Я царем царей в державе мудрых мыслей нынче стал...

Низами Гянджеви

Данный текст не может быть использован в коммерческих целях, кроме как с согласия владельца авторских прав.

Я царем царей в державе мудрых мыслей нынче стал.

Повелителем пространства, шахом времени я стал.

Громок моего дыханья полнозвучный колокольчик.

Свой калам, свой стяг победный, я над миром водