ли Ханбабаев в какие-либо неформальные политические организации или движения (имеется следственная информация о недовольстве Ханбабаева А.Р. высшими органами власти и управления республики); имел ли Ханбабаев близкие связи с представителями интеллигенции республики, проявляющими общественно-политическую активность, пытающимися создать оппозиционные политические структуры, если да, то каков был характер этих связей"¹².

И далее Татиев замечает: "Прошу принять во внимание, что у Ханбабаева А.Р. обнаружены фотографии лидеров НФА, кроме того, он принимал самое активное участие в подготовке и издании книги "Черный январь", фотоальбома "Трагедия длиной в 2 года"¹³.

Обратите внимание: говоря о фотографиях и книгах, Татиев не упоминает о том, что им обнаружены также факты явной связи Ханбабаева с Гейдаром Алиевым. Он напрочь "забывает" упомянуть о найденных в кабинете покойного статьях и материалах об Алиеве. Случайность? Вряд ли...

Татиев старается, чтобы имя Алиева как можно реже мелькало в материалах уголовного дела, однако исподволь, явно по собственной инициативе, "копает" в этом направлении.

Так, расспрашивая работников издательства "Азернешр", Ибрагим Татиев весьма интересуется московскими поездками Ханбабаева. Сколько раз за последний год покойный ездил в Москву? Когда и с какой целью? Каков был там круг его общения? Вспомним, что, помимо Москвы, Аждар-муаллим незадолго до гибели побывал в Анкаре, Стамбуле и Тегеране. Но эти маршруты Татиева, по всей видимости, не интересуют. Он посылает запрос в издательство с просьбой прислать ему номера телефонов, по которым в последнее время разговаривал директор. В начале июня он получает эту расшифровку. Она лежит в уголовном деле № 44808. Синими чернилами кто-то подчеркнул один и тот же номер иногороднего телефона, по которому в тот роковой день дважды звонил Аждар Ханбабаев. Это был телефон за номером: 2998636.

17 июля 1990 года Татиев направляет запрос на имя прокурора Москвы с просьбой сообщить, кому принадлежат номера телефонов, по которым периодически звонил Ханбабаев. В их числе - номер 299-86-36. Ответ не замедлил себя ждать: телефон за номером 2998636 установлен по адресу: ул.Алексея Толстого дом 15 кв.16 и принадлежит он Алиеву Гейдару Алирза оглы.

Из Москвы поступили также сведения относительно еще трех номеров, с абонентами которых перезванивался Ханбабаев. Два принадлежали государственным учреждениям и не представляли для следствия особого интереса. Один был установлен на квартире некоей Новичковой А.С.

И вот что интересно: Татиев направляет запрос прокурору Черемушкинского района города Москвы с просьбой поручить оперативникам произвести допрос Новичковой и расспросить ее о характере взаимоотношений с Ханбабаевым, о том, с кем и когда он говорил по ее телефону, о его московских знакомых и пр. Однако подобный же запрос он не делает в отношении Гейдара Алиева. Хотя прекрасно понимает, что в этом случае "улов", то бишь информация, мог бы быть значительно большим.

Хотя, почему странно? Все как раз очень логично. Ему не нужны показания бывшего руководителя Азербайджана. Он ведь опытный следователь и понимает: из уст Алиева он услышит нечто такое, что максимально приблизит его к разгадке тайны убийства Аждара Ханбабаева. И эта разгадка будет началом его конца как следователя: услышав имена возможных заказчиков убийства, ему придется приостановить, следствие. Ибо заказчики в то время находились на самых высоких государственных постах.

30 июня 1990 года Ибрагим Татиев приехал в Мардакяны, на дачу Ханбабаевых, чтобы допросить старшую дочь покойного - Афат. Разговор, который в тот день состоялся между ними, представляет особый интерес. Судя по всему, Татиев понимал, что именно этот свидетель способен пролить свет на волновавший его вопрос: что связывало покойного с Гейдаром Алиевым, каков был истинный характер их взаимоотношений. Татиев уже успел составить мнение об Афат по предыдущей, довольно мимолетной встрече, когда руководил обыском в их доме. Нескольких скупых жестов и сдержанных реплик девушки было достаточно, чтобы следователь почувствовал: эта - лгать и изворачиваться не станет. В те дни большинство родственников Ханбабаева вели себя по принципу: "один пишем - два в уме". Все они явно чего-то недоговаривали. Поэтому у Ибрагима оставался один шанс: попытаться разговорить Афат Ханбабаеву.

...Прошел месяц после гибели отца, но Афат все еще пребывала в шоке. Что бы она в эти дни не делала: принимала ли людей, пришедших выразить семье соболезнование, готовила ли обед для поминальной трапезы, перед глазами стояла одна и та же картина: распахнутые окна реанимационного отделения, беспомощно-одинокое тело отца, распластанное на столе, и кровавое пятно, которое растеклось по халату пожилого врача. Она зажимала себе рот обеими руками, чтобы не завыть в голос, и давилась безмолвными рыданиями. Аждар Ханбабаев был для дочерей не просто заботливым и любящим отцом. Он был для них всем - и отцом, и матерью, и старшим братом. Главным авторитетом и главным советчиком, подружкой и поверенным их тайн. Мужья Афат и Наргиз всегда ревновали дочерей к отцу. Потому что и после замужества, после создания собственной семьи, Аждар Ханбабаев оставался их главной любовью.

И вот теперь его не стало, он ушел в темноту, ушел внезапно, трагически. И его дочери умирали по десять раз на день от разрывавшей сердце боли... Они вспоминали его жесты, его милые шутки, поддразнивания. Как он за ними ухаживал, как заваривал утром чай, как с шумом размешивал в стакане сахар. Эти воспоминания еще больше растравляли их горе...

У младшей - Наргиз - участились сердечные приступы. Один из приступов впоследствии оказался роковым. Совсем еще молодая женщина в возрасте 26 лет, мать двоих малюток, скончалась от инфаркта в июне 1992 года. Спустя два года пуля, поразившая отца, настигла и дочь...

Первые дни после гибели отца Афат помнит смутно. Пожалуй, более всего запомнилась волокита, которую городские власти устроили с выделением места на кладбище. Несмотря на все хлопоты мужа Сафии-ханум - Васифа Керимова, работавшего в то время заведующим отделом в Верховном Совете, несмотря на просьбы общественности, для погребения погибшего директора семье так и не выделили места во второй Аллее почетного захоронения. Хотя и соответствующие правительственные награды у Ханбабаева имелись, и заслуги его перед республикой были неоспоримы. Но из ЦК категорически ответили - "нет!". Пришлось хоронить Аждар-муаллима за оградой кладбища, прямо у дороги. По воспоминаниям писателя Идаята Оруджева, "организация похоронной церемонии была недостойна личности такого масштаба, как Аждар-муаллим. Создавалось впечатление, что официальные круги хотят побыстрее завершить ее. Под предлогом чрезвычайного положения на траурном митинге запретили пользоваться микрофоном"¹⁴. Да если бы только это! Официальные газеты отказались напечатать небольшой некролог, составленный товарищами по работе. Опять ссылаясь на указание "сверху". Так и проводили его в последний путь: при гробовом молчании официальной власти и огромном стечении людей, которые разделяли горе семьи Ханбабаевых как свое собственное.

...В этот день Афат с бабулей впервые за последние недели выбрались за город. Решили навести на даче порядок, да и отдохнуть немного от людской толчеи в доме, вконец изнурившей обеих женщин.

Афат прибиралась в одной из комнат, когда ее позвала бабуля.

- Афат, выйди на веранду, к тебе пришли!

"Кого это принесла нелегкая?" - с досадой подумала Афат. Меньше всего на свете ей хотелось сейчас с кем-нибудь разговаривать. Вытирая руки о фартук, она нехотя направилась на веранду. Худощавый, лысоватый мужчина в очках, стоявший у перил, сделал навстречу женщине несколько шагов.

- Здравствуйте, - растерянно произнесла Афат.

- Не узнаете? - усмехнулся гость. - А ведь мы с вами недавно встречались. Помните, у вас дома?

- Да, да... Вы следователь? - вспомнила наконец Афат.

- Ибрагим Татиев собственной персоной. Руковожу следственной бригадой, которая занимается делом об убийстве вашего отца.

На веранде воцарилась неловкая пауза. Татиев, по всей видимости, ожидал приглашения сесть. Да и вообще, рассчитывал на более радушный прием. Афат же не хотелось начинать разговор первой. У нее еще не остыла неприязнь к следователю, который через несколько дней после убийства отца заявился к ним в дом с понятыми. В квартире народу полно, а он обыск устроил. Все перевернули, переворошили, во все дырки заглянули. Перед людьми было стыдно! А главное, обидно за отца, как будто он-то и являлся у них главным подозреваемым.

Обстановку разрядило появление бабули, державшей в руках поднос с чаем.

- Да вы садитесь к столу, - радушно пригласила она следователя. - Чайку попейте.

Ибрагим с готовностью уселся в одно из кресел и сразу же принялся рыться в папке, которую привез с собой. Выудив из кучи бумаг какой-то серый лист, он положил его перед собой и взглянул на Афат.

- Я хотел бы уточнить несколько важных моментов, о которых вы не упомянули на первых допросах... Садитесь же! - Татиев показал женщине на соседнее кресло. Вел он себя довольно бесцеремонно - будто находился у себя в кабинете, а не "на чужой территории".

- Вам обязательно надо было приезжать в Мардакяны, чтобы задать свои вопросы? Могли бы вызвать меня в прокуратуру, я от следствия не прячусь, - с вызовом сказала Афат, разозленная неучтивостью следователя.

Ибрагим Татиев с удовольствием отхлебнул чай из "армуды" и еще удобнее расположился в кресле, вытянув вперед свои длинные худые ноги.

- Мне хотелось поговорить с вами в неформальной обстановке. Да и на дачу было любопытно взглянуть. У вас здесь красиво!.. Эти деревья ваш отец сам посадил? - он махнул рукой в сторону сада.

Афат кивнула.

- Я вас слушаю! - нетерпеливо сказала она, давая понять, что разговаривать со следователем на посторонние темы в ее планы не входит.

Ибрагим допил чай и вновь придвинул к себе портфель с бумагами. Несколько секунд молчал, что-то обдумывая.

- Итак, версию убийства из-за женщины вы категорически отрицаете? - спросил Татиев.

- Категорически, - вспыхнула Афат.

- Так уж и категорически? - с иронией переспросил Ибрагим. - Между нами говоря, мужчина он был видный, еще не старый. Что, он не мог встречаться с женщиной? С той же Эльмирой или ее дочерью Ираной?

- Я уже говорила и повторяю, что Эльмира-ханум Алиева - жена его ближайшего друга. Человека, который для отца был роднее брата. И Ирану папа любил так же, как своих дочерей!

- Ну хорошо, допустим, А другие женщины? У него кто-нибудь был?

- Вряд ли. Но, если бы даже и был, нам он об этом не докладывал. Зная характер отца, его привычки, его образ жизни, я могу с полной уверенностью сказать: ни связь с женщиной, ни отношения с родными и близкими, ни денежные дела не могли стать причиной его убийства! Отец долгие годы проработал на руководящих должностях, но никогда не стремился к высоким заработкам. В коллективе отношения у него со всеми были ровные, уважительные. Вы же разговаривали с его сотрудниками?

- Разговаривал, - хмыкнул Татиев. - Кстати, женщины издательства его просто обожали. Вам это ни о чем не говорит?

- Говорит.

- О чем же? - заинтересованно спросил следователь.

- О том, что отец был человеком высокой культуры и к женщинам относился так, как они этого заслуживают...

У Афат перехватило дыхание. Она замолчала, пытаясь справиться с набежавшими на глаза слезами.

Татиев нахмурился, забарабанил пальцами по столу. Потом взял серый лист бумаги, извлеченный из папки, и с пренебрежением швырнул перед Афат.

- Вы правы, - резко сказал он, - его убили не из-за женщины. Запомни, детка, твоего отца убили из-за Алиева!

Афат со страхом и недоумением разглядывала листок с какими-то непонятными цифрами. Слезы туманили глаза и мешали разглядеть надпись в верхней стороне листа.

- Что это? - подавленно спросила она Татиева.

- Это телефонные разговоры Ханбабаева. Вот по этому номеру, - Ибрагим ткнул пальцем в верхнюю часть листа, - по этому номеру отец разговаривал в последний день своей жизни. Это телефон Гейдара Алиева!. Так что нечего плакать. Твой отец сам во всем виноват!..

- А почему это вы мне "тыкаете"? - оскорбилась Афат. - Мы с вами на "ты", кажется, не переходили.

- Извините, - буркнул следователь. - Просто меня раздражает, что вы все делаете из покойника ангела. "Он не такой, он не эдакий!" А он именно такой!

- Что вы имеете в виду? - сухо спросила Афат.

- А то, что нечего ему было нос не в свое дело совать. Он, видите ли, с Алиевым поддерживал тесную дружескую связь!

- Ну и что?

- Как это что? - искренне изумился Татиев. - Вы же знаете, какое к этому человеку сегодня отношение. И здесь, и в Москве. Да поймите же вы, наивные люди: Алиев - это вчерашний день, прошлое! Которое, к счастью, никогда не вернется. Никому еще не удавалось дважды войти в одну реку. И ему не удастся. Как бы этого не хотели такие чудаки, как твой отец. Вот теперь и думай: виноват Ханбабаев в собственной гибели или нет?

Афат молчала.

- То-то и оно. Он лучше бы о вас подумал, а не об этом... пенсионере! - Татиев явно хотел произнести слово позабористее, но сдержался, заметив неприязненный взгляд собеседницы. Он выхватил из рук Афат листок с номерами телефонов и вновь аккуратно положил его в папку с документами.

- А теперь вы мне подробно изложите все, что вам известно о связях Аждара Ханбабаева с Гейдаром Алиевым и членами его семьи. Можно письменно.

- Хорошо, я напишу все, что знаю, - Афат с облегчением поднялась из-за стола. Разговор со следователем оставил тяжелый осадок в душе, и ей больше всего на свете хотелось, уединиться. - Только это будет довольно долго, может, вы...

- Ничего, ничего, мне спешить некуда. Я пока по саду погуляю. Подышу свежим воздухом. С нашей работой это нечасто удается... Вот бумага и ручка, пишите!

...В уголовном деле № 44808 сохранились листки, исписанные в тот день убористым, почти каллиграфическим почерком дочери Аждара Ханбабаева. В который раз перечитывая их, я не перестаю думать: Афат оказалась достойна памяти своего отца. Пожалуй, она одна из тех, кого Татиев расспрашивал о связях директора издательства с Гейдаром Алиевым, не стала юлить и изворачиваться, не стала лгать, что ей ничего неизвестно об их взаимоотношениях. Она просто и искренне написала: да, эти люди знали друг друга, общались не только по телефону, но и лично, в Москве, куда Аждар-муаллим часто ездил в командировки. Об одной из таких встреч, которая произошла в январе 1990 года, Ханбабаев поведал родственникам во время какого-то семейного праздника. Вот что пишет об этом Афат:

"Отец рассказал, что дважды встречался в Москве с бывшим первым секретарем ЦК Компартии Азербайджана Гейдаром Алиевым. Каждый раз их беседы продолжались около часа. Во время разговора отец спросил: неужели Алиев не предполагал, что к нему в республике будет такое отношение? Нет, ответил Алиев, не предполагал, потому что за свою жизнь он сделал для Азербайджана и народа много доброго. Отец спросил у него, что он думает по поводу возвращения на родину? Алиев ответил: пока у власти находятся эти люди, - он имел в виду тех, кто управлял республикой в январе 1990 года, - его возвращение в Баку невозможно... Рассказывая обо всем этом, отец говорил о Гейдаре Алиеве с таким уважением, я бы даже сказала, с такой любовью, что это обстоятельство меня очень удивило..."¹⁵

Упомянула Афат и о визите к ним на дачу брата Гейдара Алиева - Агиля. Это произошло за три дня до убийства - 27 мая. Его привез на своей машине племянник Ханбабаева - Ризван Вагабов. Афат вспоминает, что принесла на веранду чай и заметила, как отец внимательно разглядывает какую-то газету. По-всей видимости, ее привезли с собой гости. Она подошла и взглянула через плечо отца. Это была газета "Варлыг", орган Нахчыванского отделения Народного Фронта Азербайджана. Афат бросились в глаза фотография Гейдара Алиева и заголовок: "Я - сын азербайджанского народа". Потом отец поднялся и уехал куда-то вместе с гостями.

После гибели отца Афат вспомнила о странном визите и спросила родственника, куда они ездили с Агилем Алиевым и о чем была их беседа?

Ризван ответил, что не в курсе. Они, дескать, поехали на берег моря, затем Аждар Ханбабаев высадил его, Ризвана, из машины, а сам продолжил беседу с Агилем тет-а-тет.

Странно: получив столь интересную и ценную для следствия информацию, Татиев не поторопился проверить ее. Он занялся опросом второстепенных свидетелей. Агиль Алиев и Ризван Вагабов появились в кабинете следователя лишь три месяца спустя - в октябре! Правда, визиты эти Татиева разочаровали. Впрочем, может быть, и обрадовали. Потому что ни тот, ни другой не добавили к рассказу Афат ничего существенного. Агиль-муаллим заявил, что ездил к Ханбабаеву с просьбой подыскать ему в Мардакянах подходящий дачный участок, что никакой газеты в тот день он к Ханбабаеву не привозил и "не помнит, что бы они говорили о Гейдаре Алиеве или о его планах возвращения в Баку".

Ризван Вагабов был еще более лаконичен. Ничего, мол, не знаю, ничего не ведаю. Своего знакомого Агиля Алиева привез для того, чтобы тот осмотрел окрестные дачи. На прямой вопрос Ибрагима Татиева, "что вы можете сообщить о взаимоотношениях Аждара Ханбабаева с Гейдаром Алирза оглы Алиевым?", Ризван Вагабов ответил предельно ясно:

- При мне Аждар Ханбабаев никогда не заводил никаких разговоров о Гейдаре Алиеве.¹⁶

Много позже, в 1995-1996 годах, Ризван Вагабов будет давать совершенно другие показания, а в воспоминаниях о дяде не преминет отметить собственную роль незаменимого помощника во всем, что касалось контактов Ханбабаева с Гейдаром Алиевым. В книге "Заказное убийство" он описывает поистине детективные подробности полулегальных контактов Ханбабаева с Москвой:

"Он старался пользоваться таксофонами. Я всегда при этом находился рядом с дядей. Подходил к тем, кто казался мне подозрительным и мог помешать разговору: спрашивал у них сигареты, хотя сам не курил, просил сказать, который час. Дядя, помню, удивлялся: "И откуда ты этим трюкам научился?"¹⁷.

Есть в воспоминаниях и отрывок, посвященный приезду на дачу Ханбабаевых брата Гейдара Алиева - Агиля. Только на сей раз он звучит совсем по-другому. Оказывается, приезжал Агиль-муаллим на дачу с одной-единственной целью: обсудить с Аждаром Ханбабаевым предстоящий приезд Гейдара Алиева в Баку. Прощаясь с Агилем Алиевым, Ханбабаев "сообщил ему, что сегодня опять виделся с поэтом Бахтияром Вагабзаде. И еще раз попросил Бахтияр-муаллима выяснить отношение руководства республики к возвращению Гейдара Алиева на родину. Бахтияр-муаллим обещал это сделать"¹⁸.

Ничего подобного в показаниях, которые Ризван Вагабов давал на ранних этапах следствия, нет. Почему? Что побуждало его скрывать от следователей правду? Страх за себя? Нежелание подставлять близких Гейдару Алиеву людей? Недоверие к следователям, ведущим дело? Наверное, и то, и другое, и третье. Убийство Аждара Ханбабаева многих повергло в шок. И поселило в душах страх. Догадываясь о причинах убийства дяди, молчал его племянник Ризван. Зная о том, что к брату не раз подсылали эмиссаров из ЦК, передавая просьбу "первого" прекратить контакты с Гейдаром Алиевым, молчал Исмаил Ханбабаев. Молчали друзья Ханбабаева, хотя прекрасно понимали, куда ведут нити преступления. По-человечески их всех можно понять, если бы не одно "но": родные и близкие убитого возмущались тем, как ведется следствие. Они обвиняли Татиева и его группу в медлительности, в необъективности. Они осуждали следователя, который во что бы то ни стало стремится подвести это убийство под рядовую "бытовуху". И при этом никто не задавался простым вопросом: а только ли один Татиев виноват в этом? Не помогают ли они ему своим молчанием? Не оказывают ли услугу тем, кто стремится исказить истину? Отказываясь сообщить следствию о контактах Ханбабаева с Гейдаром Алиевым, они фактически сами ставили под сомнение политическую версию убийства. Зато сплетня об убийстве "из-за женщины" обретала право на дальнейшее существование. Нам бы меньше всего хотелось выступать в роли судей или тем более обвинителей. Наша единственная задача - восстановить правдивую картину того, что предшествовало убийству Ханбабаева и что произошло после. Мы опираемся на факты и только факты. Они запечатлены в сухих строках протоколов, они скреплены подписью тех, кто давал эти показания и кто сам писал их. Кто же виноват, что через несколько лет некоторым участникам этой трагедии захочется предстать перед историей (и перед Гейдаром Алиевым) в ином свете? Изобразить себя эдакими подпольщиками, которые, рискуя жизнью наравне с Ханбабаевым, готовили план возвращения Алиева на родину? Кто же виноват, что им захочется запечатлеть себя в мученическом ореоле погибшего? И при этом вовсе не захочется вспоминать о том, как они поступали и что говорили на самом деле.

Придется это сделать за них. Мы должны это сделать. Хотя бы из уважения к памяти Аждар-муаллима.

Однако вернемся к нашему следователю. Въедливому и дотошному Ибрагиму Татиеву. Что он поделывает поздней осенью 1990-го года, сидя в своем кабинете? О чем думает, глядя из окна на пасмурное, нахмурившееся в предвестии дождя бакинское небо?

Наверное, переваривает то, что услышал от двух друзей покойного директора. От бывшего руководителя Госкомиздата, давнего коллеги Ханбабаева - Назима Ибрагимова. И от народного поэта Бахтияра Вагабзаде.

Впервые о них упомянула в своих показаниях Афат Ханбабаева. До того в орбиту следствия они не попадали. Однако после рассказа Афат о том, как эти двое за несколько дней до убийства отца встречались с ним в Нагорном парке, Татиев решил побеседовать с Ибрагимовым и Вагабзаде. Он понял, что это была не совсем обычная встреча. И что уединенное место для свидания также было выбрано не случайно. Они ведь могли встретиться у Ханбабаева дома или в его служебном кабинете. Однако предпочли разговаривать "на природе", да еще в довольно позднее время.

Татиев не стал вызывать их на допрос в прокуратуру. Решил пойти к ним сам. По словам Назима Ибрагимова, следователь отыскал его в президентском аппарате, где Ибрагимову, как председателю Комиссии по организации юбилея Низами, был отведен специальный кабинет.

Назим Ибрагимов утверждает, что рассказал Татиеву всю правду. И что то же самое на следующий день следователю повторил народный поэт. Но если это так, и они в самом деле верно передали суть состоявшейся в Нагорном парке беседы, то Татиев, как опытный следователь, должен был понимать: к нему в руки попал сенсационный материл. Который проливает свет на истинные мотивы убийства.

Однако ни протокола о беседе Татиева с Назимом Ибрагимовым, ни записи его разговора с Бахтияром Вагабзаде в уголовном деле нет. Почему?

Тут может быть два объяснения. Или эти люди ему ничего не рассказали, попросту отказавшись от дачи показания. Или то, что они ему рассказали, было не на руку следствию. Вернее, тем, кто стоял за спиной Татиева и негласно этим следствием руководил.

Как бы там ни было, все, что сообщили Ибрагиму Татиеву друзья погибшего Ханбабаева, осталось тайной. Первые протоколы с показаниями Назима Ибрагимова и Бахтияра Вагабзаде появятся в деле много позже, в 1992 году. Но об этом - в следующих главах книги.

А пока мне хотелось бы вернуться к нашему следователю - к Ибрагиму Татиеву. Он сидит в своем маленьком служебном кабинете и уныло (в который раз!) перелистывает два пухлых тома уголовного дела №44808, понимая, что вся его работа яйца выеденного не стоит, что копать надо было совсем в другом направлении. Но это другое направление в конце концов приведет его к глухой и мрачной стене, которую он ни перешагнуть, ни перепрыгнуть не в состоянии. Прямо как в сказке: "Направо пойдешь - коня потеряешь, налево пойдешь - сам погибнешь..."

Просидев за бумагами до темноты, Татиев наконец принял решение. Он извлек из ящика стола лист белой бумаги, аккуратно отвинтил головку автоматической ручки и стал выводить своим четким почерком, приводившим в восхищение коллег Татиева по работе:

"Первому заместителю прокурора гор. Баку

старшему советнику юстиции

Г.М.Гусейнову

Рапорт

В моем производстве имеется пять уголовных дел об убийстве и покушениях на убийство. В связи с большой нагрузкой прошу передать уголовное дело по факту убийства Ханбабаева А.Р. другому следователю из группы по расследованию убийств, совершенных в условиях неочевидности

Старший следователь горпрокуратуры

И.О.Татиев.

15 ноября 1990 года".

Так в расследовании уголовного дела № 44808 завершилась эпоха Ибрагима Татиева.

Дело об убийстве Аждара Ханбабаева взял в производство старший следователь прокуратуры города Баку Гусейн Алиханов. Однако через три месяца, 30 января 1991 года, он, подобно своему предшественнику, решает приостановить расследование "до лучших времен". Именно так ему советуют коллеги - Ибрагим Татиев и Ровшан Алиев, которые к тому времени занялись делом об убийстве академика Тельмана Курбанова. Следы этого убийства привели их прямиком в КГБ, к заместителю начальника 5 отдела Садыху Алиеву. Этот человек, надеялись они, поможет им получить подтверждение того, куда и к кому ведут следы убийства директора издательства "Азернешр".

"Ханбабаева убили, чтобы запугать меня

и преградить мне путь в Азербайджан"

Из протокола допроса Гейдара Алиева.

Пока уголовное дело № 44808 дожидалось своего часа в архиве, в Азербайджане произошла очередная смена власти. Вялый, безынициативный стиль руководства Аяза Муталибова, который, подобно Везирову, не делал ни единого шага без оглядки на Москву, привел к скорому и закономерному краху его политической карьеры. Детонатором, ускорившим падение муталибовского режима, вновь был карабахский конфликт. Взращенная и окрепшая на волне народного недовольства оппозиция умело воспользовалась трагическими событиями в городе Ходжалы, потребовав отставки президента Азербайджана. Покинув свой пост 6 марта 1992 года, Муталибов через два месяца предпринял еще одну попытку вернуться к власти. Его второе "явление народу" в мае 1992 года едва не поставило республику на грань гражданской войны и привело к оккупации армянскими вооруженными формированиями Лачинского и Шушинского районов.

Аяза Муталибова постигла судьба его незадачливого предшественника - Везирова. Он тайком покинул президентский дворец, бежал в расположение дислоцированной в окрестностях Баку российской воинской части и был ночью, на военном самолете, переправлен в Москву. В июне 1992 года на политический Олимп взошел председатель Народного Фронта Азербайджана Абульфаз Эльчибей (Алиев) со своей молодой и амбициозной командой.

Один из членов этой команды - прокурор города Баку Чингиз Ганиев - принял решение возобновить следствие по делу об убийстве Аждара Ханбабаева. Непосредственным поводом для этого явилась статья юриста Адиля Исмайлова, опубликованная 1 августа 1992 года в газете "Мухалифат" под заголовком "Кто должен бояться суда?". В этой статье автор вспоминает о ряде громких, но нераскрытых убийств, в числе которых Исмайлов называет и убийство директора издательства "Азернешр". Здесь впервые появляется намек на зловещую роль КГБ, которую это ведомство, вполне возможно, сыграло в судьбе покойного Ханбабаева, да и не только его. После ареста высокопоставленного "комитетчика" Садыха Алиева в парламент Азербайджана, а точнее, на имя заместителя председателя Верховного Совега Тамерлана Караева из прокуратуры была направлена справка о ходе расследования убийства академика Тельмана Курбанова. "В этой справке, - отмечает Адиль Исмайлов, - указывалось, что следствие располагает достоверными фактами деструктивной деятельности КГБ на территории республики; это, в частности, организация заказных убийств и покушений на убийство, попытка противопоставить друг другу отдельные группы населения с целью дестабилизации обстановки в республике, активное участие в событиях января 1990 года и т.п.".

Через два месяца тот же Адиль Исмайлов опубликовал еще одну статью, в которой прямо указал, куда именно ведут следы убийства Аждара Ханбабаева. В числе вопросов, которые задавал в статье Адиль Исмайлов, обращаясь к Вагифу Гусейнову (к тому времени тот уже был освобожден от должности председателя КГБ, однако находился на свободе), был и следующий: "Из заслуживающих доверия источников мне стало известно, что незадолго до гибели Аждара Ханбабаева он был взят "под прицел" со стороны КГБ. За Ханбабаевым велось наружное наблюдение, а все его телефонные переговоры прослушивались. После гибели Ханбабаева сотрудники КГБ ночью вошли в его служебный кабинет и сняли "жучки" (выделено нами - И.Н.). Ответьте мне: зачем за Ханбабаевым было установлено наблюдение и, если КГБ непричастен к его гибели, почему материалы наблюдения не были представлены следствию?"¹⁹

Статьи известного адвоката взбудоражили азербайджанскую общественность и, по-всей видимости, спровоцировав новый всплеск интереса к делу № 44808. В середине сентября президент вызвал к себе нового прокурора города Баку Чингиза Ганиева.

Из воспоминаний Чингиза Ганиева:

"Хочу, чтобы ты взял под личный контроль расследование двух дел, - сказал Абульфаз Эльчибей. – Одно об убийстве моего бывшего помощника Арифа Абдуллаева²⁰. И второе дело - об убийстве директора издательства "Азернешр". Я был лично знаком с покойным Ханбабаевым, знаю членов его семьи. Аждар Ханбабаев - один из самых достойных представителей азербайджанской интеллигенции. Твои сотрудники должны приложить все силы для раскрытия этого дела.

Я ответил, что уже поднял материалы уголовного дела и выяснил, что в 1990 году следствие велось поверхностно: органы прокуратуры не предприняли почти никаких мер для сбора доказательств, и вообще, по всему заметно, что предыдущее руководство в раскрытии этого убийства было не заинтересовано.

Вернувшись из аппарата президента, я стал ломать голову над тем, кому поручить дело. Мне хотелось, чтобы у руководителя следственной бригады было поменьше связей и контактов с местной средой. Познакомившись с делом, я понял, что убийство заказное, что за ним стоят влиятельные силы, поэтому лучше, если расследование будет вести человек новый.

В результате, я и мои заместители сошлись на кандидатуре Рагиба Гасанова. Он недавно переехал в Азербайджан, до этого долгое время работал в России. Следователь он был неплохой, человек порядочный, а главное - еще не успел обрасти связями.

Изучив материалы, Рагиб Гасанов пришел к такому же мнению: бытовыми мотивами здесь и не пахнет. Куда ближе к реальности другая версия: убийство директора издательства каким-то образом связано с Гейдаром Алиевым, вернее, с перипетиями его возвращения в Азербайджан.

Рагиб Гасанов попросил меня связаться с Нахчываном и уговорить председателя Верховного меджлиса автономной республики принять его для проведения дознания.

15 октября я по ПАТСУ²¹ позвонил в Нахчыван Гейдару Алиеву. Сообщил, что городская прокуратура возобновила следствие по делу об убийстве Аждара Ханбабаева, создала оперативно-следственную бригаду. Сказал, что раскрыть это зверское убийство - дело нашей чести. А потом попросил:

- Не могли бы вы дать показания в качестве свидетеля? Только хочу заранее предупредить: все ваши показания будут засняты на видеопленку. Это может пригодиться следствию.

- Я приветствую ваше решение о возобновлении следствия, - ответил Гейдар Алиев. - Готов принять следователей в любой момент. Самое мое горячее желание состоит в том, чтобы это дело было раскрыто как можно скорее.

Он немного помолчал, а затем спросил меня:

- Чингиз-бей, а вы знаете, кто убил Аждара Ханбабаева?

Я ответил:

- Как прокурор, я не имею права об этом говорить до окончания следствия. Однако как человек могу высказать свое субъективное мнение: Ханбабаева убили из-за его личных взаимоотношений с Гейдаром Алиевым. Если же конкретнее, то за то, что он был одним из организаторов возвращения Алиева в Баку. А совершено убийство с ведома и согласия тогдашнего руководства республики.

Гейдар Алиев помолчал, потом повторил три раза:

- Вы абсолютно правы... абюсолютно правы... абсолютно...

Он пожелал нам успехов. На этой ноте мы и распростились".

* * *

...В двадцатых числах октября Рагиб Гасанов вылетел в Нахчыван. И попал в самый водоворот бурных политических событий. И без того нелегкая жизнь блокадной республики в те дни резко обострилась из-за волюнтаристских действий министра внутренних дел Искендера Гамидова. Вопреки воле и желанию руководства Нахчывана, а также решению сентябрьской сессии Верховного меджлиса, взбалмошный лидер "Серых волков" решил силой усадить в кресло министра внутренних дел автономной республики своего друга Сиявуша Мустафаева. Который не имел ни опыта практической работы, ни авторитета среди сотрудников правоохранительных органов автономии. 24 октября Мустафаев и его вооруженные сторонники вместе с активистами местного отделения Народного Фронта ворвались в здания МВД Нахчывана и телерадиоцентра, фактически силой захватив их. А Искендер Гамидов пригрозил поднять в небо военные самолеты и высадить в Нахчыване десант, чтобы "проучить" непослушное руководство Нахчыванской республики.

В свою очередь Гейдар Алиев расценил действия Искендера Гамидова как антиконституционные и созвал чрезвычайную сессию Верховного меджлиса. Пока депутаты обсуждали конфликтную ситуацию, на площади перед парламентом собрались многотысячные толпы нахчыванцев, которые пришли сюда, чтобы выразить поддержку председателю парламента. Их не испугали ни угрозы министра МВД, ни десятки военных вертолетов, круживших над городом. Требования Гейдара Алиева к заговорщикам очистить захваченные здания были усилены мощным эхом митингующего на площади народа. Понимая, что симпатии населения не на их стороне, Мустафаев и его сторонники были вынуждены отступить. Покидая здания МВД и телевидения, они прихватили с собой немало ценного и испортили дорогостоящую аппаратуру в телецентре.

В такое вот непростое время появился Рагиб Гасанов в приемной председателя Верховного меджлиса Нахчыванской автономной республики. Несмотря на крайнюю занятость, Алиев принял следователя из Баку сразу. Предложил сперва поговорить без протокола; чтобы очертить круг будущих вопросов и ответов. Неформальная беседа с бывшим партийным лидером страны взволновала молодого следователя до глубины души. Она заставила его многое пересмотреть, взглянуть совсем иными глазами на события, происходившие в республике и за ее пределами. После этой беседы Рагиб почувствовал себя окончательным и безусловным "алиевцем". Против столь безукоризненной, безупречной логики, против мощной энергетики мысли и моря чисто человеческого обаяния, которым обладал его собеседник, устоять было просто невозможно. Еще не зная всех подробностей несостоявшегося возвращения Алиева в Азербайджан в июне 1990 года, следователь понимал, что такого человека Муталибову и прочим партийным руководителям республики действительно стоило опасаться. Они долгие годы проработали вместе с ним и не понаслышке знали, какой уникальной силой психологического воздействия на людей обладает эта личность. Потому и пытались всеми возможными и невозможными средствами предотвратить нежелательный для них приезд Алиева.

...Через несколько дней после первого разговора председатель Верховного меджлиса Нахчывана вновь вызвал к себе Рагиба Гасанова. Извинился за то, что никак не может выкроить время для дачи свидетельских показаний.

- Потерпи еще несколько дней, - попросил он следователя. - Сам видишь, какая сложная ситуация.

- Не беспокойтесь, Гейдар-муаллим. Я буду находиться в Нахчыване столько, сколько понадобится. Тем более что руководство Бакинской прокуратуры, войдя в положение, продлило мне командировку.

- Ну вот и ладно, - улыбнулся Алиев. - До скорой встречи!

Спустя еще неделю, 2 ноября 1992 года, бывший первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана, бывший член Политбюро ЦК КПСС впервые в своей жизни давал показания органам прокуратуры. Материалы четырехчасовой беседы, заснятой на видеокамеру, были впоследствии расшифрованы и подшиты к уголовному делу № 44808. Эти несколько десятков страниц машинописного текста представляют уникальный интерес не только с юридической, но и исторической точки зрения. Позже мы остановимся на них подробнее, а пока перенесемся в тот далекий ноябрьский день 1992 года, в столицу блокадной Нахчыванской республики, и заглянем в кабинет председателя Верховного меджлиса. Гейдар Алиев сидит перед молодым, робеющим в его присутствии следователем и молча наблюдает за тем, как Рагиб Гасанов раскладывает на столе бумаги, готовясь к дознанию. Следователю явно не по себе от пристального, хотя и доброжелательного алиевского взгляда. Внешне Алиев неузнаваемо изменился. Да, постарел, да, осунулся и похудел. Однако, как ни странно, ни возраст, ни худоба ничуть не портили бывшего партийного лидера. Напротив, черты лица стали тоньше и благороднее, осанка еще более гордой и прямой. И взгляд... Всё тот же пронзительный, стальной алиевский взгляд, некогда наводивший трепет на окружающих.

Рагиб Гасанов чувствовал себя, словно студент на экзамене у придирчивого преподавателя. Будто не Алиеву, а ему предстояло отвечать на вопросы следователя.

Он закончил приготовления и оглянулся назад. Капитан полиции Эльман Аббасов из МВД Нахчывана, вызвавшийся помочь ему в видеосъемке допроса, уже прикрепил камеру на штатив и ожидал начала допроса.

- Можно приступать? - робко спросил следователь у Гейдара Алиева.

- Задавай свои вопросы, - кивнул Алиев и устало прикрыл глаза...

* * *

Допрос продолжался уже около двух часов. Рагиб Гасанов взмок от напряжения, несмотря на то, что в кабинете председателя Верховного меджлиса было холодновато. Порой у следователя кружилась голова и замирало сердце. Не от усталости, а от восторга. Рассказ сидящего перед ним человека был столь драматичен и захватывающе интересен, что Рагиб Гасанов ощущал себя зрителем, сидящим в партере и наблюдающем за ходом спектакля, который разыгрывают перед ним знаменитые актеры.

Иногда Алиев замолкал, погружаясь в свои воспоминания. В такие минуты следователь старался не мешать ему, лишь подавал знак стоявшему позади капитану полиции, мол, отключи камеру. В кабинете наступала полная тишина.

Когда же у него начались разногласия с коллегами по партии? В 85-м?.. Может, в 87-м?.. Или раньше, на пике его политической карьеры?..

Трудно сказать. Менялся мир, стремительно развивались события, которые приближали СССР к своему логическому концу, формировалась новая политическая реальность. И вместе с ними менялось мировосприятие, в исторический архив сдавались убеждения, казавшиеся прежде незыблемыми.

Странно: в отличие от многих других партийных руководителей, к развалу Советского Союза он отнесся спокойно. Более того, накануне проведения общесоюзного референдума в марте 1991 года выступил на сессии Верховного Совета и обратился к азербайджанскому народу с призывом: не идите голосовать. А если все же пойдете на избирательные участки, то голосуйте против сохранения СССР. Азербайджану следует добиваться своей государственной независимости. Господи, какая буря поднялась тогда в парламенте! Его освистывали, на него шикали, требовали отключить микрофон. Но он высказался до конца, хотя и не был понят "агрессивно-послушным" парламентским большинством.

Почему же он был так спокоен, глядя, как рушатся привычные устои, как безжалостной критике подвергается то, чему он верно служил долгие десятилетия? Быть может, потому, что как никто другой изучил эту систему изнутри и давно осознал ее порочность? Или потому, что с молодости весьма трезво относился к обществу, в котором жил, к своему окружению? Потому ли, что никогда не был консерватором и любил жизнь в движении, обновлении и переменах?

Если говорить об убеждениях, то в принципе он всегда был убежденным коммунистом. Когда Советский Союз "зашатался", на поверхность общественной жизни всплыло много пены. Сколько их появилось - всех этих диссидентов, инакомыслящих, борцов с коммунистическим режимом! Люди, верой и правдой служившие этому режиму, в одночасье становились его самыми злостными хулителями. Я, мол, давно был такой, я и раньше так думал, просто у меня не было возможности всё это высказать. И так далее, и тому подобное... "Перевертышей" Алиев не уважал. Сам он искренне полагал, что работает на благо народа, во имя того общества и государства, в котором ему довелось жить. Как личность, он вырос и сформировался при советском строе, под влиянием марксистско-ленинской идеологии, и эта идеология, коммунистическая идеология, всегда казалась ему привлекательной... Принципы равенства, социальной справедливости, высоких моральных ценностей... Достойные люди должны жить в достойном обществе. Все эти постулаты казались ему абсолютной истиной и никогда не подвергались сомнению.

Однако была и другая сторона медали. По роду своей многолетней деятельности в Комитете Государственной безопасности он привык трезво и даже критически относиться к тому, что его окружало. В отличие от людей сугубо партийных, занятых, если можно так выразиться, в сфере "обслуживания" коммунистической идеологии, Алиеву и его коллегам-чекистам вменялось в обязанность подмечать недостатки системы, обнаруживать и своевременно информировать "верхи" о неполадках, которые могут привести эту систему к сбою. Один из принципиальных просчетов советского строя, его главная беда состояли в том, что все, происходившее в пределах СССР, преподносилось народу в облагороженном, почти идеальном виде. Приукрашивание действительности с течением времени приняло болезненно-уродливые формы. В то же время, Комитет государственной безопасности (может, не весь в целом, а отдельные составляющие его звенья) в какой-то степени и в каких-то вопросах носил характер оппозиции государству. Если из государственных органов в ЦК шла прилизанная, а то и откровенно фальсифицированная информация, то в докладах и донесениях из КГБ о различных злоупотреблениях говорилось открыто. Алиев привык к тому, что в его ведомстве запретных тем для обсуждения не было. Стиль предельной открытости и гласности он сохранил в своей работе навсегда. Где бы не работал, на каких бы постах не находился. И эта откровенность ему часто очень дорого стоила...

Алиеву запомнилось одно из совещаний у "первого". Его тогда только что назначили председателем КГБ Азербайджана. Он был молод, честолюбив и инициативен. Он чувствовал небывалый душевный подъем и рвался в бой. Он хотел раскрыть глаза "первому" на все, что творится в республике, он жаждал разоблачения высокопоставленных коррупционеров и расхитителей народного добра.

Первого секретаря ЦК Компартии республики Вели Ахундова он очень уважал. Потому и говорил при встречах неприятные вещи. Говорил, надеясь на то, что собеседник поймет его правильно и сделает все от него зависящее, дабы эти неприятные вещи искоренить. Но однажды он почувствовал, что его рассказ "первому" неприятен. Что слушает он его вполуха и с явным раздражением.

На том, памятном ему совещании, это раздражение наконец прорвалось наружу.

- У вас что, привычка такая, во всем видеть один негатив?! - хмуро поинтересовался Вели Ахундов после очередного весьма критического замечания Алиева.

- …

- Ну, что же вы молчите?

- Я привык видеть его там, где он есть, - негромко ответил Алиев. - Не могу называть черное белым только потому, что кому-то это не нравится.

Вели Ахундов нервно забарабанил пальцами по столу.

- Думаете, вы один такой глазастый? Я и без ваших подсказок все прекрасно вижу.

- Тогда почему же?..

- А это уже не ваше дело! - "первый" с непривычной для него резкостью оборвал Алиева. - Вот когда сядете на мое место, тогда и поговорим.

...Через год Гейдар Апиев сменил Вели Ахундова на посту первого секретаря ЦК Компартии Азербайджана.

Из протокола допроса:

Вопрос: - Гражданин Алиев, по каким причинам вы не смогли принять участие в ХХХП съезде Коммунистической партии Азербайджана?

Ответ: - Проживая в Москве, я слышал о том, что в Азербайджане идет подготовка к очередному партийному съезду. А в мае 1990 года до меня дошла информация, - если не ошибаюсь, я получил эту информацию 17 мая, - о том, что в Нахчыване состоялась конференция городского партийного комитета и на этой конференции меня избрали делегатом ХХХП съезда КП Азербайджана. Мне рассказали, что в работе этой конференции принимал участие первый секретарь ЦК Компартии республики Аяз Муталибов и, несмотря на это, по требованию рядовых коммунистов, я был избран делегатом. Без какой бы то ни было инициативы с моей стороны, без предварительного включения моей фамилии в списки. Вы же знаете, что списки предполагаемых делегатов всегда определялись и согласовывались заранее. Естественно, ни в одном из этих списков меня не было, однако по инициативе группы делегатов, поддержанной участниками всей конференции, моя фамилия попала в список. В результате, путем тайного голосования я был избран делегатом на республиканский съезд.

Вопрос: - Как вы восприняли известие о своем избрании делегатом съезда? Вы решили принять в нем участие?

Ответ: - О том, что меня избрали делегатом, я узнал спустя два-три дня. Честно говоря, я вообще не знал о проведении этой конференции, потому что мои связи с Нахчываном и Азербайджаном в тот период были весьма ограничены. Во-первых, телефонная связь работала плохо, во-вторых, я и сам не очень стремился к интенсивным контактам, на то были объективные причины. Однако, когда узнал о своем избрании, к тому же, когда мне стало известно, как и в какой обстановке это произошло, я воспринял известие с удовлетворением. И, кстати, мне сообщили, что мою кандидатуру выдвинула не только Нахчыванская партийная организация, но и партийные конференции Шарура, Ордубада, других городов и районов Нахчыванской республики... Еще через несколько дней мне стало известно, что моя кандидатура под давлением депутатов утверждена на Нахчыванской областной партконференции. Вот так я стал делегатом ХХХП съезда.

Вопрос: - По какой причине вы не смогли принять в нем участие?

Ответ: - Эти причины очень глубокие...

Когда же нее это началось? Где истоки тех разногласий, которые, нарастая с каждым годом, привели его в конце концов к открытой конфронтации с кремлевским руководством? Может, начало было положено в далеком 1969 году? В тот год Алиева избрали Первым секретарем ЦК Компартии Азербайджана. Буквально через месяц он выступил с очень откровенным докладом, в котором подверг жестокой критике положение, сложившееся в самых различных сферах жизни республики.

Одним из первых руководителей союзного масштаба Алиев заговорил о коренных пороках советской системы. Причем заговорил не в кулуарах или приватных беседах, а публично. О взяточничестве и коррупции в государственном аппарате, о злоупотреблениях должностных лиц, о нарушении принципов равноправия. Он предложил коллегам по партии трезво взглянуть на окружающую действительность и откровенно признать, что проповедуемые официальной идеологией принципы честности, справедливости, порядочности в реальности нарушаются на каждом шагу. И нарушаются не рядовым обывателем, а представителями "верхов" - руководителями министерств, ведомств, партаппаратчиками. Он говорил о ситуации в своей республике, но Азербайджан ведь не был островком в океане. Он был единой частью целого, именуемого СССР. Следовательно, то, что происходило в этой закавказской республике, было в той или иной степени типично для всего Советского Союза.

Его выступление разорвалось словно бомба. За рубежом доклад Алиева восприняли как настоящую сенсацию. В те дни ему на стол ежедневно ложились длинные списки с цитатами из публикаций в западных СМИ. Все как один писали о появлении в рядах компартийного руководства СССР "чекиста Алиева", который явился для того, чтобы всех ниспровергать и всё разрушить. Зарубежные радиоголоса посвящали этому феномену целые передачи.

В первые месяцы своего руководства он нагнал страху на торговую номенклатуру столицы. Пользуясь тем, что в лицо его мало кто знал, Алиев стал совершать партизанские вылазки в город. Оденется попроще, выйдет из дому и сядет в первое подвернувшееся такси. Выбирал самый длинный маршрут, чтобы поговорить с водителем "за жизнь": как люди живут, чем недовольны, на что больше всего жалуются. Или зайдет в магазин и интересуется у продавца: "Сколько стоит мясо?". "Два рубля сорок копеек!" А почему, спрашивает, так дорого? В те годы по два сорок продавалось мясо первого сорта. Здесь же, говорит, одни кости. Продавцы плечами пожимают. А кое-кто и посылал любопытного покупателя подальше. Он и шел "дальше" - прямиком на склад или в подсобку, где, как правило, обнаруживал солидные залежи продовольственного дефицита. В общем, за две-три недели таких рейдов по "наводке" Алиева было арестовано около 40 человек.

Среди партийной элиты республики поползли разговоры: "первый" прибегает к недозволенным методам, то, что он делает, - волюнтаризм, партизанщина. А как ему было иначе узнать правду? Вызывает прокурора республики, тот докладывает, что в Азербайджане "все в порядке". Спрашивает у министра внутренних дел - та же отлакированная, далекая от реальности картина. А народ недоволен! Он знал об этом недовольстве, еще когда работал в КГБ. Но это была другая, невидимая часть айсберга, тщательно скрываемая от большей части общества.

Однако вылазки инкогнито по столице вскоре пришлось прекратить. Его стали узнавать. Потом уже ему сообщили, что фотография Алиева, размноженная кем-то в сотнях экземпляров, появилась на столе каждого завмага, под прилавком у каждой продавщицы. Остроумные бакинские таксисты его даже кличкой наградили: Михайло. В те годы на экраны страны вышел фильм "На дальних берегах" - про легендарного советского партизана Мехти Гусейнзаде, действовавшего в фашистском тылу в Югославии и Италии. Фильм пользовался большой популярностью. Так что кличка "Михайло" ему даже льстила. Жаль, что вскоре ему пришлось выйти "из подполья" и расстаться с ней.

Примерно через месяц тревожные сигналы о самоуправстве партийного лидера Азербайджана полетели из Баку в Кремль. И в кабинете "первого" раздался звонок. Из Крыма, где в те дни на отдыхе находился Генеральный секретарь ЦК КПСС.

Он сразу почувствовал, что Леонид Ильич позвонил неспроста. "Уже настучали!" - с досадой подумал "первый" о коллегах по прежней работе. Однако звонку Брежнева обрадовался - все же не каждый день доводится с "самим" разговаривать.

- Ну, как там у тебя дела? - спросил после обмена приветствиями Генсек.

- Все хорошо. С обстановкой ознакомился, приступил к практической работе, - сдержанно ответил Алиев.

- А чего ты палку перегибаешь?

- Вы о чем, Леонид Ильич?

- Будто не знаешь. Все зарубежные радиоголоса надрываются, мол, Алиев в Азербайджане советский строй разрушает.

- Вас неправильно проинформировали, Леонид Ильич. Ничего я не разрушаю, наоборот...

Около сорока минут рассказывал он Генеральному обо всем, что пережил и передумал за эти первые после своего избрания дни. О разгуле коррупции, о тотальном воровстве и махинациях в торговом секторе, о социальном недовольстве населения. По-видимому, ему удалось в чем-то убедить Брежнева. К концу беседы голос Генсека стал звучать заметно мягче. И все же последняя фраза "генерального" прозвучала как приказ:

- В общем, смотри у меня, не слишком зарывайся! Уж больно ты горяч, как я погляжу...

Алиев никогда не задавался вопросом: зачем это ему нужно? Зачем лезть на рожон, наживать врагов, сражаться с косностью, консерватизмом, непониманием? Он бы очень удивился, если б кто-нибудь задал ему подобные вопросы "в лоб". Для него тогда все было предельно ясно: вот лучшая в мире страна - СССР, вот лучший в мире строй - советский, а вот пороки и недостатки, которые мешают строителям коммунизма приближать светлое будущее. Значит, эти пороки следует искоренять. С чекистской твердостью и решительностью. О необходимости коренных реформ в системе он стал задумываться позднее...

Из протокола допроса:

Вопрос: - На вас оказывалось давление с целью воспрепятствовать участию на съезде?

Ответ: - Узнав о своем избрании, я некоторое время раздумывал. Решение принял не сразу. Съезд был назначен на 8 июня, так что времени у меня было достаточно. В конце концов, желание приехать в Азербайджан, мечта увидеть родину перевесили сомнения... Я ведь и до этого несколько раз предпринимал попытки приехать в Баку, в Азербайджан, однако различные силы мне препятствовали. А тогда я подумал: если дело приняло официальный оборот, если меня избрали делегатом, надо этой возможностью воспользоваться.

Вопрос: - Кто вам звонил или встречался с вами с целью отговорить от участия в съезде?

Ответ: - Лично со мной никто не встречался, а вот телефонные звонки были. Я решил приехать в Азербайджан дней за 8, за 10 до начала съезда. Подумал, что сначала прилечу в Баку, а оттуда выеду в Нахчыван. Погощу там несколько дней. Во-первых, это ведь место, где я родился, а, во-вторых, раз уж мои земляки оказали мне такое доверие, надо выразить им признательность... По всей видимости, планы моего приезда в Азербайджан стали известны высокопоставленным кругам, потому что проживал я под постоянным надзором. Я знал, что по приказу ЦК КПСС нахожусь под наблюдением органов государственной безопасности. И этот негласный надзор начался после моей отставки. Ну, а после выступления на митинге перед постпредством Азербайджана в Москве надзор еще более ужесточили. Я ведь не только выступил на этом митинге, но и дал серию интервью зарубежным корреспондентам. В своем выступлении и интервью я осудил действия Михаила Горбачева и его окружения по вводу войск в Баку 20 января 1990 года, открыто заявив, что они совершили агрессию против азербайджанского народа и несут ответственность за это преступление. Словом, я не сомневался, что о моих планах наверху осведомлены. Но, в то же время, полагал, что в моем желании приехать в Азербайджан нет ничего предосудительного. Потому что я избран делегатом на высший партийный форум Азербайджана, и моя неприкосновенность как делегата должна быть обеспечена. Таковы были правила.

В общем, стал готовиться к отъезду. Заказал билет по брони Совета Министров СССР. Как бывший заместитель председателя Совета Министров, я имел право пользоваться этой бронью.

Вопрос: - Как вы думаете, ваш московский телефон прослушивался?

Ответ: - Вне всякого сомнения. Думаю, что телефон поставили на прослушивание с того самого времени, как я подал в отставку.

Горбачев оказался недалеким человеком. При всей его хваленой популярности на Западе. К тому же, плагиатором. Говорят, что это он ввел в обиход такие понятия, как "гласность", "перестройка", "реформы". Как бы не так! В Азербайджане эпоха гласности началась в 1969 году. А Горбачев к этой идее пришел лишь 16 лет спустя. Впрочем, это была не его идея. Он и гласность-то понимал весьма своеобразно - как игру в одни ворота. А настоящей правды боялся.

Алиеву вспомнился случай, происшедший во время XXVI съезда КПСС. Шел 1986 год, "гласность" и " перестройка" были уже в самом разгаре. Уступая велениям времени, партийное руководство распорядилось провести серию пресс-конференций для иностранных корреспондентов. Дело это было для коммунистов непривычное, тем более что почти никто из них не мог и слова сказать без бумажки. Вызвался какой-то министр да еще один зампред Совета Министров. Из членов Политбюро пообщаться с прессой предложили Гейдару Алиеву. Он отказываться не стал. Поехал в пресс-центр МИДа. Входит в зал, а он битком набит. Во-первых, интерес к его личности большой, а, во-вторых, тема конференции значимая. Социальные вопросы-то всех интересуют. Тогда только начали завесу приоткрывать, писали, например, в "Правде" о том, что в СССР есть "черный рынок". Потом, правда, с официальных трибун это опровергали. Алиеву запомнилась фамилия одной женщины - Самоэлс. В те дни все вокруг обсуждали ее статью, которая вызвала бурный резонанс в обществе. А он явился в пресс-центр и столь откровенно ответил на вопросы представителей СМИ, что переплюнул самые смелые публикации. Конечно, все члены Политбюро были в шоке. Не привыкли они к подобному открытому разговору с прессой. На следующий день Горбачев и его ближайшие советники высказали Алиеву претензии. "Ты уж чересчур резко... не так поймут", - упрекнул его Генсек.

А он продолжал упрямо гнуть свою линию. С тех пор как его назначили первым заместителем председателя Совета Министров СССР, он объездил и облетал весь Советский Союз. В числе прочих вопросов ему приходилось курировать строительство, и он предпочитал действовать по пословице "лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать". Во время поездок он увидел много такого, что заставило его ужаснуться. Ужаснуться и всерьез задуматься над тем, куда движется страна.

После избрания Михаила Горбачева Генсеком ЦК КПСС настоящей работы было мало. Все больше разглагольствования - о необходимости реформ, о каком-то мифическом ускорении. Однако за бесконечным словоблудием ничего не стояло. Кстати, о реформах. Ведь эти реформы не Горбачев начал. А покойный Андропов. Только об этом мало кто знает. А кто знает, тот предпочитает помалкивать. Потому что сегодня конъюнктура не та.

Об Андропове если и вспоминают, то только, чтобы поиронизировать над тем, какими методами он пытался навести в стране порядок. Между тем, он был действительно за реформы. Не против строя - на него он и в мыслях не посягал - но за основательное реформирование обветшавшей системы. Пригласив Алиева на работу в Москву и предложив ему пост первого зампреда Совета Министров СССР, Андропов поделился с ним своими планами. Идеи генсека оказались созвучны устремлениям самого Алиева, и по переезде в столицу он стал правой рукой Андропова в подготовке ряда весьма смелых для того времени проектов. По инициативе Генерального секретаря было создано несколько комиссий, которые разрабатывали проекты различных реформ. Алиев принимал участие в работе практически всех комиссий, причем в некоторых был утвержден председателем.

Ему запомнилось, с каким трудом он пробивал через Политбюро подготовленный им проект закона "О трудовом коллективе". Алиев считал, что необходимо изменить систему управления народным хозяйством и прежде всего предоставить свободу и самостоятельность предприятиям страны. Эта радикальная идея и легла в основу проекта. Он знал, что провести этот проект через Совет Министров будет трудно, но не ожидал столь жесткого сопротивления. Почти все зампреды выступили против. Пришлось идти за помощью к Андропову. Он выслушал Алиева и сказал - "Выноси на обсуждение Политбюро". В Политбюро также пришлось выдержать настоящий бой. В конце концов Алиеву поручили сделать доклад на сессии Верховного Совета СССР. Было это летом 1983 года.

В итоге, закон приняли. Однако практическое его осуществление угробили. Впрочем, как и другие законы, подготовленные при участии Алиева.

В апреле 1985 года Алиев был в числе тех, кто горячо поддержал идею перестройки и демократизации общества. Он поддержал не Горбачева, а курс на проведение разумных политических и экономических реформ. Кто же знал, что "архитектор перестройки" окажется столь же амбициозен, сколь и бездарен в вопросах государственного управления? Что он будет шарахаться из одной крайности в другую, принимать противоречащие друг другу решения и вообще наделает столько грубых, непростительных ошибок!

С течением времени они все более расходились во взглядах на то, что происходит в стране. А после событий в Алма-Ате их отношения обострились до крайности...

Из протокола допроса:

Вопрос: - Кто-нибудь звонил вам по телефону после принятия решения поехать на съезд?

Ответ: - Звонков было очень много. Они начались "снизу". У председателя Комитета партийного контроля были два заместителя: Слезко и Герасимов. Обоих я знал по совместной работе. Они позвонили и сообщили, что им известно о планах моей поездки в Азербайджан. Я спросил, откуда им это известно. Известно и все, ответили они. Да, говорю, я избран делегатом партийного съезда и имею полное право принять в нем участие. Они стали меня уговаривать отказаться от этой идеи. Почему, спрашиваю, вас это так беспокоит? Они начали говорить, что очень уважают меня, что я видный политический деятель и потому должен понимать: обстановка в Баку и в целом в Азербайджане напряженная, моя поездка туда может эту напряженность повысить. Да какие, спрашиваю, у вас основания это утверждать? Я родился в Азербайджане, жил там, длительное время возглавлял партийную организацию республики, не сделал ничего плохого, а если и сделал, то тем более: поеду на съезд, выйду к людям, пусть скажут мне в лицо все, что они обо мне думают. Однако в ответ мне повторяли одно и то же: вам не надо ехать, это очень опасно и т.д. и т.п. Эти люди звонили мне и 29 и 30 мая. А после них раздался звонок от Пуго. Он звонил с той же целью. Всем этим людям я отвечал одно: странное дело, вы давно предали меня забвению, хотя я пережил трудные дни: болел, лежал в больнице, а сейчас, когда я выкарабкался и хочу поехать на родину, принять участие в партийном съезде, вы вдруг всполошились. Нет у вас права запрещать мне эту поездку.

А ведь причину их беспокойства можно было понять. Несмотря на привлекательные для Запада лозунги гласности, плюрализма, демократизации, Горбачев и члены его команды в душе оставались все теми же партийными догматиками. Они и мысли не допускали о том, что кто-нибудь из "бывших", отправленных ими в добровольно-принудительную отставку, может вдруг поднять голову, взбунтоваться. И уж тем более вступить с ними в открытую конфронтацию. Для человека из высшего партийного звена, ушедшего на пенсию со стандартной формулировкой "по состоянию здоровья", в СССР путь к активной деятельности был закрыт навсегда. Отныне за ним признавалось лишь одно право - право быть пенсионером. Поэтому поведение Гейдара Алиева, с их точки зрения, было предосудительным и недопустимым.

Сперва он позволил себе выступить с обличающей речью на митинге перед постоянным представительством Азербайджана в Москве, затем начал общаться с зарубежной прессой. Теперь вот надумал ехать в Баку, участвовать в очередном партийном съезде. Чем всё это кончится - неизвестно. А ведь они были уверены, что после перенесенных стрессов и тяжелого инфаркта, после шумной антиалиевской кампании в печати он вряд ли оправится.

Вообще, "московский" период его жизни принес ему немало разочарований. Особенно жестоким было разочарование в людях, с которыми пришлось работать в Политбюро. До своего переезда в столицу он многого не знал. Хотя кое о чем догадывался еще в бытность руководителем республиканской партийной организации. Приедет, помнится, в Москву, зайдет к кому-нибудь из членов Политбюро, чтобы решить важный вопрос, о чем-то посоветоваться. А выходит с ощущением пустоты в душе: "Боже, какой примитивизм!" На обитателей кремлевских кабинетов местные руководители привыкли смотреть снизу вверх, почти как на небожителей. А при более близком знакомстве Алиев понял, что среди высших советских начальников по-настоящему умных людей мало. За исключением одного-двух все остальные оказались страшными консерваторами, не желающими ничего менять в системе, которая их лично целиком и полностью устраивала.

С первых же дней его поразила жёсткая атмосфера, сложившаяся в Кремле. За все пять лет он не мог припомнить, что бы с кем-нибудь разговаривал откровенно. На заседаниях Политбюро царила предельно официальная обстановка: обсудят какую-то проблему, выскажутся и разойдутся. Чтобы кому-нибудь рассказать о своих сомнениях, доверить сокровенные мысли - это было невозможно. Вот так и получилось, что за годы работы в Москве ему не удалось приобрести ни одного друга, ни одного единомышленника.

Из протокола допроса:

- Я забыл отметить одну деталь. 30 мая, во время интенсивных телефонных переговоров, они, то есть сотрудники Комитета партийного контроля, намекали на то, что у них есть на меня документы. Если я раздумаю ехать в Баку, они эти документы сдадут в архив. А если нет, то вынесут их на обсуждение комитета, и тогда мне не поздоровится. То есть вели со мной откровенный торг... .5 июня я снова несколько часов посвятил телефонным разговорам. Слезко и Герасимов звонили по очереди. И оба ссылались на Пуго. Пуго в то время был кандидатом в члены Политбюро, председателем Комитета партконтроля и самым близким к Горбачеву человеком. Он и к Муталибову был близок. В общем, Пуго позвонил после них, опять стал угрожать, завел речь о материалах, якобы собранных против меня. Я ему ответил: посмотрите, до какой степени вы запутались, до чего докатились! Ведете себя как жандарм, а не как партийный работник, руководитель партийного органа... Вы уже много лет против меня "копаете", однако все ваши материалы яйца выеденного не стоят. За каждый свой поступок я готов отвечать перед кем угодно. И напрасно вы меня пытаетесь запугать, таким способом вам никогда не достичь своих целей.

Пожалуй, наиболее тягостные воспоминания связаны с его болезнью. И даже не с самой болезнью, а с той крысиной возней, которая поднялась вокруг него вскоре после случившегося инфаркта.

...11 мая 1987 года он как всегда пришел на работу. Помощник явился на доклад с текущими бумагами. На сердце, да и вообще на здоровье, он прежде никогда не жаловался и даже обычного медицинского обследования избегал. Поэтому вначале не понял, что происходит. Ему просто не стало хватать воздуха. Попросил помощника открыть окно, а сам прилег на диван. Через несколько минут ему сделалось совсем худо. Отказавшись от услуг кремлевской "скорой помощи", он своими ногами дошел до машины. В клинику Четвертого управления его доставили в почти бессознательном состоянии. Когда сын, Ильхам, приехал в "кремлевку", врачи огорошили его, сказав, что у отца обширный инфаркт, что никаких гарантий они дать не могуг и что в любой момент может произойти самое худшее. Вскоре приехали и сестра с мужем. Вместе, сменяясь на короткий отдых, они провели в реанимации две недели.

Примерно через 10 дней врачи сказали, что кризис миновал. Отец медленно пошел на поправку. А кремлевские светила вкупе с чиновниками Четвертого управления стали периодически вызывать Ильхама для каких-то странных бесед.

- Вы знаете, что вашему отцу больше нельзя работать? - спросил его однажды какой-то чинуша.

- Почему? - удивился Ильхам.

- Потому что у него серьезно подорвано здоровье.

- Но он же не собирается выходить на работу завтра, - резонно заметил сын. - Подлечится, отдохнет. А там и будет решать.

- Тут и решать нечего, - продолжал настаивать чиновник. - Работа у него напряженная, нервная, постоянные перелеты из конца в конец огромной страны. Ему будет очень тяжело...

- Чего вы от меня хотите? - не выдержал Ильхам.

- Не могли бы вы поговорить с отцом? Ему следует изменить образ жизни.

- Не мое это дело: определять - работать ему или нет. Да и не ваше тоже.

- Ну, как знаете...

Позже Ильхама еще не раз вызывали для подобных бесед. И с каждым разом вели их все более настойчиво. А однажды в голосе очередного чиновника от медицины явственно прозвучали угрожающие нотки. Мол, если вы, дети, отца не убедите, то это кончится для него трагически.

В конце концов, так и не сумев добиться от Ильхама согласия повлиять на отца (как будто это было возможно!), начальство Четвертого управления решило поговорить с самим пациентом.

Во время очередного консилиума кто-кто из профессоров сказал:

- Знаете, Гейдар Алиевич, вот мы вас лечим и все вроде бы идет нормально. Однако стоит вам вернуться к прежнему образу жизни, и все наше лечение пойдет насмарку.

Алиев долго молчал. Он сразу понял, к чему они клонят. Потом взглянул на главного кардиолога страны Евгения Чазова. В то время Евгений Иванович возглавлял 4 управление и потому почти всегда присутствовал на консилиумах. Как первый зампред Совета Министров СССР, Алиев в числе прочих социальных вопросов курировал и здравоохранение. Он хорошо знал Чазова, который частенько наведывался к нему с многочисленными проблемами своего ведомства. Алиев всегда старался ему помочь. Так что отношения между ними сложились ровные, уважительные.

- Евгений Иванович, сколько вы меня еще будете лечить? - поинтересовался Алиев.

- Месяц или полтора.

- Лечите. А потом опять обследуемся. Если вы и тогда скажете, что я не могу работать, - а вы ведь именно это имели в виду? - то, конечно, самоубийством я заниматься не буду.

Через несколько дней кто-то из чиновников Четвертого управления, посланный в больницу кремлевской верхушкой, вновь завел разговор о необходимости уйти на заслуженный отдых. Однако Алиев без лишних разговоров выгнал его из палаты.

- Скажи тем, кто тебя послал, что я обойдусь без их подсказок. И попрошу больше на эту тему со мной не разговаривать.

* * *

Об этом периоде в жизни Гейдара Алиева известно мало. Сам он о своих болезнях распространяться не любил и по выходе из клиники постарался забыть о перенесенном инфаркте как можно скорее. По счастливой случайности, во время работы над книгой нам с Эльмирой-ханум довелось познакомиться с одним из бывших консультантов 4 управления Минздрава СССР Александром Григорьевичем Чучалиным. В настоящее время академик Чучалин возглавляет Научно-исследовательский институт пульманологии Министерства здравоохранения России и является одним из светил не только российской, но и мировой пульманологии. В качестве консультанта он не раз присутствовал на консилиумах, собиравшихся по поводу болезни Гейдара Алиева. Некоторое время Александр Григорьевич даже был лечащим врачом Алиева. В октябре 2000 года академик Чучалин на несколько дней приехал в Баку, и мы уговорили его поделиться с нами своими воспоминаниями.

Ниже мы приводим его рассказ практически дословно:

"Гейдар Алиевич поступил в клинику с дикой, раздирающей грудную клетку болью. На медицинском языке это называется кардиогенным шоком. В подобном состоянии у людей могут происходить всякого рода изменения, которые затрагивают и речь, и сознание, и психическое состояние. Однако Гейдар Алиевич себя контролировал, несмотря на страшную боль. У него не было паники, он не впал в состояние депрессии, безысходности. Наоборот, он очень активно сотрудничал с врачами на всех стадиях болезни, верил им, помогал. И этим весьма облегчил нашу работу.

Гейдар Алиевич - атлетического склада мужчина, сильный, высокий, хорошо развитый физически. Он никогда не болел, в его врачебной книге практически не было записей о болезнях. При этом он очень внимательно относился к здоровью жены, следил за здоровьем дочери, внуков. Нас всех поражало трепетное отношение Гейдара Алиевича к супруге. Когда Зарифа-ханум заболела, он привлек лучшие медицинские силы в области онкологии. Несмотря на чрезвычайную занятость, присутствовал на всех врачебных консилиумах, вникал во все тонкости течения болезни. Сам же никогда своим здоровьем не занимался, хотя в рамках Четвертого управления того периода была жёсткая система диспансеризации. Но даже при этой жёсткой системе каких-то признаков, которые бы могли спрогнозировать болезнь, не было. Поэтому инфаркт стал для Алиева полнейшей неожиданностью. Тем не менее, он справился с критической ситуацией очень достойно. После выхода из острого периода главной целью его жизни стало желание как можно скорее вернуться в строй, к нормальной здоровой жизни. Я думаю, что его воля к жизни, к выздоровлению и явилась основной причиной того, что, несмотря на столь тяжелый диагноз, все закончилось благополучно.

И последнее. Меня как врача поразила его последующая реабилитация, связанная с возвращением в Азербайджан и переходом к бурной политической деятельности. Особенно то обстоятельство, что, невзирая на колоссальные физические и психологические нагрузки, он длительное время вообще находился без какого бы то ни было врачебного надзора. Пожалуй, это случай, с медицинской точки зрения беспрецедентный. Пользуясь возможностью, я хотел бы поблагодарить Гейдара Алиевича за то, что он сделал для здравоохранения, для медицинской науки. С его именем связаны два больших события. Во-первых, в бытность его заместителем председателя Совета Министров СССР, было подготовлено постановление "О науке", которое сыграло чрезвычайно важную роль в развитии советской науки. Второе очень важное постановление, также подготовленное и принятое по инициативе Гейдара Алиева, касалось создания диагностических центров в СССР. То здравоохранение, которое мы имеем сегодня и которое сохранилось, несмотря на все пережитые нами трудности, во многом существует за счет этих опорных диагностических центров. И, конечно, российская наука благодарна Гейдару Алиевичу. Он был всегда открыт для ученых, для дискуссий, для поиска, и ученые платили ему ответным уважением и любовью.

Вообще могу сказать не кривя душой: это выдающийся человек. Если б можно было вернуть прошлое, и он бы встал во главе Советского Союза, то всё пошло бы по-другому. Это мое глубокое убеждение".

Удивительный рассказ академика Чучалина, на мой взгляд, не нуждается ни в каких комментариях. К сожалению, он еще раз подтверждает старую евангельскую истину: "Несть пророка в отечестве своем".

* * *

...После клиники Алиев переехал на последующую реабилитацию в санаторий "Барвиха". Дети приезжали почти каждый день, окружали отца нежной заботой и вниманием. Однако вечером он оставался один - наедине со своей болью и своими воспоминаниями. Светлыми воспоминаниями о той единственной, которую боготворил всю свою жизнь и с которой безжалостный рок так рано разлучил его. Помимо всех своих замечательных качеств, Зарифа-ханум обладала одним, поистине бесценным даром: она как никто другой могла разрядить обстановку, снять напряжение его непростой политической жизни. После смерти супруги он пытался заглушить горечь пустоты и одиночества работой. Он буквально истязал себя работой - до изнеможения, до потери пульса. В конце концов, сердце, и без того надорванное тяжкой утратой, не выдержало бешеных перегрузок.

Теперь ему, по всей видимости, придется привыкать к новой роли - роли пенсионера всесоюзного значения. Он невесело усмехался, примеряя на себя это странное слово "пенсионер". До недавних пор он думал, что этот рубеж в жизни ему придется перешагнуть не скоро. Однако люди, считавшие себя вправе контролировать его действия и распоряжаться его судьбой, рассудили иначе.

За два с половиной месяца, которые он провел в больнице и санатории, к нему из коллег по Политбюро никто не наведался. Никто даже по телефону не позвонил и по-человечески не поинтересовался состоянием его здоровья. Впрочем, нет, однажды в клинику заглянул Рыжков, председатель Совета Министров. Навестил своего больного зама, поговорил с ним около часа. Потом он приходил еще раз, и Алиев был ему искренне благодарен за внимание. Но после, когда началась вся эта некрасивая возня, он и Рыжкова невольно стал подозревать: ходит, дескать, прощупывает, чтобы потом доложить Горбачеву.

В те дни Алиев частенько вспоминал трагическую историю, связанную с отставкой председателя Совета Министров СССР Алексея Косыгина. Он тогда прилетел из Баку на Пленум ЦК КПСС и узнал, что Алексей Николаевич слег в "кремлевку" с тяжелым инфарктом. Осведомленные люди рассказали, что "верхи" добиваются от Косыгина подачи заявления об отставке. На носу пленум, а затем сессия, где этот вопрос должны были решать. А он сопротивляется и заявление подавать не хочет. Алиев уважал Косыгина как наиболее делового человека среди членов Политбюро, с которым можно было решать многие вопросы. Поэтому известие о его тяжелой болезни Алиева огорчило. Поделиться сомнениями он ни с кем не мог, а потому переживал все молча, разговаривая сам с собой: "Господи, - думал он, - зачем так жестоко? Ну, выйдет он из больницы, поправится немного, потом будете решать". На сессии Косыгина все же освободили от занимаемой должности. Торопливо зачитали депутатам его заявление, торопливо проголосовали. Так спешили, будто от этой отставки зависела судьба огромной страны. А через пять дней Алексей Николаевич скончался в больнице. Алиев был уверен, что обида на коллег, поступивших с ним столь бесцеремонно, ускорила развязку драмы. Через несколько лет ему пришлось ощутить эту жестокость на себе.

Казалось, еще совсем недавно он испытывал чувство гордости за то, что его причислили к сонму "избранных", за то, что ему удалось дойти до самой вершины политического Олимпа. Однако сейчас в его душе поселились брезгливость и отвращение. Брезгливость к горбачевским последышам и отвращение к их недостойным манёврам. Он понимал, что больше не сможет работать с ними и что его уход из Кремля становится осознанной необходимостью.

Не потому, что этого хотели другие. А потому, что так решил он сам.

Из протокола допроса:

- Должен отметить, что после того как в октябре 1987 годя я вышел в отставку, мои взаимоотношения с руководством СССР и Компартии резко осложнились. Хотя они и раньше были сложными, в результате чего я и был вынужден уйти в отставку. Примерно через 20 дней после этого академик Аганбекян выступил в парижской газете "Юманите" с интервью, в котором заявил о том, что Карабах должен быть присоединен к Армении и что этот вопрос согласован с Горбачевым. Когда я был членом Политбюро, я не раз высказывал свое мнение о Карабахе и самому Горбачеву, и другим членам Политбюро. К сожалению, тогдашние руководители Азербайджана прервали со мной все связи и, не сумев дать верную оценку происходившим в Азербайджане событиям, не смогли вовремя предотвратить их...

За долгие месяцы вынужденного бездействия у него было много времени, чтобы обо всем передумать. В том числе и о своих взаимоотношениях с Генеральным. После распада Советского Союза Михаил Горбачев снискал себе на Западе славу человека, положившего начало разрушению тоталитарной коммунистической системы. Однако ирония судьбы заключалась в том, что Генсек был, пожалуй, одним из самых ярых сторонников сохранения СССР. Он пытался проводить различные реформы, шарахался из одной крайности в другую, и все это ради того, чтобы остановить распад империи. Поэтому личностный фактор, если и имел место, то только в том плане, что команда Горбачева, пытаясь сохранить Советский Союз, наделала грубые ошибки, которые ускорили процессы дезинтеграции...

То, что этот строй должен распасться, то, что он нежизнеспособен, Алиев почувствовал уже к середине 80-х годов. Поэтому был одним из немногих членов "старого" Политбюро, кто в апреле 1985 года активно поддержал курс на перестройку и демократизацию. Ибо к этому времени у него отпали все сомнения, систему надо менять и менять коренным образом. Однако он был убежден, что прежде чем "крушить всё до основанья", необходимо выработать долговременную стратегию реформ, необходимо понять, куда и в каком направлении должна двигаться огромная страна. Нужны не только лозунги, пусть даже красивые и весьма привлекательные для Запада, а серьезная, продуманная концепция.

Но вот ее-то как раз и не было. А было одно бесконечное словоблудие, словоизвержение. Горбачев постоянно разглагольствовал. Он говорил часами, пережевывая одно и то же, не давая никому вставить и слова. Алиев с тревогой наблюдал за тем, как забалтываются реформы, как стремительно углубляются кризисные явления в самых различных сферах народного хозяйства, какие серьезные ошибки совершает Генсек в кадровой политике, и понимал: долго так продолжаться не может. На заседаниях Политбюро тон алиевских выступлений становился все более резким и критическим. Этого болезненно самолюбивый Горбачев вынести не мог.

Особенно беспокоило Алиева положение, складывавшееся в сфере межнациональных отношений. Он понимал, что сфера эта очень тонкая, деликатная, и грубые просчеты Горбачева способны спровоцировать конфликты в ряде союзных республик. На этой почве они не раз с Генсеком серьезно схлёстывались. Так, в преддверии печальных алма-атинских событий в декабре 1986 года он убеждал Горбачева не рубить сплеча, решая вопрос нового партийного руководства. Ну хорошо, вам кажется, что Кунаев постарел, засиделся на своем посту, не может больше руководить. Давайте подумаем, кем из местных его можно заменить. Из местных! Ни в коем случае нельзя насильственно русифицировать руководство республики. А он заладил одно и то же: "казахский национализм", "казахский национализм". А потом взял да направил в Алма-Ату своего дружка Колбина, с которым вместе работал на Северном Кавказе. Вместо того, чтобы понять настроения народа, признать свою ошибку, Горбачев сознательно пошел на обострение ситуации.

Республики и регионы, где преобладало мусульманское население, он откровенно недолюбливал. И поголовно обвинял их в национализме. Между тем, к националистическим и сепаратистским настроениям, разгоравшимся в Абхазии и Нагорном Карабахе, относился с явным сочувствием. Алиев видел, какую широкую дорожку в кабинет Генсека проторили так называемые "представители армянской общественности". "Зеленый" свет идеям миацума был дан именно в Кремле и именно с благословения Горбачева, любимым помощником которого был ярый националист Шахназаров. Вот кто откровенно ненавидел Алиева! Ненавидел и боялся. Потому что прекрасно понимал: пока Алиев находится в Кремле, им Карабаха не видать как своих ушей без зеркала.

Много позже, в конце 90-х годов, в Москве будут опубликованы дневники Черняева, помощника Горбачева. И Алиев прочтет в книге описание любопытного эпизода, который подтвердит его давние сомнения. Шел 1988-й год, события вокруг Нагорного Карабаха только набирали обороты. К Горбачеву вошел Шахназаров. В этот день помощнику Генерального исполнилось 64 года. Генсек обнял и расцеловал его, а затем стал расспрашивать о ситуации в Азербайджане и Армении. "А как Алиев? Что Алиев?.." Вопрос был задан в плане того, может ли Алиев повлиять на развитие событий в Закавказье. Шахназаров успокоил своего патрона: "Копаем, - заявил он Горбачеву, - раскапываем. Так что будет посильнее, чем дело Рашидова".

Почему Горбачев так жаждал алиевской отставки? В чем был основной мотив? Пожалуй, наиболее лаконичный и выразительный ответ на этот вопрос дал главный идеолог КПСС горбачевского периода Александр Яковлев. В интервью Яковлева азербайджанским кинематографистам, которые в 1999 году снимали фильм о "московском" периоде жизни и деятельности Алиева, есть любопытная реплика:

- Алиев был сильным человеком. Горбачев не хотел иметь возле себя сильного человека.

И эти слова прозвучали как запоздалое признание.

21 октября 1987 года Пленум ЦК КПСС удовлетворил просьбу Гейдара Алиева об отставке. Первого заместителя председателя Совета Министров СССР, члена Политбюро, одного из самых деятельных и энергичных руководителей Советского Союза вынудили уйти на пенсию. И почти сразу же установили за ним жесточайший контроль. Вскоре он понял, что все его телефонные переговоры прослушиваются, а сам он фактически находится под домашним арестом. Первую попытку приехать в Азербайджан он предпринял еще в конце 1987 года, однако ему дали понять, что это нецелесообразно. Следующим этапом после его физической изоляции от общества стала изоляция моральная. Понимая, что отстранение Алиева от должности еще не означает падения его авторитета, союзные власти санкционировали беспрецедентную по размаху и цинизму антиалиевскую кампанию в прессе. Дискредитации подвергался не только он сам, но и все члены его семьи. При этом, право на ответные публикации отцы "гласности" за Алиевым не признавали. Куда и к кому он только не обращался, требуя поместить его опровержение на очередную клеветническую статью. "Литературная газета", "Правда", "Известия", "Московские новости"... Безуспешно - ему всюду перекрывали кислород.

Социальный заказ хозяев Кремля совпал с самыми заветными желаниями тех, кто спровоцировал карабахский конфликт. Ведь теперь можно было завуалировать территориальные претензии Армении к Азербайджану под миф о "многострадальном населении Нагорного Карабаха", который, с ведома и одобрения Гейдара Алиева, якобы подвергался гнету и всяческим ущемлениям. Отныне всё, что происходило в республике, связывали с именем опального Алиева. Когда в Баку начались многотысячные митинги протеста, в прессе появились сообщения о том, что их устраивают сторонники Гейдара Алиева. Когда народ потребовал отставки кремлевского марионетки Везирова, московские власти не скрывали своего раздражения: это опять дело рук Алиева. Когда "силовики" добивались от Кремля принятия окончательного решения по вводу войск в Баку, Генсек опять вспомнил об Алиеве.

...19 января 1990 года Горбачев позвонил в санаторий "Барвиха", где отдыхал Алиев. Это был их первый разговор после 1987 года. Хотя, когда начались карабахские события, Алиев не раз порывался побеседовать с Генеральным секретарем ЦК КПСС. Хотел предупредить его, что эти события принимают весьма опасный оборот и могут спровоцировать цепную реакцию распада Советского Союза. Хотел посоветовать, как и какими методами действовать в сложившейся ситуации. Все же он 14 лет руководил партийной организацией Азербайджана, республику знал как свои пять пальцев и обладал огромным авторитетом в народе, в том числе и в мятежной Нагорно-Карабахской области. Он просил помощников соединить его с Горбачевым, объяснял, что звонит не по личному вопросу, а по проблеме, имеющей судьбоносное значение для всего государства. Однако его никто не слушал. Он пытался опубликовать свое мнение по поводу карабахского конфликта в центральной печати, однако главные редакторы "демократических" изданий отказывались разговаривать с опальным членом Политбюро. Тогда он вновь подходил к телефону и набирал номера цэковских приемных: Лигачев, Разумовский, Лукьянов... После долгого молчания трубка оживала: "Товарищ Лигачев (Разумовский, Лукьянов и т.д.) занят. Перезвоните через несколько дней", - равнодушно сообщали ему помощники. Из всех членов Политбюро лишь председатель КГБ Владимир Крючков согласился по старой дружбе выслушать Алиева. Они встретились и проговорили несколько часов. Алиев подробно изложил свое видение того, как надо решать надуманную карабахскую проблему, и попросил довести его точку зрения до Горбачева. "Он меня избегает, объясните ему, что я хочу лишь дать пару дельных советов. Неужели он не понимает, что, поощряя сепаратистов, рубит сук, на котором сидит?"

Крючков тяжело вздохнул и пообещал поговорить с Генсеком. Однако никакой реакции от Горбачева не последовало.

И вот теперь Генсек позвонил по собственной инициативе.

Из протокола допроса:

"19 января - за день до трагедии - ко мне вдруг позвонил Горбачев. Это был первый наш разговор после 1987 года и происходил он на повышенных тонах. Он заявил, что в Азербайджане творятся беспорядки и что виновником этих беспорядков являюсь я. Я, дескать, виноват в том, что в республике фактически свергли советскую власть, и потому мне следует принять срочные меры и повлиять на события. Он пригрозил, что, если я этого не сделаю, они найдут на меня управу. А в Азербайджане все равно наведут порядок. Однако виноват во всем буду я. Я ему очень резко ответил, сказал, что все это клевета: во-первых, у меня нет никаких связей с Азербайджаном, а, во-вторых, народное движение в Азербайджане возникло как протест против несправедливой политики Москвы и азербайджанского руководства, так что протест этот абсолютно законный. Словом, я категорически отверг все обвинения Горбачева..."

20 января 1990 года Алиев как всегда вышел днем прогуляться по парку санатория. О том, что произошло в Баку минувшей ночью, он ничего не знал. Ему навстречу шел академик Арбатов, который даже во время прогулок не расставался с транзистором. Поздоровавшись с Алиевым, академик пристально посмотрел на бывшего члена Политбюро. А потом сказал:

- Вы знаете, что произошло?

- Нет. А что?

- В Баку - трагические события. Ввели войска, погибло много людей... По "Свободе" каждый час передают новую информацию. Хотите послушать?

- Нет, нет, спасибо... - торопливо ответил Алиев и почти бегом пошел в сторону корпуса. Академик удивленно смотрел ему вслед.

Не слушая протестов и возражений лечащего врача, Алиев вызвал машину и в тот же день отправился в Москву. Позвонил в Баку родственникам, получил кое-какую информацию. Потом попытался слушать зарубежные радиоголоса. На сердце была страшная тяжесть. Именно такое же чувство глубочайшей тоски и потерянности он ощущал в день, когда умерла Зарифа-ханум. Резко зазвонил телефон. Он поднял трубку. Это звонила дочь…

- Папа, ты дома? - услышал он встревоженный голос Севиль. - Я звонила в санаторий, говорят, что ты спешно собрался и куда-то уехал. Ты... все знаешь?..

- Да...

Некоторое время оба молчали. Пытались найти какие-то слова, чтобы приободрить друг друга, и не могли. Не было на свете слов, которые бы могли утешить сейчас их бесконечную скорбь.

- Я ведь предупреждал, я ведь их все время предупреждал... Но они сознательно шли на эту провокацию. Потому и слушать ничего не хотели. Преступники!

- Папа, ты не волнуйся. Мы вечером к тебе с Махмудом заедем и обо всем поговорим. Ладно?

Дочь знала, что телефон отца прослушивается, и не хотела, чтобы он навлекал на себя новые неприятности. Но ему было абсолютно все равно, подслушивают его или нет.

Странно: наряду с тяжкой, невыносимой болью в сердце он чувствовал и нечто вроде облегчения. Будто с плеч разом свалился груз, который он долго таскал за собой и который порядком надоел ему. В этот день он для себя все окончательно решил. В этот день он сжег все мосты, соединявшие его с прошлым, простился с последними иллюзиями, которые питал относительно возможности реформировать этот строй и эту систему. Этот день стал началом отсчета новой эпохи. Для него самого и для его родины...

На следующее утро Алиев узнал, что у здания постоянного представительства Азербайджана в Москве собрались люди. Примерно 4 или 5 тысяч человек. Он сразу же решил, что поедет туда. Севиль принялась отговаривать: ты больной, тебе противопоказано сильно волноваться. Но вскоре отстала, понимая, что переубедить отца будет невозможно. Так, всей семьей, они и поехали на митинг.

Выступление Алиева на этом историческом митинге стало мировой сенсацией. Его обвинительная речь была реквиемом по горбачевской "перестройке", захлебнувшейся в крови. В тот день Алиева цитировали все зарубежные радиоголоса, а иностранные корреспонденты, собравшиеся у постпредства, осаждали Алиева, пытаясь взять у него интервью. Через несколько дней видеозапись этого выступления будет кем-то тайно растиражирована, и кассеты появятся в Баку. Тех, кто распространял эти видеокассеты, будут отлавливать, а пленку уничтожать. Однако кассеты с записью алиевской речи будут появляться снова и снова, пробуждая чувства надежды в сердцах граждан республики и страх у кремлевских ставленников.

Сразу же после митинга Алиев вновь попытался связаться с Горбачевым. Его, естественно, не соединили. Тогда он принялся звонить всем подряд: Крючков, Лигачев, Разумовский, Яковлев. Как ни странно, все оказались на месте и все были готовы его выслушать. Слишком поздно! Он назвал их всех преступниками и пригрозил будущим возмездием.

Все последующие дни он ходил в постпредство как на работу. 22-го, 23-го, 25-го... Разговаривал с людьми, общался с журналистами. Его поведение стало раздражать Кремль. Однажды, когда он был в здании постпредства, к нему торопливо подошел шофер обслуживавшей его машины и шепотом сказал: "Гейдар Алиевич, давайте скорее выбираться отсюда, здание окружили, боюсь, они что-то против вас замышляют..."

Много позже ему станет известно, что после выступления в постпредстве и заявления в связи с выходом из партии Кремль действительно принялся готовить его арест. В том же документальном фильме Яковлев рассказывает, как ему звонил Пуго и растерянно спрашивал: материалы, собранные нами на Алиева, не тянут на уголовное дело. Что же нам делать?

Выступление Гейдара Алиева в постпредстве Азербайджана, интервью, которые он в те дни дал зарубежным журналистам, по сути, стали первыми шагами к его возвращению в "большую" политику. Реакция определенных кругов, и без того опасавшихся его авторитета и влияния, не замедлила себя ждать. Партаппаратчики вновь решили использовать апробированный метод - дискредитацию Алиева в печати.

4 февраля 1990 года в главной партийной газете страны - "Правде" - появилась огромная статья под заголовком "Алиевщина, или Плач по "сладкому" времени". В принципе, эта статья не содержала в себе никаких новых "разоблачающих" фактов: авторы очередной фальшивки просто-напросто собрали все ранее опубликованные антиалиевские пасквили и анонимки и состряпали из них грязную выжимку. В документальной книге-хронике "Наука истинна" убедительно доказано, что появление этой публикации в "Правде" было напрямую связано с выступлением Алиева перед постпредством Азербайджана и его резким осуждением кровавой акции.²²

Из протокола допроса:

"После Пуго мне позвонил Крючков. Мы с ним были давно знакомы, еще со времен совместной работы в органах государственной безопасности, относились друг к другу хорошо. Этот человек всегда выступал с реальных позиций, поэтому у меня сохранилось к нему уважение. Более часа уговаривал он меня не ехать в Баку. Не угрожал, нет, просто, пользуясь близкими личными отношениями, давал советы: мол, ему известно о непростой обстановке в Баку, ехать туда не следует... Наконец, увидев, что уговоры не действуют, заговорил откровеннее. Сказал, что Муталибов очень уж просит их повлиять на Алиева. Я спросил, а почему Муталибов об этом просит, чего он боится? Если он действительно законно избранный первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана, то почему его так беспокоит приезд в республику рядового члена партии? Вы должны из этого сделать вывод: наверное, он не слишком-то уверенно себя чувствует. Коль его положение может спасти мое непоявление в Баку. Если вы хотите удержать свою власть в Азербайджане посредством такого человека, то мне вас искренне жаль.

Потом Крючков сказал: если я не возражаю, Муталибов переговорит со мной по телефону. Я не возражал..."

Муталибов позвонил 5 июня, за день до вылета Алиева в Баку. Первоначально дата отъезда была запланирована на 1 июня. А 31 мая в Азербайджан должен быть вылететь сын, Ильхам. Около полуночи Алиев позвонил брату Джалалу, чтобы известить его о приезде Ильхама и попросить встретить сына в аэропорту. Джалал Алиев был ужасно взволнован. Он сказал, что в Баку творится нечто ужасное, а потом сообщил об убийстве Аждара Ханбабаева.

Переговорив с братом, Алиев о чем-то долго размышлял. Потом позвонил Ильхаму и сказал, что лететь ему завтра в Баку не надо. Весь день 31 мая прошел в мучительных раздумьях. Самое интересное, что никто из высокопоставленных партийных чиновников к нему в тот день не позвонил. 30 мая люди из Комитета партийного контроля замучали его своими звонками и угрозами, а сегодня все будто затаились в ожидании развязки.

Он еще раз позвонил Джалалу и узнал, что на первое июня назначены похороны погибшего директора издательства "Азернешр". Понимая, что родным и близким будет в этот день не до него, Алиев принял решение поменять билет на более поздний срок. Убийство Ханбабаева его глубоко потрясло. Как человек, долгие годы проработавший в спецслужбах и обладавший незаурядным аналитическим умом, он сразу же дал этому убийству верную политическую оценку. Ханбабаев стал жертвой террора, спланированного и осуществленного властями республики с целью воспрепятствовать его возвращению на родину. Господи, как же они его боятся, если пошли на столь чудовищное злодейство! Неужели они всерьез полагают, что для него столь уж важно участие в партийном съезде? Этих съездов он в своей жизни перевидал несметное количество. Для него это всего лишь повод побывать в Азербайджане, поклониться родным могилам, увидеться с близкими.

Они задумали испугать его, хотят заставить отказаться от своих планов. Плохо же они его знают! Гибель Ханбабаева потрясла его, но не сломала. Она лишь укрепила его в намерении во что бы то ни стало вырваться из опостылевшей ему Москвы и навсегда воссоединиться с родиной.

Он связался с Совмином и забронировал билет на 6 июня. За день до вылета опять началась артподготовка в лице Слезко, Герасимова, других мелких сошек. Опять уговоры, опять все те же угрозы... Затем в дело вступила "тяжелая артиллерия": Пуго, Крючков, Разумовский. Исчерпав все методы морально-психологического и силового воздействия на непокорного Алиева в подмосковный пансионат "Лесные дали", где в то время отдыхал Алиев, позвонил первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана Аяз Муталибов.

* * *

Это был не первый их разговор после январских событий. В феврале Муталибов приезжал в Москву знакомиться с обитателями кремлевских кабинетов. Тогда он и напросился к Алиеву в гости. В тот день они проговорили без малого четыре часа.

Аяза Муталибова, ставшего после Везирова первым секретарем ЦК КП Азербайджана, многие считали верным алиевским кадром. Поэтому можно было предположить что с его приходом к власти гонениям на Геидара Алиева и членов его семьи будет положен конец. Карьере партийного и государственного деятеля Муталибов действительно был всецело обязан Гейдару Алиеву. От рядового инженера до директора крупнейшего в Азербайджане завода бытовых холодильников, первого секретаря Наримановского райкома партии, министра местной промышленности, первого заместителя председателя Совета Министров Азербайджанской ССР и председателя Госплана - таковы были ступени его восхождения по иерархической лестнице. Находясь в Москве, работая одним из руководителей советского Союза, Гейдар Алиевич заинтересованно и доброжелательно следил за работой своего выдвиженца, помогал ему во всех начинаниях. Хотя всегда считал Муталибова политиком "средней руки" и полагал, что тому недостает воли и твердости - качеств, совершенно необходимых для руководителя.

Муталибов выглядел подавленным. Не скрывал своей растерянности и откровенно нуждался в советах. В Азербайджане росли антикоммунистические настроения, авторитет руководства республики среди народа был "на нуле", в то время как рейтинг лидеров оппозиции стремительно поднимался. Как удержать власть, что делать, дабы не повторить судьбу Абдуррахмана Везирова? Как решить карабахскую проблему? Как строить отношения с Москвой?

На эти и многие другие вопросы он в тот вечер получил исчерпывающие ответы. Алиев старался помочь чем мог. Помочь не ему и не его партийным бонзам. Он жаждал принести пользу своей родине, соотечественникам. Поэтому считал долгом передать новому партийному руководителю Азербайджана свой богатый политический опыт.

Муталибов внимательно его слушал, что-то записывал, о чем-то переспрашивал. В конце разговора он долго и, как показалось Алиеву, искренне благодарил его за разумные и дельные советы. Почтительный тон подкупил Алиева, и он решил обратиться к нему с сокровенной просьбой. Сказал, что соскучился по родине, по Азербайджану и хочет приехать в Баку. Муталибов дал слово, что сразу же по приезде свяжется с ним и организует ему достойную встречу.

После февраля Муталибов еще раз побывал в Москве и вновь разговаривал с Алиевым - правда, на этот раз по телефону. Алиев напомнил о его обещании. И повторил свою просьбу: он хочет вернуться на родину. Пусть ему предоставят в Баку какую-нибудь жилплощадь, потому что собственной квартирой за годы руководства республикой он так и не обзавелся.

Муталибов был гораздо сдержаннее, чем при первой беседе. Он явно чего-то недоговаривал. Тем не менее, от обещания в скорейшем времени заняться подготовкой приезда Алиева в Баку Муталибов не отказался.

...Больше от него звонков не было.

Алиев несколько раз связывался с постоянным представительством Азербайджана, просил напомнить первому секретарю ЦК Компартии Азербайджана о его обещании. Ответа не было.

И вот теперь этот неожиданный звонок из Баку четыре месяца спустя.

- Здравствуйте, Гейдар Алиевич, дорогой! - раздался преувеличенно радушный голос Муталибова. - Как поживаете?

- Спасибо, неплохо, - сдержанно ответил Алиев.

- Гейдар Алиевич, буду с вами откровенен. Вы, наверное, знаете, почему я звоню?

- Догадываюсь, - ответил Алиев. - Пуго и его помощники мне уже все телефоны оборвали.

- Не знаю, что они вам говорили. Но хочу, чтобы вы были в курсе: я присутствовал на партийной конференции в Нахичевани, где вас утверждали делегатом. И отнесся к этому весьма положительно. Однако сейчас ситуация изменилась, поэтому я бы не советовал вам приезжать в Баку и принимать участие в партийном съезде.

- Странное дело, - усмехнулся Алиев. - С одной стороны, вы говорите, что были не против моего избрания делегатом съезда. С другой, фактически нарушаете мои права как законно избранного представителя.

- Дело в том, что...

- Да знаю я, в чем дело, - перебил Алиев своего собеседника. - Только вы напрасно беспокоитесь: у меня и в мыслях нет заниматься в Азербайджане политической деятельностью. Я, может, зарегистрируюсь в качестве кандидата, а на съезде и вовсе не появлюсь.

- Тогда зачем вы так спешите?

- Неужели непонятно? Сколько можно повторять: соскучился я по Азербайджану, хочу вернуться на родину! Это сейчас мое самое заветное желание. Неужели я хочу слишком многого?

В трубке что-то щелкнуло, раздался треск, и связь оборвалась. В комнате, где жил Алиев, телефона не было, поэтому разговаривал он из кабинета дежурного по корпусу, куда его срочно вызвали. Через несколько минут вновь раздался звонок.

- Говорите, - услышал он металлический голос телефонистки.

- Гейдар Алиевич, я все понимаю и очень вам сочувствую, - продолжил прерванный разговор Муталибов. - И тем не менее, приезжать сейчас было бы неблагоразумно. Обстановка в республике напряжена до предела. Каждую минуту можно ожидать каких-нибудь провокаций.

- Да, Ханбабаева вы уже убили... - сказал Алиев. - Однако, если даже решите убить меня, я все равно приеду в Баку.

- Помилуйте, уважаемый Гейдар Алиевич, что вы такое говорите?! - Муталибов едва не захлебнулся от возмущения. - При чем здесь Ханбабаев!

- Будто вы не знаете, при чем!

- Ей богу, не знаю! Я совершенно не в курсе. Никто вас здесь убивать не собирается.

- Вы противоречите сами себе! То пытаетесь убедить в опасности, которая мне будто бы угрожает в Баку, то говорите, что никто меня в Баку убивать не собирается. Где же логика?

...Связь опять прервалась. Алиев с досадой бросил трубку и хотел было выйти из комнаты дежурного, как телефон зазвонил опять.

- Гейдар Алиевич, давайте договоримся, - теперь Муталибов говорил скороговоркой, по-видимому, опасаясь что связь снова прервется. - Примерно через две недели я прилечу в Москву на съезд, мы с вами увидимся и обо всем обстоятельно побеседуем. Приезд такого человека, как вы, надо основательно подготовить, обеспечить вашу безопасность, решить вопрос с жильем.

- Не хотите давать квартиру - не надо. Буду жить у брата. И вообще, я вам больше не верю.

- Почему? - оскорбился Муталибов.

- Потому что вы меня своими обещаниями уже пятый месяц кормите. "Подготовить приезд, обеспечить безопасность...". Всё ведь в ваших руках эти вопросы можно решить в считанные минуты. Было бы желание...

- Ну ладно, не хотел я вам говорить, но теперь скажу. Мне звонил Пуго, сказал, что в Комитете партийного контроля на вас собрано большое количество негативного материала, и что он намерен дать им "ход".

- Мне об этом уже доложили...

- Так вот: если вы их не будете сейчас дразнить и не поедете на съезд, я уговорю Пуго не поднимать этот вопрос.

Алиев засмеялся. На том конце провода воцарилось молчание, по-видимому, Муталибов не ожидал подобной реакции на его предложение.

- Да с вами не соскучишься, - сказал Алиев. - В Москве меня убеждают, что это вы возражаете против моего приезда, вы ссылаетесь на Москву. Прямо круговая порука. А что касается каких-то там материалов, то я уже Пуго говорил: не запугаете. Я перед своим народом чист. И готов отвечать за любой свой поступок.

- Гейдар Алиевич, я все понял. И клятвенно обещаю: в самые ближайшие дни мы решим вопрос с вашим приездом...

* * *

...6 июня Гейдар Алиев в Баку не приехал. Муталибов мог вздохнуть с облегчением. По всей видимости, он чувствовал себя в те дни победителем. Еще бы: удалось перехитрить старого чекиста, заставить его отказаться от поездки в Баку.

Однако не звонки из ЦК и не разговор с Муталибовым заставили Гейдара Алиева опять отложить поездку. Вечером 5 июня он отправился на свою московскую квартиру, чтобы собраться в дорогу. А ночью позвонил брату, Джалал-муаллиму. И узнал о назревающем противостоянии: одна группа людей готовится встречать Алиева, другую готовят власти для контрвстречи. Могут произойти столкновения, тем более что есть сведения: "муталибовцам" раздали оружие. Это сообщение решило исход многодневного поединка: Алиев не захотел возвращаться ценой кровопролития. Достаточно было одной принесенной жертвы - Аждара Ханбабаева.

...32 съезд Коммунистической партии Азербайджана прошел без особых эксцессов. Аяза Муталибова избрали первым секретарем ЦК. Через несколько дней он вылетел в Москву - принимать поздравления Старой площади.

О своем обещании навестить Алиева и решить вопрос с его возвращением он, конечно, опять "забыл".

Из протокола допроса:

Вопрос: - Разговаривали ли вы по телефону с Аждаром Ханбабаевым накануне своего предполагаемого приезда? Какова история вашего знакомства?

Ответ: - Наш первый телефонный разговор состоялся во второй половине 1989 года; точно не могу сказать, по всей видимости, это было в начале осени. Номер моего московского телефона знало немного людей. Во-первых, я сам этого не хотел, а, во-вторых, тогдашние руководители Азербайджана весьма ревниво относились к моим связям и контактам с республикой... Короче говоря, во второй половине 1989 года раздался звонок, я поднял трубку. Звонивший представился Аждаром Ханбабаевым. Я спросил у него, кто вы. Он ответил, что является директором издательства "Азернешр" и напомнил некоторые моменты, связанные с моей работой в Азербайджане. Потом сказал, что находится в Москве и хотел бы со мной повидаться. Я не стал возражать и продиктовал ему свой адрес. На следующий день мы встретились..."

В первую же минуту Алиев почувствовал: от этого человека исходят волны теплоты и доброжелательности. Он не держит камня за пазухой и пришел к нему с открытым сердцем. Это друг, которому можно довериться.

Поначалу Ханбабаев держался скованно, говорил осторожно, словно обдумывал каждую фразу. Сперва Алиев не мог понять причину этой скованности, а потом догадался: гость просто-напросто робеет перед ним. Ведь раньше между членом Политбюро ЦК КПСС и рядовым полиграфистом была дистанция огромного размера. Перешагнуть эту дистанцию с первого раза действительно очень трудно. Когда Аждар Ханбабаев с застенчивой улыбкой на лице появился на пороге его московской квартиры, Алиев сразу вспомнил, где и при каких обстоятельствах им довелось прежде встречаться. Однажды на Бюро ЦК, когда Аждар-муаллима утверждали директором издательства "Язычы", еще пару раз в Москве, на международных книжных ярмарках. Алиев тогда уже работал первым зампредом Совета Министров СССР, курировал культуру и с удовольствием посещал эти ярмарки, не забывая заглянуть в азербайджанский павильон и поинтересоваться книжными новинками. Однако все эти встречи были мимолетными и официальными...

Понемногу ледок напряженности растаял, и Аждар Ханбабаев разговорился. Рассказал Алиеву о себе, о родителях, вспомнил первые трудные годы, когда приходилось и учиться и работать, чтобы помочь матери поднять младших детей. Алиев слушал заинтересованно, часто переспрашивал, чтобы уточнить ту или иную деталь. Очень скоро гость на себе ощутил магнетизм, исходящий от этой незаурядной личности. Разговор с ним увлекал, горячил кровь. Порой Аждар-муаллиму хотелось ущипнуть себя, чтобы проверить, не сон ли все это? Неужели он и в самом деле находится в квартире Гейдара Алиева, неужели запросто, по-дружески беседует с человеком, всегда казавшимся ему таким величественным и недосягаемым?

Ханбабаев смущенно вглядывался в знакомое лицо и с болью в душе отмечал, какой глубокий след оставили на нем трагические события последних лет. Особенно поразила его печаль. Печаль и тоска, затаившиеся в самой глубине алиевских глаз. Аждару Ханбабаеву довелось многое пережить в жизни, и оттого его душа была предельно чутка к чужим страданиям. Чтобы проверить свою догадку, Ханбабаев задал осторожный вопрос:

- А вы, Гейдар Алиевич? Как вы живете?

Хозяин грустно улыбнулся и развел руками.

- Как видишь. Как может жить отставной пенсионер?

- Вы... с кем-нибудь общаетесь?

- Если ты имеешь в виду тех людей, с которыми мне довелось работать прежде, то нет.

- Не хотите или?..

- Дело не в том, хочу я или не хочу. Дело в том, хотят ли этого они. Знаешь, наверное, что у меня два года назад был инфаркт?

Аждар Ханбабаев молча кивнул головой.

- Так вот, меня вытащили буквально с того света. Спасибо моим детям - сыну и дочери: ни на шаг от меня не отходили. Если бы не они, может, мы с тобой сегодня бы здесь не разговаривали. В те трудные дни и месяцы никто из моих коллег по прежней работе, ни один из тех, кого я в свое время назначил на высокие должности, не наведался в больницу, не прислал письмо или телеграмму со словами сочувствия. Не вспоминают они обо мне и сегодня. В принципе, я не вижу в этом ничего необычного. Одни не поддерживают со мной отношения из страха, у других, наверняка, есть свои причины...

Аждар-муаллим вздохнул и с сожалением покачал головой. Некоторое время оба молчали. Первым заговорил Алиев:

- Я это не для того рассказываю, чтобы ты меня пожалел. Меня жалеть не надо: Зарифа-ханум подарила мне прекрасных детей, а дети - замечательных внуков. Они навещают меня почти каждый день. У меня большая дружная семья. И больше мне никто не нужен...

- Гейдар Алиевич, вы могли предположить, что после ухода с поста к вам в республике будет такое отношение? - спросил Ханбабаев и тут же смутился. - Может, я лезу не в свое дело, простите...

- Да нет, все нормально, - ответил Алиев. – Ты пришел ко мне с открытой душой, и я буду с тобой столь же откровенен: не ожидал. Потому что за свою жизнь сделал для Азербайджана и народа много доброго.

Знаешь, я прожил довольно долгую жизнь, 14 лет возглавлял партийную организацию республики и могу, положа руку на сердце, сказать - служил я честно, боролся за моральную чистоту своего народа, за процветание республики. Быть может, в этой борьбе я заимел немало врагов, потому что в первую очередь сражался с нечистоплотными людьми. Они, к сожалению, обладают высокой степень сопротивляемости, они живучи и при изменении ситуации поднимают голову. За последние годы эти люди подняли голову в Азербайджане. И ты видишь, к чему это привело.

- А о возвращении на родину не думаете?

- Пока у власти находится Везиров, об этом не может быть и речи.

...В ту ночь, проводив нежданного гостя, Алиев долго не мог уснуть. Ханбабаев, сам того не желая, разбередил старую рану. Прежде Алиев никогда не говорил на эту тему с посторонними, он даже близким не хотел признаваться, как его задевают забывчивость и равнодушие тех, с кем ему довелось проработать многие годы. А ведь Аждар Ханбабаев, эта наивная и добрая душа, прав: они предали его. Да если бы только его! Молчаливо соглашаясь с тотальной критикой и очернительством всего того, что делалось в республике в 70-80-е годы, эти люди предали дело, которому служили. По сути, они предали собственное прошлое. Бог им судья! Но что удивительно: его сторонятся те, кого он в свое время назначил на высокие должности, кому вручал ордена и медали, присваивал почетные звания. Не все, конечно. Люди искусства его, например, никогда не забывали. Он помнит, как его тронуло появление в "кремлевке" знаменитой народной певицы Зейнаб Ханларовой. Она и еще трое бакинок с трудом прорвались тогда сквозь кордоны врачей и медицинских сестер, которые ни в какую не хотели пускать к нему непрошенных гостей. Зейнаб такой шум подняла, что начальству пришлось отступить. А сколько теплоты, душевного участия ощущал он со стороны совершенно незнакомых ему людей, рядовых соотечественников, для которых он вроде бы ничего особенного не сделал. Хотя, почему это "ничего особенного"? За 14 лет его руководства Азербайджан в своем развитии прошел стремительный путь, равный нескольким десятилетиям. Уезжая на работу в Москву, он оставлял землякам развитое сельское хозяйство, мощную индустрию, самую передовую в СССР нефтедобывающую и нефтеперерабатывающую промышленность. А еще десятки построенных по его инициативе заводов и фабрик, плотин и электростанций, дорог и микрорайонов. В 80-е годы Азербайджан был единственной республикой в Союзе, которая жила без дотаций и отчисляла в государственный бюджет страны больше, чем получала. Люди обо всем этом помнят. И им есть с чем сравнивать тяжелейшую ситуацию, в которой республика оказалась по милости некомпетентных и амбициозных правителей-временщиков.

...О многом он передумал в ту долгую осеннюю ночь. Неожиданный визит директора издательства "Азернешр" взбудоражил его, возродил в душе какието смутные, еще неясные ему самому надежды. В последнее время он вел замкнутый, почти уединенный образ жизни. Иногда тянуло прогуляться по улице, подышать свежим воздухом, но всякий раз после таких прогулок он возвращался домой в раздражении. Дело в том, что люди узнавали его, подходили, о чем-то расспрашивали. А то и просто указывали на него пальцем. Мол, смотрите, "сам" Алиев идет, бывший член Политбюро! Назойливое внимание случайных прохожих быстро утомляло, приходилось возвращаться домой. Так, фактически под домашним арестом, протекала его жизнь.

А ему хотелось общения. Хотелось знать, чем и как живут люди, что их волнует, что беспокоит. Газет в последнее время стало много, да пойди разбери, где в них правда, а где ложь. После той свистопляски, которую журналисты московских изданий устроили вокруг его имени, Алиев не доверял горбачевской прессе. Ему хотелось получать информацию из первых рук. Поэтому наутро он даже пожалел, что Ханбабаев пробыл у него накануне вечером так недолго, и он не успел его обо всем расспросить.

К счастью, вскоре директор издательства приехал в Москву в очередную командировку и опять позвонил ему. Они встретились - на сей раз как добрые и давние друзья. И проговорили до поздней ночи.

Аждар-муаллим не скрывал своей глубокой озабоченности происходящим в республике. Рассказал о бездарной политике Везирова, о том, что если так пойдет и дальше, то его просто сметет волна народного недовольства. С чувством симпатии и уважения относясь к молодым политикам, которые летом 1989 года создали Народный Фронт Азербайджана, Ханбабаев с тревогой размышлял об их неопытности и горячности, о том, что этой неопытностью могут воспользоваться власти. Кстати, многие его прогнозы впоследствии оправдались, как и оценки, данные им некоторым членам бывшей алиевской команды. Например, Вагифу Гусейнову, в прошлом комсомольскому вожаку, а ныне председателю КГБ Азербайджана. В бытность Гейдара Алиева у власти Вагиф Гусейнов всячески выражал ему свою преданность, а после его отставки стал одним из главных организаторов антиалиевских публикаций в центральной прессе. Когда разговор зашел о председателе КГБ, Ханбабаев поморщился: "Вы меня, конечно, извините, Гейдар Алиевич. Он ваш выдвиженец, можно сказать, воспитанник. Однако занимается очень грязными делами". Если бы Аждар-муаллим только мог представить, какую грязную и зловещую роль председатель КГБ сыграет в его собственной судьбе!..

* * *

После этих двух встреч были звонки, множество звонков. Как правило, звонил Ханбабаев. И они опять подолгу беседовали. Аждар-муаллим рассказывал Алиеву о том, с каким восторгом встречено его выступление перед постпредством, как жадно слушает и смотрит это выступление азербайджанская интеллигенция. Несмотря на трудности, связанные с режимом чрезвычайного положения и действием комендантского часа, бакинцы собираются по-трое, по-четверо у кого-нибудь в доме, где есть видеомагнитофон и, потушив свет, по нескольку раз прокручивают кассету со знаменитой алиевской речью. Ханбабаев сам не раз доставлял эти кассеты своим знакомым в различные районы республики, в том числе и в Нахчыван. Он все откровеннее и все настойчивее говорил о том, что Алиеву надо думать о возвращении на родину, что его огромный политический опыт и авторитет сегодня как никогда нужны народу. Алиев чувствовал, что эта идея овладела Ханбабаевым целиком и что он буквально живет мыслью о его возвращении в Баку. К этому времени власть в Азербайджане сменилась, у Муталибова, как им обоим тогда казалось, не было оснований относиться к Алиеву с недоверием или предубеждением, поэтому мечта о возвращении обрела более реальные очертания...

Однажды Аждар-муаллим позвонил ему из Стамбула. Сказал, что приехал в Турцию по издательским делам и что рядом с ним находятся корреспонденты ряда ведущих турецких газет. Он похвастался перед журналистами своим знакомством с бывшим членом Политбюро ЦК КПСС, и теперь те осаждают его просьбами: свяжи нас с Гейдаром Алиевым. Мы хотим взять у него интервью. Алиев согласился ответить на несколько вопросов.

Второй раз он позвонил уже после поездки в Тегеран, в мае 1990 года. И рассказал Алиеву, что им весьма интересуются в Иране. Ханбабаев первый связался с Алиевым после избрания его делегатом партийного съезда и поздравил с этим событием. Он радовался, как ребенок, и горячо обсуждал детали и подробности предстоящей встречи Алиева в аэропорту. Алиев пытался остудить его пыл, говорил, что еще не решил окончательно, поедет в Баку или нет. Но Ханбабаев и слышать ни о чем не желал. "Что тут решать, Гейдар Алиевич! - убежал он его. - Народ уже всё за вас решил. Так что собирайтесь, не раздумывая".

В тот трагический для директора издательства "Азернешр" день - 30 мая 1990 года, Алиев дважды разговаривал с Аждар-муаллимом. Ханбабаев позвонил ему приблизительно в полдень и сказал, что ему известно о дате прилета Алиева в Баку.

- Тебе кто сказал? - недовольно спросил Алиев.

- Джалал-муаллим, ваш брат.

- Напрасно. Я ведь предупредил, чтобы он не особенно распространялся на эту тему.

- Мы вас будем непременно встречать.

- Кто это "мы"? - настороженно переспросил Алиев.

- Я, Бахтияр Вагабзаде, интеллигенция. Вас здесь очень ждут! - в голосе Аждара Ханбабаева звучали неподдельная радость и волнение.

- Я всем вам, конечно, благодарен. Однако очень прошу, не поднимайте излишнего шума. И не надо никому ехать в аэропорт. Меня встретит брат, этого достаточно. А с вами увидимся после приезда.

Аждар был мягким и деликатным человеком, но тут он проявил строптивость.

- Хотите запрещайте - хотите нет: я все равно буду вас встречать.

Алиев несколько раз настоятельно повторил свою просьбу, не делайте из моего приезда событие, "не дразните спящего льва". К этому времени он уже успел пообщаться с подручными Пуго из Комитета партийного контроля и знал о негативной реакции Кремля на его решение участвовать в республиканском партсъезде. Он не мог говорить об этом с Ханбабае-вым по телефону, так как был почти на сто процентов уверен в том, что оба телефона прослушиваются. Поэтому пытался довести свою мысль намеками.

Однако Ханбабаев был глух к любым возражениям с его стороны.

- Не уговаривайте, Гейдар Алиевич. У меня сердце разорвется, если я в аэропорт не приеду.

В заключение беседы Ханбабаев предложил ему собственную квартиру и дачу для проживания в Баку. Алиев вежливо поблагодарил, но отказался.

Это был их последний разговор. Через несколько часов Аждара Ханбабаева не станет...

Из протокола допроса:

Вопрос: - Что бы вы хотели еще сказать по существу заданных вам вопросов?

Ответ: - Давая эти показания, я преследовал одну цель. Безжалостно убит совершенно невинный человек, глубоко уважаемый в среде азербайджанской интеллигенции, многие годы с честью проработавший на таком важном участке нашей культуры, как издательское дело. Это тяжкое преступление. Я и раньше, при прежнем руководстве Азербайджана, в своих интервью и беседах выражал протест, требовал, чтобы это преступление было раскрыто, а виновные понесли наказание. Я предполагал, что в то время это преступление не раскроют, так как его инициировали официальные круги республики. Все эти годы меня внутренне, морально мучало то, что Ханбабаев стал жертвой своего доброго отношения ко мне, которое он не скрывал, что его убили, дабы преградить мне путь в Азербайджан. Подумайте только: какая чудовищная жестокость! Быть может, меня можно было остановить другими средствами, но убивать ради этого безвинного человека, человека, известного в обществе, имеющего большие заслуги перед азербайджанской культурой, убивать рукой наемного бандита - можно ли представить себе более тяжкое злодеяние! Поэтому я очень доволен тем обстоятельством, что по воле нынешнего руководства Азербайджана органы прокуратуры наконец занялись этим делом. Хочу от всей души пожелать, - с нетерпением буду ждать этого, - чтобы данное преступление было раскрыто. Если мое предположение, к которому и вы, как я вижу, склоняетесь (хотя для меня это не предположение, а очевидная вещь), окажется неверным, то следует изучить другие возможные причины убийства Ханбабаева... Еще раз повторяю: по моей версии, Ханбабаева убили, чтобы преградить мне дорогу. Поэтому мое желание в том, чтобы во имя справедливости, во имя детей и внуков безвинной жертвы преступники были найдены и привлечены к ответственности. Я желаю органам прокуратуры Азербайджана успехов в этой работе.

Допрос был начат в 14.30, закончен в 16.20. После допроса мне была предоставлена возможность посмотреть видеозапись моих показаний.

С протоколом ознакомился лично, показания с моих слов записаны верно. Исправлений, добавлений и замечаний не имеется.

Свидетель: Г.А.Алиев

* * *

Спустя семь месяцев после дачи этих показаний, спустя три года после убийства Ханбабаева Гейдар Алиев вновь встал во главе Азербайджана. Встал по велению времени и по воле народа. Наследство от прежних руководителей ему досталось тяжелое: истекающая кровью, наводненная беженцами и уголовными бандформированиями республика. Почти полностью разрушенная вертикаль исполнительной власти, экономическая разруха и политическая нестабильность. Оккупация армянскими вооруженными формированиями Нагорного Карабаха и семи прилегающих к нему районов...

Потребовались годы и годы напряженных, поистине титанических усилий, чтобы вывести республику из острейшего кризиса.

Анализируя происшедшее, я мысленно возвращаюсь в февраль 1990 года, когда избранный первым секретарем ЦК КПСС Аяз Нияз оглы Муталибов сидел в московской квартире Гейдара Алиева и с почтением внимал его советам. Порой я пытаюсь представить: а что было бы, если б Муталибов отнесся к этим советам серьезно. Если бы не оттолкнул, не предал своего наставника, не испугался его приезда в Баку, а принял бывшего руководителя как подобает - со всем уважением. Вполне вероятно, что в таком случае его бы действительно не избрали первым секретарем ЦК Компартии республики и ему пришлось бы уступить этот пост Алиеву. Но ведь в честной открытой борьбе! Но ведь ради интересов государства! И не пришлось бы впоследствии платить столь высокую цену за проявленное в 90-м году малодушие. А миллионы рядовых граждан Азербайджана уж точно выиграли бы от этого тандема - Алиев + Муталибов.

Увы, увы! Подобное развитие событий - из области научной фантастики. К сожалению, у борьбы за власть свои неписанные и весьма суровые законы. А история о римском императоре Диоклетиане, который добровольно оставил трон, чтобы выращивать в огороде капусту, все же кажется мне красивой легендой.

Во всяком случае, это едва ли не единственный прецедент за всю историю человечества.

Руководство МНБ пытается

замести следы

После общения с Гейдаром Алиевым старший следователь Бакинской прокуратуры Рагиб Гасанов окончательно утвердился в своей версии. У него не оставалось сомнений: Ханбабаева "убрали" для того, чтобы предотвратить приезд бывшего члена Политбюро в Баку. И разгадку этого убийства следует искать в недрах Министерства национальной безопасности (так с приходом к власти Народного Фронта стал называться КГБ), то есть в его архивах.

Поэтому, вернувшись из Нахчывана и отчитавшись о своей поездке, Рагиб стал одолевать просьбами прокурора города Баку Чингиза Ганиева и его заместителя Гусейна Алиханова: "Надавите на руководство МНБ. Не может быть, чтобы у них не осталось каких-либо документов. Они могли бы, по крайней мере, сообщить нам имена и фамилии лиц, осуществлявших слежку за Ханбабаевым".

Через несколько дней Гусейн Алиханов со следователем отправились на встречу с Сульхеддином Акпером - первым заместителем министра национальной безопасности. Как и многие члены команды Абульфаза Эльчибея, Сульхеддин Акпер (врач по профессии) оказался в коридорах власти случайно. Подобно прочим функционерам из НФА, у него были амбициозные планы и искреннее желание принести пользу общему делу. Однако напрочь отсутствовал опыт работы в государственном аппарате. Ну, а уж для того, чтобы разобраться в механизме функционирования такого специфического ведомства, как Министерство национальной безопасности, требовался не один месяц и даже не год. Поэтому новым руководителям МНБ приходилось всецело полагаться на опыт и компетентность старых сотрудников.

Сульхеддин Акпер встретил гостей из прокуратуры радушно. Заметил, что наслышан об этом громком убийстве и готов всячески содействовать его расследованию. Затем попросил Рагиба рассказать о поездке в Нахчыван, о подробностях его встреч и разговоров с Гейдаром Алиевым. Вес услышанное от следователя его чрезвычайно заинтриговало.

- Вы ведь, кажется, занимались этим делом еще в 1990-м году? - Сульхеддин Акпер вопросительно посмотрел на Гусейна Алиханова.

- Сначала Ибрагим Татиев, потом я, - ответил заместитель прокурора Баку.

- Ну, и к какому выводу вы тогда пришли?

- В общем-то у меня сразу сложилось впечатление, что "бытовухой" здесь и не пахнет. Очень уж ловко было всё подстроено. Странные вещи, явно подброшенные Ханбабаеву в служебный сейф, какие-то люди, побывавшие в издательстве в ночь убийства...

Гусейн Алиханов поведал хозяину кабинета о некоторых деталях следствия, которые наводили на мысль о возможной причастности КГБ к тайне убийства Аждара Ханбабаева.

- В то время Татиев посылал запрос в Комитет, просил оказать содействие. Ответа, однако, не дождался. Между тем, у нас есть сведения, что сотрудники определенных отделов вашего ведомства занимались разработкой Ханбабаева.

- Откуда вам это известно? - заинтересовался Сульхеддин Акпер.

- От Ровшана Алиева, нынешнего военного прокурора. Год назад он вместе с Татиевым вел дело об убийстве академика Тельмана Курбанова. По делу проходит Садых Алиев, бывший сотрудник КГБ. Он им сам говорил, что выписывал задания на проведение наружного наблюдения над директором издательства "Азернешр".

- А в каком отделе работал Садых Алиев?

- В пятом.

Сульхеддин Акпер нажал на кнопку селекторной связи.

- Вызовите ко мне Тофика Гейдарова, - попросил первый заместитель министра. И добавил, обращаясь к гостям. - Это начальник пятого отдела. Я думаю, что он обладает соответствующей информацией.

Однако беседа с Гейдаровым разочаровала сотрудников прокуратуры. Начальник пятого отдела категорически заявил, что никакими оперативными материалами по делу об убийстве Аждара Ханбабаева не располагает. Более того, в 1991-1992 годах, признался Тофик Гейдаров, были уничтожены все документы из архивов КГБ, касающиеся периода конца 80-х-начала 90-х годов. Честно говоря, Алиханов и не рассчитывал на то, что "комитетчики" встретят их с распростёртыми объятьями. Кому захочется пачкать честь мундира и выдавать профессиональные тайны? Особенно, если от этих тайн отдает зловонным душком. И все же новость об уничтожении архивов КГБ ошеломила.

- Как же вы могли?! - негодующе воскликнул заместитель городского прокурора. - Ведь эти архивы, помимо всего прочего, обладают исторической ценностью.

Тофик Гейдаров пожал плечами, мол, мы люди подчиненные. Делаем то, что нам приказали "сверху".

- Ну хорошо, а слежка за Ханбабаевым была или нет? - спросил начальника пятого отдела Сульхеддин Акпер.

Гейдаров пробурчал что-то неопределенное.

- Была или нет?! - повысил голос заместитель министра.

- Если и была, то я к этому делу не имею никакого отношения, - неохотно сказал Гейдаров.

После долгих препирательств с начальником пятого отдела Сульхеддину Акперу удалось наконец вытянуть из него признание:

- Да, наружное наблюдение за директором издательства "Азернешр" проводилось, однако недолго. Прекращено оно было в конце 1989 года, почти за год до убийства.

- И телефоны его прослушивались? - спросил Алиханов.

- Об этом мне ничего неизвестно, - отрезал Гейдаров

Некоторое время все молчали. Наконец Рагиб Гасанов заискивающе попросил:

- Может, ваши сотрудники все же пороются в документах? А вдруг что-то и сохранилось.

Гейдаров посмотрел на Сульхеддина Акпера.

- Да, да, пожалуйста, организуйте поиск.

Гейдаров отправился выполнять поручение заместителя министра.

- Видите, что творится, - развел руками хозяин кабинета. - Попробуй с этой публикой поработай. Они откровенно саботируют все наши с Тахмазовым усилия по реформированию министерства.

- Чего же вы их терпите? - спросил Алиханов. - Больше половины старого состава КГБ, работающего здесь, - люди Вагифа Гусейнова. После ареста своего шефа они затаились, ждут, чем дело кончится. Однако при первой же возможности вновь поднимут голову.

- Вы действительно верите в то, что Вагиф Гусейнов мог отдать приказ об убийстве Аждара Ханбабаева? - спросил Сульхеддин Акпер.

- Вполне. Бывший шеф КГБ - очень опасный человек. Готовый пойти на любую провокацию. Я убедился в этом на личном опыте. И этот опыт едва не стоил мне жизни.

В ожидании Тофика Гейдарова заместитель прокурора Баку рассказал Сульхеддину Акперу и Рагибу Гасанову историю трехлетней давности.

В 1989 году Гусейну Алиханову поручили расследование громкого убийства, которое потрясло всю столицу. Неизвестные расправились с детьми N²³ - преподавателя Бакинского мединститута. Убили сына и двух его дочерей.

Постепенно стали всплывать подробности этого весьма запутанного дела. Оказалось, что жестокое убийство заказала близкая подруга жены шефа КГБ. N преподавал в институте, где училась эта девушка. Соблазненный ее молодостью и красотой, N вступил с ней в связь, а когда девушка забеременела, то по его настоянию сделала аборт. Позже она устроила свою личную жизнь, выйдя замуж за одного комсомольского функционера. Однако детей у нее больше не было. Можно себе представить, какие чувства она испытывала к бывшему любовнику. Вдобавок ко всему, ее муж запутался в денежных махинациях: вызвался устроить отпрыска одного сумгаитского толстосума в мединститут, взял у него 25 тысяч рублей, а посреднику не передал. Посредником, к несчастью, оказался тот самый N. Когда он потребовал отдать деньги, муж этой женщины предпочел удариться в бега. За день до убийства детей N встретился со своей бывшей возлюбленной, обругал ее мужа последними словами и пригрозил, что засадит того в тюрьму. Женщина в ярости ответила, что "ограш" и подонок он сам. Он сделал несчастной ее, а теперь хочет сделать несчастной и всю ее семью. В общем, наняла она двух наркоманов и с их помощью убила троих детей.

- Когда я "вышел" на исполнителей, Вагиф Гусейнов пригрозил, что разделается со мной. Заказчица-то была чуть ли не своим человеком в его доме, вот они с женой и пытались ее выгородить. За день до покушения знакомые оперативники предупредили, чтобы я вел себя осторожнее: мол, КГБ хочет свести со мной счеты. А как это - "осторожнее"? Я рядовой следователь, не охрану же себе у руководства выпрашивать. Эх, думаю, двум смертям не бывать, а одной не миновать. Будь что будет.

На следующий день, ближе к вечеру, я поехал в Низаминское отделение внутренних дел. На полпути меня стала преследовать новенькая "ГАЗ-69". Я был на "восьмерке". Прижимал он меня, прижимал, а потом развернулся и изо всей силы ударил в бок, с той стороны, где я сидел. Хорошо еще, что я переломами отделался; могли и убить.

- И ты подозреваешь Вагифа Гусейнова?

- А чего подозревать? Все знали, кто отдал оперативникам приказ. Меня и Ильяс Исмайлов вызывал, тогдашний прокурор республики. Они были с Гусейновым в близких отношениях. Генпрокурор попросил меня замять дело, не копать дальше. Он-то мне и объяснил что к чему. Так сказать, "по-дружески".

- И чем вся эта история кончилась? – спросил Сульхеддин Акпер.

Алиханов с горечью махнул рукой:

- Да ничем. Пользуясь московскими связями, Вагиф Гусейнов вытащил эту девицу на свободу. Недавно я хотел возобновить расследование и узнал, что она выехала из республики в неизвестном направлении.

- Да, дела... - мрачно протянул Сульхеддин Акпер. - Ну ничего, теперь он за всё ответит: и за январь, и за убийство Ханбабаева, и за многое другое. Дайте только время...

Тем временем вернувшийся в кабинет начальник пятого отдела поклялся всеми святыми, что по делу Ханбабаева ничего обнаружить не удалось. Взяв с него обещание подготовить и прислать в прокуратуру список сотрудников КГБ, которые осуществляли наружное наблюдение за покойным Ханбабаевым, заместитель прокурора Баку вместе со следователем покинули здание Министерства национальной безопасности.

Наконец, после неоднократных звонков, устных просьб и письменных запросов, из Министерства национальной безопасности в прокуратуру поступил долгожданный ответ за подписью Фахраддина Тахмазова. В первой части письма министр сообщал о том, что "никаких официальных документов, касающихся фактов наружного наблюдения за покойным директором Азербайджанского государственного издательства А.Р.Ханбабаевым, контроля за его телефонным переговорами, не обнаружено. Однако в результате предпринятых мероприятий удалось установить, что над А.Р.Ханбабаевым со стороны КГБ действительно в определенный период проводилось наружное наблюдение, а его телефонные переговоры находились под контролем"²⁴.

Далее в письме министра приводится список из более чем десяти сотрудников бывшего КГБ, задействованных в проведении наблюдения за Аждаром Ханбабаевым.

Это уже было кое-что. Это была серьезная информация, которую Рагиб Гасанов принялся незамедлительно отрабатывать. Весь ноябрь следователь посвятил вызовам в прокуратуру и допросам "гэбистов". К сожалению, это были в основном "мелкие сошки", оперативники одного из подразделений КГБ, спецификой коего и была как раз организация наружного наблюдения за "объектом". Судя по их рассказам, наблюдение за Ханбабаевым велось, начиная с конца 1989 года, и продолжалось около трех-четырех месяцев. Задания о проведении оперативных мероприятий в отношении объекта "Хасан" (так именовался покойный директор издательства в донесениях комитетчиков) сотрудники 2 отделения могли получать от начальников 2, 5 или 7 отделов. А могли и непосредственно от самого руководства КГБ. На вопрос следователя о том, почему руководство КГБ столь пристально интересовалось личностью Ханбабаева, опрашиваемые отвечали по-разному. Например, в показаниях Али Оруджева отмечается - "Нам говорили, что Ханбабаев проводит какие-то собрания, готовится печатать некие листовки. Поэтому мы получили задание фотографировать всех подозрительных лиц, выходящих из здания "Азернешра".²⁵

Почти все допрошенные подтвердили, что задания им спускались "сверху" непременно в письменном виде. Сами оперативники по итогам наблюдения также составляли сводки, один экземпляр которого направлялся в тот отдел, который "спускал" им очередное задание, а второй оставался в их собственном отделе до конца года (затем все сводки передавались в архив КГБ), После полученной от комитетчиков информации у Рагиба Гасанова появились все основания предполагать, что старые "гэбисты" просто-напросто водили за нос Сульхеддина Акпера и прочих руководителей МНБ, утверждая, что никаких документов, касающихся наблюдения за Ханбабаевым, обнаружить не удалось. Что они якобы уничтожены, сожжены и т.п.

Неопровержимые улики причастности КГБ к тайне гибели директора издательства удастся извлечь из недр Министерства национальной безопасности лишь три года спустя, в 1995-м. А пока следователю Гасанову приходилось довольствоваться скудной информацией, полученной от рядовых комитетчиков. Информация была не бог весть какая, все они говорили примерно одно и то же: да, принимал участие в проведении наружного наблюдения за объектом по кличке "Хасан", работал с "объектом" всего 10-15 дней. Было это в конце 1989 года. Ничего подозрительного в его поведении не заметил. Проводилось ли наружное наблюдение за Ханбабаевым в мае 1990 года, то есть в канун его гибели, не знает. Рагиб был почти на сто процентов уверен, что перед тем как отправить очередного оперативника на допрос в прокуратуру, его в МНБ соответствующим образом "обрабатывали". Чтобы тот не говорил лишнего. Действительно, читаешь одно показание, второе, третье... Такое впечатление, что все они вышли из-под копирки, только подписи под протоколом допросов разные.

Лишь бывший начальник второго отделения 7 отдела КГБ Айдын Хасметдинов рассказал следствию о том, что задания о проведении наружного наблюдения за Ханбабаевым он получал дважды: в конце 1989 и в марте 1990 года. Причем в обоих случаях задания поступали от начальника пятого отдела Владимира Мирзоева. Это был самый засекреченный отдел КГБ, который сотрудники условно называли отдел "З", то есть отдел по защите конституционного строя.

Наверняка, Мирзоев мог бы рассказать следователю много интересного. Если бы, конечно, захотел говорить. Однако в материалах уголовного дела об убийстве Ханбабаева за период 1992-1993 годов протоколов допроса Мирзоева не имеется. Равно как и свидетельств других высокопоставленных сотрудников КГБ, которые знали много больше, чем рядовые комитетчики. Знали, однако предпочитали помалкивать. По словам Рагиба Гасанова, он не раз обращался к руководству Бакинской прокуратуры с просьбой помочь ему в вызове на допрос более влиятельных сотрудников бывшего КГБ, того же Владимира Мирзоева. В свою очередь, Чингиз Ганиев и Гусейн Алиханов неоднократно разговаривали по этому вопросу с министром национальной безопасности и его заместителями. Однако ни Мирзоев, ни другие начальники отделов КГБ в прокуратуре так и не появились.

18 марта 1993 года в уголовном деле № 44808 появляется весьма любопытная справка за подписью Рагиба Гасанова о его беседе с сотрудницей Министерства национальной безопасности, которая по заданию своего начальства приблизительно около месяца занималась прослушиванием служебного телефона Аждара Ханбабаева. Она сделала следователю весьма знаменательное признание: прослушивание телефонных разговоров Ханбабаева "продолжалось вплоть до самой его смерти"²⁶. А причиной прослушивания, по ее словам, было "стремление Ханбабаева вместе с группой лиц привести Гейдара Алиева к власти в Азербайджане"²⁷. Это признание шло вразрез с утверждениями других работников бывшего КГБ, которых допрашивал Рагиб Гасанов и которые пытались уверить его, что Ханбабаев представлял интерес для "комитетчиков" лишь до весны 1990 года. К сожалению, сотрудница министерства отказалась подписывать протокол дознания и сообщила все это следователю в устной форме. Лишь спустя три года, после долгих уговоров и нашего клятвенного обещания не обнародовать ее имени, эта женщина дала письменные показания.

В этой же справке Рагиб Гасанов пишет о том, что, по утверждению начальника 2 отдела ОТО Тофика Садыхова, "все документы, связанные с Ханбабаевым, были уничтожены в августе 1991 года"²⁸. Проверить, так ли это на самом деле, следственной бригаде Рагиба Гасанова не удалось: архивы КГБ оказались для него закрыты. Почему? Казалось бы, ни Фахраддину Тахмазову, министру национальной безопасности, ни его первому заместителю Сульхеддину Акперову, не было резона выгораживать бывшего председателя КГБ Гусейнова. Скорее напротив, они были заинтересованы собрать против него как можно больше компромата. Ведь вскоре после того, как дело об убийстве директора издательства "Азернешр" вновь всплыло на поверхность, Вагиф Гусейнов был арестован по обвинению в причастности к январской трагедии 1990 года. И все же, ни Тахмазову, ни его заместителям не удалось оказать действенной помощи следственной бригаде Гасанова.

Вот что думает по этому поводу Гусейн Алиханов:

"Рагиб Гасанов давал оперативные задания сотрудникам МВД, МНБ. О проведении разработок по тем или иным версиям. Почти ни одно из этих заданий не было выполнено. Он посылал запросы в Министерство национальной безопасности с просьбой оказать содействие в расследовании убийства Ханбабаева и, как правило, не получал ответ. Или получал формальные отписки. Период 1992-93 годов был периодом безвластия. К руководству МНБ пришли дилетанты, люди, ничего не смыслившие в оперативно-розыскной работе. Сульхеддин Акпер хотел нам помочь, но у него не было авторитета среди сотрудников министерства. Его попросту не слушались, его указания откровенно саботировались. Я знаю, что он искренне стремился оказать содействие прокуратуре в раскрытии дела об убийстве Ханбабаева, однако его убедили в том, что в МНБ не осталось никаких документов по данному эпизоду. Этим комиссаром от НФА старые зубры-"гэбисты" вертели как хотели".

Нет в материалах следствия и протокола допроса самого экс-шефа КГБ Вагифа Гусейнова. Почему? Ведь Гусейнов в то время находился в СИЗО и вполне мог выступить свидетелем по данному уголовному делу. Однако Рагиб Гасанов посчитал это излишней тратой времени. По его словам, он не верил, что беседа с бывшим руководителем КГБ даст какие-нибудь результаты. Что же касается организации наружного наблюдения, то Вагиф Гусейнов, скорее всего, повторил бы дежурную версию оперативников: мол, директор издательства занимался распространением неких листовок, проводил нелегальные собрания, поэтому мы сочли необходимым немного последить за ним.

Наверное, всё так оно и было бы. И все же следователю стоило воспользоваться уникальной возможностью и допросить экс-шефа КГБ. Увы, увы... Подобных упущенных возможностей в уголовном деле № 44808 великое множество.

К безусловной Заслуге Рагиба Гасанова следует отнести то, что ему удалось запротоколировать весьма любопытные свидетельские показания двух представителей интеллигенции. Людей, которые были близко знакомы с покойным Ханбабаевым. И которые весьма активно контактировали с ним накануне его трагической гибели. Эти люди - народный поэт Азербайджана Бахтияр Вагабзаде и бывший председатель Госкомиздата Назим Ибрагимов.

Именно из показаний Бахтияра Вагабзаде следователь впервые получил документальное подтверждение того, что Аждар Ханбабаев действительно готовил приезд Гейдара Алиева в Баку и что эта его деятельность весьма не нравилась тогдашнему руководителю республики Аязу Муталибову. Показания народного поэта, на наш взгляд, представляют весьма значительный интерес, поэтому мы приведем дословно наиболее существенные места из протокола допроса, датированного 13 ноября 1992 года. Этот протокол хранится в материалах уголовного дела № 44808.

"...Я видел Ханбабаева в день его смерти в 12 часов дня. Я зашел к нему в служебный кабинет, а он мне говорит: жаль, что ты не пришел пятью минутами раньше. Спрашиваю, а в чем дело? Ханбабаев ответил, что только что разговаривал с Гейдаром Алиевым по телефону.

Примерно за месяц до этого случая Ханбабаев обратился ко мне с просьбой о встрече. Мы встретились в Нагорном парке. Во время беседы Ханбабаев сообщил, что Гейдар Алиев хочет приехать в Баку. Далее Ханбабаев сказал: ты имеешь связь с "верхами", скажи им, чтобы встретили его как положено. Помнится, мы еще говорили о том, что у Алиева нет квартиры в Баку и об этом также следует подумать. В общем, суть беседы была такова, что мне надо обратиться с просьбой к руководству республики, чтобы этот вопрос был решен на правительственном уровне, то есть с приездом и размещением Алиева.

Г.Алиев в то время проживал в Москве, и Ханбабаеву было известно о моем к нему хорошем отношении. Я ответил Ханбабаеву: ты знаешь, как я отношусь к Алиеву, однако этот вопрос сложный и будет лучше, если ты от этой идеи откажешься.

Вопрос: Почему вы так ответили?

Ответ: Потому что я знал о негативном отношении азербайджанского руководства к Алиеву. Руководство было против того, чтобы Алиев вернулся в Азербайджан. Поэтому я и ответил Ханбабаеву, что не могу выполнить его просьбу.

Вопрос: Откуда вам было известно о негативном отношении руководства Азербайджана к Алиеву?

Ответ: Я сам неоднократно говорил на эту тему с А.Везировым и А.Муталибовым. Хочу отметить, что Везиров позвонил мне в ту же ночь, как приехал в Азербайджан. Я уже спал, он попросил, чтобы я ему перезвонил утром. На утро я позвонил Везирову. Он сказал, что хочет со мной побеседовать и может прислать машину. Я ответил, что машина у меня есть. Поехал к нему. В первой же беседе с Везировым я посоветовал, чтобы они отказались от своего прошлого отношения к Г.Алиеву и использовали его ум, его мировой политический опыт. А Везиров сказал, что за пять минут до моего прихода к нему позвонил Г.Алиев и поздравил с избранием на пост первого секретаря ЦК.

Я спросил, зачем меня пригласили. Везиров ответил, что хочет со мной посоветоваться, с чего ему следует начинать работу в республике. Первое же мое слово к нему было не портить отношения с Г.Алиевым, напротив, наладить с ним связь, использовать его опыт. Везиров вроде бы со мной согласился, но затем я увидел, что он повсюду преследует тень Г.Алиева. Во время следующих встреч с Везировым я ему не раз повторял, чтобы он отстал от Гейдара Алиева. Хватит разрывать на части страну, нацию.

Потом к власти пришел Муталибов, мы и с ним не раз беседовали на эту тему. Однажды мы договорились с шейх-уль-исламом, что будем по отдельности разговаривать с ним и убеждать наладить отношения с Алиевым. Однако во время каждого разговора я чувствовал, что отношение Муталибова к Алиеву остается негативным...

Одним словом, я знал, как относится к Г.Алиеву тогдашнее руководство. Поэтому, когда Ханбабаев завел разговор о приезде Г.Алиева, я ему ответил, что дело это очень запутанное и потому я бы не советовал ему этим вопросом заниматься. И еще я сказал, что не могу говорить на эту тему с Муталибовым, потому что говорил об этом с ним прежде и заранее знаю, какова будет его реакция.

Вопрос: А кто еще принимал участие в вашей беседе с Ханбабаевым?

Ответ: В беседе принимал участие и председатель Госкомиздата Назим Ибрагимов. Он мне потом сказал, что ты правильно ответил Ханбабаеву, я тоже не советую заниматься этим вопросом"²⁹.

24 ноября в прокуратуру был вызван Назим Ибрагимов, бывший коллега, сослуживец и друг покойного Аждара Ханбабаева. Вот как он описывает встречу, происшедшую между ним, Бахтияром Вагабзаде и покойным Ханбабаевым. Кстати, судя по показаниям Назима Ибрагимова, она состоялась не за месяц до убийства директора издательства, а 27 мая, то есть всего за три дня до трагедии.

"Во время нашего разговора я понял, что Ханбабаев является сторонником возвращения Г.Алиева в республику и хочет, чтобы Вагабзаде помог ему в этом вопросе. Из беседы я также понял, что Ханбабаев поддерживает с Алиевым телефонную связь. Вагабзаде дал ему понять, что приезд Алиева республике не нужен и что будет лучше, если Ханбабаев перестанет этим делом заниматься. Наша беседа происходила в Нагорном парке... Помню, Ханбабаев даже обиделся на Вагабзаде за то, что тот отказался ему помочь. Я же в этом вопросе защищал позицию Вагабзаде. На этом наша беседа закончилась"³⁰.

Не вняв уговорам друзей, Аждар Ханбабаев решил сражаться в одиночку. После беседы с народным поэтом он не мог не понимать, что, действуя вопреки воле партийного руководства республики, он подвергает себя смертельному риску. По-видимому, об этом же, во время разговора в Нагорном парке, ему прямо сказал Бахтияр-муаллим. И все же Ханбабаев продолжал поступать так, как подсказывало ему сердце, как диктовала совесть...

Через месяц после своей поездки в Нахчыван Рагиб Гасанов вышел на след убийцы. Более того, имя и фамилия исполнителя теракта впервые появляется в уголовном деле № 44808.

Рагиб Гасанов так и не раскрыл нам своего источника, поделившегося с ним этой уникальной информацией. Сказал только, что человек этот работал в республиканской прокуратуре и просил нигде и ни при каких обстоятельствах на него не ссылаться.

Итак, 28 декабря 1992 года заместитель генерального прокурора Азербайджана Ибрагим Татиев (наш старый знакомый!) с подачи Рагиба Гасанова отправляет письмо на имя министра национальной безопасности Тахмазова, в котором просит собрать сведения о некоем Тарихе Гулиеве, проживающем в апшеронском поселке Маштага по адресу: улица Ази Асланова, дом 11. Именно этот человек, говорится в письме, судя по поступившей в прокуратуру неофициальной информации, осуществил убийство директора издательства "Азернешр".

В письме содержалась просьба собрать различные сведения о Тарихе Гулиеве и, в том числе, сделать несколько его фотоснимков.³¹ Ознакомившись с уголовным делом и наткнувшись на фамилии свидетелей, невольно оказавшихся на месте убийства, Рагиб Гасанов хотел предъявить им фотографии Тариха Гулиева для опознания.

Однако и на этом направлении его ожидало разочарование. Во-первых, с ответом сотрудники МНБ явно запоздали. После неоднократных напоминаний и звонков письмо от первого заместителя министра национальной безопасности Сульхеддина Акперова пришло более чем два месяца спустя - в начале марта 1993 года (?!). Казалось бы, срок, вполне приличный для того, чтобы собрать всестороннюю оперативную информацию об интересующем прокуратуру "объекте". И уж, во всяком случае, сделать его фотоснимки. Для профессионалов из КГБ это наверняка не представляло особой сложности.

Тем не менее, информация, с которой ознакомился Рагиб Гасанов, была предельно скудная. Хотя и она наводила на определенные размышления. Во-первых, оказалось, что Тарих Гулиев был связан с криминальной средой и успел отсидеть несколько лет за воровство. Во-вторых, отмечалось в письме из МНБ, он часто встречается и вообще водит дружбу с членами общества "Гардашлыг". Это уже была серьезная наводка. Полувоенная организация "Гардашлыг" была создана по прямому указанию Аяза Муталибова с помощью КГБ Азербайджана. Она являлась теневой гвардией первого азербайджанского президента и впоследствии, после его свержения, не раз пыталась различными способами вновь привести его к власти.

Однако самым любопытным в письме является его концовка:

"Сообщаем, что сделать фотографии Т.Г.Гулиева не представилось возможности" (?!)³²

Это уже был прямой отказ. Отказ помогать следствию в изобличении убийцы. Ибо даже ребенку ясно, что для столь всемогущего ведомства, каким был Комитет государственной безопасности, снять скрытой камерой или на фотопленку физиономию рядового гражданина республики было делом самым пустяшным. Однако "гэбисты" не пожелали оказать коллегам из республиканской прокуратуры даже этой малой услуги.

Почему? В то время Рагиб Гасанов мог только ломать голову над этой загадкой. Разгадка найдется спустя несколько лет - когда новой бригаде следователей во главе с Ахмедом Ахмедовым станет известно о том, что Тарих Гулиев был секретным агентом КГБ и своим человеком в ГРУ. А эти ведомства предпочитают не раскрывать своих агентов ни при каких обстоятельствах.

Надо заметить, что следователь Гасанов не до конца использовал возможности, предоставленные ему законом. Он мог послать запрос с просьбой о проведении оперативной разработки в отношении Тариха Гулиева и в Министерство внутренних дел. Быть может, тогда ответ был бы иным. Ведь из тех фактов, которыми уже располагало следствие, было ясно, что в организации и осуществлении убийства Ханбабаева самое непосредственное участие принимали руководители бывшего КГБ. Поэтому Рагиб Гасанов должен был понимать, что это ведомство незаинтересовано в раскрытии преступления.

Судя по материалам уголовного дела, версия о Тарихе Гулиеве ни в 1992, ни в 1993 году не получила развития. Почему? - спрашивали мы позднее у Рагиба Гасанова. "У меня не было оснований его задерживать или вызывать на допросы", - отвечал тот. "Может, на вас кто-нибудь оказывал давление, угрожая? - продолжали допытываться мы. - Ведь человек, заказавший Тариху убийство Аждара Ханбабаева, и в 1992 году был весьма силен". "Нет. Давления как такового не было. Но не было и поддержки. Я чувствовал, что в раскрытии этого дела никто не заинтересован".

Во время работы над книгой Эльмира Ахундова встретилась с бывшим прокурором Баку Чингизом Ганиевым, который в конце 1992-го и начале 1993 годов курировал следствие по делу об убийстве Аждара Ханбабаева. В изложении Ганиева факты, связанные с Тарихом Гулиевым, выглядят несколько по-иному. Правда, эти факты не получили отражения в материалах уголовного дела, поэтому остается поверить бывшему прокурору столицы на слово.

Из рассказа Чингиза Ганиева:

"С самого начала участия в движении Народного Фронта у меня завязались связи с бакинскими селами и деревнями. Там тоже были разные группировки. В Маштагах, например, одна часть политически активных жителей сотрудничала с демократическим движением, другая поддерживала Муталибова.

По своим личным каналам, а также оперативным путем мне удалось определить, где чаще всего собираются бывшие сторонники Муталибова. Это оказалось полуподвальное кафе недалеко от метро Азизбекова. Вскоре оперативные источники дали четкую информацию: Тарих Гулиев - исполнитель убийства Аждара Ханбабаева. Об этом достоверно известно довольно широкому кругу людей в Маштагах. Назывались также и фамилии возможных заказчиков. Впоследствии одна из них оказалась верной.

Все эти сведения я собирал неофициальным путем и старался, чтобы в материалах дела они "не засветились". Не хотелось, чтобы информация о Тарихе Гулиеве раньше времени вышла за пределы горпрокуратуры. Почему? Потому что в республиканской прокуратуре оставалось много работников со времен Аяза Муталибова, которые были замечены в различных грязных делах. И, к сожалению, должен сказать, что, несмотря на все наши предосторожности, утечка информации о Тарихе все же произошла.

В общем, когда информация о Тарихе Гулиеве подтвердилась из нескольких источников, мы решили задержать его. По обвинению в убийстве Аждара Ханбабаева это сделать было невозможно, потому что у нас не имелось доказательств. Поэтому, скажу откровенно, поймать его решили на чем-нибудь другом, например, на незаконном ношении оружия. Мы знали, что он всегда при оружии, что у него и дома всегда имеется оружие.

В то время была создана муниципальная полиция из активистов Народного фронта. Получив информацию о том, что Тарих находится в Физули, я в строгой тайне направил туда пять или шесть человек из отряда муниципальной полиции. Может, мне этого и не подобало делать как прокурору, но я дал поручение, чтобы его задержали и доставили в Баку. Под любым предлогом. Да, я был готов пойти на нарушение закона, лишь бы докопаться до тайны гибели такого замечательного человека, как Ханбабаев.

Вскоре ребята позвонили из Физули и сказали, что Тариха здесь нет. Тогда мы усилили наблюдение за его домом. Я даже санкцию КГБ выдал на прослушивание телефона в доме Тариха Гуляева, а также в квартирах его ближайших родственников. Однако прослушивание ничего не дало: Тарих Гулиев как сквозь землю провалился. Думаю, что его из КГБ и предупредили, чтобы он в Маштагах не светился. Прослушивание проводилось месяц или полтора, но он домой ни разу не звонил. И в селе не появился. Позже говорили, что он скрывался на территории России.

В конце февраля дело из горпрокуратуры забрали, им стала заниматься прокуратура республики. Положа руку на сердце, заявляю, что до последнего момента, пока находился в должности городского прокурора, я следил за судьбой Тариха. И если бы он где-нибудь объявился, я б его под любым предлогом арестовал. А дело об убийстве Ханбабаева непременно возобновил. Слава аллаху, что, пусть и с опозданием, но это дело было раскрыто, а исполнители понесли наказание. Думаю, что для нынешних и будущих поколений будет очень полезно узнать всю правду об этих событиях".

В 1993 году дело было передано в производство республиканской прокуратуры. Чингиз Ганиев объясняет это тем, что тогдашний генеральный прокурор Ихтияр Ширинов с ревностью относился к возможности раскрытия столь громкого убийства силами горпрокуратуры. Поэтому, когда ему доложили, что следствие по делу Ханбабаева успешно продвигается, он решил перехватить инициативу.

"В конце февраля 1993 года, - вспоминает Чингиз Ганиев, - Эльчибей поинтересовался у меня, как продвигается расследование. Я откровенно сказал ему, что республиканская прокуратура затеяла какую-то игру: то забирает у нас дело Ханбабаева, то вновь отдает. Я и Ихтияру Ширшюву пытался по-товарищески объяснить. Мол, дело идет, мы вышли на исполнителя. У тебя нет таких связей с бакинскими селами, как у меня. Они мне больше верят. А "ваши" дело попросту завалят. Однако Ихтияр Ширинов стоял на своем: "Нет, это дело на контроле президента, надо поднять уровень расследования и прочее". Единственное, чего я сумел добиться, - это чтобы дело № 44808 забрали от нас вместе с Рагибом Гасановым. Ему я доверял больше, чем Ибрагиму Татиеву и другим руководителям республиканской прокуратуры..."

Действительно, темпы расследования уголовного дела в начале 1993 года явно замедляются. Рагиб Гасанов фактически топчется на месте, не в состоянии закрепить и развить столь блистательное начало. Он встречается с родственниками Аждара Ханбабаева, перепроверяя на них свою главную и единственную версию - убийство из политических мотивов. Родственники покойного директора по-прежнему осторожничают.

Они по-прежнему кем-то (или чем-то) запуганы. Лишь Афат Ханбабаева была с Рагибом так же откровенна, как и два года назад с Ибрагимом Татиевым. Она рассказала всё, что знала о взаимоотношениях отца с бывшим членом Политбюро, о поездках Аждар-муаллима в Москву и о том, с какой любовью и уважением произносилось Ханбабаевым имя Гейдара Алиева.

Из воспоминаний Афат Ханбабаевой:

"Рагиб Гасанов - очень приятный молодой человек. Чувствовалось, что он горит желанием раскрыть дело. При встрече он мне сразу сказал: "У этого убийства один мотив - Гейдар Алиев! Я в этом абсолютно уверен. Вашего отца убили, чтобы отпугнуть Алиева, заставить его остаться в Москве". Этот следователь произвел на меня хорошее впечатление...

Мы с ним беседовали всего один раз. В конце нашей беседы он произнес странную фразу:

- Я делаю все, от меня зависящее, но мне мешают.

Кто именно - так и не сказал".

Встречался Гасанов и с братом Аждар-муаллима Исмаилом. К тому времени Исмаил-муаллим уже распростился со своей первоначальной версией и тоже веровал в политический мотив убийства. Более того, в протоколе допроса Исмаила Ханбабаева от 22 октября 1993 года промелькнула многозначительная деталь, которую старший брат директора издательства прежде предпочитал скрывать от следствия.

Из протокола допроса Исмаила Ханбабаева:

"Однажды во время беседы в нашем доме с братом, Аждаром Ханбабаевым, последний рассказал мне, что люди Аяза Муталибова несколько раз приходили к нему на работу и требовали, чтобы он помешал возвращению Гейдара Алиева из Москвы в Баку, отговорил его. Эти разговоры происходили незадолго до убийства Аждара. Кто к нему приходил, Аждар не сказал, то есть не произнес конкретного имени.

Хочу также отметить, что Аждар чувствовал, что за ним организована слежка, потому что в последние дни перед убийством просил меня сопровождать его, когда он ставил свою машину на стоянку"³³.

Исмаил-муаллим опять слукавил. Он знал, кто именно были "люди", приходившие к Аждару на работу и просившие его прекратить контакты с Алиевым. Однако имена эти он назовет лишь три года спустя - в беседе с начальником отдела криминалистики республиканской прокуратуры Ровшаном Алиевым.

* * *

В то время как очередной этап расследования уголовного дела об убийстве директора издательства "Азернешр" завис, в республике опять произошла смена власти. Не сумев справиться с вооруженным мятежом, который поднял в Гяндже самозванный полковник Сурет Гусейнов, окончательно лишившись поддержки населения страны, правительство Народного Фронта во главе с президентом Эльчибеем призвало на помощь главу Нахчыванского парламента. В начале июня 1993 года личный самолет президента Азербайджана, посланный из Баку, доставил Гейдара Алиева в Баку.

Начался отсчет новой исторической эпохи в жизни независимого Азербайджана.

...Что же поделывал в эти судьбоносные дни и месяцы наш следователь, молодой и энергичный Рагиб Гасанов? Попытался ли развить достигнутые в расследовании успехи? Удалось ли ему привлечь внимание нового руководства республиканской прокуратуры к данному делу? И наконец, сумел ли он установить контакт с тем, кто около полугода тому назад так радушно и доброжелательно принимал его в Нахчыване?

К сожалению, ничего этого Рагиб Гасанов сделать не сумел. Не сумел или не захотел? Трудно сказать.

Трудно сказать, кто "сломал" этого парня, кто встал ему поперек дороги. Быть может, следователя напугало освобождение бывшего шефа КГБ? Вскоре после перемены власти первый заместитель генерального прокурора республики Эльдар Мамедов изменил Вагифу Гусейнову меру пресечения, и тот вышел на свободу. А затем поспешил выехать за пределы республики. Или, быть может, своих эмиссаров к Гасанову подсылали исполнители убийства? И Тарих Гулиев, и стоявший за ним покровитель в 1992-1993 годах были еще в силе и вполне могли повлиять на ход следствия. Как бы там ни было, следователь бакинской прокуратуры Рагиб Гасанов после 11 месяцев фактического бездействия приостанавливает дело все с той же набившей оскомину формулировкой: "ввиду неустановления лица, совершившего данное преступление".

Предпочтя спокойную безвестность громкой, но опасной славе борца с отечественной мафией, Рагиб Гасанов потерял шанс войти в историю азербайджанской криминалистики человеком, раскрывшим одно из самых громких политических убийств XX столетия.

Я принимаю решение возобновить

следствие

24 марта 1995 года я был назначен первым заместителем генерального прокурора республики. После краткого знакомства с руководством и коллегами по будущей работе с головой окунулся в водоворот текущих дел.

В первые же дни я попытался выяснить один, чрезвычайно интересовавший меня вопрос: чем закончилось расследование уголовного дела по факту убийства директора издательства "Азернешр", удалось ли сотрудникам прокуратуры найти исполнителей и заказчиков? Несколько лет я был оторван от столичной жизни, так как с ноября 1993 года по март 1995-го возглавлял прокуратуру Нахчыванской автономной республики. Наслышанный о том, что в период правления Народного Фронта к Гейдару Алиеву специально приезжали по этому поводу следователи и он дал им исчерпывающую информацию, я был уверен, что прокуратура сумела разгадать тайну гибели Ханбабаева. Поэтому очень удивился, узнав о том, что дело об убийстве директора "Азернешр"а зависло, перешло в разряд безнадежных и фактически сдано в архив.

Чтобы прояснить ситуацию, решил поговорить с Ровшаном Алиевым - начальником отдела криминалистики республиканской прокуратуры. С этим человеком я познакомился в 1979 году, когда в качестве стажера проходил в республиканской прокуратуре практику. Отделом криминалистики тогда руководил Иванников - опытнейший юрист. Ровшан был у него рядовым сотрудником, правда, тогда уже достаточно известным в кругах профессионалов. В течение 10 дней с помощью Ровшана мы постигали азы криминалистики. Позже мне пришлось работать на самых различных участках, в разных районах и регионах Азербайджана, и всякий раз, сталкиваясь с каким-нибудь запуганным делом, связанным с преступлением против личности, я предпочитал обращаться за советом и помощью к Ровшану Алиеву. Помню, как Ровшан приходил к нам в транспортную прокуратуру и рассказывал о новейших научно-технических достижениях в области криминалистики. Послушать его своеобразные лекции сходились прокуроры-транспортники из всех отделов.

Особенно проявил себя Ровшан Алиев при расследовании тяжких преднамеренных убийств, совершенных в условиях неочевидности. Тут ему в республике не было равных. И не только в республике. Коллеги Ровшана из отдела криминалистики вспоминают любопытный случай. В начале 90-х годов в Баку приезжал Владимир Иванович Калиниченко, долгие годы проработавший старшим следователем по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР. Отдавая дань восточному гостеприимству, сотрудники прокуратуры закатили в честь московского гостя обед. Людей в банкетном зале собралось множество: прокуроры, важные "шишки" из различных министерств. А Калиниченко возьми да и произнеси тост: "Я этот бокал поднимаю за следователя от бога, каким является Ровшан Алиев. Наша матушка-Россия только мечтать может о таком специалисте!" У многих прокуроров, которые на том банкете присутствовали, лица вытянулись от зависти. А, между тем, Калиниченко ничуть не преувеличил. Ровшан был тем редким человеком в наших правоохранительных органах, к которому можно было прийти в любое время дня и ночи, если у тебя что-то не заладилось, и получить дельный совет.

В конце 80-х годов Ровшана Алиева наконец повысили в должности. Он стал заместителем прокурора города Баку, потом некоторое время исполнял обязанности прокурора столицы. В начале 90-х ему довелось поработать военным прокурором республики. Однако чисто административная работа ему претила, и он всякий раз возвращался к своему любимому делу - криминалистике. Педантично и настойчиво распутывая клубок очередного, безнадежно "зависшего" дела.

В тот холодный мартовский день, когда Ровшан Алиев впервые переступил порог моего кабинета, я еще не знал, что обрету в его лице единомышленника. Который пойдет вместе со мной до конца, не поддавшись на заманчивые посулы и не испугавшись откровенных угроз. Что нам будет суждено пережить вместе и минуты горького разочарования, и мгновения высочайшего душевного подъема. И что в конце концов настанет день, когда мы пожмем друг другу руки и, не произнеся ни слова, подумаем об одном и том же: "Спасибо тебе, дружище. Один бы я с этим не справился".

Но это произойдет не скоро. А пока мы находимся в самом начале долгого пути, и я пытаюсь выяснить у начальника отдела криминалистики: что ему известно по делу об убийстве Аждара Ханбабаева.

- Иса-муаллим, вы будто мои мысли прочитали, - удивленно сказал Ровшан. - Я ведь к вам как раз по этому вопросу собирался зайти.

- А если конкретней?

- Хотел попросить вас истребовать в городской прокуратуре ханбабаевское дело. Руки чешутся им заняться.

Теперь пришел мой черед удивляться:

- Вы что, раньше им не могли заняться?!

Ровшан развел руками:

- С ноября 1994 года я по меньшей мере раз десять напоминал о нем Эльдару Гасанову. Еще когда работал помощником генерального прокурора по безопасности, а Эльдар-муаллим исполнял обязанности генерального.

- Ну и?..

- Ну и ничего. Сначала он меня спросил: "Зачем это тебе нужно?" "Из профессиональных соображений", - отвечаю. Он сказал: "Хорошо, посмотрим".

Стал я к нему периодически захаживать. Зайду и напоминаю о его обещании. А он каждый раз говорит:

"Да, да, непременно". Потом опять забывает. Вот я и решил вас попросить...

Услышанная от Ровшана информация никак не укладывалась в голосе:

- Удивительно! Да я бы памятник поставил человеку, который за это дело возьмется, а ты меня еще о чем-то просишь. Это я тебя просить должен!

Позвонив помощнику и поручив ему истребовать дело об убийстве директора издательства "Азернешр" в бакинской прокуратуре, я спросил начальника отдела криминалистики:

- Как ты думаешь, это политическое убийство?

- Вне всякого сомнения! Скорее всего, Ханбабаева "заказало" тогдашнее руководство КГБ.

- Это предположение или?..

- Да нет, не только. Если помните, в том же 1990-м году произошло еще одно убийство - академика Тельмана Курбанова. Между прочим, земляка Ханбабаева. Он также родом из Ордубада. Потом совершили покушение на бизнесмена Махмуда Мамедова.

- Конечно, помню.

- 'Гак вот, в 1991 году, когда мы вместе с Ибрагимом Татиевым и Мамедвели Джафаровым занялись убийством академика, мы почта сразу же вышли на некоего Садыха Алиева. Подполковника КГБ. Он возглавлял одно из отделений пятого отдела.

- Отдел "З"?

- Так точно. Отдел по защите Конституции и борьбе с терроризмом. Хотя, как выяснилось в процессе следствия, сотрудники отдела занимались совсем другими вещами. К примеру, убийствами и покушениями на неугодных КГБ лиц.

- Вам удалось доказать причастность Садыха Алиева к покушению на академика?

- Не только доказать, но и довести дело до суда. К сожалению, их всех потом выпустили, а дело вернули на доследование.

- Почему?

- Дело в том, что парень из группы Садыха Алиева, который был агентом КГБ и получал от своего патрона "заказы" на убийства, являлся членом Народного Фронта. Он был очень близок к Эльчибею, называл его "кирвя". Естественно, "верхи" препятствовали доведению дела до обвинительного приговора. В 1992 году, когда меня назначили военным прокурором, я продолжал отслеживать это дело, хотя напрямую им уже не занимался. Мне было до чёртиков обидно. Помню, я звонил в Верховный суд Тахиру Керимли и говорил: "Что вы делаете? Это же доказанное дело, всё - начиная от оружия, других вешдоков и кончая свидетельскими показаниями, признанием наконец". Однако никто не хотел принимать судебного решения. Спустя год новый генеральный - Али Омаров - изменил всем семерым меру пресечения и выпустил их. А потом написали: так как Фахраддин Мамедвелиев - исполнитель убийства академика Курбанова - из-под стражи якобы сбежал, дело следует приостановить.

Слушая рассказ Ровшана, я машинально записал себе в блокнот: "дело Садыха Алиева". Решил, что непременно подниму его, как только представится возможность. Потом посмотрел на замолчавшего Ровшана.

- Так это вы от Садыха узнали, что КГБ организовал наблюдение за Аждаром Ханбабаевым?

- Да, он нам сам об этом рассказывал. Говорил, что лично выписывал задания на проведение наружного наблюдения. Мы связывали оба этих преступления - убийство Ханбабаева и Тельмана Курбанова - одной нитью. По всей видимости, "кэгэбэшники" хотели создать ажиотаж в республике. Помню, Фахраддин Мамедвелиев рассказывал на допросах. Когда убили Аждара Ханбабаева, Садых дал поручение ему и другим своим агентам: идите и распространяйте по городу слух, что его убили бакинцы. Мы должны натравить бакинцев и нахчыванцев друг на друга. Говорите об этом везде: дома, у знакомых, на улице, в чайхане... В 1991 году, когда мы занимались делом Тельмана Курбанова, пресса шум подняла. По поводу того, что КГБ убивает невинных людей и пр. Из США даже корреспондент газеты "Нью-Йорк Таймс" приезжал, хотел об этом написать. И вот тогда ко мне явился Исмаил - старший брат Аждара Ханбабаева. Я, мол, слышал, что вы занимаетесь громкими делами, заказными убийствами. Прошу вас заняться также и делом моего покойного брата. Потому что его убийство связано с КГБ и было осуществлено по прямому указанию Муталибова.

- А он откуда это знает?

- Мне, говорит, рассказал писатель Бахтияр Вагабзаде.

Я удивленно посмотрел на Ровшана.

- Вагабзаде?!

- Так точно.

Я некоторое время молчал, "переваривая" полученную информацию. Потом сказал начальнику отдела криминалистки:

- В общем, давай условимся. Я не позднее завтрашнего вечера передаю тебе папки с материалами следствия по делу Ханбабаева, а ты подумай, кто может возглавить следственную бригаду. Главное, чтобы человек был способный. И не болтливый. Сам понимаешь, сколько у нас сразу оппонентов появится. В том числе и в самой прокуратуре. Понятно?

- Так точно, - опять по-военному ответил Ровшан.

Через несколько дней мы с Ровшаном Алиевым вновь вернулись к прерванному разговору. На этот раз вместе с начальником отдела криминалистики в кабинете находился его сотрудник - старший следователь по особо важным делам Ахмед Ахмедов. Об этом следователе я почти ничего не знал, кроме того, что коллеги по работе почему-то называют его "рус Ахмед" и что он долгое время проработал в России.

Биография у Ахмеда, несмотря на его молодость, действительно оказалась интересная. Провинциал из Гянджи со школьной скамьи мечтал о работе следователя-криминалиста. "Замахнулся" сразу на юрфак МГУ. В первый год, конечно, не поступил. Не поступил и во второй. В перерывах между поездками в Москву и сдачей экзаменов работал слесарем-монтажником на Гянджинском алюминиевом заводе. Студентом знаменитого Ломоносовского университета стал лишь с третьей попытки. Окончил МГУ в числе лучших, а во время распределения возникла проблема: куда пойти работать? Выражение "лицо кавказской национальности" не сегодня и не вчера появилось. Даже в те, относительно благополучные годы, кавказцев неохотно принимали на работу в органы прокуратуры центральных районов России. Ахмеду предложили было должность юрисконсульта на плодоовощной базе Можайска, но он категорически отказался: "Ради этого что ли я в лучшем вузе страны учился?"

В результате, судьба закинула коренного южанина на Крайний Север - в Магадан. Ахмед говорил, что решающую роль в выборе места работы сыграли семейные рассказы о родственниках по отцовской линии, которые отсидели свои немалые сроки во времена сталинских репрессий на Колыме.

В общем, "протрубил" Ахмед в Магадане целых шесть лет: работал следователем в прокуратуре, потом исполнял обязанности прокурора. Свою колымскую эпопею всегда вспоминал с восторгом. Там, рассказывает, было тогда очень интересно, потому что со всего Советского Союза "за длинным рублем" ехали на Крайний Север лучшие специалисты - врачи, учителя, геологи, юристы. По словам Ахмеда, он попал в отличные руки, к асам криминалистики. В Магадане в 80-е годы расследовалось много громких дел о хищениях драгметаллов, ценного сырья. Часто приходилось и убийствами заниматься, потому что народец в тех краях жил ядреный, с "хорошим" прошлым.

Дела у Ахмеда сразу пошли неплохо. Посыпались благодарности, премии. Шесть месяцев работает, три месяца - отпуск. Говорит, что ни за что бы с Севера не уехал, если б не рождение первенца. Врачи обнаружили у мальчика бронхиальную аллергию, грозившую перерасти в астму, и посоветовали сменить климат. Так Ахмед оказался в Тотьме, небольшом городке под Вологдой, где несколько лет проработал следователем на два огромных района.

В сентябре 1992 года его пригласили на работу в Баку, на должность прокурора отдела в городскую прокуратуру. Вскоре выдвинули старшим следователем следуправления республиканской прокуратуры. А еще через несколько месяцев Ахмед попросил перевести его в Гянджу, где жили родители. Прекрасную квартиру в России пришлось сдать государству, квартиры же в Баку у него не было. Между прочим, и, Ровшан, и Ахмед, и другие следователи, с которыми я сблизился за пять лет работы в республиканской прокуратуре и которым доверял самые "громкие" уголовные дела, отличались одним общим качеством. Они были высокими профессионалами своего дела и людьми, весьма щепетильными в вопросах морально-этических. Поэтому материальные блага их, как правило, обходили стороной. Зато "шишки" от начальства сыпались в изобилии. Именно из-за их неуступчивости и твердости моральных устоев.

Не избежал шишек и Ахмед. Поехал в Гянджу на понижение - помощником прокурора, а после событий 4 октября 1993 года, когда весь состав прокуратуры Гянджи расформировали "из-за политической неблагонадежности", Ахмед Ахмедов также попал под горячую руку и его "задвинули" в гянджинскую транспортную прокуратуру.

Неизвестно, сколько бы времени этот талантливый криминалист проскучал в провинции, если б о нем не вспомнил Ровшан Алиев. Ровшана тогда утвердили начальником отдела криминалистики, и он подбирал себе опытную команду. О "рус Ахмеде" Ровшан слышал от очень известного в СССР криминалиста Андрея Пискарева. Они как-то познакомились с Пискаревым на всесоюзном совещании прокуроров-криминалистов, и тот рассказал Ровшану, что под его началом работает "один ваш земляк. Очень одаренный следователь". Эта характеристика сыграла решающую роль в дальнейшей судьбе Ахмеда, которому было предложено вернуться в Баку и перейти на должность старшего следователя по особо важным делам отдела криминалистики республиканской прокуратуры. Зная о том, что Ахмед любит заниматься запутанными делами, особенно убийствами, Ровшан рассказал ему о деле Аждара Ханбабаева. Тот согласился возглавить следственную бригаду, не колеблясь ни минуты.

Именно бригаде под руководством Ахмеда Ахмедова будет суждено довести до конца уголовное дело № 44808, арестовать и изобличить исполнителей этого громкого убийства, выйти на непосредственных заказчиков, доказать бесспорную причастность председателя КГБ Вагифа Гусейнова и политического руководства республики к тайне гибели директора издательства. Работу этой группы с полным правом можно назвать блестящей, а следственные находки и эксперименты достойны того, чтобы войти в учебники по азербайджанской криминалистке.

Однако не будем забегать вперед. Пока я еще только познакомился с Ахмедом Ахмедовым. Мы втроем сидим в моем кабинете и обсуждаем план оперативно-следственных мероприятий.

И Ровшан, и Ахмед успели полистать три тома уголовного дела и сейчас делятся своими первыми мыслями и первыми сомнениями.

По словам Ровшана, следователи, которые вели дело в 1990-1991 годы, "давили" на бытовые версии. Все факты, касающиеся связей покойного с Гейдаром Алиевым, отметались или намеренно выводились за рамки официальных документов.

В 1992 году следствие пошло по более верному пути. Прежде всего, Рагибу Гасанову удалось сформулировать истинный мотив убийства. Несмотря на сопротивление КГБ, получить доказательства того, что за "объектом Хасаном" была установлена слежка. Более того, в уголовном деле появилось имя предполагаемого убийцы. Тарих Гулиев! Это имя сразу бросилось нам в глаза, приковав все наше внимание.

- Что будем делать? - я взглянул на начальника отдела криминалистики, что-то сосредоточенно записывающего в свой блокнот.

- Думаю, надо копать в этом направлении, - ответил Ровшан. - Я смутно припоминаю, что кто-то из сотрудников прокуратуры в разговоре со мной упоминал о Тарихе Гулиеве как об убийце директора издательства. По-моему, тот же Ибрагим Татиев, который в 1992 году послал по поводу него запрос в КГБ.

Начальник отдела криминалистики перелистал третий том уголовного дела и ткнул пальцем в какой-то документ.

- Комитетчики предоставили на запрос Татиева не бог весть какие сведения. По существу, это бюрократическая отписка. Но и она кое о чем говорит. Хотя бы о том, что, согласно ответу из КГБ, Тарих Гулиев водил дружбу с молодчиками из "Гардашлыг". Следовательно, мог быть близок с людьми из окружения Вагифа Гусейнова...

- А, может быть, и самого Муталибова, - закончил за него мысль Ахмед.

- Ты об этом типе никакими дополнительными сведениями не располагаешь? - спросил я Ровшана Алиева.

- Нет. Но могу навести справки через "своих" ребят. У меня кое-кто в Маштагах есть.

- Вот и отлично. А ты, Ахмед, подумай над составом следственной бригады. Пока никого в суть дела е посвящайте. Ни-ко-го! Вообще старайтесь держать язык за зубами. Чтобы не спугнуть этого типа раньше времени. Ищи потом ветра в поле!

Ровшан пообещал собрать как можно больше информации о Тарихе Гулиеве и представить мне ее через два-три дня. Дело мы решили официально не возобновлять до тех пор, пока не убедимся, что Гулиев именно тот человек, который нам нужен. Как оказалось впоследствии, принятые нами меры конспирации не были излишними.

Арест Тариха Гулиева

Весь апрель мы посвятили сбору информации о Тарихе Гулиеве. Изучали его прошлое и настоящее, род занятий, круг знакомств. Работали с оперативными источниками, в том числе и из окружения самого Тариха Гулиева.

Некоторые факты из его биографии нас сразу насторожили. Например, то, что он уже был дважды осужден. Один раз - в июне 1971 года по статьям 17, 86 часть 3 УК Азербайджана за хищение государственного имущества в крупных размерах к 8 годам лишения свободы. Второй раз - в январе 1994 года по статье 220 часть 1, за хранение огнестрельного оружия и боеприпасов. Тогда у него дома и в кооперативе чуть ли не целый КАМАЗ оружия изъяли: пистолеты разных марок, автоматы, гранаты вместе с гранатометом.

Понимая, что имеем дело с профессиональным торговцем оружием, мы принялись копать основательнее. Выяснили, что в период ведения активных боевых действий Тарих часто появлялся в Карабахе и пользовался авторитетом среди полевых командиров. Особенно заинтересовала нас информация о том, что у него были неплохие познания во взрывном деле. К примеру, будучи в Агдаме в начале карабахской войны, он из ацетиленового баллона по какой-то технологии изготавливал самодельные бомбы, которые взрывались в воздухе как самые настоящие. Рассказывали, что водонапорную башню в Агдаме, некоторые другие объекты взрывали под его руководством. В общем, среди военных Тарих прославился как пиротехник.

Откуда у человека с тремя классами образования такие глубокие навыки во взрывном деле? Одно из двух: либо он вундеркинд-самоучка, либо профессионально обученный спецагент ГРУ. Позднее, уже в ходе следствия, мы столкнулись с новыми фактами биографии Тариха Гулиева, которые убедили нас в обоснованности второй версии.

Интуиция подсказывала нам, что человек, который был на войне, который занимался торговлей оружия, обязательно сохранит что-то и для себя. Где-нибудь в закутке, в загашнике у него непременно будет лежать любимый пистолет или револьвер. Так и произошло: через пару недель доверенный источник сообщил Ровшану Алиеву, что и после изъятия целого арсенала оружия у Тариха сохранилась по меньшей мере пара пистолетов. Среди них - пистолет Макарова.

На определенные размышления наводил и круг знакомств Тариха Гулиева. Выяснилось, что он находился в тесной связке с некоторыми бакинскими авторитетами вроде лидера "Гардашлыг" Ага Ахундова, чьей заветной целью было любыми средствами вернуть к власти экс-президента Аяза Муталибова. Так что, вполне вероятно, оружие, которое изъяли у Тариха Гулиева в конце 1993 года, предназначалось именно для этих целей, а вовсе не для "оказания помощи воюющим в Карабахе частям азербайджанской национальной армии", как говорил Тарих в ходе следствия.

К описываемому нами моменту Тарих Гулиев числился председателем кооператива "Карабах", который занимался выпуском трикотажных изделий. Кроме того, он владел цехом по окраске машин. Работали в кооперативе в основном беженцы из Агдама - около 10 человек. У Тариха был собственный двухэтажный дом в Маштагах, в гараже стоял дорогой "Мерседес". Кооператив, которым он фактически владел, занимал большую территорию при въезде в поселок. Одним словом, по всему чувствовалось, что человек этот весьма состоятелен и имеет надежную "крышу". Может быть, и из числа сотрудников правоохранительных органов.

Взвесив все "за" и "против", мы решили готовиться к обыску в кооперативе "Карабах" и в доме Тариха Гулиева. Однако отменять решение о приостановлении следствия по факту убийства Ханбабаева и официально возобновлять его по-прежнему не спешили. Подготовка к обыску происходила в условиях строгой секретности, о предстоящей операции знал весьма ограниченный круг лиц. К тому времени Ровшан Алиев и Ахмед Ахмедов уже наметили состав следственной группы, проинформировали ребят о сути дела и начали их готовить. Отрабатывались мельчайшие детали.

Сотрудники отдела криминалистики, к примеру, не раз ездили в Маштаги, изучали территорию близ кооператива, расположение дома Тариха - входы, выходы, подъездные пути. Откуда и что может быть незаметно вынесено во время обыска, какая может произойти провокация. Или: какие по соседству проживают люди, каковы их взаимоотношения с семьей Тариха. Дотошный начальник отдела криминалистики определил даже внутреннее расположение комнат в доме, особенности интерьера, составил характеристику домочадцев. Судя по тому, что нам удалось предварительно узнать о Тарихе Гулиеве, он был "крепким орешком". Поэтому мы постарались предусмотреть всё.

Пару раз оперативники из МВД, которых мы с согласия министра внутренних дел Рамиля Усубова привлекли к операции, производили на месте съемки скрытой камерой. Затем видеопленка несколько раз просматривалась участниками будущей операции. Мы планировали действовать сразу в трех направлениях, причем одномоментно. Одна группа начинает обыск в кооперативе, другая в эти же минуты заходит в дом Тариха, а третья занимается его задержанием. Мы не могли позволить ни малейшей утечки информации. Маштаги - это большая деревня, где все знают друг друга и где любая новость распространяется со скоростью молнии. Опоздай вторая или третья группы хотя бы минут на десять, Тарих был бы уже оповещен о появлении в поселке сотрудников правоохранительных органов. Ищи потом ветра в поле. К счастью, никакой утечки не произошло.

...Менее всего мне хотелось, чтоб о предстоящем обыске и возможном задержании Тариха Гулиева узнал генеральный прокурор республики Эльдар Гасанов. На начальном этапе следствия я еще не был посвящен в подробности его взаимоотношений с людьми, проходящими по данному уголовному делу. И все же меня отчего-то грызли сомнения. Я не мог выбросить из головы рассказ Ровшана Алиева о том, как генеральный под различными предлогами оттягивал возобновление следствия по факту убийства директора издательства "Азернешр". Хотя, по логике вещей, должен был быть заинтересован в скорейшем раскрытии столь громкого дела.

Еще не будучи ни в чем уверенным, я решил на всякий случай подстраховаться. И потому при первом же разговоре с президентом напомнил ему о деле Аждара Ханбабаева. В начале книги я уже рассказывал о том, что президент это намерение одобрил:

- Тайна гибели Аждара Ханбабаева должна быть непременно раскрыта!

Получив столь надежную поддержку, мы решили наконец "выложить на стол карты".

18 мая 1995 года был подписан документ об отмене постановления о приостановке следствия по факту убийства директора издательства "Азернешр". В тот же день я подписал еще один документ: о создании следственной группы под руководством старшего следователя по особо важным делам отдела криминалистики Управления по надзору за следствием Ахмеда Ядулла оглы Ахмедова. А 23 мая 1995 года три группы направились в поселок Маштаги для проведения операции. Прошло более пяти лет, но Ровшан Алиев запомнил все детали этой уникальной операции. Вот его рассказ:

"О том, что у Тариха будет провиден обыск, в прокуратуре и вообще в республике знали всего три человека: Иса Наджафов, Ахмед Ахмедов и я. В этом, по-видимому, и был секрет успеха. Я разбил ребят на три группы. Сам руководил операцией из прокуратуры. В то время у нас ни раций, ни "мобильников" еще не было. Обычная телефонная связь.

Первой повезло группе, которая работала в кооперативе "Карабах". Группой руководил Сергей Чумаков - следователь по особо важным делам отдела криминалистики. В какой-то старой печке они обнаружили пистолет марки "ТТ". Сама по себе находка интересная, дающая основания задержать Тариха Гулиева. Однако Аждар Ханбабаев был убит из "Макарова". Именно этот пистолет мы надеялись найти у Тариха.

Примерно в это же время вторая группа, которой руководил Самир Мамедов, - также сотрудник отдела криминалистики, - задержала Тариха Гулиева на территории поселка и доставила его в кооператив.

Через несколько минут мне позвонил Сергей Чумаков.

- Шеф, пусть ребята хорошенько поищут у него дома, - сказал он.

- А в чем дело? - спрашиваю.

- Когда Тариха привезли в кооператив, я его в шутку спросил: "Чего ж ты так плохо пистолеты прячешь?" Он вскинулся как ужаленный: "А вы что, дома у меня что-нибудь нашли?" Потом "ТТ" увидел и успокоился.

Я перезвонил на домашний телефон Тариха Гулиева и позвал к телефону Ахмеда:

- Что-нибудь нашли?

- Гранату, - отвечает Ахмед.

- Ищите пистолет. Дома должен быть пистолет!

Минут через пятнадцать-двадцать ребята опять позвонили, рассказывают, что перевернули все: банки, склянки с краской, все ящики перерыли, гараж обшарили.

- Опишите, что вы еще не задействовали, - спрашиваю.

- Остались только стены и пол.

- Опишите мне пол в подвале, - говорю. Надо отметить, что дом у Тариха был, как в настоящей деревне: с подвалами, с постройками всякими хозяйственными во дворе.

В подвале работал Фархад Нагиев - следователь из военной прокуратуры. Он взял трубку:

- В погребе пол деревянный, доски достаточно свежие, без гнили.

- Разбирайте!

На том конце трубки молчание. Видимо, засомневались.

- Притащите солдат для подмоги и разбирайте! Под мою ответственность!

В общем, ребята нашли лом, инструменты, вызвали солдат из ближайшей воинской части. Стали вскрывать пол. Настил добротный, из крепких досок. Ахмед после рассказывал: пока солдатики пол разбирали, он весь взмок от напряжения. Будто не они, а он сам ломом орудовал. Домашние Тариха - жена, сын и невестка - вели себя вежливо. Когда Ахмед предъявил им ордер на обыск, они вроде и не сильно удивились. Как будто ожидали чего-то подобного. Только когда пол в подвале начали разбирать, жена Тариха вдруг всплакнула. Видно, настила нового жалко стало.

Разобрали солдаты почти весь пол и в дальнем углу увидели сверток. Развернули беловатую ткань, а там он, родимый. "Макаров" 1965 года выпуска за номером РН 2262.

Ребята позвонили и сообщили о находке. Я облегченно вздохнул: теперь можно было работать дальше".

Помимо двух пистолетов, во время обыска дома Гулиева были обнаружены граната, 19 патронов и мешок с 2,5 килограммами марихуаны. В общем, оснований для задержания Тариха было предостаточно. Группа захвата препроводила его в следственный изолятор городского управления полиции, и я в тот же день подписал постановление о возбуждении в отношении Тариха Гейбулла оглы Гулиева уголовного дела по статьям 220 ч. 2 и 226 ч. 2.

Пистолеты "ТT" и "Макаров" были отправлены в экспертно-криминалистическое управление МВД Азербайджана на судебно-баллистическую экспертизу.

31 мая мы получили долгожданный ответ:

"Гильза и пуля, обнаруженные на месте убийства гражданина А.Р.Ханбабаева, были выпущены из пистолета типа "Макаров" за номером РН 2262, представленного на экспертизу"³⁴.

Да, и еще одна подробность. Может, не такая значимая, как находка пистолета, из которого был убит Ханбабаев. Но тоже весьма любопытная. Во время обыска в кооперативе Тариха Гулиева нашли фотографию Ильгусейна Гусейнова - первого заместителя председателя КГБ. В генеральской форме, при всех регалиях. Дать вразумительного объяснения тому, каким образом фотография генерала КГБ оказалась в столе председателя кооператива по пошиву трикотажных изделий, Тарих Гулиев так и не смог.

Тарих Гулиев - агент ГРУ?

После получения результатов судебно-баллистической экспертизы у нас появилась вещественная база, на основе которой мы могли приступить к допросам предполагаемого убийцы Аждара Ханбабаева.

Кстати, возвращаясь к вопросу об экспертизе, хочу остановиться на этом моменте поподробнее. Чтобы упредить сомнения наиболее недоверчивых читателей. Во-первых, для успеха идентификации, помимо пистолета, необходимо наличие как минимум пули или гильзы, которые были из этого (или другого) оружия выпущены. К счастью, несмотря на все перипетии долгого следствия по делу номер 44808, и пуля, извлеченная из тела Ханбабаева, и гильза в деле сохранились. Хотя на первом этапе следствия они вполне могли затеряться, тем более что Ибрагим Татиев, по свидетельству Рагиба Гасанова, отправлял эти вещдоки в Москву для проверки по линии Всесоюзной пулегильзотеки. Когда Рагиб Гасанов в 1992 году принял уголовное дело к производству, он не обнаружил пули и гильзы в числе вещественных доказательств. Это и не удивительно: в 1991-1992 годы происходили частые изменения в кадровом составе прокуратуры, творилась неразбериха. Следователи нередко увольнялись, не сдавая вещцоков по тем или иным уголовным делам, И как-то в разговоре с Татиевым, который к тому времени уже был заместителем генерального прокурора, Рагиб упомянул об этом обстоятельстве. Нужно было видеть, рассказывает Гасанов, как разволновался замгенерального. Он поднял на ноги весь аппарат республиканской прокуратуры, заставил обыскать все загашники. В результате, после долгих и упорных поисков Рагиб Гасанов отыскал конверт с искомой пулей и гильзой в служебном шкафу одного из следователей под окровавленными одеждами жертвы чьего-то преступления.

Рагибу запомнилось, с какой неподдельной радостью, с каким удовлетворением воспринял Татиев известие о драгоценной находке. Этот любопытный эпизод - лишнее подтверждение того, как много разного намешано в одном человеке: и хорошего, и дурного, и недостойного, и благородного. Взять того же Татиева. В 1990-м году он повел следствие по ложному пути. Однако как профессионал не мог не понимать, что следы нужно искать совсем в другом направлении. Тогда он не захотел, а скорее не смог докопаться до истины в силу объективных обстоятельств. В истории же с пропажей и последующим обнаружением вещественных доказательств по делу об убийстве Ханбабаева Ибрагим Татиев оказался на высоте. Следует честно признать: если бы в 1992 году Татиев и Гасанов не отнеслись к этому вопросу столь ответственно, если бы не приложили все силы для того, чтобы отыскать пропажу, доказать вину Тариха Гулиева в 1995 году было бы значительно сложнее.

Что же касается самой экспертизы, то, смею уверить, и она была проведена весьма скрупулезно. Ведь над душой сотрудников экспертно-криминалистического управления стоял такой опытный следователь, как Ровшан Алиев.

Для несведущих замечу, что каждый из миллиона и даже миллиарда пистолетов (равно как автоматов и прочего оружия) имеет свои индивидуальные особенности. Во-первых, при стрельбе остаются микроследы, которые видны под микроскопом. Во-вторых, несмотря на то, что любое оружие выпускается серийно, у каждого из них свое время идентификации (один пистолет стреляет быстрее, другой медленнее), своя индивидуальная изношенность ствола, следы затвора, бойка, дополнительные трассы на гильзе от магазина пистолета. Словом, при наличии вещдоков провести идентификацию для профессионала дело несложное.

Обычно при судебно-баллистической экспертизе происходит следующее: берется пуля, найденная на месте преступления. Ее фотографируют и "разворачивают" на 180 градусов. Получается картина с трассами. Затем из найденного пистолета производится экспериментальный выстрел. Пуля фотографируется и также "разворачивается". Трассы срезаются и сопоставляются. Если они совпадают идеально, можно давать положительное заключение.

Ровшан рассказывал мне, что, перепроверяя заключение экспертов, самолично просидел перед фотографиями с трассами пуль не один час. И только, убедившись на 100 процентов в идентичности пистолета, найденного в подвале Тариха Гулиева, и пули, извлеченной из тела покойного директора издательства, он счел возможным доложить руководству (то есть мне) о результатах экспертизы.

И еще одно, весьма существенное доказательство: пистолет, изъятый у Тариха, был заряжен патронами той же партии, что и патрон, из которого был произведен выстрел в Аждара Ханбабаева.

Что касается самого Тариха, то уже на первом допросе - 24 мая 1995 года - он признал, что оба найденных при обыске пистолета принадлежат ему.

Как мы и предполагали, Тарих Гулиев оказался "крепким орешком". Если оперативные источники в числе основных черт его характера называли "жестокость и необычайную расчетливость", то во время следствия мы столкнулись еще с одним его качеством: удивительным хладнокровием. Ровшан Алиев рассказывает, что когда во время первого допроса (допросы Тариха они проводили вместе с Ахмедом Ахмедовым) в комнату ввели плотно сбитого человека с густыми, покрытыми сединой волосами и тяжелым взглядом из-под нависших бровей, первой его мыслью отчего-то было: "Этот голыми руками не дастся". В справедливости своего предчувствия ему пришлось вскоре убедиться. Хочу откровенно признать, что на протяжении долгих месяцев следствия Тарих вел себя очень уверенно и весьма достойно. Ни разу не позволил себе сорваться, никогда не дергался и не бился в истерике. По признанию моих коллег, Тарих умело "обходил" расставляемые ими психологические ловушки. Словом, наш "герой" явно не был обделен интеллектом, хотя и окончил всего несколько классов средней школы.

Ахмед Ахмедов позднее вспоминал: "Этот человек вел себя так, что приходилось волей-неволей проявлять почтение к его возрасту, даже к его личности. Иногда сидит перед тобой человек, и ты его допрашиваешь именно как преступника, обращаешься с ним как с преступником. То есть нет у тебя к нему ни малейшей симпатии. А Тарих мог расположить к себе собеседника. Причем это было характерно не только в его отношениях со следователями или оперативными работниками. В камерах, в следизоляторах, где он сидел, к нему относились как к уважаемому человеку, чуть ли не как к аксакалу. Вообще он мог любого обвести вокруг пальца. Большой был профессионал в своем деле".

В Маштагах Тарих Гулиев был человеком весьма авторитетным. Его избрали членом Совета аксакалов поселка, представителем маштагинцев в исполнительной власти Сабунчинского района. Созданию положительного имиджа среди односельчан способствовало и его недавнее боевое прошлое в Карабахе. Отличался он необычайной силой и здоровьем, в молодости выступал за спортобщество "Динамо", а также за "Локомотив" как борец и штангист.

С такой вот оригинальной личностью пришлось столкнуться следователям из группы Ахмеда Ахмедова. Почти пять месяцев пройдут в безуспешных попытках подобрать к нему ключ и заставить признаться в совершенном преступлении (в том, что именно Тарих является убийцей Аждара Ханбабаева вскоре отпали все сомнения).

Итак, Тарих Гулиев не отрицал, что оба пистолета принадлежат ему. Объяснял он их происхождение следующим образом: "С 1988 года я являюсь участником войны. Побывал на всех фронтах: в Шуше, Степанакерте, Кельбаджаре, Агдаме. Длительное время, используя свои возможности, покупал оружие и боеприпасы. А затем переправлял их на фронт полевым командирам. В кооперативе "Карабах" у меня был целый склад оружия и боеприпасов. Я его периодически пополнял и отправлял на фронт".

Далее Тарих подробно рассказал следствию о том, какие виды оружия и боеприпасов были у него изъяты сотрудниками Сабунчинского управления полиции во время обыска 5 октября 1993 года. При этом один из пистолетов марки "ТТ", как объяснил подследственный, полицейские не заметили, и он остался в кооперативе. А другой, тот самый "макаров", из которого был убит директор издательства, он припрятал дома.

На вопрос следователя, где и у кого им было приобретено все это оружие, Тарих ответил:

- Пистолет "макаров", а также пистолет "ТТ", патроны к ним и другие боеприпасы я покупал с июня по сентябрь 1993 года в Шемахе на полигоне Пири-кешкюль. И еще в военном городке в Гюздеке у солдат и офицеров российской армии. Заплатил за всё 250 тысяч манат и три ящика водки.³⁵

Имен и фамилий этих офицеров он, естественно, не запомнил. Ахмед Ахмедов направил запрос в Министерство обороны и получил справку о том, что вывод частей бывшей советской армии из республики был к тому времени уже завершен, и летом 1993 года в указанных воинских частях русских солдат и офицеров не было.

Однако Тарих продолжал настаивать на своей версии. Покупал, мол, у русских, а кто именно они были - не знаю.

Работая с Тарихом Гулиевым, мы всё отчетливее осознавали: этот человек совсем не так прост, как хочет казаться. Взять хотя бы его вполне профессиональные навыки во взрывном деле.

- Скажи честно, откуда ты набрался таких знаний по взрывному делу? - спросил его однажды начальник отдела криминалистики. - Ни в одном ведь учебнике не описывается, как в домашних условиях бомбу изготовить.

- У меня божий дар! - гордо ответил Тарих.

- Впервые слышу, чтобы божий дар развивался в столь странном направлении, - усмехнулся Ровшан. - Признайся честно, тебя кто-то этому делу обучал?

- Мне учителя не нужны, - отрезал Тарих. - Я сам кого угодно обучу.

Так и не сумел Ровшан из него что-либо выудить.

Между тем, мы были почти на 100 процентов уверены, что Тарих Гулиев являлся спецагентом Главного разведывательного управления. И, по всей видимости, завербовали его еще в семидесятые годы, когда он отбывал свой срок на Ставрополье. Ахмед выудил из Тариха любопытную деталь: начальство НТК на несколько дней отпустило его из колонии, чтобы он мог приехать на родину и принять участие в похоронах своей матери. Небывалое по тем (да и по нынешним) временам дело! Такое доверие оказывали лишь зекам, завербованным спецорганами. Тарих был явно из их числа.

Окончательно убедил нас в этом еще один примечательный факт из его биографии.

Как-то раз Ровшан Алиев пришел ко мне с новостью.

- Я вчера листал книжку Этибара Мамедова - "Лефортовский дневник"³⁶. Он там упоминает некоего Тариха Гулиева, который якобы приезжал к нему из Баку. Вот, поглядите.

Ровшан положил передо мной книгу воспоминаний Мамедова "Лефортовский дневник" и ткнул в какую-то страницу:

"Мне сказали, что приехал аксакал из Баку, хочет с тобой встретиться. Позже стало известно, что это Тарих Гулиев. Житель селения Маштаги. Потом пришел переводчик - Парвиз Бабаев. Похиль снова стал настаивать на выступлении по телевидению. Тарих объяснил мне общую ситуацию... Он говорил очень смело и сказал, что ему без разницы: хотят, пусть записывают или нет. А потом говорит: если разрешат, я здесь вместо тебя останусь. Он и им в лицо заявил, мол, если вы экстремистов ищете, так это я. Я много чего натворил, а вы сажаете тех, кто нужен вам"³⁷.

- Неужели этот наш герой? - спросил меня Ровшан.

- По всей видимости. Ты его обязательно расспроси об этом эпизоде. Возможно, к нашему делу его визит в Лефортово и не имеет прямого отношения, но к характеристике Тариха немало штрихов добавит.

На очередном допросе Тарих Гулиев подтвердил, что действительно в 1990-м году посещал Лефортовскую тюрьму вместе с Агой Ахундовым³⁸. Начальник тюрьмы разрешил им свидание с Этибаром Мамедовым и Рагимом Казиевым. Причем сам Тарих виделся с ними дважды за одну неделю. Затем начальник Лефортово устроил им встречу с Филиппом Бобковым - первым заместителем председателя КГБ СССР (!).

- Вы приехали в Москву специально для того, чтобы встретиться с Этибаром и Рагимом? - спросил Ровшан.

- Да.

- И зачем тебе это было нужно?

- Они азербайджанцы и я азербайджанец. Хотел помочь ребятам, - помедлив, ответил Тарих.

- Чем же ты, рядовой житель селения Маштаги, мог им помочь? - иронично спросил Ровшан.

Тарих промолчал.

- Вы с кем-нибудь эту поездку согласовывали?

- А как же, - оживился Тарих. - Сперва мы с Агой пошли к Эльчибею, он тогда возле сада 2б Бакинских комиссаров сидел. Эльчибей нашу идею о поездке в Москву одобрил, но сказал, что никто из лидеров НФА с нами поехать не сможет. Потому что их в Москве сразу арестуют. Потом мы с Агой решили узнать мнение тогдашнего руководства. Попросились на прием к Муталибову. Он нас принял в своей резиденции, выслушал и дал согласие. А в конце сказал: если вы сможете добиться освобождения Этибара Ма-медова и Рагима Казиева, Азербайджан встретит их достойно.

- Значит, вы поехали в Москву как посланцы Аяза Муталибова?

- Нет, мы поехали сами по себе. Как аксакалы. Просто он был в курсе нашей поездки.

- Слушай, а как тебя вообще в Лефортово пропустили? Да еще устроили встречу с самим Бобковым?

Тарих пожал плечами:

- Это следователь Этибара по фамилии Жемячкин предложил. Ну, начальник тюрьмы доложил кому следует, нас и приняли. Чего здесь особенного?

- Тюрьма эта особенная, Ле-фор-то-во. Туда и сажают-то не всякого. Вот я, например, полковник, однако меня со всеми моими регалиями к этой тюрьме на пушечный выстрел бы не подпустили. Со мной не то что генерал, лейтенант не стал бы разговаривать. Может, ты какой секрет знаешь?

- Может, и знаю, - усмехнулся Тарих. И опять замкнулся. Будто внутри какой-то замок защелкнул.

Эту особенность Ровшан и Ахмед за Тарихом потом еще не раз наблюдали. Спросишь его о чем-нибудь, и он начинает охотно рассказывать. Кажется, вот-вот "расколется", вот-вот оплошность допустит и проговорится. Однако самоконтроль у этого человека был развит чрезвычайно. Посмотрит эдак с прищуром из-под нависших над глазами густых, почти белых от седины бровей, и замолкает.

На последующих допросах следователи не раз возвращались к теме поездки Тариха в Москву и его посещения Лефортовской тюрьмы. Всякий раз Тарих вспоминал новые любопытные подробности. Рассказал, Например, с каким уважением его принял на Лубянке первый заместитель председателя КГБ СССР, которого он, Тарих, называл "мой генерал" (?!). Как Бобков сам предложил им вновь посетить лефортовских узников и как во время этой второй встречи Этибар с Рагимом якобы согласились прочесть перед видеокамерой обращение к азербайджанскому народу с призывом сложить оружие (?) и решить все политические вопросы мирным путем.

После этапирования Этибара Мамедова и Рагима Казиева в Баку и их освобождения Тарих встретился с бывшими узниками Лефортово и предложил устроить им встречу с Аязом Муталибовым. Те предложение приняли. Если верить Тариху, эту встречу он организовал буквально на следующий день. В то же время Тарих Гулиев категорически отрицал, что с первым секретарем ЦК его связывали какие-то особые, доверительные отношения. Хотя однажды проговорился, что супруга Муталибова, которая родом из Маштагов, приходится ему дальней родственницей по материнской линии.

Анализируя довольно странную и запутанную историю с посещением Лефортовской тюрьмы, мы окончательно утвердились в своей догадке. По всей видимости, и Ага Ахундов, и Тарих Гулиев оказались в Москве не по своей воле, а по заданию Аяза Муталибова. Который отправил их на свидание к лефортовским узникам в качестве посредников, чтобы заключить с ними какое-то соглашение. Причем на Тариха выбор пал именно потому, что у него была прямая связь с высокопоставленными московскими "гэбистами", которые, в свою очередь, предложили своему спецагенту поучаствовать в умиротворении "азербайджанских террористов".

Да, не прост, совсем не прост оказался этот аксакал из Маштагов! Заказчики убийства Аждара Ханбабаева знали, кого именно послать на выполнение столь ответственного "спецзадания". Новые доказательства того, что именно Тарих Гулиев произвел роковой выстрел, оборвавший жизнь директора издательства, мы получили 7 июля 1995 года...

Свидетель опознает убийцу Ханбабаева

В начале книги мы рассказывали о двух свидетелях убийства. Гасанага Ахмедов и Фуад Абдуллаев случайно оказались на месте преступления и видели мужчину, выстрелившего в Аждара Ханбабаева. При этом наружность незнакомца они описывали по-разному, что привело тогда следователей в замешательство.

Ахмед отыскал обоих свидетелей и попросил их принять участие в процедуре опознания предполагаемого убийцы. Гасанага Ахмедов отказался, мотивируя это тем, что сам факт убийства он помнит, а вот внешность бежавшего по улице Полухина человека окончательно стерлась из памяти. Зато Абдуллаев Фуад вновь довольно уверенно описал портрет убийцы и заявил: несмотря на то, что прошло пять лет, он не сомневается, что сумеет его опознать.

7 июля состоялась процедура опознания. Вот как вспоминает об этом Ровшан Алиев:

"Мы подобрали троих статистов, весьма похожих на Тариха. Такие же седые густые волосы и усы. Посадили их в один ряд и пригласили в комнату Фуада.

Я напряженно наблюдал за его реакцией. Фуад сразу уперся глазами в Тариха. Смотрит и ни слова не говорит. Словно оцепенел. Минутная пауза. Я спрашиваю:

- Есть ли среди этих людей человек, о котором вы рассказывали в своих показаниях?

Он опять молчит и пожирает глазами Тариха. Тогда я спрашиваю:

- Может, вы хотите сделать отдельное заявление при понятых?

Он обрадовался.

Мы с понятыми выходим в соседнюю комнату, и Фуад говорит:

- Я его боюсь. Он там, среди других мужчин.

- Ничего не бойся. Покажи нам его.

- Я боюсь.

Еле мы его уговорили. Вышли, и он указал на Тариха.

Фуад его действительно настолько хорошо запомнил, что сразу после убийства по его описанию составили фоторобот. Он был похож на Тариха, только нос у фоторобота получился более тонкий.

Когда Фуад его опознал, Тарих спрашивает:

- Кто это такой?

- А ты его не помнишь? - отвечаю вопросом на вопрос. - Это тот самый человек, с которым ты столкнулся почти нос к носу, когда бежал с пистолетом по Полухина. Увидев тебя, парень прижался к стене от испуга.

Это мне Фуад сам рассказывал: "Я еще подумал, - говорит, - что он сейчас и меня грохнет как нежелательного свидетеля. Закрыл глаза, потом открыл - смотрю, он подбежал к машине, на меня зло так посмотрел в последний раз и уехал".

- Ну что, теперь вспомнил?

- Нет, ничего я не помню, - резко ответил Тарих.

После опознания Тариха Гулиева и получения результатов судебно-баллистической экспертизы, еще не предъявив ему официального обвинения по 94 статье УК Азербайджана, мы могли уже вести допросы целенаправленнее. Я не оговорился, сказав "мы". На каком-то этапе следствия в непосредственный контакт с Тарихом Гулиевым были вынуждены вступить и некоторые из руководителей правоохранительных органов. Почти ежедневные многочасовые допросы, которые руководитель следственной группы проводил с непременным участием Ровшана Алиева, практически ничего не дали. Тарих ловко уходил от расставляемых ему психологических ловушек, участие в убийстве Ханбабаева категорически отрицал, сообщников называть отказывался. Впоследствии эмоциональный Ахмед Ахмедов назвал первые пять месяцев следствия "черными днями в своей жизни". Почти все эти дни проходили в бесплодных попытках "расколоть" Тариха, нащупать слабую струнку, надавив на которую, можно было бы заставить его пойти на признание. К чему только не прибегали ребята: приносили Коран и просили его поклясться всеми святыми, что об истории с убийством Ханбабаева он ничего не знает. Проводили камерную разработку, подсаживая к Тариху под видом уголовников оперативных работников. Пытались убедить, что отпираться в его положении бессмысленно, потому что следствие располагает неопровержимыми доказательствами его вины. Все было напрасно. "Я ни в чем не виноват, - бубнил Тарих, - об убийстве директора издательства "Азернешр" узнал, находясь в Агдаме. Мы сидели с бойцами в кафе Аллахверди, в это время по программе "Новости" азербайджанского телевидения передали информацию о том, что убили Аждара Ханбабаева. В данный момент рядом со мной находились..." Далее следовал длинный перечень имен, которые могли подтвердить его алиби. Кстати, Ахмед навел справки на АзТВ и выяснил, что об убийстве Ханбабаева главная новостная программа государственного телевидения ни словом не обмолвилась: ни в день убийства, ни позже. Что, впрочем, неудивительно: тогдашние власти сделали все, чтобы об этом преступлении узнало как можно меньше граждан республики. Так что Тарих явно блефовал. К тому же, он не смог назвать ни дня, ни месяца, ни даже времени года, в которые он якобы услышал это телевизионное сообщение. Хотя во всех остальных случаях подследственный демонстрировал отменную память, подробно перечисляя виды и количество оружия, изъятого у него в кооперативе три года назад, называя места своих "боевых сражений", номера бригад и фамилии полевых командиров.

Однажды, когда Ахмед уж очень допёк его своими расспросами, Тарих Гулиев состроил обиженную мину и сказал:

- Ахмед-муаллим, мян адам ёлдюряням? Мян гумар-базам. Мянинмки одур ки, бир дяня сярчяни йаваш-йаваш гыдыглайам вя пулуну алам.³⁹

Кстати, Тарих действительно был профессиональным картежником и игроком. Во время обыска в его квартире изъяли какой-то странный аппарат. На одном из допросов Тарих охотно объяснил Ахмеду Ахмедову, что этот аппарат сконструирован им самим и предназначен для манипуляций с зарами. Он весьма остроумно рассказывал Ахмеду, как "гастролировал" с подельниками по России. Зары у Тариха были с секретом. Он их просверлил и вставил туда металл. Потом заделал дырочку и заново отшлифовал. Во время игры подельник Тариха устраивался в соседней комнате, настраивал аппарат и подавал направленные волны. В результате, зары падали именно так, как нужно Тариху, в основном "шеш гоша". В Балашихе под Москвой аферистов наконец "расшифровали" и так избили, что они едва ноги унесли...

Однажды Ровшан Алиев изменил тактику. Он тоже решил "блефовать".

- Не хочешь идти на добровольное признание и не надо, - сказал он Тариху, - тебе же хуже. У нас есть в наличии пистолет, есть свидетель. Так что доказательства имеются. Признаешься ты или нет, тебя засудят за убийство.

Затем, не дождавшись реакции подследственного, небрежно обронил:

- Кстати, ты знаешь, что за Ханбабаевым следил КГБ?

Тарих не растерялся:

- Нет. Откуда мне знать? И почему я должен об этом знать?

Ровшан:

- Тебя что, не предупреждали?.. Ну и подставили же тебя.

На сей раз на лице Тариха появилось выражение угрюмого любопытства.

- В каком смысле "подставили"?

Ровшан:

- В момент совершения убийства Ханбабаева КГБ продолжал работать. Так что всё засняли на пленку.

Некоторое время подследственный молчал. Потом усмехнулся и покачал головой.

- Если это так, то почему КГБ в тот же день не арестовал убийцу?

Ровшан:

- Потому что, во-первых, руководству КГБ это убийство было выгодно, а, во-вторых, убийца был из числа агентов этого ведомства.

Реакция Тариха оказалась совершенно неожиданной. Он сжался в комок, набычился и попытался спрятать от Ровшана предательский блеск в глазах. То ли его от страха потом прошибло, то ли задело, что Ровшан его агентом КГБ обозвал.

А теперь о том, что именно задумал начальник отдела криминалистки. Об этом эпизоде я сам узнал лишь недавно, собирая материал для книги. Тогда Ровшан мне ничего не рассказал, видимо понимая, что действует не вполне законными методами, которые можно расценить как психологическое давление на подследственного. Однако в своем рассказе я решил быть предельно откровенным, поэтому воспроизвожу со слов Ровшана Алиева эту любопытную сцену.

После гибели Аждара Ханбабаева о нем была сделана то ли передача, то ли видеофильм на телевидении. Пытаясь воспроизвести подлинную обстановку места трагедии, создатели фильма приехали на улицу Полухина, поставили красный "Жигулёнок" там же, где произошло убийство, человека нашли, который "убийцу" сыграл, в общем - вроде как документально всё зафиксировали. А Ровшан попросил оператора перемонтировать эти кадры, убрав авторский текст.

Когда всё было готово, Тариха привели в один из кабинетов, посадили перед телевизором. Ровшан говорит:

- Сейчас мы будем смотреть фильм про убийство Ханбабаева. Тот самый, снятый КГБ и недавно обнаруженный нами в его архиве.

Тарих напрягся. Пошли первые кадры. Панорама пустынной, уже почти темной улицы. Под балконом стоят "Жигули" шестой модели. Потом камера выхватила из темноты ноги человека, подходящего к этой машине. Раздался выстрел и человек побежал. Ровшан толкнул Тариха в спину:

- Смотри внимательнее, сейчас ты увидишь убийцу.

А на экране камера мечется, мечется. Слышится тяжелое дыхание бегущего... Тарих уперся глазами в экран, и вдруг у него вырвалось:

- А где же я?!

Ровшан обрадовался:

- Почему ты именно себя ищешь? Значит, это все-таки был ты?

- Обижаете, Ровшан-муаллим, - холодно ответил Тарих. За несколько секунд он успел взять себя в руки. - Это я так, к слову спросил. В том смысле, что где лицо убийцы?

И опять замкнулся.

...Шли дни, недели, месяцы, однако Тарих Гулиев хранил упорное молчание. Мы часто обсуждали сложившуюся ситуацию с министром внутренних дел республики Рамилем Усубовым, с начальником Главного управления полиции города Баку Магеррамом Алиевым (в первое время Тарих Гулиев находился в СИЗО Главного управления) и однажды решили лично побеседовать с подследственным. Хочу отметить, что министр МВД проявил самое деятельное участие в расследовании убийства Аждара Ханбабаева. Его опыт, профессиональная интуиция, принципиальность помогали нам на самых решающих этапах следствия. Об этом я еще расскажу позднее.

Что же касается первой нашей совместной беседы с Тарихом Гулиевым, то закончилась она неудачей. Разговаривал он с нами так же спокойно и хладнокровно, как и с рядовыми следователями. Честно говоря, мы опирались на уже известные факты, однако немного блефовали. Будто знаем больше, но не хотим делиться с ним информацией. Говорили, например: "Мы осведомлены, как и при каких обстоятельствах было совершено это преступление. Мы знаем, что именно вы являетесь исполнителем убийства Ханбабаева. Однако знаем и то, что у вас не было личного мотива. Был кто-то другой. И этот "кто-то", из-за которого вы рискуете получить "вышку", заказал вам убийство директора издательства. Он сидит сейчас дома, в окружении родных и близких. Или наслаждается заморскими видами на каком-нибудь курорте. А вы вынуждены за него отдуваться".

Тарих же продолжал гнуть свое: "В убийстве я не участвовал... за оружие можете меня судить... пистолет я купил у русских офицеров..." - и так далее.

Честно говоря, этот человек мог любого довести до белого каления. Выйдя после двухчасового разговора с Тарихом из Главного управления полиции, я поневоле посочувствовал Ровшану с Ахмедом. Ведь им приходилось выслушивать эту галиматью каждый день, заведомо зная, что их собеседник нагло врет. Уже потом, когда следствие было завершено, ребята признались мне, что пару раз вечером напились до чертиков. Чтобы остыть и окончательно не свихнуться.

Меня самого порой охватывала такая злость, что, кажется, пошел бы в СИЗО и своими руками придушил стервеца. Спать по ночам почти перестал. Иной раз до рассвета промучаешься, а в голове одно вертится: как заставить Тариха заговорить, чем его пронять?

А тут еще генеральный прокурор стал все пристальнее делом интересоваться, ребят прижимать. Вызовет "на ковер" Ровшана Алиева и начинает: "Сколько можно на одном месте топтаться? Я уверен, что Тарих Гулиев не убийца. Это уважаемый в Маштагах человек, ко мне каждый день аксакалы приходят, требуют, чтобы я его отпустил..."

Пару раз он и меня вместе с Ровшаном к себе приглашал. И вновь "заводил" ту же пластинку:

- Сколько можно держать человека без основания?

- Как это "без основания"? - горячился Ровшан. - А пистолет, а опознание?

- Пистолет он мог действительно приобрести позже, а свидетель мог и ошибиться. Все же столько лет прошло, - возражал Эльдар Гасанов.

Мы продолжали настаивать на своей версии. Проработав несколько месяцев с подследственным, мы изучили его характер до самых тонкостей. И обрели стопроцентную внутреннюю уверенность: Ханбабаева убил именно этот человек и никто другой. Тот, кто избрал его орудием преступления, был прекрасно осведомлен о чертовски сильной воле Тариха Гулиева, как и о других его профессиональных качествах. Потому и был уверен: Тарих выкрутится, даже если попадет в переделку.

Так едва и не случилось. Однажды Эльдар Гасанов вызвал Ахмеда и приказал:

- Завершайте расследование и передавайте дело в суд по 220 статье за незаконное хранение огнестрельного оружия.

И тут не выдержали нервы у Ровшана. Не сказав мне ни слова, он отправился к генеральному прокурору и положил ему на стол заявление с просьбой уволить его по собственному желанию. Случился скандал. Хорошо что Фикрет Мамедов - заместитель прокурора по кадрам - вмешался и удержал Ровшана от поспешного шага. Ну и я, конечно, просил его "не предпринимать скоропалительных решений". В итоге Ровшан остался в своей прежней должности начальника отдела криминалистики, однако отношения с генеральным безнадежно испортил.

Размышляя над тем, с какой стати Эльдару Гасанову столь рьяно защищать Тариха Гулиева, я откопал довольно любопытный факт. В 1994 году, когда в кооперативе Тариха был обнаружен целый склад оружия и боеприпасов, он отделался легким испугом. Хотя ему вполне реально грозило лишение свободы сроком до 8 лет. Тарих тогда получил лишь три года условно и был освобожден в зале суда. Однако больше всего удивило меня то обстоятельство, что государственным обвинителем на суде выступал Ханлар Гасанов - сотрудник республиканской прокуратуры. Мне показалось странным, что на рядовой процесс, идущий в обычном районном суде, послали обвинителя из столь высокой инстанции. Хотя по логике вещей было вполне достаточно присутствия сотрудника из районной или городской прокуратуры.

В общем, вызвал я к себе этого Ханлара Гасанова и попросил - по-дружески, не для протокола - сказать, с какой это стати он участвовал в процессе над Тарихом Гулиевым и почему потребовал столь мягкого наказания. Честно говоря, я ожидал услышать нечто подобное тому, что сказал мне Ханлар:

- Меня первый замгенерального попросил - Эльдар Гасанов. Поучаствуй, мол, в процессе по делу о незаконном хранении оружия. Только, говорит, не слишком напирай, постарайся по возможности смягчить наказание.

- И как он свою просьбу мотивировал? - поинтересовался я у Ханлара.

- Сказал, что Тарих Гулиев - человек в Маштагах весьма уважаемый, что за него целая делегация аксакалов просит. И еще сказал, что Тарих - участник карабахской войны, безвозмездно помогает фронту. Поэтому надо, дескать, пойти ему навстречу.

- И ты пошел, - саркастически заметил я.

- А чего мне оставалось делать? - развел руками Ханлар. - Кто же знал, что этот Тарих окажется убийцей Аждара Ханбабаева?

- Между прочим, кое-кто знал. Да будет тебе известно, что в материалах уголовного дела имя Тариха Гулиева в качестве убийцы Ханбабаева фигурирует с 1992 года.

- Это еще надо доказать, - не преминул кольнуть меня Ханлар Гасанов. - Дело-то, говорят, опять зависло.

- Докажем, не беспокойся!

КГБ по-прежнему не

хочет раскрывать свои

тайны

18 июля 1995 года я подписал постановление о продлении срока предварительного следствия по уголовному делу № 44808. Чтобы выиграть время и расширить фронт оперативной работы, мы решили переключиться на поиски нужной нам информации в недрах Министерства национальной безопасности. Следственной группе Рагиба Гасанова, работавшей в 1992-1993 годах, удалось установить, что за Аждаром Ханбабаевым велось наружное наблюдение и что прослушивались его телефоны. Удалось даже снять письменные показания и допросить некоторых сотрудников 7 отдела. Однако никаких официальных документов, подтверждающих факт проведения слежки за покойным директором издательства, из МНБ получить не удалось. И еще: "за кадром" остался вопрос о том, кому именно из высшего руководства КГБ Азербайджана принадлежала инициатива организации настоящей охоты на Аждара Ханбабаева. Конечно, немного разбираясь в специфике работы этого секретного ведомства, мы с большой долей вероятности могли предположить, что этим человеком был председатель КГБ, ибо подобные вопросы в любом случае согласовывались с первым лицом. Тем не менее, нужны были доказательства, и их следовало отыскать в архивах Министерства национальной безопасности.

К тому времени, как мы возобновили расследование уголовного дела по факту убийства директора издательства "Азернешр", главой МНБ был назначен Намик Аббасов - профессиональный "комитетчик" со стажем и опытом работы в самых различных структурах КГБ на территории СССР. Человек он был, безусловно, преданный президенту, и потому я лично предполагал, что никаких затруднений в получении из МНБ необходимой нам информации не будет. Не тут-то было. Ситуация 1992 года повторилась почти с точностью.

Эпопея началась с отправки двух писем на имя Намика Аббасова. Первое письмо было отправлено 19 июня 1995 года, второе два месяца спустя - 17 августа, Так, мол, и так: республиканская прокуратура расследует обстоятельства гибели директора издательства "Азернешр" Аждара Ханбабаева. Следствием выявлено, что, начиная с августа 1989 года по май 1990-го, вплоть до дня убийства, сотрудники 7 отдела КГБ вели за Ханбабаевым наружное наблюдение и прослушивали его телефонные разговоры. В уголовном деле по этому поводу имеются соответствующие показания. Для того, чтобы проверить показания, данные сотрудниками МНБ, республиканской прокуратуре необходимо ознакомиться со справками, материалами слежения, книгами регистрации, в которых нашли отражение факты проведения оперативных мероприятий в отношении Аждара Ханбабаева. Прокуратуре необходимы также сведения о том, кем именно отдавались распоряжения о проведении над Ханбабаевым наружного наблюдения, кому докладывались полученные в результате этого наблюдения данные. В этом же письме я просил сообщить дополнительные сведения о Тарихе Гулиеве, ибо, по оперативной информации, он неоднократно бывал в здании Министерства национальной безопасности. Нас интересовало, с кем и по какому поводу он там встречался и вообще являлся ли секретным сотрудником этого ведомства.

На первое письмо я ответа вообще не получил. На второе письмо 23 августа 1995 года из МНБ пришел ответ, представлявший собой совершенный образец бюрократической отписки:

"Первому заместителю генерального прокурора

Азербайджанской Республики, старшему советнику

юстиции господину И.А.Наджафову

В ответ на Ваши запросы от 19.06.95 и 17.08.95 сообщаем, что в результате изысканий, проведенных в соответствующих управлениях, отделах и службах МНБ АР, в отношении А.Р.Ханбабаева, Т.Г.Гулиева, А.М.Ахундова и Г.М.Ахмедова не выявлено никакой информации.

Заместитель министра, полковник

Г.А.Халыгов"⁴⁰.

Спустя всего 2 дня после получения этого письма - 25 августа 1995 года - Ровшан Алиев и Ахмед Ахмедов обнаружат в архивах Министерства национальной безопасности документальные подтверждения оперативной работы сотрудников седьмого отдела КГБ в отношении объекта "Хасан". А еще спустя 5 дней - 1 сентября 1995 года - мы наконец получим из МНБ 75 страниц ксерокопий этих поистине драгоценных для следствия документов.

Но это будет еще не скоро. А пока я периодически поднимаю трубку ПАТС и звоню по одному и тому же номеру в надежде услышать хоть какую-нибудь обнадеживающую информацию от министра национальной безопасности. И всякий раз получаю от Намика Аббасова отрицательный ответ:

- Мои сотрудники по делу Аждара Ханбабаева никаких документов не обнаружили.

Несколько раз после звонка к министру я отправлял в МНБ начальника отдела криминалистики. Ровшан ходил туда с Ахмедом Ахмедовым, пытаясь нащупать хоть какие-то следы. Однако каждый раз ребята возвращались в прокуратуру не солоно хлебавши. Старые "гэбисты" уверяли их, что никаких материалов по делу Ханбабаева в архивах министерства нет. По всей видимости, уверили они в этом и Намика Аббасова. Он несколько раз принимал Ровшана с Ахмедом в своем кабинете, обещал, что запросит Киев, где еще со времен СССР сохранился общий информационный банк данных. Однако шло время, но ни единого клочка бумаги из МНБ мы так и не получили.

После одного из очередных визитов Ровшан с Ахмедом зашли ко мне в кабинет порядком разозленные.

И буквально набросились на меня:

- Кому это надо? Нам надо?! Нет. Если наверху хотят, чтобы дело раскрылось, проинформируйте их, что МНБ не оказывает содействия следствию.

Не хотелось мне вмешивать в эту историю президента. Я долго раздумывал, предпринимать этот шаг или нет, но однажды все же набрал номер приемной главы государства. Сказал Тариэлю, помощнику Гейдара Алиева, что хочу поговорить с президентом относительно дела Ханбабаева. Генерального прокурора в тот момент в Баку не было, поэтому я решился нарушить субординацию.

Через некоторое время из приемной президента раздался ответный звонок.

- Что у тебя? - послышался в трубке знакомый голос.

- Господин президент, у нас уже набралось немало информации о том, что особую активность в деле Аждара Ханбабаева проявили сотрудники Комитета Государственной безопасности. Они прослушивали телефонные разговоры директора издательства, длительное время вели за ним наружное наблюдение, выявляли его связи. Есть сведения о том, что контролировались все эти мероприятия лично Вагифом Гусейновым, который, по-видимому, и был главным организатором убийства...

- Зачем ты все это объясняешь? - перебил меня президент. - Я всегда был уверен, что убийство Аждара Ханбабаева совершили спецслужбы. Или это сделано по прямой наводке спецслужб. Однако нужны доказательства. У вас они есть?

- Они есть в архивах Министерства национальной безопасности. Но нас к ним не подпускают.

- Кто не подпускает?

- Я неоднократно обращался к руководству МНБ с просьбой оказать содействие следствию. Однако нам каждый раз отвечают, что никаких документов по делу Ханбабаева в министерстве не имеется. Вот я и решил вас проинформировать...

- Хорошо. Я приму Вас обоих, - ответил президент. В трубке раздались отбойные гудки.

Через несколько дней меня вызвали к президенту. В приемной уже дожидался министр национальной безопасности. Он покосился в мою сторону, по-видимому, понимая, о чем пойдет разговор, однако ничем не выдал своих эмоций.

Встреча у президента была короткой и деловой. Президент попросил меня изложить суть дела, потом выслушал Намика Аббасова. Министр национальной безопасности сказал, что в тот период его в Азербайджане не было, так как при Муталибове он находился в опале и был вынужден работать на Севере, в Мурманске. Что он пытался искать эти документы, однако ему доложили об их уничтожении в начале 90-х годов. Словом, министр повторил то же, что мы с Ровшаном уже не раз от него слышали.

В конце встречи президент сказал нам обоим:

- В общем так: вы выходите из аппарата и прямо отсюда едете в министерство. Намик Аббасов находит интересующие вас документы и передает в прокуратуру.

Президент помолчал несколько секунд, потом взглянул на министра национальной безопасности:

- Ты, Намик, пойми: этого человека убили из-за меня. И даже не из-за меня. Ханбабаев пострадал за весь наш народ. Ведь его убийство было частью большого плана, подготовленного в недрах союзного КГБ. В чем заключался этот план? Обезглавить Азербайджан, привести к власти в республике послушных воле Кремля марионеток. А затем разделить, раздробить Азербайджан на части, чтобы безраздельно властвовать над ним. Чтобы мы никогда с колен не смогли подняться. Осуществление же этих планов было поручено Кремлем нашим, "местным кадрам". Поэтому они так опасались возвращения Алиева в Баку. Боялись, что его приезд мог спутать все их карты.

Гейдар Алиев вздохнул и покачал головой:

- Так боялись, что пошли на подлое убийство. Подняли руку на такого человека!

Президент встал из-за стола, давая понять, что встреча окончена.

- Через несколько дней доложите о результатах. Повторяю: это дело находится под моим личным контролем!

В тот же день Намик Аббасов собрал в своем кабинете группу ответственных сотрудников МНБ. В основном начальников соответствующих отделов. Беседа была долгой и утомительной. Я говорил одно, мне пытались доказать другое. Закончился разговор тем, что в кабинет министра принесли несколько актов о том, что в 1991-1992 годы все интересующие нас оперативные документы были уничтожены.

- Неужели вы думаете, что я не хочу оказать помощь следствию? - удивлялся Намик Аббасов. - Или что у меня имеется какой-то личный мотив?

- Нет, я так не думаю.

- По милости Муталибова с Гусейновым я был вынужден уехать из родной республики, скитаться на чужбине. Да у меня, если хотите, к ним обоим собственный счет имеется.

- И все же я уверен, что ваши сотрудники чего-то недоговаривают. Не может быть, чтобы в архивах министерства не сохранились хоть какие-нибудь следы. Есть же журналы регистрации, где фиксировались различные сводки, рапорты и прочее.

- Наверное, есть, - ответил Намик-муаллим. - Только где их искать? Под каким кодом?

- В министерстве наверняка продолжают работать люди, которые занимались прослушиванием телефонов Ханбабаева. Их-то мы по крайней мере можем допросить?

- Я поручу начальнику оперативно-технического управления. Может, он кого-нибудь сумеет разговорить.

В тот день я опять вернулся в прокуратуру с пустыми руками. Единственный любопытный документ, который мне удалось до начала августа заполучить из МНБ, была справка за подписью начальника оперативно-технического управления.

Вот ее дословный текст:

"О проведении оперативно-технических мероприятий в отношении Аждара Ханбабаева

Справка

Из бесед с сотрудниками службы оперативного контроля ОТУ, проведенных в соответствии с указанием министра национальной безопасности, генерал-майора Н.Аббасова, стало известно, что в 1990 году телефоны и служебные разговоры А.Ханбабаева. действительно около месяца подвергались контролю"

Как рассказала одна из сотрудниц, осуществлявших контроль, за день до смерти А.Ханбабаева ей были даны дополнительные поручения быть еще более бдительной, ни на секунду не ослаблять контроль (выделено нами - И.Н.). Материалы контроля передавались тогдашнему начальнику управления Е.Батаману, начальнику отдела В.Мирзоеву и постоянно находящему в кабинете Батамана С.Алиеву. В связи с тем, что находившийся под контролем А.Ханбабаев оставлял впечатление человека в высшей степени доброжелательного, образованного и интеллигентного, известие о его смерти оказало на контролера очень тяжелое впечатление. После гибели Ханбабаева сотрудница три дня не выходила на работу. Контролер отмечает также, что предчувствовала нечто подобное (смерть или арест А.Ханбабаева) заранее.

Она несколько раз говорила на эту тему с коллегами по работе. Контролер отмечает, что над объектом велось также наружное наблюдение.

Мои предыдущие беседы с контролером ни к чему не привели; лишь после того, как я дал обещание, что ее имя не будет фигурировать ни в одном документе, она рассказала мне вышеизложенное. Однако сотрудница неоднократно угрожала покончить с собой, если ее официально вызовут в правоохранительные органы для беседы.

Попытки собрать дополнительную информацию не дали никаких результатов. В оперативно-техническом управлении по этому поводу нет никаких документов"⁴¹.

Несмотря на анонимность контролера, грозившего покончить с собой, если ее вызовут в прокуратуру на допрос, мы расценили получение этой справки как несомненную удачу. Ибо этим письмом Министерство национальной безопасности впервые официально подтверждало, что, вопреки показаниям сотрудников КГБ, которых в 1992 году допрашивал Рагиб Гасанов, слежка за Ханбабаевым и прослушивание его телефонов велись вплоть до дня его гибели. И что за день до убийства оперативным службам было дано указание усилить наблюдение и контроль за директором издательства!

Теперь надо было найти "гэбистов", которые в 1990 году возглавляли соответствующие отделы и лично руководили "разработкой объекта".

Во второй половине августа 1995 года мы вышли на них. И уже с помощью этих людей отыскали следы оперативной работы "семерки" над объектом Хасан.

* * *

Размышляя над мотивами поведения Намика Аббасова, а до него других руководителей МНБ, которые явно не горели желанием помочь следствию в поиске материалов, связанных с тайной гибели Аждара Ханбабаева, я объясняю это прежде всего корпоративной солидарностью. Все они старались уберечь профессиональную честь мундира, сохранить тайны своего ведомства. Чего греха таить, очень часто методы ведения оперативной работы, к которым прибегали советские спецслужбы, были далеки от законности и соблюдения прав человек. И в 1992, и в 1995 году в Министерстве национальной безопасности продолжали работать люди, осведомленные о тайных пружинах зловещих событий, происшедших в Азербайджане в конце 80-х-начале 90-х годов: сумгаитские и бакинские погромы, кровавая бойня 20 января, убийства и похищения людей, попытки расколоть общество по региональному признаку... Сценарии большинства из этих событий готовились в недрах КГБ СССР. А исполнителями, как всегда, были "местные кадры". После обретения Азербайджаном независимости и прихода к власти Гейдара Алиева кое-кто из этих "доблестных" кадров спешно покинул республику, опасаясь вполне справедливого наказания. Однако некоторые продолжали работать в МНБ. Они-то и предоставляли - сперва Фахраддину Тахмазову, Сульхеддину Акперу, а затем Намику Аббасову - недостоверные сведения, утверждая, что все материалы по делу Ханбабаева уничтожены. Да, кое-что действительно оказалось уничтоженным.

Кое-что, но, к счастью, не всё. Недаром ведь говорится: "У лжи длинные крылья, но короткие ноги".

".. .Воспрепятствовать приезду Алиева!"

(Из служебной записки

председателя КГБ Азербайджана

В.Гусейнова на имя Аяза Муталибова)

16 августа 1995 года я подписал санкцию на арест двух бывших сотрудников КГБ Азербайджана - Садыха Микаил оглу Алиева и Владимира Адиловича Мирзоева. Владимир Мирзоев входил в круг наиболее доверенных людей председателя КГБ Гусейнова и выполнял его секретные поручения. Он руководил знаменитым пятым отделом КГБ, который в 1990 году был переименован в отдел "3". Вот как сам Владимир Мирзоев на одном из первых допросов описал главные направления работы своего отдела:

Из протокола допроса Владимира Мирзоева от 18 августа 1995 года:

- В функции отдела входила борьба с идеологической диверсией спецслужб противника, направленной в среду советской научной и творческой интеллигенции, студенческой молодежи, в среду представителей различных религиозных конфессий. Кроме того, в фундаментальные обязанности отдела входила задача по розыску авторов и распространителей антисоветских анонимных документов, в том числе с угрозой террора, а также лиц, вынашивающих намерения осуществления террористических актов с использованием огнестрельного оружия и взрывчатых веществ, выявление незаконных вооруженных формирований, действующих под прикрытием различных оппозиционных партий, общественных организаций и т.д"⁴².

Итак, одним из приоритетов в деятельности отдела "3" была, как видим, борьба с диссидентами и инакомыслящими в среде научной и творческой интеллигенции. Иначе говоря, директор издательства "Азернешр" и его "крамольные" связи как с лидерами Народного Фронта, так и с находящимся в опале бывшим членом Политбюро Гейдаром Алиевым могли быть объектом пристального интереса сотрудников именно этого отдела и никакого другого. Это же подтвердили и рядовые "гэбисты", которые занимались наружным наблюдением за покойным Ханбабаевым и у которых следователю Гасанову удалось в 1992 году взять показания. Все в один голос заявили, что задания исходили от руководства пятого отдела. То есть от Владимира Мирзоева. Тем не менее, на первом допросе Мирзоев пытался от всего откреститься и даже убеждал следователей, что об Аждаре Ханбабаеве он вообще услышал только после его смерти.

В свою очередь, Садых Алиев, возглавлявший одно из отделений пятого отдела, был правой рукой Мирзоева и исполнителем его секретных поручений. На первом допросе 17 августа он, подобно своему шефу, разыгрывал роль невинно оскорбленной добродетели, говорил, что никакого отношения к службе наружного наблюдения не имел и никаких материалов относительно Ханбабаева не видел.

Чтобы "освежить" по-девически забывчивую память бывших чекистов, нам пришлось познакомить их с показаниями коллег по КГБ, например, заместителя начальника 7 отдела Адиля Дадашева. Именно он в 1990-м году организовывал наружное наблюдение на основании поручений, поступавших из 5 отдела.

В показаниях Адиля Дадашева от 17 августа 1995 года, в частности, говорится:

"Мне помнится, что в мае 1990 года из 5 отдела в наш отдел поступило задание на осуществление наружного наблюдения за директором издательства "Азернешр". Задание было подписано В.Мирзоевым, исполнителем был Алиев Садых, санкционировано оно было председателем Вагифом Гусейновым.

Наружное наблюдение проводилось в две смены с 8.00 до 15.00 и с 15-00 до 22.00. В каждой смене ежедневно работало по 5-6 человек...

По результатам наблюдения за Ханбабаевым ежедневно составлялись сводки. Мне помнится, что сводки поступали мне, я их отдавал начальнику отдела Септа, он же затем передавал по инстанции Владимиру Мирзоеву, а тот непосредственно руководству. Хочу особенно отметить, что с Ханбабаевым работали долго и мне казалось, что для руководства он представлял особый интерес (выделено нами - И.Н.).

И еще считаю нужным отметить, что в 1990 году в комитете была такая атмосфера, что Володя Мирзоев, Септа Георгий, Олег Алиев, Садых Алиев были самыми приближенными к председателю комитета Вагифу Гусейнову. Все вопросы они решали с ним"⁴³.

Кое-какие штрихи к этому рассказу добавил также сотрудник 5 отдела Гасанага Агаев, курировавший по линии КГБ систему Госкомиздата республики.

Из показаний Г.Агаева от 22 августа 1995 года:

"В январе-феврале 1990 года меня вызвал к себе бывший председатель КГБ Азербайджанской Республики Вагиф Гусейнов. Когда я пришел в его кабинет, там уже находились Садых Алиев и Владимир Мирзоев. Вагиф Гусейнов сообщил, что у него имеется информация о том, что председатель издательства "Азернешр" Аждар Ханбабаев в нерабочее время у себя в кабинете собирает различных людей и что необходимо в этом разобраться. В связи с этим, он всем нам присутствующим дал задание разобраться в этом и доложить ему. После этого я вышел из его кабинета, где остались Садых Алиев и Владимир Мирзоев"⁴⁴.

На следующий день в ходе очной ставки с Садыхом Алиевым Агаев подтвердил свои показания.

Поставленные перед неопровержимыми фактами, Владимир Мирзоев и Садых Алиев очень скоро поняли, что отпираться далее бессмысленно. Они согласились помочь следствию. То, о чем они нам рассказали, выстраивалось в логическую цепочку, которая вела на самый верх.

Действительно, в начале 1990-го года председатель КГБ Азербайджана вызвал всех троих - Владимира Мирзоева, Садыха Алиева и Гасана Агаева - для важного разговора.

- Вы знаете о том, что директор издательства "Азернешр" Ханбабаев является близким человеком Гейдара Алиева? - спросил он своих сотрудников.

Мирзоев пожал плечами и посмотрел на Гасанагу Агаева в надежде, что куратор Госкомиздата даст шефу какую-нибудь информацию. Но тот начал оправдываться, что с ноября прошлого года переброшен на другой участок и потому о происходящем в системе республиканских издательств имеет смутное представление.

- Черт знает что такое! - выругался председатель КГБ. - У вас под носом в самом центре Баку происходят нелегальные сборища, на которых этот самый Ханбабаев ведет проалиевскую пропаганду. Он постоянно поддерживает с Алиевым связь, звонит ему в Москву, а потом собирает у себя в издательстве представителей творческой интеллигенции и строит вместе с ними планы по возвращению Алиева в республику. Мол, этот "выдающийся политический деятель - единственный, кто достоин сегодня возглавлять руководство Азербайджана"!

- Вагиф Алиевич, вы думаете, что это серьезно? - решился задать вопрос Садых Алиев.

- Еще как серьезно! - отрезал шеф КГБ. - Да если "старик" вернется в Баку, он перевернет всю республику. А нас всех повесят на первом же столбе.

Вагиф Гусейнов хмуро взглянул на начальника пятого отдела и в раздражении забарабанил пальцами по столу:

- Честно говоря, не ожидал, что ты "проморгаешь" столь важную информацию. Мы тебе такое доверие оказали, назначили руководителем кризисной группы, дали людей, технику, полномочия. Почему я должен информацию о Ханбабаеве получать из посторонних источников?

Владимир Мирзоев развел руками:

- Товарищ полковник, вы же знаете, сколько у нас работы! Головы не можем поднять...

- В общем так: с директором "Азернешр"а необходимо разобраться. Поняли? Берете его в оперативную разработку и мне обо всем периодически докладываете.

- Разработку проводить по линии ОТО или по седьмому отделу? - уточнил Мирзоев.

- В обоих направлениях.

...Такой или примерно такой разговор, судя по показаниям Владимира Мирзоева, состоялся между шефом КГБ и его подчиненными в начале января 1990 года. В следующей главе я расскажу о том, что представляла собой кризисная группа, которую возглавлял Владимир Мирзоев, и чем она занималась. А пока проследим за тем, как соответствующие отделы выполнили поручение своего шефа "разобраться" с Аждаром Ханбабаевым.

В тот же день начальникам соответствующих отделов были даны указания установить "жучки" в служебном кабинете директора издательства "Азернешр", а также организовать за Ханбабаевым круглосуточное наблюдение. Объекту, по давней "кэгэбэшной" традиции, была присвоена кличка - "Хасан". Ход проведения оперативно-технических мероприятий Вагиф Гусейнов взял под свой личный контроль.

Владимир Мирзоев непосредственно принимал от оперативных работников 7 отдела сводки наружного наблюдения и докладывал о них председателю КГБ. Получал он также фотографии, сделанные по ходу наблюдения за объектом "Хасан", и тоже относил их "наверх". Впоследствии Мирзоев сам отыщет в архивах МНБ копии регистрации этих сводок и подтвердит свою подпись на этих документах.

Организация прослушивания была поручена начальнику оперативно-технического отдела Евгению Батаману. С этим человеком Мирзоева связывали дружеские отношения, и он нередко обменивался с ним служебной информацией.

"Мне помнится, - рассказал на одном из допросов Владимир Мирзоев, - что, когда проводились эти мероприятия, Батаман был почти всегда сердит, жаловался на то, что с началом разработки Ханбабаева у него не стало свободного времени. В.Гусейнов требует от него, чтобы он постоянно был на месте и без промедления, в любое время суток докладывал сводки прослушивания телефона Ханбабаева. Бывали случаи, когда сами сводки, передаваемые Батаманом, его не устраивали. В таких случаях, - это бывало, когда сводки переводили на русский язык, - В.Гусейнов требовал, чтобы Батаман приносил ему магнитофон с кассетой, и он сам слушал речь. При этом делал замечания, что та или иная сводка некачественно составлена. В таких случаях Батаман нервничал и сердился. К тому же, я сам иногда видел его с магнитофоном и кассетой, когда он заходил к В.Гусейнову. Такое отношение было у Гусейнова только в отношении мероприятий, проводимых над Ханбабаевым"⁴⁵.

Кроме того, два отделения Комитета Государственной безопасности попеременно и почти круглосуточно вели за Ханбабаевым наблюдение. Согласно записям в журнале о выдаче спецтехники сотрудникам 7 отдела, с 21 по 30 мая 1990 года по линии наружного наблюдения за Ханбабаевым работало от 7 до 14 человек (!), причем накануне, а также в день убийства количество выездов было увеличено.

Одним словом, лучшие силы азербайджанских спецслужб дённо и нощно охотились за Аждаром Ханбабаевым, словно за каким-нибудь "крутым" агентом иностранной разведки. И еще: вскоре после убийства директора издательства большинство сотрудников 7 отдела КГБ, осуществлявших наружное наблюдение за Ханбабаевым, получили от руководства поощрения (!).

И во время следствия, и в процессе судебного разбирательства ни один из полутора десятка комитетчиков, дававших показания, не усомнился в политическом характере убийства Аждара Ханбабаева.

Алиев Садых в показаниях от 23 августа 1995 года скажет:

"Проанализировав всю информацию, которая связана с убийством Ханбабаева, я с уверенностью утверждаю, что оно было организовано и целенаправленно осуществлялось спецслужбами КГБ АР с использованием его сил и средств и с ведома руководства КГБ"⁴⁶.

Эта же уверенность звучит и в высказываниях тех людей, которые имели непосредственное отношение к расследованию уголовного дела по факту убийства директора издательства. Вот что сказал нам, к примеру, бывший прокурор города Баку Чингиз Ганиев, курировавший уголовное дело номер 44808 в 1992-1993 годы:

"Со всей ответственностью заявляю, что убийство Ханбабаева было совершено не на бытовой почве. Это клевета и дезинформация, распространенная КГБ с целью запутать следы. Убийство Ханбабаева было совершено по политическому заказу и благословению тогдашнего руководства республики. Во время следствия это было полностью подтверждено".

По словам комитетчиков, входивших в ближайший круг Вагифа Гусейнова, бывший шеф КГБ патологически боялся возвращения Гейдара Алиева в Азербайджан. Боялся даже более, чем сам Аяз Муталибов. В показаниях Мирзоева есть любопытный пассаж о том, как Вагиф Гусейнов обвинял первого секретаря ЦК Компартии республики в мягкотелости и бездействии: "Мне помнится, что он поговаривал: "Аяз Муталибов дождется, что нас всех выбросят"⁴⁷.

Однажды начальник пятого отдела зашел в кабинет председателя КГБ и, по его признанию, "случайно" услышал разговор Вагифа Гусейнова с главой Комитета Госбезопасности СССР Крючковым по спецправительственной связи ВЧ. Гусейнов в весьма эмоциональной форме высказывал свои опасения относительно возможного возвращения Гейдара Алиева в Баку. Именно он, судя по всему, "накручивал" первого секретаря ЦК Компартии республики, убеждая Муталибова, что им всем придет конец, если они проявят либерализм и допустят его приезд. Если вспомнить общественно-политическую ситуацию, сложившуюся к тому времени в республике, можно представить, до какой степени были напуганы власти известием об избрании Гейдара Алиева делегатом партийного съезда. После кровавого ввода советской армии в Баку и массового сожжения партбилетов рядовыми коммунистами партийная организация Азербайджана переживала глубочайший кризис. Промосковское руководство в лице Аяза Муталибова удерживало власть штыками военных и было вынуждено то и дело продлевать режим чрезвычайного положения. События в Нагорном Карабахе отнюдь не прибавляли власть предержащим популярности, так как продолжали раскручиваться не в пользу Азербайджана. Понятно поэтому, каким нежелательным для муталибовской команды было появление Алиева на 32 партсъезде. Эта незаурядная личность могла "поломать" любой сценарий и подчинить ход форума своей воле. Во всяком случае, избрание Муталибова первым секретарем ЦК Компартии республики оказалось бы под большим вопросом.

Тот же Владимир Мирзоев вспоминает, что в первой половине 1990 года он регулярно готовил аналитическую информацию о политической обстановке в Азербайджане. Эта информация от имени председателя КГБ Гусейнова направлялась в ЦК КП Азербайджана и в КГБ СССР.

По словам Мирзоева, так было и в мае 1990 года. В соответствии с указанием Вагифа Гусейнова, он сам относил помощнику Муталибова - Гюлыпаду - информацию о политической ситуации в республике, сложившейся в преддверии подготовки 32-го партсъезда. Эта информация, утверждал Мирзоев, готовилась под непосредственным руководством самого Гусейнова и при его участии.

В той, особенно запомнившейся ему аналитической записке, отдельным абзацем указывалось на необходимость недопустить появления на съезде Гейдара Алиева. В этой же записке упоминался директор издательства "Азернешр" - как "рьяный сторонник Алиева, непосредственно занимающийся решением вопроса практического приезда Алиева в Азербайджан". В резолютивной части информации содержалось предложение, "воспрепятствовать, не допустить приезд Алиева в республику"⁴⁸.

Для достижения этих целей были использованы все средства. Например, я более чем уверен, что в те дни и месяцы прослушивались телефоны не только Ажда-ра Ханбабаева, но и ближайших родственников самого Гейдара Алиева, особенно его братьев Агиля и Джалала Алиевых. Джалал-муаллим рассказывал, что, опасаясь прослушивания, был вынужден часто пользоваться телефонами-автоматами. Так вот, в показаниях Садыха Алиева от 23 августа 1995 года есть весьма знаменательный пассаж, доказывающий, что и эта подробность личной жизни Джалал-муаллима не ускользнула от внимания спецслужб.

"Я припоминаю случай, когда в моем присутствии В.Гусейнов ставил задачу начальнику ОТО Батаману об устройстве и оборудовании спецтехникой телефонов-автоматов по улице Азизбекова, проспектам Нефтяников и Азербайджан, так как, по имеющимся у него данным, этими автоматами пользуется брат Г.Алиева, сообщая сторонникам какие-то сведения о происходящих событиях, о митингах на площади Свобода... То есть организовывалось тотальное наблюдение за сторонниками и родственниками Г.Алиева возможностями спецтехники КГБ"⁴⁹.

Наряду с оперативными мероприятиями по линии КГБ, Аяз Муталибов и члены его команды прибегали к другому испытанному "оружию" - дискредитации Гейдара Алиева и членов его семьи в печати. И в период недолгого правления Абдуррахмана Везирова, и при Муталибове в центральных средствах массовой информации периодически появлялись статьи, носившие явно заказной характер. То, что "мозговой центр" по подготовке этих материалов находился в Баку, ни для кого не представляло секрета. И, по свидетельству очевидцев, близко знавших Вагифа Гусейнова, именно он, пользуясь своими связями в журналистских кругах Москвы, организовывал и "проталкивал" очередную фальшивку.

Одна из самых "громких" статей антиалиевской серии появилась 4 февраля 1990 года в "Правде", под заголовком "Алиевщина, или Плач по "сладкому" времени". В предыдущих главах мы о ней уже рассказывали. Позднее Вагиф Гусейнов признался академику Джалалу Алиеву, что эта статья была написана за год до своего появления на страницах "Правды". Тогда ее придержали до нужных времен. Когда же Гейдар Алиев проявил опасную для своих недругов политическую активность, его решили "приструнить" с помощью убойной фальшивки⁵⁰. При этом Вагиф Гусейнов "доверительно" сообщил академику, что лично он здесь не при чем. Это все, дескать, происки Муталибова. Между тем, в показаниях бывшего начальника 5 отдела КГБ Владимира Мирзоева есть свидетельство о том, кто и по чьему поручению готовил подобные статьи:

"...В центральной прессе появилось несколько публикаций в газете "Правда" с нападками на Алиева Г.А. Со слов бывшего работника КГБ республики Николая Давыдова, по специальности журналиста, работавшего с В.Гусейновым в газете "Молодежь Азербайджана", мне было известно, что эти публикации были подготовлены по инициативе самого Гусейнова одним из бывших бакинских журналистов, выехавших в Москву в 1989-1990 году"⁵¹.

По всей видимости, этим доверенным Вагифу Гусейнову человеком был журналист по фамилии Оськин. В конце 1990 года, когда Гейдар Алиев уже находился в родном Нахчыване, в российской газете "Рабочая трибуна" появилась еще одна антиалиевская публикация, полная лжи, клеветы и прямых оскорблений в адрес бывшего партийного руководителя Азербайджана. Эта статья была подписана фамилией Оськин. В тот день, когда до Нахчывана дошел номер "Рабочей трибуны" со скандальной статьей, в гостях у Гейдара Алиева находился корреспондент "Литературной газеты". Естественно, зашел разговор об этой публикации. Гейдар Алиев брезгливо поморщился и сказал, что "заказчиком" статьи является не кто иной, как Вагиф Гусейнов. Благодаря своей поразительной памяти Гейдар-муаллим вспомнил, что это тот самый Оськин, который прежде работал в "Молодежи Азербайджана" и был правой рукой главного редактора, то есть Вагифа Гусейнова.

Итак, в результате проводимых спецмероприятий Вагиф Гусейнов и его первый заместитель Ильгусейн Гусейнов были детально осведомлены о планах сторонников Гейдара Алиева.

Бывшие сотрудники республиканского Комитета госбезопасности характеризуют Ильгусейна Гусейнова как старого и опытного "гэбиста" со стажем. Своей неприязни к Гейдару Алиеву последний не скрывал и тоже вносил лепту в организацию антиалиевских акций. Мы уже упоминали о том, что убийца Аждара Ханбабаева и первый заместитель председателя КГБ были знакомы (оба являлись уроженцами селения Маштаги), о чем свидетельствовала найденная при обыске дома Тариха Гулиева фотография генерала с дарственной надписью. Позже, когда нам станет известна фамилия того, кто заказал Тариху убийство директора издательства, мы покажем фотографии исполнителя и заказчика женщине, работавшей у Ильгусейна Гусейнова секретаршей. И она опознает обоих: "Да, эти люди не раз бывали в кабинете моего начальника". Когда Вагиф Гусейнов отлучался в командировки, отчеты о материалах наблюдения за объектом "Хасан" передавались его первому заму.

По словам бывшего начальника 5 отдела Мирзоева, Ильгусейн Гусейнов был очень близок к Муталибову, частенько говорил с. ним по прямому телефону, выезжал в ЦК с документами. "Он был вдохновителем всех и любых антиалиевских построений как в комитете, так и в ЦК КП Азербайджана", - вспоминает Мирзоев⁵². В связи с этим, он рассказал Ахмеду Ахмедову любопытный эпизод, происшедший сразу после январских событий 1990 года. Через несколько часов после выступления Гейдара Алиева на митинге возле постоянного представительства Азербайджана в Москве кассета с записью его речи уже была у Вагифа Гусейнова. Мирзоев зашел к шефу КГБ по какому-то делу и застал "верхушку" за коллективным просмотром кассеты. В числе присутствующих находился и Ильгусейн Гусейнов. Мирзоеву запомнилось, с каким вниманием руководители КГБ республики просматривали запись, выражая недовольство активной позицией Алиева по поводу ввода войск в Баку. После просмотра Ильгусейн Гусейнов посоветовал председателю связаться с шефом КГБ СССР Крючковым и попросить его "оказать сдерживающее влияние на Г.Алиева, принять меры к недопущению подключения Алиева вновь к политике, что может помешать планам тогдашнего руководства, поддерживаемого Москвой"⁵³. Вагиф Гусейнов не замедлил воспользоваться этим советом. Он буквально атаковал Крючкова звонками, "доставая" его и в Кремле, и на даче, и в машине, и в ультимативной форме настаивая на изоляции Алиева.

...Ильгусейн Гусейнов был одним из создателей общества "Гардашлыг", которым руководили бакинские криминальные "авторитеты". Эта структура была создана для укрепления и защиты режима личной власти Аяза Муталибова, имела собственные вооруженные группы и действовала под "крышей" КГБ Азербайджана. Кстати, именно на членов этой группы руководством КГБ было возложена задача организовать пикет и устроить беспорядки в аэропорту "Бина" в случае, если Гейдар Алиев все же решится прилететь в Баку.

Садых Алиев вспоминает весьма любопытный случай. В конце мая, по своим оперативным каналам он узнал о подготовке этого пикета и решил доложить начальству. Написал соответствующую справку и пошел к начальнику отдела Владимиру Мирзоеву. Тот позвонил председателю КГБ. В тот же день Садых Алиев был принят Вагифом Гусейновым. Шеф был не один: в этот момент в его кабинете находились заместители председателя КГБ СССР Бобков и Агеев, а также начальник отдела КГБ СССР Перфильев (!).

"Я отдал справку В.Гусейнову, - говорит далее Садых Алиев, - тот, прочитав ее, передан Бобкову. Он также прочитал справку, оба переглянулись, усмехнулись. В.Гусейнов справку оставил у себя, мне же сказал, что примет меры. Однако через 10-12 дней эта справка была возвращена мне без резолюций о работе над ней. Когда я вернулся от В.Гусейнова к Владимиру Мирзоеву и сообщил ему о реакции руководства, то последний мне сказал, что В.Гусейнов против приезда Г.Алиева в республику. При этом он сказал, что В.Гусейнов всегда говорит: если Алиев приедет в республику, то всех повесят"⁵⁴.

В этих показаниях особое внимание привлекает факт приезда в Баку сразу трех руководителей союзного КГБ. Помимо этого, вспоминает Садых Алиев, он видел в кабинете Вагифа Гусейнова и высокопоставленных чинов МВД СССР в форме генералов. Как-то раз Садыху Алиеву довелось участвовать на совещании с участием московских гостей. Их всех заботил один и тот же вопрос: каким образом предотвратить появление Гейдара Алиева в Баку и, конечно, на партийном съезде. Посланцы Михаила Горбачева были явно обеспокоены судьбой марионеточного режима Муталибова и просчитывали любые варианты его спасения. Панические же настроения Вагифа Гусейнова, уверявшего всех, что с появлением в республике Алиева наступит едва ли не конец света, усугубляли общую нервозность, которая царила в коридорах власти.

* * *

А теперь зададимся вопросом: отчего Вагиф Гусейнов так страшился возвращения Гейдара Алиева в Азербайджан? Отчего он метался и паниковал - даже сильнее, нежели сам Муталибов?

Вагиф Гусейнов был выдвиженцем Гейдара Алиева, всегда благоволившего к молодым кадрам, входил в его команду. Этот рядовой журналист в бытность Алиева первым секретарем ЦК Компартии Азербайджана проделал стремительную карьеру от главного редактора газеты "Молодежь Азербайджана" до секретаря, а затем первого секретаря ЦК Комсомола Азербайджана. Впоследствии он работал в Москве секретарем ЦК ВЛКСМ и постоянно пользовался поддержкой и доброжелательным вниманием Гейдар-муаллима.

Поэтому, казалось бы, особых причин для паники у него быть не должно. И все же он боялся. Очень боялся... Объяснений, на мой взгляд, тут несколько.

Во-первых, он прекрасно понимал, что столь волевой и харизматический лидер, как Гейдар Алиев, вернувшись на родину, непременно вернется и в большую политику. А тогда конец всем его властным амбициям. По словам бывших сотрудников КГБ, которые были близки с Гусейновым, он весьма высоко оценивал свои организаторские способности. Пост председателя КГБ явно не был пределом мечтаний для бывшего комсомольского функционера. Он стремился добраться до самой вершины политического Олимпа. Недаром Вагиф Гусейнов "пас" Муталибова, следил за каждым его неверным шагом, информируя Москву о муталибовских промахах, о его безвольности и мягкотелости. Судя по всему, он мечтал повторить судьбу Гейдара Алиева, который из кресла председателя КГБ Азербайджана пересел в кресло первого секретаря ЦК. Словом, Вагиф Гусейнов уже примеривал на себя президентские регалии, когда на горизонте замаячила вполне реальная угроза в лице Алиева и его сторонников. Об этом же говорит в показаниях от 26 августа 1995 года Владимир Мирзоев, хорошо изучивший характер своего шефа за годы совместной работы:

"Вагиф Гусейнов до работы в КГБ республики был партийным работником и высоко себя оценивал как руководителя. Он спал и видел себя в кресле руководителя республики. И поэтому, когда в 1990 году участились разговоры о возвращении Гейдара Алиева в республику, В.Гусейнов был вне себя"⁵⁵.

Очевидно, была и другая причина, по которой Гусейнов так опасался Гейдара Алиева. Он понимал, что Алиев как никто другой знает все тайные ходы и секретные механизмы деятельности КГБ и может без труда разобраться в той зловещей роли, которую это ведомство сыграло в трагических событиях, происшедших в Азербайджане за последние годы. И тогда во весь рост встанет проблема политической и юридической ответственности того, кто возглавлял Комитет государственной безопасности и кто отдавал немало ошибочных, абсурдных, а порой и преступных приказов своим подчиненным.

Одним из таких приказов был пресловутый приказ № 171 от 7 октября 1989 года о создании так называемой "кризисной группы". Об этом я расскажу в следующей главе.

А документы, подтверждающие проведение оперативных мероприятий в отношении Аждара Ханбабаева, мы все-таки нашли. С помощью Садыха Алиева и Владимира Мирзоева. Узнав о наших затруднениях, они сами предложили: "Отвезите нас в КГБ, и мы покажем, где нужно искать".

Получив с моей помощью "добро" от руководства МНБ, Ровшан и Ахмед отправились вместе с подследственными в министерство. Бывшие сотрудники 5 отдела прежде всего потребовали принести им журналы регистрации документов. И довольно быстро отыскали номера регистрации сводок, составлявшихся по итогам наблюдения за объектом "Хасан", отметки о выдаче оперативникам спецтехники для этих же целей. Нашлась и книга, где регистрировались номера оперативников, которые "работали" с Хасаном. Вызванные впоследствии на допросы, они признали, что действительно вели за Ханбабаевым наружное наблюдение. При этом показания практически всех сотрудников бывшего КГБ сводились к тому, что организация слежки, прослушивания и прочее - осуществлялось по личному указанию председателя КГБ.

К сожалению, сами сводки, отчеты, расшифровки телефонных разговоров директора издательства "Азернешр" в большинстве действительно были уничтожены, однако следы, документальные подтверждения того, что с "объектом" работали, сохранились. Мы получили доказательства того, что телефоны Аждара Ханбабаева прослушивались. Более того: Ахмед Ахмедов все-таки смог найти и допросить сотрудницу оперативно-технического отдела КГБ, которая прослушивала телефонные разговоры директора издательства вплоть до его последнего дня и до последнего, самого знаменательного разговора Ханбабаева с Гейдаром Алиевым. Позднее мы вернемся к этим показаниям.

Для следствия был важен сам факт, что за Ханбабаевым пристально следили, контролируя каждый его шаг. Более того, 30 мая наружное наблюдение за Ханбабаевым было усилено, поэтому убийство "объекта Хасан" не могло остаться незамеченным сотрудниками 7 отдела. "Тем не менее, - читаем в материалах следствия, - председатель КГБ не провел никакого служебного расследования, хотя его обязывали это сделать внутринормативные инструкции. Более того, после убийства Ханбабаева, когда из МВД в Комитет поступило письмо с просьбой оказать содействие в раскрытии данного преступления, В.Гусейнов не принял абсолютно никаких мер..."⁵⁶

В одно из своих посещений кабинета шефа КГБ начальник пятого отдела рассказал ему о недовольстве ряда сотрудников комитета в связи с тем, что руководство не принимает практических мер по оказанию содействия в раскрытии убийства Ханбабаева. Хотя он был объектом наблюдения КГБ. В ответ Вагиф Гусейнов резко оборвал Мирзоева и посоветовал ему "не совать нос туда, куда не надо"⁵⁷. Сразу же после убийства Ханбабаева республику внезапно и совершенно неожиданно для своих коллег по работе покинул начальник 7 отдела Георгий Септа. Тот самый, который организовывал проведение наружного наблюдения за Ханбабаевым. Причем по свидетельству бывших сотрудников КГБ, перед отъездом Септы, по личному указанию Вагифа Гусейнова, ему было предоставлено право внеочередного получения автомобиля "Жигули" (по-всей видимости, за образцовое выполнение "ответственного спецзадания").

Факт полнейшего безразличия шефа КГБ к столь громкому убийству является еще одним доказательством его причастности к данному теракту. В 1990-м году и МВД, и прокуратура посылали запросы в Комитет Госбезопасности с просьбой помочь в расследовании убийства Ханбабаева. Ровшан Алиев отыскал в архиве одно из таких писем с резолюцией Вагифа Гусейнова. Это была формальная отписка, мол, ответьте им что-нибудь. Если бы ведомство Гусейнова действительно было заинтересовано в раскрытии подлинных обстоятельств дела, оно бы сообщило следствию: да, мы за этим объектом следили, у нас был свой интерес, однако к убийству Ханбабаева наши сотрудники непричастны. Готовы предоставить все свои материалы, чтобы помочь следствию и т.д. Однако Вагиф Гусейнов не только не счел нужным сообщить в прокуратуру о проведении слежки за Ханбабаевым, но, напротив, предпринял шаги для уничтожения всех следов оперативной работы. Почему? Вопрос, на мой взгляд, риторический.

17 января 1996 года старший следователь республиканской прокуратуры Ахмед Ахмедов принял решение объявить розыск бывшего председателя КГБ Азербайджана и выдал санкцию на его арест. Соответствующие запросы с необходимыми документами были нами подготовлены для отправки в прокуратуру Российской Федерации. К моему великому удивлению, уже после отстранения генерального прокурора Эльдара Гасанова от должности выяснилось, что ни один из подготовленных бригадой Ахмедова запросов Гасанов в Москву не отправил. Когда по поручению нового генпрокурора Азербайджана Закира Гаралова этот факт был перепроверен, сотрудники международного отдела сумели отыскать лишь одно письмо⁵⁸. И то за моей подписью. По всей видимости, оно было отправлено в прокуратуру России в тот период, когда Эльдара Гасанова в Баку не было. Такой вот вопиющий факт: преступники покидают пределы Азербайджана, принимают иностранное гражданство и начинают вести подрывную деятельность против своей страны. А те, от кого во многом зависит, предстанут ли эти люди пред судом, ответят ли они за свои преступления, проявляют непростительную халатность.

Чем занималась "кризисная" группа КГБ Азербайджана?

К сожалению, в 1995-1996 годах, расследуя уголовное дело об убийстве Аждара Ханбабаева, мы не смогли в полной мере выявить масштабов беззаконий, творимых в Азербайджане органами государственной безопасности. Свои тайны комитетчики хранили строго. Лишь в конце 1999 года удалось немного приоткрыть завесу.

В предыдущих главах уже упоминалось о том, что Ровшан Алиев вместе с Ибрагимом Татиевым и Мамедвели Джафаровым в 1991 году пытались расследовать дело о покушении на известного предпринимателя Махмуда Мамедова и об убийстве академика Тельмана Курбанова. В деле оказались замешаны сотрудники КГБ, в том числе уже знакомый читателям Садых Алиев. Поэтому бригаде Ровшана на протяжении всего следствия приходилось испытывать весьма мощное давление со стороны руководства КГБ. Им все же удалось довести дело до суда, однако его вернули на доследование. А потом просто-напросто "развалили".

Как-то раз, это было уже в 1999 году, мне позвонил военный прокурор республики Рамиз Рзаев и пожаловался: "Назим Аллахвердиев прислал нам одно дело - о покушении на Махмуда Мамедова. А оно совершенно не в нашей компетенции. Даже не знаю, что делать". "Верни его мне", - предложил я военному прокурору.

Перелистав присланные из военной прокуратуры тома уголовного дела, я понял, что оно непосредственно связано с январской трагедией и может на многое пролить свет. Поэтому решил возобновить его и создать следственную группу. Поразмыслив, кому его можно доверить, я остановился на Ильхаме Мамедове - прокуроре по надзору за следствием в органах прокуратуры. Очень настырный следователь. Пока не докопается до истины, в кабинете будет просиживать ночами напролет, не зная ни сна ни отдыха. Перед этим я уже испытал его двух делах, связанных с групповыми убийствами, так что был уверен в его знаниях и способностях. Включил в следственную бригаду и своего двоюродного брата Тофика Керимова. Не потому что Тофик - мой родственник, а потому, что по роду своей службы он продолжительное время провел в Москве и не понаслышке знал методы работы КГБ.

При попытке получить необходимые документы в архивах МНБ, мы столкнулись с теми же сложностями, что и несколькими годами ранее, когда расследовали убийство Аждара Ханбабаева. В ответ на запросы прокуратуры нам отвечали, что сведения по данному делу не сохранились, они утеряны, уничтожены и пр. Мне пришлось вновь обратиться за помощью к президенту. Так, мол, и так, господин президент: прокуратура расследует дело о покушении на известного бизнесмена Махмуда Мамедова. Это дело взаимосвязано с делами об убийстве Аждара Ханбабаева и академика Тельмана Курбанова, о подготовке покушения на академика Фарамаза Максудова, о прочих совершенных и несовершенных терактах начала 90-х годов. Все они - звенья единого плана, разработанного верхушкой КГБ во главе с Вагифом Гусейновым с целью посеять семена розни и разжечь конфликт между бакинцами и нахчыванцами. После моей информации президент дал министру национальной безопасности указание всячески содействовать работе следственной бригады и помочь в обнаружении документов. Намик Аббасов тогда на меня всерьез обиделся: "Такими делами нельзя заслужить уважение, - сказал он мне. - Вы нарочно обманули президента, дезинформировали его". "Никого я не обманывал, - говорю, - я не на своего отца работаю, а выполняю государственную работу. В январе 1990 года рядом с хырдаланским мостом один русский офицер меня едва не убил. Я был безоружный и беззащитный перед его автоматом, а он откровенно издевался надо мной. Не хочу, чтобы мой народ когда-нибудь вновь пережил подобную трагедию. Поэтому сделаю все, от меня зависящее, чтобы довести дело до конца". Я был уверен, что, расследуя серию терактов, совершенных агентами КГБ, мы непременно обнаружим доказательства причастности спецслужб к январской трагедии. И не ошибся. Причем на этот раз нам помогли сотрудники самого министерства. Помогли не из страха быть разоблаченными или арестованными, как в случае с Садыхом Алиевым и Владимиром Мирзоевым. А из чисто патриотических побуждений. Ведь многие работники спецслужб - это вполне достойные офицеры с чистой совестью и развитым чувством долга. Именно по инициативе этих офицеров 21 января 1990 года в КГБ состоялось открытое партийное собрание, на котором, вопреки нажиму сверху, было принято поистине историческое постановление. В небывало резких тонах в нем осуждалась военная агрессия против Азербайджана, содержалось требование привлечь к ответственности должностных лиц, которые приняли антиконституционное решение о вводе войск в Баку. После этого собрания некоторые из сотрудников КГБ в знак протеста положили на стол свои партийные билеты и подали в отставку. Эти факты - также частица нашей недавней истории, и мы не вправе о них забывать.

Итак, с помощью сотрудников спецслужб Ильхаму Мамедову и Тофику Керимову удалось отыскать в архивах МНБ Азербайджана совершенно уникальные документы. В их числе - приказы председателя КГБ Вагифа Гусейнова о создании нештатной кризисной группы, а также оперативной группы по Нахчыванской автономной республике, документы, подтверждавшие причастность оперативных работников Комитета госбезопасности к проведению различных террористических акций, имена и фамилии агентов КГБ, специально внедренных в среду Народного Фронта Азербайджана. Мы подняли агентурные дела и с изумлением узнали о том, что кое-кто из нынешних депутатов, из видных представителей интеллигенции, а также деятелей оппозиции в тот или иной период активно сотрудничал с органами. У меня нет ни морального, ни юридического права обнародовать их имена: все эти люди живы и в большинстве своем занимаются активной политической или общественной деятельностью. Господь им судья...

Следует признать, что большинство уникальных документов по оперативным разработкам, связанным с январем 1990 года, действительно было уничтожено. И не только в КГБ. Сотрудники Министерства национальной безопасности вспомнили о существовании двух папок с документами о делах 1986-1990 годов, которые должны были храниться в архиве Главного управления полиции города Баку. По их словам, это были весьма любопытные документы о результатах оперативной работы сотрудников Бакинского управления полиции вокруг лидеров народного движения и различных политических группировок. К сожалению, все старания начальника ГУПБ Магеррама Алиева отыскать заветные папки оказались безрезультатными. Папки бесследно исчезли. Тогдашним руководителям КГБ и МВД было что скрывать, поэтому они усердно заметали следы. Но даже то, что нам удалось обнаружить, свидетельствовало о весьма неблаговидной роли спецорганов, во многом спровоцировавших январскую трагедию.

Взять хотя бы секретный приказ председателя Комитета государственной безопасности Азербайджанской ССР № 0171 от 7 октября 1989 года по созданию так называемой "кризисной группы". Этот приказ стоит того, чтобы привести его в книге полностью:

"Об организации нештатной оперативной группы по осуществлению чекистских мероприятий, направленных на локализацию кризисного развития политической обстановки в республике в связи с событиями в НКАО.

Для организации целенаправленной агентурно-оперативной работы по выявлению, предупреждению и нейтрализации враждебных действий противника и антисоциалистических элементов, инспирирующих рост напряженности и дестабилизации политической обстановки в регионе в связи с событиями в НКАО, квалифицированного анализа и обобщения оперативных материалов, подготовки упреждающей информации в Инстанции и КГБ СССР

Приказываю:

1. Организовать временно, на период до 1.10.1991 года нештатную оперативную группу по осуществлению чекистских мероприятий, направленных на локализацию кризисного развития политической обстановки в республике в связи с событиями в НКАО, из сотрудников 2, 3, 4, 5 и 6 отделов, ИАО и инспекции КГБ Азербайджанской ССР.

2. Утвердить группу в следующем составе:

Руководитель -

- подполковник Мирзоев В.А., начальник 5 отдела.

Заместители руководителя:

- майор Алиев О.Г., начальник 3 отделения 5 отдела;

- подполковник Алиев СМ., начальник 5 отделения 5 отдела.

Оперативные сотрудники:

- старший лейтенант Агаев Ф.Н., оперуполномоченный 2 отделения 2 отдела;

- капитан Алиев М.М., оперуполномоченный 5 отделения 5 отдела;

- майор Алиев Ш.Г., старший оперуполномоченный 1 отделения 3 отдела;

- старший .лейтенант Атаев Т.О., оперуполномоченный 7 отделения 5 отдела;

- капитан Гасымов С.Ш., заместитель начальника 2 отделения 6 отдела;

- майор Давыдов Н.П., старший оперуполномоченный И АО;

- майор Касум-заде В.М., старший инспектор инспекции;

- капитан Старченков Н.Н., оперуполномоченный 1 отделения 4 отдела;

- майор Таги-заде Ф.С., старший оперуполномоченный 2 отделения 5 отдела.

3. Освободить офицеров 2,3,4 и 6 отделов, ИАО, инспекции, включенных в состав группы, от исполнения обязанностей по занимаемым ими штатным должностям с выведением их из подчинения начальников соответствующих структурных подразделений. Подчинить указанных офицеров руководителю группы.

4. Изменение в составе группы производить приказами КГБ Азербайджанской ССР.

5. Руководителю группы совместно с отделом кадров в недельный срок разработать и представить на утверждение должностные обязанности личного состава группы.

6. С приказом ознакомить личный состав группы, руководителей указанных подразделений, ОТО и 7 отдела, отдела по ИКАО и КГБ Нахичеванской АССР.

Председатель Комитета, полковник

В.Гусейнов".

Если перевести с казенного языка на язык человеческий слова из преамбулы приказа о работе "повыявлению, предупреждению и нейтрализации враждебных действий противника и антисоциалистических элементов", то они фактически означают, что руководство КГБ давало зеленый свет внезаконным методам расправы с политическими оппонентами режима Муталибова. Называя вещи своими именами, Вагиф Гусейнов своей подписью санкционировал создание под крышей КГБ террористической группы быстрого реагирования. Причем, что особенно знаменательно, нештатной.

Помимо организации покушений и убийства ряда видных политических и общественных деятелей, "кризисная" группа занималась активной вербовкой и внедрением в среду Народного Фронта своих людей. Агенты и доверенные лица спецорганов, дезинформаторы и провокаторы - весь этот пестрый сброд, нередко с уголовным прошлым, разлагал изнутри демократическое движение, сознательно подстегивал радикальные настроения, подогревал истерию, которая в конечном счете вылилась в погромы 13-14 января 1990 года и создала предпосылки для ввода войск в Баку. Я убежден, что в бакинских погромах (так же как и несколько ранее в сумгаитских событиях) были активно использованы агенты и доверенные лица МВД и Комитета госбезопасности из уголовной среды. Процитированный выше приказ - убедительное тому подтверждение.

24 мая 1995 года в "Литературной газете" (Москва) было опубликовано интервью с известным азербайджанским писателем, одним из лидеров и создателей Народного Фронта Азербайджана Юсифом Самедоглу. Это интервью начиналось сенсационным признанием, которое после выхода газеты вызвало целую бурю возмущения в среде оппозиции. Писательская интуиция и прозорливость позволили Юсиф-муаллиму сделать тот же вывод, к которому мы пришли значительно позднее, расследуя "дело Садыха Алиева".

"Как прекраснодушный интеллигент, - говорит Юсиф Самедоглу, - я был уверен, что Народный фронт создан его лидерами в результате стихийного движения масс. Позднее, анализируя события, я пришел к выводу, что все народные фронты во всех республиках созданы Москвой, а точнее - союзным КГБ. Эта была целенаправленная акция - на развал Советского Союза, на экономическую разруху. При всем моем уважении к талантливому сыну азербайджанского народа Абульфазу Эльчибею и к другим лидерам НФА, в этой организации дела вершили не они и не мы. Мы были всего лишь ширмой.

- Серьезное заявление...

- Утверждаю это со всей ответственностью, опираясь на факты, а не слухи и досужие вымыслы. Могу назвать по крайней мере трех человек, игравших не последнюю роль в НФА, которые являлись провокаторами из КГБ. Могу, но не стану - во-первых, нет на руках нужных документов, а во-вторых, из соображений собственной безопасности. Если помните, после прихода Народного фронта к власти в парламенте был поднят вопрос о рассекречивании архивов КГБ. Кто открыто выступил против этого? Все те же представители правящего Народного фронта".

Что же касается Нахчыванской оперативной группы, то она была создана после приезда в автономную республику Гейдара Алиева. С его появлением здесь начались поистине исторические процессы, которые оказывали влияние на весь Азербайджан. Потому и возникла необходимость в подобной оперативной, а вернее - террористической группе, чтобы с ее помощью нагнетать и дестабилизировать ситуацию в Нахчыване.

Одним словом, "благих" дел на счету членов команды Вагифа Гусейнова было немало. Недаром после прихода к власти Гейдара Алиева многие из бывших сподвижников Гусейнова предпочли последовать примеру своего шефа и покинули пределы республики, обосновавшись в странах "ближнего" и "дальнего" зарубежья. Где-то в России обретается и экс-руководитель кризисной группы Владимир Мирзоев, в отношении которого правоохранительными органами Азербайджана объявлен розыск.

Что же касается его заместителя Садыха Алиева, то не так давно он предстал перед судом и был приговорен к 10 годам лишения свободы за организацию покушения на известного азербайджанского бизнесмена и предпринимателя Махмуда Мамедова.

В конце 1989 года кинорежиссер Эльдар Кулиев и бизнесмен Махмуд Мамедов создали ассоциацию "АСИНАМ". После событий "черного" января значительная часть средств ассоциации направлялась на благотворительные цели, в частности, на оказание материальной помощи семьям шехидов.

Офис ассоциации располагался в гостинице "Москва". Однажды в июле 1990 года к ним зашел Бейджан Фарзалиев, будущий председатель Совета Министров Нахчыванской автономной республики, а тогда рядовой активист Народного Фронта. Он попросил разрешения позвонить в Нахчыван. Вскоре Эльдар Кулиев услышал, как тот разговаривает с Гейдаром Алиевым. Алиев тогда только что вернулся в Азербайджан и, пробыв в Баку всегда два дня, улетел к себе на родину, где был триумфально встречен земляками. Поговорив с Гейдар-муаллимом, Бейджан Фарзалиев долго и восторженно рассказывал руководителям ассоциации "АСИНАМ" об импровизированном многотысячном митинге на главной площади Нахчывана по случаю возвращения Гейдара Алиева, о том, что в Нахчыване сегодня находятся посланцы из всех районов, из всех поселков и деревень автономии. Народ чествует своего именитого земляка как национального героя.

Услышав рассказ Бейджана, Эльдар Кулиев, как человек творческий, загорелся идеей: снять документальный фильм о возвращении Гейдара Алиева на родину. Махмуд Мамедов, всегда относившийся к личности бывшего партийного лидера СССР с уважением, эту идею поддержал. Сказано - сделано. Руководители ассоциации "АСИНАМ" связались с Гейдаром Алиевым, переговорили о деталях и уже через несколько дней на съемки выехала группа во главе с оператором Владимиром Конягиным. Эльдар Кулиев почти ежедневно общался с Гейдаром Алиевым по телефону, направлял ход съемок, обговаривал дальнейшие планы. Порой к этим разговорам подключался и заходивший в гостиницу Бейджан Фарзалиев.

А через какое-то время Эльдар Кулиев пригласил Махмуда Мамедова к себе на званый обед. В числе гостей находился и Вагиф Гусейнов. Улучив момент, когда рядом никого не было, председатель КГБ шутливо погрозил бизнесмену пальцем и сказал: "Вы с Эльдаром что-то уж слишком распалились... звоните куда-то беспрерывно".

В тот момент Махмуд не придал особого значения этой полушутливой реплике, хотя понял, на какие звонки намекает председатель КГБ. Лишь две недели спустя, находясь на больничной койке и оправляясь после пережитого потрясения, он догадался: телефоны в офисе ассоциации "АСИНАМ", вне всякого сомнения, прослушивались, и руководство спецслужб было в курсе всех их переговоров с Гейдаром Алиевым. Так что пуля, выпущенная в него во дворе собственного дома, когда он садился в служебную машину, преследовала одну цель: запугать его, Эльдара Кулиева, а вместе с ними и всех представителей творческой интеллигенции. Чтобы впредь им неповадно было заводить контакты с опальным Алиевым, а тем более увековечивать для потомков его триумфальное возвращение на родину. К счастью, пуля не задела жизненно важных органов, и бизнесмен вскоре поправился. Фильм о возвращении Алиева так и не был завершен... Почти семь лет пролежало это уголовное дело в архивах республиканской прокуратуры, хотя в 1991-1992 годах бригада под руководством Ровшана Алиева собрала множество доказательств причастности сотрудников КГБ к серии терактов, совершенных против видных представителей азербайджанской интеллигенции. Следственной группе Ильхама Мамедова удалось завершить начатое в те годы расследование. Причем по нескольким эпизодам, связанным с организацией покушения на Махмуда Мамедова, убийством академика Тельмана Курбанова и другим делам.

...Мы слишком часто и непростительно запаздывали с расследованием громких политических убийств, которые в последние годы потрясли азербайджанское общество: будь-то убийство директора издательства "Азернешр" Аждара Ханбабаева или начальника Особого управления при президенте Азербайджана Шамси Рагимова, будь-то убийство академиков Тельмана Курбанова и Зии Буньятова или зверская расправа с заместителем председателя азербайджанского парламента Афияддином Джалиловым. Конечно, сколько верёвочке не виться, конец все равно будет. Жаль только, что веревочки эти оказались очень уж длинными. А когда перечисленные мной уголовные дела начали наконец раскрываться, основные организаторы и вдохновители всех этих терактов успели благополучно скрыться за пределами республики. Кое-кто из них предпочитает помалкивать и не "светиться" в средствах массовой информации (тот же Вагиф Гусейнов), а кто-то по-прежнему обуреваем манией величия и грозит народу вторым пришествием (как экс-президент Аяз Муталибов). Надежда на то, что у этих господ вдруг взыграет совесть и они решатся предстать перед судом, чтобы подтвердить (или снять) с себя тяжкие обвинения, мне лично представляется чем-то из области научной фантастики. Остается уповать лишь на суд Всевышнего. Да еще на Историю. Уж она-то, голубушка, все расставит по своим местам.

Раскаяние Иуды

В жизни каждый сам выбирает между

честью и бесчестием, между личным

благоденствием и общественным долгом,

между своекорыстием и чистой совестью.

Гейдар Алиев.

5 октября 1995 года сотрудники Сабунчинского райотдела полиции арестовали одного из бакинских "авторитетов", входивших в ближайший крут Аяза Муталибова. Оперативные источники сообщили о том, что он хранит у себя дома огнестрельное нарезное оружие. Примерно в это же время было задержано несколько человек в Баку и Сумгаите, у которых обнаружили автоматы Калашникова. Все они признали, что оружие получили еще в 1991 году от этого "авторитета".

Еще через несколько дней ко мне позвонил начальник Сабунчинского районного отделения полиции и сказал, что подследственный - назовем его Али Самедов⁵⁹ - хочет встретиться с кем-нибудь из руководства прокуратуры или Министерства внутренних дел и сообщить им какую-то важную информацию. Я слышал о том, что в начале 90-х годов этот человек был активным участником тогдашних событий, являлся одним из создателей общества "Гардашлыг", поэтому мне захотелось побеседовать с ним лично. Было интересно изнутри взглянуть на процессы, которые в то время происходили в высших эшелонах власти, разобраться в том, чьи интересы представляли в 1990-1992 годы различные политические сипы и группировки, действовавшие в Азербайджане. Али Самедов мог оказать в этом деле существенное содействие.

Первая наша встреча состоялась в СИЗО Сабунчинского райотдела полиции. Али Самедов произвел на меня впечатление весьма образованного человека. Говорил он очень складно, логически обосновывал свои мысли. На контакт пошел сразу. Охотно рассказал о том, как создавалась организация "Гардашлыг", с какой целью, откуда ему удалось раздобыть столько оружия. Как я и предполагал, всё это ему выдали русские офицеры в Сальянских казармах по личной просьбе Аяза Муталибова. Целых три КАМАЗа с автоматами и патронами Али Самедов тогда отвез в Маштаги. Оружие предназначалось для активистов общества "Гардашлыг", которые должны были, по его словам, в случае необходимости защитить законную власть от экстремистских сил. В то время в недрах Народного Фронта также создавались полувоенные группировки. Не веря в возможность сохранить власть с помощью официальных силовых структур, команда Муталибова прибегла к плану, разработанному в КГБ. Постепенно идея создания нелегальных военизированных формирований из числа преданных Муталибову людей обрела реальные очертания. Правда, часть автоматов, по словам Али Самедова, руководство "Гардашлыг" передало затем в городское управление милиции. Незадолго до январской трагедии, в соответствии с указаниями Москвы, всех сотрудников бакинской милиции разоружили. Поэтому Муталибов якобы попросил Самедова и его людей поделиться оружием с правоохранительными органами.

...По окончании нашей беседы Али Самедов попросил перевести его из Сабунчинского СИЗО в камеру временного содержания Особого управления. Сказал, что здешним сотрудникам он не доверяет и опасается за свою безопасность. Посоветовавшись с начальником Особого управления Эльманом Ганбаровым, я счел возможным выполнить эту просьбу.

27 октября мне принесли заявление от Али Самедова. Так, мол, и так, хочу исполнить свой гражданский долг и сообщить известную мне и интересующую вас информацию, связанную с убийством Аждара Ханбабаева. Я тут же выехал в Особое управление и уже минут через пятнадцать находился в кабинете Эльмана Ганбарова, самолично протоколируя показания Самедова. Его заверениям о том, что он нам, дескать, симпатизирует и искренне хочет помочь в расследовании обстоятельств гибели Ханбабаева, мы, конечно, не поверили. Мотив, который им двигал, был самый простой, часто встречающийся в практике уголовного расследования: арестованный идет на добровольное сотрудничество с правоохранительными органами, чтобы облегчить свою вину. Как бы там ни было, признание, которое мы услышали из уст Самедова, было чрезвычайно ценным. Поэтому мы с Ганбаровым вполне искренне пообещали ходатайствовать перед судебными инстанциями о смягчении ему наказания и свое обещание в дальнейшем выполнили.

Рассказ Али Самедова позволил мне составить приблизительную картину происшедшего.

...Как-то в начале лета 1990 года Али услышал новость об убийстве директора издательства "Азернешр" Ханбабаева. Ему не составило труда по своим каналам выяснить, что убийство это заказное, причем заказ исходил от самых "верхов". Ханбабаева "наказали" за чрезвычайно активную деятельность по подготовке приезда в Азербайджан Гейдара Алиева. Исполнителем же заказа был его старый знакомый и односельчанин Тарих Гулиев. Али Самедову захотелось узнать подробности громкого убийства и выяснить, кто именно поручил Тариху исполнить столь необычный заказ. Поэтому однажды вечером он заглянул к нему на огонек. Поговорили о том, о сем. Постепенно Али подвел разговор к интересующей его теме. Сперва Тарих отмалчивался, делал вид, что не понимает прозрачных намеков гостя. А после чаепития пригласил его прогуляться по двору, подышать свежим воздухом.

На дворе уже сгустилась ночная тьма. Тарих раскурил сигарету, сделал глубокую затяжку, с наслаждением выдыхая дым. Али смотрел на вспыхивающий в ночи красноватый огонек и терпеливо ждал. Он понимал, что Тарих хочет сообщить ему что-то очень важное, сокровенное, и это "что-то", по всей видимости, связано с убийством Ханбабаева.

Тарих бросил окурок под ноги, вдавил его в землю носком домашних туфель и, тяжело вздохнув, тронул гостя за рукав.

- Хочу сделать завещание...

- Завещание?! - удивился Али.

- Да... Если со мной что-нибудь случится, знай: это дело рук Гаджи Сейфаля. Он меня убрал как свидетеля.

- Значит, это правда? - покачал головой Али. - Это ты сделал?

- Да, Ханбабаева убил я, - в голосе Тариха прозвучали горделивые нотки. Али Самедов знал, что Тарих Гулиев любит прихвастнуть. Сидя в чайхане, он часто бахвалился перед местными жителями своими боевыми подвигами, рассказывал, каким авторитетом он пользуется у полевых командиров. Вот и сейчас, рассказывая Али об очередном "подвиге", он не преминул перед ним порисоваться. Видишь, дескать, какой я крутой.

- Сейфаля заказ? - поинтересовался Али.

- Да нет, - махнул рукой Тарих, - ему "сверху" приказали. Ну, а он ко мне обратился. Я не мог ему отказать, понимаешь?

- Понимаю...

Приятели некоторое время молчали. Тарих раскурил вторую сигарету.

- Как это произошло? - нарушил молчание Али Самедов.

Тарих оживился. Чувствовалось, что ему хочется излить перед кем-нибудь душу.

- Мы втроем были: я, Сейфаль и Джаил⁶⁰ Тофик. Тофик взял у Мири ноль-третий "Жигуль".

- Красный что ли?

- Ну?.. Только он уже не красный, мы его в белый цвет перекрасили. В общем, за рулем был Тофик, Сейфаль сел на заднее сиденье, я - рядом с Тофиком. Сейфаль уже знал, где искать Ханбабаева. Мы прямиком поехали туда. По пути Сейфаль описал мне приметы Ханбабаева... Подъехали к дому, где он находился, увидели его "Жигуленок", шестой модели. А минут через пять и сам хозяин машины появился. Сел в машину, окно опустил. А я уже тут как тут. Выстрелил ему в голову и побежал назад, к своим. Тофик уже машину разворачивал.

- А дальше? Дальше что? - нетерпеливо спросил Али Самедов.

Тарих пожал плечами.

- Дальше ничего. Приехали к кафе, высадили Сейфаля. И разошлись в разные стороны. А примерно через неделю ко мне зашел Тофик и говорит: "Знаешь, кто поручил Сейфалю убрать этого мужика? Вагиф Гусейнов! Покойный, оказывается, был близким другом Гейдара Алиева. Мне об этом сам Гаджи рассказал. Влипли мы с тобой, браток!"

Тарих вытащил из пачки сигарету и опять закурил.

- Знаешь... - он оглянулся по сторонам и отчего-то понизил голос, перейдя почти на шепот. - Я в жизни ничего и никого не боялся. В Карабахе два года под пулями хожу. А его боюсь. Это страшный человек. Представляешь: он с этим, с покойным-то, дружил!

- С Ханбабаевым? - вздрогнул Али.

- Да, они семьями дружили, в гостях друг у друга бывали. А когда Ханбабаева похоронили, он ему в дом барана послал. На поминки...

- Ну и подлец... - покачал головой Али. - И что ты теперь думаешь делать?

- А ничего! Сейфаль сказал, что дело в шляпе. У него и в МВД, и в прокуратуре всё схвачено. Так что следователи копают совсем в другом направлении. Сейфаль говорит, еще несколько месяцев - и дело прикроют.

- Ты все же не очень высовывайся, - посоветовал приятелю Али.

- Я через несколько дней в Агдам поеду. По ребятам соскучился.

...На прощание Тарих взял с Али клятвенное обещание молчать и раскрыть его тайну только в крайнем случае.

Спустя пять лет Али Самедов решил, что этот "крайний случай" настал.

- Если хотите, я помогу вам "разговорить" Джаиля Тофика, - предложил Самедов. - Поместите его со мной в камеру, я с ним поговорю по душам. Уверен: он пойдет на добровольное признание. Сам-то ведь Тофик не убивал. Может, он и впрямь не знал, что Сейфаль с Тарихом задумали. А теперь просто боится.

Я обещал Самедову, что непременно обращусь к нему в случае надобности. На том и расстались...

Так в поле зрения следствия попали Тофик Гасымов по прозвищу Джаил и Гаджи Сейфаль Бабаев.

В этот же день Ровшан Алиев стал наводить справки о Тофике Гасымове. Личностью тот оказался довольно заурядной: интеллектом не блещет, занимается торговлей и коммерцией, держит в поселке 8 километр несколько торговых точек, в том числе кафе "Лале". Дважды судим, последний раз отсидел в начале 80-х годов полтора года по 220-й статье. Как ни странно, Тофик Гасымов являлся депутатом Бакинского городского совета, поэтому мне пришлось посылать в Баксовет ходатайство о лишении его депутатского статуса.

Зато о Гаджи Сейфале справок наводить было не нужно. Эта колоритная фигура была широко известна в столичных кругах. В конце 60-х-начале 70-х годов Сейфаль Бабаев слыл одним из боссов теневой экономики Азербайджана. В середине 70-х годов он проходил по громкому групповому делу о незаконной предпринимательской деятельности и был осужден на длительный срок вместе с другими "цеховиками". Вышел из тюрьмы в середине 80-х. Припрятанные капиталы помогли вновь открыть свое дело, тем более что к тому времени "цеховики" стали выходить из подполья, переквалифицируясь в кооператоров. К концу 80-х годов Гаджи Сейфаль - негласный хозяин центральных рынков Баку, один из "крестных отцов" столичной мафии. С появлением в республике Абдуррахмана Везирова⁶¹ Гаджи становится вхож в высокие кабинеты. Его влияние и авторитет в верхах упрочиваются во времена правления Аяза Муталибова. Тарих и Тофик Гасымов позднее рассказывали на допросах о том, что Сейфаль мог в любое время приехать в Баксовет, зайти в кабинет председателя и решить любой вопрос. Да что там Баксовет: по инициативе Сейфаля Бабаева по меньшей мере несколько человек получили из рук Аяза Муталибова министерские кресла. С Муталибовым Гаджи Сейфаля связывали личные отношения. По нашей просьбе сотрудники соответствующих отделов аппарата президента подняли журналы регистрации и установили, что этот человек неоднократно бывал на приеме у Аяза Муталибова.

И позже, когда к власти пришли представители национал-демократического движения во главе с Эльчибеем, Сейфаль Бабаев сумел сохранить свои позиции. За ним стояли деньги, криминальные связи и... страх. Этого человека боялся не только Тарих Гулиев. Сын Бабаева рассказал следователям, что все в доме жили в страхе перед отцом. Его поступки домашними не обсуждались, его слово являлось для них законом. "У отца был суровый характер, - читаем в показаниях Фаика Сейфаль оглы, - он был очень холоден с нами, - со мной и с сестрами, - держал нас на расстоянии... Дома у нас никто не бывал, кроме близких родственников. Отец запрещал мне встречаться с друзьями, общаться со сверстниками. Я это делал тайком от него. Когда я окончил школу, он не разрешил мне даже пойти на выпускной вечер..."⁶²

Даже среди самых близких друзей Гаджи Сейфаль имел имидж человека жестокого, беспощадного, который не остановится ни перед чем ради достижения своих целей. В Маштагах произошло несколько убийств, которые связывали с именем Сейфаля. Интересно, что Сейфаль Бабаев не только не препятствовал распространению подобных слухов, но, напротив, поощрял их.

Помимо всего прочего, Сейфаль Бабаев обладал депутатской неприкосновенностью, так как с 1990 года являлся членом азербайджанского парламента.

Таков был человек, отдавший киллеру приказ уничтожить Аждара Ханбабаева. Мы понимали, что добиться от него признания будет очень нелегко, поэтому решили сперва подобрать ключ к директору кафе "Лале" Тофику Гасымову. Тем более, что, наведя справки, узнали, что Гаджи Сейфаль находится на лечении в Израиле.

31 октября 1995 года я подписал санкцию на арест Тофика Алиага оглы Гасымова. В тот же день в доме Гасымова был произведен обыск, а сам он допрошен начальником следственной бригады Ахмедом Ахмедовым. Как и следовало ожидать, первый допрос не принес никаких результатов. Гасымов заявил, что не имеет никакого отношения к убийству Аждара Ханбабаева и даже не знает, кто это такой.

Обсудив ситуацию с министром внутренних дел Рамилем Усубовым, мы решили поехать в Особое управление, где содержался подследственный, и лично побеседовать с ним. Надо заметить, что к тому времени у нас с Рамиль-муаллимом сложился неплохой тандем: за плечами у министра был большой опыт оперативной работы, я неплохо разбирался в тактике следствия. Поэтому мы часто работали сообща, советуясь и помогая друг другу в запутанных делах.

Как я уже отметил, Тофик Гасымов был связан с криминальной средой и не раз проходил по оперативным сводкам МВД республики. А Рамиль Усубов длительное время работал начальником уголовного розыска МВД Азербайджана. Ознакомившись с досье на Гасымова, министр вспомнил, что этот человек был у него в оперативной разработке по факту одного убийства. Тогда ему и довелось изучить его характер.

- Если это тот самый Тофик Гасымов, - сказал министр, - и он каким-то образом связан с убийством Ханбабаева, то непременно признается. Если не виноват - откровенно скажет об этом.

В общем, приехали мы в Особое управление и прямо в кабинете Эльмана Ганбарова провели эту знаменательную беседу. С тех пор прошло уже более 5 лет, но она ярко врезалась в память. Будто происходила вчера.

Ввели арестованного. Крепко сбитый крепыш среднего роста, лицо холеное, с тоненькими усиками, густые, без единой сединки, волосы. По меткому замечанию Ахмеда Ахмедова, Тофик напоминал маштагинца, продающего в Москве цветы. Живой, общительный, готовый провести разборку, постоять на правду. Словом, точная копия Гочу Аскера из комедии "Не та, так эта". Несмотря на уголовное прошлое, у этого человека сохранились и живые человеческие чувства, и нравственные принципы. Для меня до сих пор загадка, как Гаджи Сейфалю удалось привлечь его к столь грязному делу. Может, он был у Сейфаля "на крючке", может, свою роль сыграл страх, боязнь ослушаться всемогущего "аксакала". А, может, его действительно обманули, не предупредив заранее, что едут на убийство. Во всяком случае, сам подследственный стоял на этой версии до конца.

Первым с Гасымовым заговорил министр МВД. Тофик его сразу узнал.

- Гасымов, со мной ты уже знаком. Наверное, слышал и об Эльмане Ганбарове. А это, - министр указал в мою сторону, - первый заместитель генерального прокурора Иса Наджафов. Мы хотим побеседовать с тобой об одном деле. Обещаешь отвечать правдиво на наши вопросы?

- Вы же меня знаете, Рамиль-муаллим, - Тофик Гасымов состроил обиженную мину.

- Знаю, потому и решил пообщаться с тобой лично. Помнишь убийство заведующего ювелирным магазином? Ты тогда тоже проходил по делу как подозреваемый.

- Еще бы не помнить, - оживился подследственный. - Если б не вы, следователь как пить дать пришил бы мне соучастие. Слава аллаху, вы доказали, что Тофик Гасымов не совершал этого преступления.

- Спасибо, что не забыл, - засмеялся министр.

- Как забыть. Я вас в своих молитвах часто поминаю. Прошу Всевышнего, чтобы он даровал вам долгих лет жизни.

Надо сказать, что Тофик Гасьгмов, судя по оперативной информации, в последние годы стал весьма набожным. Исправно молился, посещал мечеть, держал пост. Это обстоятельство и учитывал министр МВД, когда предложил ему поклясться на Коране. На столе начальника Особого управления лежал небольшой Коран. Рамиль-муаллим взял его и подошел к Гасымову

- Ты - гаджи, недавно совершил паломничество в Мекку, человек, как я вижу, набожный. Поклянись на Священной книге, что будешь с нами искренен!

Тофик испуганно посмотрел на министра.

- Я и без этого готов...

- Тем более тебе нечего бояться. Клади руку.

Тофик вздохнул и бережно прикоснулся к тисненной золотом обложке Корана:

- Клянусь, что скажу всю правду!

- Хорошо, - Рамиль Усубов вернулся к столу и положил Коран на прежнее место. - А теперь ответь нам, известно ли тебе что-нибудь о смерти Аждара Ханбабаева?

Тофик опять глубоко вздохнул. Причем в тот момент мне показалось, что это был вздох облегчения.

- Известно. Я знаю, кто и зачем убил Аждара Ханбабаева.

В течение получаса Тофик Гасымов рассказывал нам об обстоятельствах убийства директора издательства "Азернешр", подробно отвечал на все наши вопросы. А когда мы завершили беседу и попросили его перейти со следователями в другую комнату, чтобы запротоколировать показания, Тофик вдруг посмотрел на Рамиля Усубова и... улыбнулся. Это было настолько неожиданно, что мы все трое опешили.

- Вы хотите что-то добавить, гражданин Гасымов? - строго спросил его Рамиль Усубов.

- Да нет, ничего. Просто хотел сказать, что очень благодарен вам. За то, что наконец сняли камень с моей души. Вот уже 5 лет, как мое лицо не смеется. Хотите верьте, хотите нет - сегодня один из самых счастливых дней в моей жизни!..

В тот же день нам удалось получить признание и из уст Тариха Гулиева. Так что счастливым 3 ноября 1995 года было не только для Тофика Гасымова, но и для всех членов следственной группы.

Тарих содержался в следственном изоляторе МНБ. За полчаса до того, как его привезли в Особое управление, в СИЗО наведался начальник отдела криминалистики Ровшан Алиев и еще раз поговорил с ним. Сказал, что далее отпираться бессмысленно, что правоохранительные органы уже арестовали подельников Тариха во главе с Сейфалем Бабаевым (это был блеф, потому что Гаджи Сейфаля мы арестовали несколько позже). Они все рассказали следствию. Поэтому единственный выход для Тариха - пойти на добровольное признание. И еще он сообщил Тариху, что в Особом управлении его дожидаются три генерала. Хотят с ним лично побеседовать. После своеобразной психологической подготовки Тариха отправили в Особое управление.

Кабинет начальника ОУ находился тогда на третьем этаже. Вначале приемная, где сидит помощник. Налево кабинет Ганбарова. А направо от приемной - отдельная комната, где работали ребята из следственной группы Ахмеда Ахмедова. Когда Тарих вошел в приемную, он увидел в комнате справа Тофика Гасымова, сидящего на стуле в наручниках. Они встретились взглядом и поняли друг друга без слов. Тариху стало ясно, что на сей раз Ровшан Алиев сказал ему правду.

Тофика мы поместили в этой комнате специально, чтобы продемонстрировать его Тариху Гулиеву. Это тоже был своего рода психологический прием. Который сразу сработал. У преступника ведь какая психология? Если он знает, что следственным органам всё известно, он не будет запираться до конца. Сам пойдет на добровольное признание, чтобы облегчить свою вину.

В общем, когда Тарих зашел в кабинет начальника Особого управления, мы заговорили с ним без всяких околичностей:

- Гражданин Гулиев, нам всё известно. С кем, как и с какой целью вы совершили это преступление. Отпираться глупо. Вы лишь усугубляете свое положение.

Он посидел, подумал, затем глубоко вздохнул и сказал:

- Да, я вам раньше врал. Убийство Ханбабаева - моих рук дело. Если хотите, могу рассказать, как это произошло.

Мы позвали из соседней комнаты Ровшана Алиева, который к тому времени уже приехал в Особое управление, и он стал протоколировать показания Тариха Гулиева.

...Изложив нам свою версию происшедшего, Тарих попросил:

- Товарищи генералы, а вы обещаете, что не скажете им, - Тарих показал пальцем в сторону комнаты, где находился Тофик Гасымов, - будто я первым раскололся?

Самое интересное, что об этом же попросил нас Тофик Гасымов. Поэтому мы приняли соломоново решение и не стали проводить очной ставки. Ограничились тем, что подельники увидели друг друга.

Теперь оставалось последнее и самое трудное - разговорить Гаджи Сейфаля, убедить его пойти на признание. Накануне вечером он как раз вернулся в Баку из Израиля. Ровшан Алиев с Ахмедом пригласили его заехать для беседы в Особое управление.

Когда Гаджи Сейфаль появился в приемной Эльмана Ганбарова, следователи были в шоке. Они не представляли, что этот еще недавно сильный и крепкий человек столь тяжко болен. Он уже не мог передвигаться самостоятельно, поэтому сын Гаджи Сейфаля вместе с лечащим врачом привезли его на инвалидной коляске. Говорил он с трудом, еле слышно, будто перенес операцию на горле.

Эмоций по поводу своего вызова в Особое управление он не выразил. Наверняка, Гаджи Сейфалю успели сообщить об аресте Джаиля Тофика, поэтому он был подготовлен. Первые слова, которые Сейфаль произнес, отвечая на вопросы Ахмеда Ахмедова, были: "Я вам советую в это дело не лезть". По-видимому, он не переставал надеяться на скорое возвращение к власти своих покровителей.

Короткая беседа с членами следственной бригады, а затем и наш разговор с Сейфалем не дали никаких результатов. Он отмахивался от вопросов руками и говорил, что никакого отношения к убийству Аждара Ханбабаева не имеет.

Позднее Ровшан Алиев поделился с нами многозначительной деталью. Коляску с больным откатили из кабинета Эльмана Ганбарова в другую комнату, чтобы дать ему отдохнуть. Спустя некоторое время Ровшан зашел в кабинет и, посмотрев на Гаджи, доверительно спросил:

- А, может, все же скажете правду?

Гаджи Сейфаль искоса на Ровшана взглянул и говорит:

- Уч гюн омрюм галыб⁶³.

И руки под голову положил: мол, скоро мне на вечный покой отправляться, а вы меня по пустякам беспокоите.

...При первом же взгляде на этого человека я понял, что он ничего не расскажет. Гаджи Сейфаль чувствовал, что скоро умрет, и не хотел оставлять детям столь позорное наследство. Более чем уверен: если бы ко времени своего ареста Сейфаль Бабаев был в полном здравии и знал, что ему грозит пожизненное заключение, а то и смертная казнь, он признался бы первым. Однако судьба распорядилась по-своему: он осознавал, что вскоре предстанет перед судом Всевышнего, и потому суд человеческий ему был не страшен.

Тем не менее, мы решили использовать все возможности и пригласили для беседы с Гаджи Сейфалем людей, которых он близко знал и которые, в свою очередь, относились к нему с уважением. Помню, начальник Главного управления полиции города Баку Магеррам Алиев сказал нам, что семью Гаджи Сейфаля и его брата Гаджи Сабира, работавшего в те годы директором Бакинского хладокомбината, хорошо знает генеральный прокурор республики Эльдар Гасанов. В свою очередь, генпрокурор вспомнил о дружбе Сейфаля с Рафаэлем Аллахвердиевым - мэром столицы. Один за другим они стали по нашей просьбе съезжаться в Особое управление.

Я внимательно наблюдал за их реакцией. Аллахвердиев выглядел испуганным, подавленным. Ни в те дни, ни годы спустя он так и не смог поверить, что человек, которого он называл своим другом, способен на столь подлое убийство. Генеральный прокурор держал себя отстраненно, старался с братом Сейфаля - Гаджи Сабиром - не общаться. Будто и не знал его вовсе. Позже директор хладокомбината поделился с Эльманом Ганбаровым своей обидой: "Какие непорядочные люди! Эльдар Гасанов по меньшей мере раз десять бывал у меня дома. Сидел за моим столом, ел мой хлеб. А сейчас делает вид, что со мной незнаком".

И все же, перспектива возможного ареста Сейфаля Бабаева, да еще по обвинению в тяжком убийстве, генерального прокурора явно встревожила. Он приказал вызвать в кабинет Ганбарова начальника отдела криминалистики. Когда Ровшан вошел в комнату, Эльдар Гасанов напустился на него:

- На каком основании ты арестовал депутата Верховного Совета?

- Никого я не арестовывал, - пожал плечами Ровшан.

- Как не арестовывал? А Сейфаль Бабаев?

- Мы пригласили его для беседы и дачи показаний. Сейчас проведем две очные ставки, а после этого можем и отпустить.

Эльдар Гасанов говорит:

- Его ни в коем случае арестовывать нельзя. У него депутатский иммунитет.

И тут подал голос министр внутренних дел:

- Всю ответственность беру на себя. Я его не отпускаю.

Привезли Гаджи Сейфаля. Рафаэль Аллахвердиев подошел к нему, обнял, поцеловал. В общем, повел себя по-людски. Честно говоря, мне его поведение понравилось. Остальные ограничились сухим приветствием. Мэр Баку попытался разговорить Сейфаля:

- Гаджи, я уверен, что с тобой ничего не случится, ты непременно поправишься. Мы всегда были с тобой в хороших отношениях. И сегодня я здесь, чтобы помочь тебе. Только скажи честно: что ты знаешь об убийстве Аждара Ханбабаева?

Сперва долгое молчание. Затем тихий, безучастный ответ:

- Ничего не знаю...

Аллахвердиев пустил в ход всю силу убеждения, на какую был способен, но добиться ничего не смог.

После мэра с Сейфалем попробовал говорить генеральный прокурор - и та же реакция. Сейфаль общался с ним в основном жестами: качал головой, воздевал руки к потолку, словно призывая аллаха в свидетели того, что он ни в чем не виноват.

...Увезли в коляске Гаджи Сейфаля, ушел домой его брат. А мы еще долго сидели в кабинете начальника Особого управления, обсуждая ситуацию. Рафаэль Аллахвердиев по-прежнему сомневался в виновности Сейфаля. "Да, я слышал, что Гаджи был своим человеком у Муталибова, - размышлял вслух мэр. - Он был близок с Вагифом Гусейновым, другими членами его команды... Но чтобы пойти на убийство? Да еще человека, которого он называл своим другом? Не знаю..."

- Вы еще многого не знаете, уважаемый Рафаэль-муаллим, - сказал министр внутренних дел. - А вот у нас есть достоверная информация о том, что по приказу этого благочестивого гаджи на тот свет был отправлен не один Аждар Ханбабаев. И вообще, на его счету много грязных дел.

- Я тоже уверен, что это он, - отозвался генеральный прокурор. - Сейфаль был очень близок с верхами и, чтобы не допустить возвращения на родину уважаемого Гейдара Алиева, мог совершить это. И, кстати, разговоры о том, что он является заказчиком убийства Ханбабаева, велись еще в начале 90-х годов.

Мы с Эльманом Ганбаровым переглянулись. В тот момент у нас обоих в голове мелькнула одна и та же мысль: "Чего же ты раньше не сообщил об этом правоохранительным органам? Ребята уже пять месяцев с Тарихом бьются, а ты как воды в рот набрал".

Эльдар Гасанов попросил начальника Особого управления:

- Создай ему здесь надлежащие условия. Все же больной человек. А утром решим, что дальше делать...

Я уже рассказывал, что отношения начальника отдела криминалистики с генеральным прокурором к тому времени были весьма натянутые. Вскоре Эльдар Гасанов взъелся и на Ахмеда. Генеральный был почему-то убежден, что тот собирает на него "компромат". В ходе расследования убийства Аждара Ханбабаева действительно вскрылись некоторые обстоятельства, свидетельствующие о том, что Эльдар Гасанов был близок не только с Гаджи Сейфалем, но и с другими бакинскими "авторитетами" из окружения Муталибова. В записных книжках Тариха и Тофика члены следственной бригады обнаружили телефонные номера генерального прокурора. Было много и других настораживающих моментов. Я старался не акцентировать на них внимания: не хотел, чтобы коллеги думали, будто я "подсиживаю" свое начальство. Однако услужливые осведомители донесли Эльдару Гасанову совсем другую информацию. Однажды он вызвал меня к себе в кабинет и часа два укорял за то, что мы якобы собираем против него показания. Потом посоветовал "разойтись по-мирному". И напоследок дал дружеский совет: не слишком "засвечиваться" в громких делах. Особенно в таких, которые мы в те годы расследовали; убийство Аждара Ханбабаева, Шамси Рагимова, Афияддина Джалилова и др.

- Пусть следователи себя подставляют, - убеждал меня Эльдар Гасанов. - Они мелкие сошки, им ничего за это не будет. А ты на виду. Уразумел? Ты еще молод, стоит ли себя подставлять? Завтра ведь может всё измениться.

Если со мной он пытался действовать убеждением, то с ребятами поступал круче. Начал, к примеру, разгром отдела криминалистки, которым руководил Ровшан, уволил почти всех его лучших следователей. А Ахмед Ахмедов по завершении уголовного дела № 44808 вместо повышения получил назначение в Барду рядовым следователем. Узнав об этом, Ахмед зашел в кабинет генерального и с обидой сказал: "Я хирург, а вы меня фельдшером работать отправляете". Еле мы его тогда отстояли. Причем на самом высоком уровне.

Что же касается Ровшана Алиева, то как-то раз его вызвал заместитель генерального прокурора Назим Аллахвердиев. Ровшан ценил Аллахвердиева как профессионального следователя. В 1992 году, когда Ровшана Алиева назначили военным прокурором, он буквально вытащил Назима из забытья, переведя рядового следователя горпрокуратуры к себе в военную прокуратуру - начальником следуправления. И вот теперь Назим "возвращал долг". Он попросил Ровшана не портить отношения с генеральным прокурором. И добавил:

- Эльдар - такой человек... Он может любого уничтожить.

- Это что, намек или предупреждение? - спросил Ровшан. - Ты меня по поручению Эльдара Гасанова запугиваешь?

- Нет, нет, он мне ничего не поручал, - до меня дошли кое-какие слухи, вот я и решил тебя по-дружески предупредить.

Ровшан укоризненно посмотрел на своего бывшего подчиненного:

- Что с тобой случилось, Назим? Ты же был принципиальным, ты же профессионал до мозга костей, а сейчас уговариваешь меня поступиться профессиональной честью ради того, чтобы понравиться генеральному. Чем он тебя купил?

* * *

В этот вечер мы оставили Сейфаля Бабаева в одной из комнат Особого управления. Принесли пару кроватей, постельное белье. Рядом с Гаджи Сейфалем на всю ночь остались сын и лечащий врач.

А наутро Ровшана Алиева вызвал генеральный прокурор и приказал ему срочно написать представление в Верховный Совет за его подписью для получения согласия на лишение Сейфаля депутатской неприкосновенности. Когда бумага была готова, Эльдар Гасанов сам поехал с бумагой в Верховный Совет. 5 ноября 1995 года парламент дал разрешение на привлечение Сейфаля Бабаева к уголовной ответственности.

На следующий день Ахмед провел очные ставки Гаджи Сейфаля с подельниками. Оба - и Тарих, и Тофик - повторили свои первоначальные показания. Как готовились к убийству, как следили за Ханбабаевым, как вместе с Сейфалем поехали на "дело".

Сейфаль сидел в инвалидной коляске и морщился. По всему было видно, что выслушивать эти откровения ему неприятно. В какой-то момент он не выдержал и плюнул в сторону Тофика Гасымова.

- Не мужчина ты после этого, - прохрипел Гаджи.

- Ты чего плюешься, чего плюешься? - возмутился Тофик. - Я на Коране поклялся и готов поклясться еще хоть 500 раз, что говорю чистую правду. Ради своих покровителей ты на всё был готов. Разве не ты мне говорил: пусть хоть весь Карабах к армянам уйдет, лишь бы Аяз с Вагифом Гусейновым снова пришли к власти?! Ты не раз хвастался перед нами: вот я, дескать, был в гостях у Вагифа Гусейнова, ходил домой к самому Аязу. А помнишь, как ты народ собирал в аэропорту перед приездом Гейдара Алиева? Помнишь?!

Гаджи Сейфаль сделал презрительный жест в сторону Гасымова:

- Он все врет...Бесстыжий...

Тофик Гасымов аж захлебнулся в праведном негодовании:

- Это я бесстыжий?! Это я вру?! Да ты первый враг Гейдара Алиева. Не ты ли мне говорил, что, проходя мимо Алиева в парламенте, тебе хотелось убить его из пистолета? А когда этот мужчина пришел к власти, ты жаловался, что не можешь из-за него телевизор смотреть - такая тебя злость распирает. Когда я в отместку говорил, что Алиев молодеет день от ото дня, ты кричал: "Заткнись!" Из-за своей злости ты и заболел. Никто в Азербайджане не знает тебя лучше, чем я. Десять лет я дрожал как собака, ждал, что ты и меня пустишь в расход. А теперь я тебя не боюсь. Пусть все узнают правду!..⁶⁴

Кстати, Тофик Гасымов вспомнил интересный факт, о котором, по его словам, ему также рассказал Сейфаль Бабаев. В конце 70-х или в начале 80-х годов за получение взятки был арестован помощник Генерального Секретаря ЦК КПСС Александр Бровин. В записной книжке Бровина в числе других фамилий обнаружили фамилию Сейфаля Бабаева. По этому поводу его допрашивал специально приехавший в Баку старший следователь по особо важным делам прокуратуры СССР. После допроса Сейфаль засуетился: вылетел в Москву, добился встречи с Бровиным в Лефортовской тюрьме. Стал умолять не давать в его отношении показаний. Затем нашел ход к члену Верховного суда СССР, некоему Алхасову. По словам Тофика, Сейфаль Бабаев повез дорогие подарки его жене. В общем, благодаря деньгам и связям от очередной отсидки благополучно отмазался.

- Знаете, какой это человек? - с уважением в голосе говорил следователям Тофик Гасымов. - Его бросишь в жернова мельницы, он оттуда живым выйдет.

И Тофик Гасымов, и Тарих Гулиев до конца придерживались версии о том, что Сейфаль Бабаев ввел их в заблуждение. Тофик утверждал, что до последнего момента не знал, куда и зачем они едут. Тарих же стоял на том, что убил незнакомого человека по настоянию Гаджи Сейфаля из-за "вопроса чести". Итак, если придерживаться версии обвиняемых, убийству предшествовали следующие обстоятельства.

Как-то в середине мая Тарих в очередной раз вернулся в родной поселок из Карабаха. Зашел в местный клуб, увидел там Гаджи Сейфаля. Тот посетовал: "Ты в Карабахе защищаешь честь всего азербайджанского народа, а здесь наши честь и достоинство втаптывают в грязь". "Кто?" - спросил Тарих. "После скажу", - ответил Сейфаль. На том и расстались. Тарих вновь уехал в Карабах и вернулся в Баку спустя неделю. Когда они в очередной раз встретились с Сейфалем, Гаджи рассказал ему о некоем человеке, который пристает к женщине-маштагинке. Ходит к ней на квартиру, позорит перед соседями и родственниками. В общем, по просьбе Сейфаля Тарих решает наказать "наглеца". На следующий день он явился в кафе "Лале", которое находилось близ Хатаинского метро. С собой Тарих прихватил пистолет "макаров". Там его уже поджидали Гаджи Сейфаль и Джаиль Тофик. Все трое сели в красные "Жигули" Тофика и отправились в центр. Следуя указаниям Сейфаля, Тофик приехал на какую-то улицу с задней стороны театра Аздрамы. Метрах в пяти под балконом стояла точно такая же машина, как та, на которой они приехали. Красные "Жигули" марки ВАЗ-2106. Сейфаль сказал, что это машина того самого мужчины и что в данный момент он находится у той самой женщины. Затем Сейфаль описал Тариху приметы жертвы: мужчина среднего роста, плотного телосложения, с белыми волосами. Тарих вышел из машины, а подельники проехали немного вперед. Примерно через пять-десять минут из близлежащих ворот вышел мужчина, похожий по описанию на будущую жертву, и направился к красным "Жигулям". Тарих подождал, пока тот сядет в машину и опустит боковое стекло. Выстрелив мужчине в голову, он побежал к "шестерке" Тофика и почти на ходу вскочил в машину. Они доехали до метро "Хатаи" и здесь распрощались. Причем Сейфаль потребовал, чтобы Тарих забросил орудие убийства куда-нибудь подальше, а Тофика настоятельно попросил сжечь или разбить машину.

Мол, потом пойдешь и заявишь в милицию, что машину угнали. Об остальном не беспокойся. Однако ни тот, ни другой не выполнили просьбу "аксакала". Тариху стало жаль расставаться с любимым оружием, и, приехав домой, он спрятал "макаров" в подвале. Где, спустя пять лет, его и обнаружили ребята из следственной бригады Ахмеда Ахмедова. Тофик же ограничился тем, что перекрасил свою "шестерку", а затем сбыл ее с рук. Кстати, дотошный Ахмед вскоре нашел и покупателей, и саму машину. По словам Тариха Гулиева, уже позже ему стало известно о том, что убитый им мужчина был известным и уважаемым в республике человеком. Что убить его приказали "верхи" и что эта провокация была направлена против Гейдара Алиева. "Сейфаль обманул меня, - читаем в показаниях Тариха. - Если бы я знал правду, никогда не пошел бы на это преступление"⁶⁵.

В свою очередь, Тофик Гасымов клялся и божился, что до последней минуты не был осведомлен о зловещем плане Сейфаля Бабаева. В его изложении обстоятельства, предшествовавшие убийству, выглядят следующим образом.

30 мая, примерно около четырех часов пополудни, он увидел Сейфаля возле своего кафе.

- Гаджи, ты по какому случаю здесь? - спросил Тофик, почтительно здороваясь с Сейфалем.

- Да вот, машину свою приволок, забарахлила что-то, - Гаджи Сейфаль махнул рукой в сторону профилактория, который находился неподалеку от кафе "Лале". - Ты меня домой не подбросишь?

Тофик с готовностью согласился. Квартира Сейфаля находилась в центре, на улице Хагани. Гаджи пробыл дома минут 40-50, а то и целый час. Все это время Тофик терпеливо дожидался "аксакала", сидя в машине. Гаджи вышел из дому, явно чем-то озабоченный. Сел в машину и спросил Тофика, есть ли у него время. Ему надо еще кое-куда заскочить. Разве Тофик мог ему отказать?

Сначала Сейфаль велел ехать в сторону Баксовета. От первого светофора напротив Баксовета повернули налево. Доехали до автобусной остановки, что возле садика Мирзы Фатали Ахундова. Все это время Гаджи Сейфаль вертелся по сторонам, словно кого-то высматривал. Проехали ЦУМ, МВД.

- Езжай в микрорайон, - приказал Гаджи.

Тофик Гасьгмов прекрасно запомнил маршрут. Когда члены следственной бригады, проверяя его показания, провели эксперимент, он сам, без посторонней подсказки, проехал от здания "Азернешр"а до многоэтажки в шестом микрорайоне, где жил покойный. То есть в точности повторил маршрут Аждара Ханбабаева.

Итак, Тофик по указанию своего патрона заехал во двор дома Ханбабаева. Сейфаль выглянул из окна и некоторое время рассматривал стоявшие во дворе машины. Затем приказал Тофику возвращаться в город. Судя по показаниям Гасымова, на сей раз их маршрут пролегал мимо площади Физули до Дворца счастья. Далее - налево по Коммунистической улице, поворот у светофора, и Сейфаль велит Тофику притормозить недалеко от автобусной остановки напротив "какого-то здания с большой аркой". Возле здания Тофик замечает "Жигули" красного цвета. Стоят они довольно долго. В машине, за которой Сейфаль явно наблюдает, никого нет. Наконец сверху по улице спускается какой-то мужчина, садится в машину. Сейфаль приказывает Тофику ехать за ним. Через несколько минут красный "Жигуленок" тормозит возле магазина сладостей. Тофик объезжает его и останавливается впереди. Мужчина выходит из магазина с тортом в руках. Красные "Жигули" проезжают мимо машины Тофика, Сейфаль приказывает ехать следом. Они доезжают до какого-то дома на улице Полухина и видят перед домом те самые "Жигули". Салон машины пуст. Сейфаль просит Тофика ехать обратно к кафе "Лапе". Возле кафе к ним подсаживается Тарих, и они все вместе едут обратно. Далее происходят события, о которых следователям рассказал Тарих. Только после рокового выстрела, по словам Тофика, он наконец понял причину странных блужданий Сейфаля по городу. Однако было поздно. Он уже стал соучастником преступления.

Правда, сам Гасымов так и не согласился с этой формулировкой. И в ходе следствия, и на суде он утверждал, что был всего лишь невольным свидетелем убийства, но никак не соучастником.

"Я не знал, что Тарих и Сефаль на моей машине едут убивать человека. Если бы знал, не поехал. Или каким-то образом предотвратил преступление... Может, машину бы по дороге разбил, может, еще что. А почему я о преступлении никуда не сообщил? Потому что хорошо знал Сейфаля. Это очень жестокий человек. Если б я на него донес, он бы не только меня, но и всю мою семью уничтожил. Я всегда боялся Сейфаля. С тех пор как произошло убийство, я жил в постоянном страхе. Страхе, что однажды Сейфаль и меня прикончит. Все эти пять лет после убийства я и не жил по-человечески. Мне и сейчас жизнь не мила, а бояться я уже перестал. Будь что будет..."⁶⁶

На суде оба соучастника изображали искреннее раскаяние. Особенно Тарих Гулиев. "Вырвите мои волосы и рассыпьте их по могиле Аждара Ханбабаева! - с театральной экзальтацией бил себя в грудь Тарих. - Если бы я знал, на кого руку поднимаю, лучше бы себя убил!"

При этом Тарих продолжал упорствовать, что убил Ханбабаева, защищая честь маштагинки.

На вопрос судьи: "Вы эту женщину знали?" - Тарих ответил отрицательно.

"Как же вы могли защищать честь незнакомой вам женщины?" - вполне резонно заметил судья.

В какой-то момент у Элъмиры Алиевой, присутствовавшей на процессе, сдали нервы. Она поднялась со своего места и заговорила, с трудом сдерживая рыдания. У судьи не хватило духу остановить этот горестный монолог:

- Если бы понадобилось, честь нашей семьи могли бы защитить мои сыновья! У меня четыре брата, которые всегда стояли на страже моей чести, так что я не нуждалась ни в чьей посторонней помощи...

Как вы могли пойти на такое? Столько горя вы нам всем принесли! У дочери Аждар-муаллима, совсем еще молодой женщины, разорвалось сердце от боли. Два моих брата скончались безвременно. С того самого дня, когда вы расправились с ним, в моей жизни не было ни одной светлой минуты. Вы убили не только Аждар-муаллима, вы убили нас всех. Будьте прокляты!

Во время судебного процесса Тофик Гасымов, и, в особенности, Тарих Гулиев начали видоизменять свои показания, по-видимому, подготовленные защитой. Они лихорадочно "вспоминали" все новые и новые подробности, которые были призваны смягчить их вину и облегчить дальнейшую участь. Настаивая на том, что он до последней минуты был не в курсе планов Сейфаля Бабаева, Тофик рассказал членам судебной коллегии интересный эпизод о коварстве Гаджи Сейфаля, который якобы усыпил его бдительность накануне убийства. Итак, если верить Тофику, то, вернувшись из микрорайона в центр города и поджидая будущую жертву недалеко от издательства "Азернешр", Сейфаль сказал земляку, что хозяин красных "Жигулей", за которыми они следят, крутит роман с одной его родственницей. Вот он и хочет в этой истории разобраться. Когда же Аждар Ханбабаев остановился у кондитерского магазина и вышел оттуда с тортом в руках, Гаджи Сейфаль, рассказывает Тофик Гасымов, вдруг выскочил из машины, подошел к своей жертве и... поцеловал его. А потом вновь сел в машину и объяснил Тофику: "Этот человек - мой близкий друг"⁶⁷. После этих слов мрачные подозрения Тофика Гасымова окончательно рассеялись.

Эта история напомнила мне евангельский сюжет - о предательском поцелуе Иисуса Христа его учеником и другом Иудой Искариотом. Две тысячи лет спустя, в центре Баку, Гаджи Сейфаль в точности повторил жест своего духовного праотца, отдав друга на заклание.

Что же касается Тариха Гулиева, то он придумал для себя другое оправдание. Я, дескать, не собирался убивать Аждара Ханбабаева. Услышав от Гаджи Сейфаля, что один человек "пристает" к женщине-маштагинке, Тарих попросил Гаджи показать ему этого мужчину. Просто, чтобы поговорить с ним по-мужски. Когда Аждар-муаллим вышел из ворот и сел в свою машину, Тарих, "подойдя к нему, решил было с ним побеседовать. Однако этот человек в раздражении сунул руку куда-то вниз, под переднее сиденье. Подумав, что покойный потянулся за спрятанным в машине оружием (?!), он (Тарих - И.Н.) выстрелил в салон машины из пистолета "Макаров", который всегда носил с собой"⁶⁸. Конечно, все эти оправдания выглядели довольно нелепо и судом приняты во внимание не были.

* * *

Лгали они или говорили правду, утверждая, что Сейфаль скрыл от них истинные мотивы убийства? Оба знали, что едут на убийство, - тут сомнений быть не может. Однако понимали ли, на кого и зачем они поднимают руку? Что касается Тофика Гасымова, тут еще могут быть сомнения. Однако Тарих - другое дело. Его личность, его тесные связи с Сейфалем и другими бакинскими "авторитетами", его положение в иерархии муталибовских приближенных говорят о том, что он всё знал с самого начала.

Эти трое были очень разными людьми - по социальному положению, уровню интеллекта, нравственным ценностям. Однако в тот роковой день их объединило одно чувство: страх. Страх лишиться могущественных покровителей и потерять те привилегии, которые они получили при Муталибове. "Трусость - мать жестокости", - сказал выдающийся французский философ Монтень. "Нет большей беды для человека, чем страх", - гласит мудрая азербайджанская пословица.

Гаджи Сейфаль в начале 90-х годов контролировал весь теневой бизнес Апшерона и в Баку был фигурой почти всемогущей. Гейдара Алиева он ненавидел и боялся пуще, чем его хозяева. Так что в данном случае поручение любыми средствами воспрепятствовать приезду Алиева в Баку совпало с его самым заветным желанием. И, чтобы утолить это желание, он не остановился перед убийством человека, коего называл своим близким другом.

...Аждар Ханбабаев познакомился с Сейфалем Бабаевым в 1980 году, когда тот попросил его издать книжку сына - молодого талантливого экономиста. Аждар-муаллим всегда помогал молодым. Не отказал и тут. Причем сделал это как всегда красиво: книга Фаика Бабаева увидела свет аккурат в день его свадьбы.

С тех пор Сейфаль считал себя Аждар-муаллиму обязанным и был рад ему чем-нибудь услужить. Дочь Ханбабаева - Афат-ханум - рассказывала, что он иногда присылал рабочих к ним на дачу, чтобы те помогли в делах по саду, да и сам наведывался в гости к отцу. К женщинам (жене и двум дочерям Ханбабаева) Сейфаль был особенно внимателен. Всегда поздравлял их с праздником, помогал достать какую-нибудь модную дефицитную новинку.

А какое деятельное участие принял Гаджи Сейфаль в похоронах Ханбабаева! Как рыдал на поминках! Вот что вспоминает по этому поводу Афат-ханум.

Из воспоминаний Афат Ханбабаевой:

"После похорон отца я поднималась домой по лестнице. Вдруг слышу, кто-то наверху убивается, чуть ли не в голос воет. Гляжу, это Сейфаль-муаллим стоит у дверей нашей квартиры и слезами обливается. Потом не выдержал, сел прямо на лестнице. Я знала, что он сердечник, инфаркт перенес. Поэтому стала его успокаивать, побежала домой, воды принесла. До сорока дней он нам очень активно помогал: продукты на поминки присылал, мясо и все такое...

В 1994 году заболел мой коллега по работе, и я пошла его проведать в больницу Лечкомиссии. Возле лифта стоял Сейфаль Бабаев. Я с ним поздоровалась. Он сначала меня не узнал. Я, говорю, дочка Аждара. У него руки задрожали, а глаза слезами наполнились. Обнял меня, и ему опять плохо стало. После я еще раз приходила в больницу и наведалась к нему в палату. Тогда и с семьей его познакомилась.

В 1993 году я работала в газете "Нахичевань" корректором. Принесли мне на читку один материал. Оказалось, что это весьма резкая, можно сказать, сатирическая заметка о Гаджи Сейфале. Я зашла к главному редактору и говорю: "Не позволю, чтобы эта заметка появилась. Сейфаль - хороший человек, он нам постоянно помогал, с папой покойным дружил". А Фирудин Иса оглу на меня как закричит: "Замолчи, ты ничего о нем знаешь!" Мы с ним после этого долгое время не разговаривали.

Когда спустя два года Эльдар Гасанов по телевидению объявил о том, что убийцей является Сейфаль Бабаев, Фирудин мне наутро первым позвонил: "Ну что? Теперь успокоилась? Я об этом уже тогда слышал. Что это именно он организовал убийство. Просто тебя расстраивать не хотелось".

А то, что Гаджи Сейфаль организовал убийство отца, я верю. Он ведь был заодно с муталибовцами. Я всегда видела его на митингах, которые Гаджи Абдул устраивал в поддержку Муталибова. Мы тогда жили в доме, который находился за Верховным Советом, и каждый день, по пути на работу, проходили мимо.

Мне кажется, что он действительно переживал смерть отца. Переживал и стыдился того, что ему пришлось сделать по поручению своих покровителей. Может, поэтому он так и плакал, так убивался. Может, и болеть стал еще больше после этого убийства..."

Хотелось бы верить, что Гаджи Сейфаля настигло запоздалое раскаяние. Да что-то мешает. Профессиональный опыт подсказывает мне, что не таков был этот человек. Что же касается его слез, рыданий и прочего, так ведь это обычная тактика преступников. Они все, как правило, артисты высочайшего класса и умеют весьма искусно отвести от себя подозрения.

Удивительное дело: в начале 90-х годов Сейфаль Бабаев даже не думал скрывать свою причастность к убийству Ханбабаева - в такой безопасности он чувствовал себя при Муталибове. А вот после прихода к власти Гейдара Алиева стал бояться. Ненависть иссушила его душу, страх парализовал тело. Болезнь у него была какая-то сложная и странная для прежде абсолютно здорового, еще не старого человека: прогрессирующий паралич четырех конечностей с атрофией мускулов. Почти все свои немалые деньги Гаджи Сейфаль отдал врачам - два года лечился в лучших клиниках Москвы, Германии, Израиля. В конце концов ученые светила вынесли вердикт: болезнь неизлечима. Ему предстоит медленная, мучительная деградация.

Ко времени своего ареста Сейфаль был уже тяжело болен, за ним требовался постоянный уход. Поэтому рядом всегда находился лечащий врач. Он свободно уходил, приходил. И сын Сейфаля постоянно был возле отца. Гаджи Сейфаль ведь в камере ни дня не сидел. Мы отвели ему особую комнату в дежурной части Особого управления, поставили две койки - для него и для врача. Создали необходимые условия для лечения.

Мы не решались отпустить его под залог или на поруки из следственных соображений. Во-первых, надеялись, что ему станет лучше, и он, быть может, сознается в совершении преступления. Во-вторых, этот человек и в то время обладал большими связями. Поэтому мы опасались, что он из мести предпримет что-нибудь в отношении других лиц, находящихся под следствием.

Спустя неделю состояние Сейфаля Бабаева ухудшилось. 1б ноября 1995 года начальник следственной группы Ахмед Ахмедов принял постановление о назначении судебно-медицинской экспертизы. Однако 17 ноября подследственный скончался от острой сердечной недостаточности. Судмедэксперты зафиксировали обширный инфаркт миокарда...

Сейфаль Бабаев не дожил до судебного процесса. Божья кара настигла его раньше чем суд человеческий.

Что же касается исполнителей, то судебная коллегия Верховного Суда Азербайджана приговорила Гасымова Тофика Алиага оглы к 9 годам лишения свободы в колонии строгого режима. Тарих Гейбулла оглы Гулиев бьш приговорен к исключительной мере наказания - расстрелу. После отмены в Азербайджане смертной казни расстрел бьш заменен на пожизненное заключение.

После речи государственного обвинителя и до оглашения приговора дочь покойного Аждара Ханбабаева - Афат-ханум - в качестве потерпевшей попросила слова у председателя судебной коллегии. Как вы думаете, зачем? Она обратилась к членам суда с просьбой проявить... снисхождение к подсудимым!

- Прошу вас при назначении наказания учесть, что у Тофика Гасымова шестеро детей и что непосредственного участия в убийстве он не принимал. Прошу также принять во внимание пожилой возраст подсудимого Тариха Гулиева⁶⁹.

Да, Афат Ханбабаева проявила редкий образец душевного благородства. Не об отмщении, не о наказании тех, по чьей милости она лишилась самого дорогого человека на света, думала в эти минуты Афат-ханум. Она думала о детях Тофика Гасымова, которые станут сиротами при живом отце. И потому призывала судей быть милосерднее. И, кстати, эта просьба была услышана, потому что Гасымова приговорили к 9 годам лишения свободы, а не к 11, как того требовал государственный обвинитель. В настоящее время, когда мы пишем эту книгу, Тофик Гасымов уже находится на свободе. В конце 2000 года он был помилован указом президента Азербайджана, и Афат-ханум была одной из тех, кто способствовал его освобождению. Что же касается Тариха Гулиева, то в том же 2000 году он скончался от острой почечной недостаточности в тюремной больнице.

Смерть! где твое жало? Ад! где твоя победа?

(цитата из Библии)

На протяжении всего повествования мы задавали себе вопросы и старались найти на них ответы. Зададимся же последним и главным вопросом: какие обстоятельства предшествовали гибели Аждара Ханбабаева, что ускорило трагическую развязку и сделало ее неотвратимой? Почему под роковым прицелом наемного убийцы оказался именно Аждар-муаллим?

Для того, чтобы ответить на этот вопрос, мы должны мысленно перенестись на 10 лет назад - в солнечный майский день 1990 года и постараться максимально подробнее представить себе последний день жизни директора издательства "Азернешр".

Итак, рано утром 30 мая Аждар-муаллим отвез свою дочь Афат в университет и отправился на работу. Согласно показаниям заведующей канцелярией издательства "Азернешр" Шафиги Тагизаде, которая одновременно исполняла обязанности секретаря, приблизительно до 10 часов утра Ханбабаев занимался текущими делами, вызывая в кабинет то одного, то другого сотрудника. После десяти часов к нему пришел академик Джалал Алиев - брат Гейдара Алиева. Он пробыл у Аждар-муаллима примерно час или полтора. Затем к Ханбабаеву заглянул поэт Бахтияр Вагабзаде. После его ухода в кабинете директора состоялось большое производственное совещание, которое завершилось примерно около двух часов пополудни.

Аждар-муаллим поехал домой пообедать. По пути прихватил родственника Ашрафа, который починил в квартире телевизор. В половине пятого снова был на рабочем месте. До шести-половины седьмого писал и вычитывал после перепечатки справку, которую должен был представить в Госкомиздат. Завершив работу, отправился туда сам. По словам секретаря, в этот день у председателя Госкомиздата намечалось совещание по проблемам издания Корана. Госкомиздат располагался в нескольких шагах от "Азернешр"а, поэтому Аждар-муаллим пошел пешком. Свою машину он оставил на прежнем месте: на улице Караева, перед боковым входом во двор здания, которое бакинцам известно как "монолит" (здесь машину и обнаружили подъехавшие к издательству Тофик Гасымов и Гаджи Сейфаль).

Дальнейшее мы уже подробно описывали в предыдущих главах. Примерно около восьми вечера он сел в машину и поехал навестить семью покойного друга. Еще час спустя вышел оттуда, чтобы принять смерть от пути киллера.

* * *

При просмотре рабочего графика последнего дня Аждара Ханбабаева бросаются в глаза два момента: приход к Ханбабаеву Джалала Алиева, а вслед за ним Бахтияра Вагабзаде. Оба визита сыграли весьма существенную роль в описываемых нами событиях, поэтому остановимся на них подробнее. Итак, с чем приходил первый визитёр и что намеревался сообщить ему второй?

Для ответа на первый вопрос обратимся к воспоминаниям академика Алиева, которые опубликованы в книге "Наука истинна". Они дают исчерпывающую информацию о том, что происходило между 10 и 12 часами в кабинете директора издательства "Азернешр"

Из воспоминаний Джалала Алиева:

"29 мая мне позвонил весьма известный в республике человек, пожелавший увидеться со мной. В назначенное время мы встретились в садике около Академии наук, где он поведал мне об опасности, подстерегающей Г.Алиева в случае его приезда. "Срочно позвоните брату. Передайте, чтобы он не приезжал в Баку. Иначе его застрелят у трапа самолета", - сказал он без всяких предисловий. На подобные слова, услышанные от кого-либо другого, я отреагировал бы иначе, но об угрозе предупреждал человек, в то время достаточно влиятельный⁷⁰, поэтому нельзя было игнорировать возможность такого исхода. Я оказался в очень трудном положении, ибо от решения допустить или предотвратить приезд могла зависеть жизнь дорогого мне человека. Но решать надо было немедля, и тогда я позвонил Аждару Ханбабаеву в издательство "Азернешр" (был уже конец рабочего дня), чтобы договориться о встрече. На следующий день, 30 мая в 10 часов утра, обсудив этот вопрос с ним в его кабинете, мы заказали разговор с Москвой. Нас долго не соединяли. Сейчас я понимаю, что это было неспроста. Лишь после многократных, в течение нескольких часов, звонков Аждара по "вертушке" и его обращения к ответственным чиновникам из Минсвязи мы дозвонились. Опасаясь за жизнь Гейдара Алиевича, я, естественно, не мог принять однозначного решения и был поражен смелостью и решительностью Аждара Ханбабаева, который не колебался ни единой секунды. И брату сказал, что не стоит придавать значения всей этой шумихе и угрозам, что интеллигенция настроена решительно и будет встречать Алиева в аэропорту. Помню, брат просил не поднимать излишнего шума: пускай, дескать, меня никто не встречает, кроме Джалала. Ханбабаев возразил, уж я-то вас буду встречать непременно...

Вечером того же дня мне вновь надо было переговорить с Аждаром. Я взял у Бахтияра Вагабзаде номер его домашнего телефона. Трубку сняла какая-то женщина. Давясь рыданиями, она сказала: "Аждара тяжело ранили, братец. В больнице он..." Через несколько часов, так и не придя в сознание, Аждар скончался"⁷¹.

После академика Алиева, как мы знаем, в кабинете Ханбабаева появился Бахтияр Вагабзаде. В книге воспоминаний "Заказное убийство" уважаемый поэт так описывает эту последнюю встречу с другом:

"В день убийства Аждара Ханбабаева в 12 часов дня я был у него. Как только я вошел в кабинет, он поднялся навстречу и, пожимая мне руку, сказал: "Надо было тебе прийти на 5 минут раньше, я разговаривал с Гейдаром Алиевым. Только что положил трубку..."

Я ничуть не сомневаюсь, что его убийство было связано с этим телефонным разговором, о котором он поведал мне с такой радостью"⁷².

Откуда у поэта такая уверенность? Такая убежденность в том, что разговор Ханбабабаева с Гейдаром Алиевым стал для него роковым? Ответ на этот вопрос мы нашли в показаниях брата Аждар-муаллима - Исмаила Ханбабаева. Он наконец рассказал следователям и затем подтвердил на суде то, о чем молчал все эти годы.

Из показаний Исмаила Ханбабаева:

"...Аяз Муталибов неоднократно подсылал к Аждару представителей интеллигенции, чтобы тот отказался от своих планов. Одним из тех, кто пытался переубедить брата, был народный поэт Бахтияр Вагабзаде, мне об этом сам Аждар рассказывал. Помню, он еще говорил, что они не заставят его отказаться от своих намерений"⁷³.

И еще одна цитата - из обвинительного заключения:

"Когда Аждара убили, он (Исмаил - И.Н.) стремился узнать подлинную причину. С этой целью он пришел к Бахтияру Вагабзаде. Последний во время беседы сообщил, что убийство его брата - дело рук Аяза Муталибова. В день убийства Бахтияр Вагабзаде пришел к Аждару по поручению Муталибова, чтобы тот позвонил Г.Алиеву в Москву и отговорил от приезда в Баку. Аждар же ответил Бахтияру Вагабзаде, что уже говорил с Г.Алиевым и что тот приезжает в Баку 1 июня 1990 года. Слова Аждара Бахтияр Вагабзаде передал Аязу Муталибову"⁷⁴.

К сожалению, показаний самого Бахтияр-муаллима в деле нет. Хотя, после сенсационного признания Исмаила Ханбабаева, Ровшану Алиеву удалось побеседовать на эту тему с уважаемым поэтом. Чтобы не утруждать его посещением прокуратуры, начальник отдела криминалистики отправился к Бахтияр-муаллиму домой вместе с его сыном - Азером Вагабзаде (в тот период он возглавлял в республиканской прокуратуре управление по надзору за следствием).

"Бахтияр-муаллим ответил на все мои вопросы, - ассказывал позднее начальник отдела криминалистики. - Он подтвердил показания Исмаила Ханбабаева. Действительно, в день убийства его вызвал к себе Муталибов и сказал: иди и убеди Ханбабаева, чтобы он Гейдара Алиевича в Баку не зазывал. Иначе здесь прольется кровь. Поэт пришел к Ханбабаеву на работу, а тот ему говорит: "Если бы ты пришел на пять минут раньше, ты бы поговорил с "киши". Бахтияр-муаллим начал его упрашивать, чтобы он отговорил Алиева. Цитировал слова Муталибова о том, что в противном случае "прольется кровь". Однако Ханбабаев был непреклонен. Потом, говорит Бахтияр Вагабзаде, я вернулся в аппарат ЦК к Аязу Муталибову и ему об этом сообщил.

Я не выдержал и озвучил мелькнувшую в голове мысль:

- Получается, что между отказом Ханбабаева выполнить просьбу "первого" и его убийством существует непосредственная связь?

Бахтияр-муаллим посмотрел на меня. Потом покачал головой:

- Мян буна инанмырам. Мютялибов мюлайим адамиди. Йягин, бу иши онун йан-йёряси торядиб⁷⁵.

Я сказал Бахтияр-муаллиму, что должен составить протокол. Азер Вагабзаде предложил: давай на работе напечатаем, я тоже просмотрю. Когда протокол был готов, Азер сам послал его отцу на подпись. Однако Бахтияр-муаллим отказался его подписать по неизвестным для меня причинам. А на следующий день мне сказали, что он заболел и уехал в Шеки. Поэтому, к сожалению, нам не удалось провести очную ставку между Вагабзаде и братом покойного Ханбабаева - Исмаилом".

Однако это не меняет сути дела. Для более ясного понимания ситуации здесь важны по меньшей мере два обстоятельства. Во-первых, из воспоминаний Джалал-муаллима явствует, что не только друзья Ханбабаева, но даже самые близкие родственники Гейдара Алиевича сомневались в целесообразности его приезда. Руководствуясь вполне понятными чувствами: они опасались за безопасность дорогого им человека. Недаром Бахтияр Вагабзаде несколько раз повторил одну и ту же фразу: Ган тёкюля биляр". Не сомневался лишь Аждар Ханбабаев. Именно он, во время последнего телефонного разговора с Гейдаром Алиевым, расставил все точки над "i", именно он сказал ему, что не стоит придавать значения всей этой свистопляске и угрозам, что "интеллигенция настроена решительно" (тут он явно слукавил в интересах дела) и будет встречать его в аэропорту. То есть в какой-то момент Аждар Ханбабаев оказался ключевой фигурой, окончательно утвердившей Гейдара Алиева в его намерении приехать в Баку 1 июня.

Не случайно именно к Аждару Ханбабаеву, а не к кому-нибудь другому отправил Муталибов ходатаем уважаемого поэта. Отправил после того, как исчерпал собственные ресурсы воздействия на несговорчивого Алиева. Он понимал, что Ханбабаев в тот период обладал на него наибольшим влиянием и к его мнению Алиев обязательно прислушается. Остальные сторонники возвращения Алиева все же чего-то опасаются, колеблются, и лишь Ханбабаев, невзирая ни на что, упрямо гнет свою линию. Можно себе представить, в каком гневе находился "первый", когда Бахтияр-муаллим приехал в Центральный Комитет из издательства и передал от Ханбабаева категоричное "нет!"

После этого ответа часы жизни Аждара Ханбабаева начали отсчет в обратную сторону: шесть, пять, четыре, три, два, один...

Не прошло и получаса, как стенограмма разговора Аждара Ханбабаева с Гейдаром Алиевым была на столе председателя КГБ Азербайджана. Упоминание об этом можно найти в показаниях начальника 5 отдела Мирзоева:

"Как-то Батамана (начальника оперативно-технического отдела КГБ - И.Н.) на работе не было, он срочно отлучился. В этот день работник ОТО, занимявшаяся непосредственно прослушиванием телефона Ханбабаева, принесла запечатанную в пакет сводку и сообщила, что эту сводку срочно необходимо передать В.Гусейнову. Я ответил, а почему я? Она мне сказала, что Батамана нет, а сводку необходимо передать... При этом она еще сказала, что сводка очень срочная, так как в ней есть сведения о приезде Г.Алиева. Эту сводку я отнес В.Гусейнову и положил ему на стол. Он еще спросил меня, не читал ли я ее. Я ответил, что нет"⁷⁶.

Что было дальше? По всей видимости, Вагиф Гусейнов вскрыл конверт, прочитал расшифровку знаменательного разговора и, чертыхнувшись, поднял телефон прямой связи с "первым". Муталибов в это время ожидал, чем завершится миссия Бахтияр-муаллима. А, может быть, к этому времени он уже получил ответ. И теперь замер на том конца провода в томительном ожидании, надеясь, что шеф всесильного ведомства, каким он всегда считал Комитет Госбезопасности, придумает что-нибудь и действительно защитит безопасность его политического режима.

...Спустя несколько дней, в разговоре с Гейдаром Алиевым, Муталибов будет клясться, что об убийстве Аждара Ханбабаева ему ничего неизвестно и что лично он "здесь не при чем". То, что Муталибов был способен лично санкционировать физическое устранение Ханбабаева, как видим, вызвало сомнение и у Бахтияра Вагабзаде: "О, мюлайим адам иди. Йягин, бу иши онун йан-йёряси торядиб". Но разве в этой ситуации столь уж важно, кто именно отдал непосредственный приказ спустить курок? В любом случае, Аяз Муталибов несет главную ответственность за случившееся.

Это его мягкотелость и нерешительность, его страх потерять личную власть, стремление сохранить ее любой ценой в конечном счете привели к кровавому исходу. Да, вполне вероятно, что он не говорил с шефом КГБ "открытым текстом". Он мог просто попросить его: сделай по своей линии всё возможное, чтобы Гейдар Алиев в преддверии съезда в Баку не появился. При этом человек с многолетним стажем работы на руководящих постах, каким был Муталибов, не мог не знать, к какому испытанному оружию (в прямом и переносном смысле) прибегают спецслужбы в особенно затруднительных ситуациях. Помните знаменитую фразу, которую приписывают Иосифу Сталину: "Нет человека - нет проблемы"? Духовные наследники "отца всех народов" последовали именно этому "мудрому" завету. И, как видим, не промахнулись.

* * *

28 июня 1997 года, выступая перед сотрудниками Министерства национальной безопасности Азербайджана, Гейдар Алиев с нескрываемой горечью напомнит своим бывшим коллегам о том, что именно в недрах КГБ - ведомства, формированию и усовершенствованию которого им было отдано столько духовных и физических сил - планировались все мероприятия, направленные против его личности. Напомнил он также и о драматических событиях, связанных с гибелью Аждара Ханбабаева:

"...И само здание привели в плачевное состояние, и кадры, которые мы взрастили, разогнали, и нравственности этих кадров нанесли урон. Вдобавок ко всему, из недр этого здания стали проводить в жизнь мероприятия, противоречащие национальным интересам Азербайджана. Стали проводить мероприятия, направленные против человека, который создал здесь буквально всё, поставил это ведомство на ноги, вырастил для него национальные кадры...

Вот что самое ужасное. Ужасно то, что убийство Аждара Ханбабаева, план совершения террористического акта созрел именно здесь. Да, находящиеся в этом зале старые сотрудники знают, что все контакты Аждара Ханбабаева со мной записывались и представлялись руководству этого органа и руководству республики. Все его телефонные разговоры со мной записывались, записывались и мои телефонные разговоры в Москве.

...Зачем его убили? Это все известно и без следствия. Это дело организовали отсюда. Потому что и те, кто слушали его телефоны, и те, кто следили за Ханбабаевым, и те, кто, выследив, дали санкцию на его убийство на улице Полухина, - все они были отсюда.

Такие страшные дела происходили в те годы. Из этого места, которому я посвятил свою молодость, где воспитал столько кадров, из этого здания против меня и против лучших людей нашей республики готовились террористические акты. Да, и против меня готовился террористический акт. Он тоже разрабатывался здесь, я знаю..."⁷⁷

Мне никогда не забыть, с какой горечью и справедливой обидой говорил президент об этом тяжком периоде в своей жизни и жизни республики. Нам же остается только надеяться, что подобные грязные методы в работе спецслужб канули в прошлое и навсегда сданы в архив Истории.

...Сотрудница оперативно-технического отдела КГБ - назовем ее Кямалей⁷⁸ - с недавних пор потеряла покой. Около месяца назад начальник отдела перевел ее на прослушивание телефонов некоего Аждара Рза оглы Ханбабаева. Работа как работа, не хуже чем у других. Камаля свою работу ценила, тем более что она неплохо оплачивалась, и ее на работе ценили, считая одной из самых добросовестных сотрудниц ОТО.

Она никогда не задумывалась над тем, насколько законно то, что она делает. Законно ли без спроса вторгаться в жизнь посторонних людей, подслушивать их разговоры, откровения, становиться соглядатаем их, тайн. Кямаля привыкла верить своему начальству, которое часто повторяло: главная и единственная цель нашей работы - это защита государственных интересов. Цель же, как известно, оправдывает средства.

Однако во время работы над "объектом Хасан" она начала в этом сомневаться. Странное дело: Кямаля никогда не видела Аждара Ханбабаева, однако ей казалось, что она знает этого человека уже очень давно. Чем внимательнее она вслушивалась в содержание телефонных разговоров, которые дни напролет вел по своему служебному телефону Аждар-муаллим, тем очевиднее для нее становилось, с каким редким человеческим экземпляром свела ее судьба. Кямаля была профессионалом в своем деле. Она могла по интонациям разговора, по оттенкам в голосе разобраться в характере того, с кем "работала". "Занимаясь" с Ханбабаевым, женщина поняла, что имеет дело с человеком исключительной порядочности и скромности. Господи, часто думала она, сколько же в нем душевной щедрости! Одному поможет с изданием книги, другого приободрит советом, третьему окажет материальное содействие. Доброжелательный, в высшей степени интеллигентный. Ни на подлость, ни на предательство этот человек не был способен. Узнав, что за Ханбаба-евым установлено и наружное наблюдение, причем оперативники "пасут" его круглосуточно, она почувствовала неприятный холодок в груди. По многолетнему опыту работы Кямаля знала, что такое происходит в редких случаях, когда "объект" представляет исключительный интерес для высшего руководства КГБ. Анализируя подслушанные разговоры, она понимала, что именно вызывает раздражение и недовольство "верхов". Судя по всему, Аждар-муаллим был самым стойким и рьяным сторонником бывшего члена Политбюро ЦК КПСС Гейдара Алиева. В своих разговорах по телефону с различными людьми он часто говорил о тяжелом положении в республике, о том, что сегодня Азербайджан как никогда нуждается в политическом деятеле такого масштаба, как Алиев. Он строил со своими собеседниками планы возможного возвращения Алиева в Баку. И Кямаля буквально кожей ощущала, как вокруг Ханбабаева сгущается атмосфера.

За день до смерти Аждар-муаллима ей дали поручение быть еще более бдительной, ни на секунду не ослаблять контроль. В этот день она впервые поделилась с коллегами по отделу своей тревогой. "Они что, готовят его арест?" - спросила Кямаля дежурного оперативника. Тот равнодушно пожал плечами.

...Под вечер Аждар-муаллим позвонил вдове своего покойного друга Ризвана. Спросил, не нужно ли им чего купить: картошку там или другие какие продукты. Эльмира-ханум, по своему обыкновению, отнекивалась. По этому телефону он звонил уже несколько раз. И, судя по манере разговора Ханбабаева с супругой умершего друга, с этой женщиной его связывали лишь давние дружеские отношения да отеческое внимание к осиротевшим ребятишкам. Во всяком случае, Кямаля не уловила в их беседах ни тени фамильярности.

Итак, Ханбабаев сообщил, что после работы заедет навестить Эльмиру-ханум с детьми. Не успел он положить трубку, как Кямаля уже доложила об этом начальству. Мол, так и так, "объект" не сидит на месте, уходит. А вечером намеревается посетить семью покойного друга. Она всегда сообщала "наверх" об отлучках Ханбабаева. Таков был порядок.

В этот день Кямаля освободилась непривычно рано - около шести. Обычно Аждар-муаллим засиживался в кабинете допоздна, и ей также приходилось задерживаться, терпеливо отслеживая редкие в вечерние часы телефонные звонки. Впрочем, она была незамужем, дома ее никто не ждал, поэтому свободное от работы время принадлежало ей целиком. Она вышла из здания Комитета и пошла пешком, чтобы подышать свежим воздухом и поразмышлять на досуге о личном. Однако в ушах продолжал звучать голос Аждар-муаллима. В какой-то момент она даже разозлилась на себя, что подпала под обаяние этого человека. "Если за каждый "объект" так переживать, нервов не хватит, - попыталась она мысленно себя успокоить. - В конце концов, что с ним может случиться?.. Арестовать его у них вроде нет оснований. Не убьют же его в самом деле!"

* * *

К девяти часам утра Кямаля, как всегда, была на рабочем месте. Только готовилась надеть наушники, как ее вызвали в кабинет Батамана - начальника ОТО.

- Мы снимаем тебя с прослушки "объекта Хасан".

- Почему? - внутренне похолодев, спросила Кямаля.

- Таково распоряжение вышестоящего начальства, - ответил Батаман.

- Я что-то не то сделала? - продолжала допытываться Кямаля.

- Да при чем здесь ты?! - взорвался Евгений. И махнул рукой, отводя взгляд. - Иди к себе, у меня много работы.

Она отправилась в отдел. Войдя в комнату, почувствовала необычное оживление. Оперативники столпились в кружок и что-то горячо обсуждали. Увидев ее, они замолчали. Потом один из них спросил, с любопытством глядя на женщину:

- Ты уже знаешь?..

- Что? - машинально спросила Кямаля. - Она уже заранее предвидела, какой будет ответ.

- Объект-то наш... тю-тю... убили его вчера вечером!

Кямаля почувствовала, как к сердцу подкатила дурнота. Земля поплыла у нее под ногами...

Вместо эпилога

В самом начале книги я процитировал слова Гейдара Алиева, сказанные им об Аждаре Ханбабаеве. Хочу процитировать их еще раз: "Это был простой человек. В отличие от большинства сидящих здесь, он не занимал никакого поста, не получил в бытность мою руководителем республики никакой должности. Это был простой интеллигент, патриот..."

Тогда я позволил себе не согласиться с уважаемым президентом. А теперь вижу, что в его словах заключен большой смысл. Аждар Ханбабаев действительно был очень простым человеком. Открытым, бесхитростным, прямодушным. Не умел ловчить, хитрить, не научился изворачиваться. Скрывать своих чувств. Говорил в глаза всё, что думает, и друзьям, и врагам. Открыто любил, открыто презирал. В любом деле шел напролом и ничего не боялся. Он был из тех простых интеллигентов, которых во все времена называли "солью земли". Именно на таких "простых" людях держится этот мир...

Аждар Ханбабаев очень любил жизнь. Просто жизнь - с ее радостями и печалями, потерями и обретениями. Не случайно, самым любимым его временем года была весна, когда всё так свежо и ярко вокруг, когда распускаются розы, посаженные его рукой на Мардакянской даче, а знаменитые сады родного Ордубада напоминают цветущие райские кущи. Однако больше жизни он любил родную землю, родной Азербайджан. И это не просто громкие слова. Когда страну окутали черные тучи, когда под сомнение была поставлена сама возможность дальнейшего существования нашей республики, скромный, тихий Аждар Ханбабаев своим личным примером бросил вызов целой системе. Этот человек хорошо знал историю Азербайджана и предвидел, какие беды ожидают в недалеком будущем страну, если на крутом изломе истории кормило власти не окажется в руках сильного лидера. Единственного, способного предотвратить общенациональную катастрофу. В то время эта идея уже овладела сердцами многих. Но только один Аждар Ханбабаев пошел до конца, отдав за воплощение этой идеи самое драгоценное - собственную жизнь.

* * *

В августе 2001 года ему исполнилось бы 70 лет. В этот день, как и много лет спустя, к его скромной могиле придут люди. Родные, близкие или просто знакомые. Все те, кому он щедро дарил при жизни тепло своей души. Они положат у мраморного изголовья цветы. Постоят, погрустят немного. А он будет смотреть на них своей доброй, слегка застенчивой улыбкой. И, кажется, вновь негромко зазвучит его голос, обращенный к каждому из нас:

"Не бойтесь! Ничего не бойтесь в этой жизни... " Последнее детище Аждар-муаллим - книга, над которой он работал, - к сожалению, вышло в свет уже после его гибели. Это был Коран в переводе на азербайджанский язык, Поэтому и наше повествование мы хотим завершить небольшим отрывком из Священной Книги:

Себе вы в помощь призовите

Терпение, и стойкость, и молитву, -

Сие есть тягота большая,

Но не для тех, кто кроток духом и смирён,

И твердо верует, что встретит

своего Владыку

И возвратится навсегда к Нему.

Сура 2. "Корова"

КОНЕЦ

¹ Повествование в книге будет вестись от лица одного из соавторов - Исы Наджафова

² Сб. "Заказное убийство", Баку, изд. "Шарг-Гарб", 1996, стр.23.

³ Сб. "Заказноеубийство", стр. 16.

⁴ Сб. "Заказное убийство", стр. 67.

⁵ Сб. "Заказноеубийство", стр. 46.

⁶ Сб. "Заказноеубийство", стр. 17.

⁷ Уголовное дело № 44808, т.6, л.д. 106.

⁸ Уг. дело № 44808, т.1, л.д.121.

⁹ Уг. дело N 44808, т. 1, л.д. 83.

¹⁰ Уг. дело № 44808, т.1, л.д. 91-93.

¹¹ Цитата взята из личного архива Э.Ахундовой, работавшей в те годы собкором "Литературной газеты " и не раз посещавшей Г.Алиева в Нахчыване.

¹² Уг. дело N 44808, т. 1, л.д. 265.

¹³ Там же.

¹⁴ Сб. "Заказное убийство", стр. 15.

¹⁵ Уг. дело N 44808, т.2, л.д.13..

¹⁶ Уг. дело N 44808, т.2, л.д.43.

¹⁷ Сб. "Заказное убийство", стр. 117.

¹⁸ Сб. "Заказное убийство", стр 122.

¹⁹ Газета "Мухалифат", 10 октября 1992 г.

²⁰ Заведующий организационным отделом Народного Фронта Азербайджана Ариф Абдуллаев был убит в собственной квартире 26 сентября 1990 года. При этом преступники не взяли ни одной вещи из дома убитого. В настоящее время дело об убийстве Абдуллаева находится в производстве генеральной прокуратуры на стадии расследования. Судя по предварительной информации, следы этого убийства ведут в КГБ.

²¹ Правительственная связь.

²² . "Наука истинна", Баку, изд. "Азербайджан", 1999, стр. 213-215.

²³ Из этических соображений мы не называем его имени.

²⁴ Уг. дело № 44808, т.3, л.д. 41.

²⁵ Уг. дело № 44808, т.3, л.д. 48.

²⁶ Уг. дело № 44808, т.3, л.д. 77.

²⁷ 2. Там же

²⁸ Уг. дело № 44808, т.3, л.д. 77.

²⁹ Уг. дело № 44808, т.3, л.д.37-38.

³⁰ Уг. дело № 44808, т.3, л.д. 65.

³¹ Уг. дело № 44808, т.3, л.д. 66-67.

³² Уг. дело N 44808, т.3, л.д. 76.

³³ Уг. дело N 44808, т.3, л.д. 94.

³⁴ Уг. дело № 44808, т.4, л.д.31.

³⁵ Уг. дело № 44808, т.4, л.д.48.

³⁶ Этибар Мамедов - председатель партии Национальной независимости Азербайджана, в прошлом один из лидеров Народного Фронта. В 1990 году был арестован союзными органами по обвинению в причастности к событиям "черного января " и более 9 месяцев провел в Лефортовской тюрьме.

³⁷ Этибар Мамедов. "Лефортовский дневник", Баку, "Элм", ' 1992, стр. 39-40.

³⁸ Агасейидмагомет Ахундов - один из известных бакинских "авторитетов", председатель общества "Гардашлыг" - общественной организации с собственными военизированными отрядами, созданными для обеспечения безопасности и сохранения режима Аяза Муталибова.

³⁹ "Какой я убийца? Я игрок. Мое любимое занятие - воробья немного пощекотать и деньги из него вытрясти " (перевод с азербайджанского).

⁴⁰ Уг. дело № 44808, т. 4, л. д. 135.

⁴¹ Уг. дело № 44808, т.4, л.д. 119.

⁴² Уг. дело № 44808, т.4, л.д. 116-117.

⁴³ Уг. дело № 44808, т.4, л.д. 121.

⁴⁴ Уг. дело № 44808, т.4, л.д. 128.

⁴⁵ Уг. дело № 44808, т.4, л.д. 142.

⁴⁶ Уг. дело № 44808, т.4, л.д. 134.

⁴⁷ Уг. дело № 44808, т.4, л.д. 125.

⁴⁸ Уг. дело № 44808, т.4, л.д. 144.

⁴⁹ Уг. дело № 44808, т.4, л.д. 133.

⁵⁰ . В книге "Наука истинна" подробно рассказывается о том, какую изнурительную борьбу против подобных фальшивок вел в тот период академик Джалал Алиев. Именно благодаря его настойчивости руководители газеты "Правда" были вынуждены опубликовать опровержение на статью "Алиевщина... "

⁵¹ Уг. дело № 44808, ш.4, л.д. 142.

⁵² Уг. дело № 44808, т.4, л.д. 151.

⁵³ Уг. дело № 44808, т.4, л.д. 151

⁵⁴ Уг. дело №44808, т.4, л.д. 133.

⁵⁵ Уг. дело № 44808, т.4, л.д. 142.

⁵⁶ Уг. дело № 44808, т.4, л.д. 147.

⁵⁷ Там же.

⁵⁸ от 24.01.1996г. за №20/20-Ет

⁵⁹ Учитывая помощь, оказанную Али Самедовым следствию, а также в целях его безопасности, имя и фамилия этого человека в книге изменены.

⁶⁰ Джаил - кличка, означающая "гуляка ", "блатной ".

⁶¹ Абдуррахман Везиров - Первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана в 1988-1990 г. г.

⁶² Уг. дело № 44808, т.5, л.д.56.

⁶³ "Мне три дня жить осталось " (перевод с азербайджанского).

⁶⁴ Уг. дело № 44808, т.5, л.д. 58-59.

⁶⁵ Уг. дело № 44808, т.5, л.д. 167.

⁶⁶ Уг. дело № 44808, т.5, л.д. 63.

⁶⁷ Уг. дело № 44808, т.6, л.д. 91.

⁶⁸ Уг. дело № 44808, т.6, л.д. 5.

⁶⁹ Уг. дело №44808, т.6, л.д. 124.

⁷⁰ Впоследствии нам стало известно, что этим человеком был Б. Вагабзаде.

⁷¹ "Наука истинна", Баку, изд. "Азербайджан", 1999, стр. 240-241.

⁷² "Заказное убийство", стр.22.

⁷³ Уг. дело № 44808, т.6, л.д.84.

⁷⁴ Уг. дело № 44808, т.5, л.д.244-245.

⁷⁵ "Я в это не верю. Муталибов - мягкий, незлобливый человек. Наверное, это дело рук его окружения" (перевод с азербайджанского).

⁷⁶ Уг. дело №44808, т.4, л.д.142.

⁷⁷ "Верность народу, родине, государству". Баку, "Гянджлик", 1997, стр. 28-32.

⁷⁸ Из этических соображений мы опускаем подлинные имя и фамилию этой женщины.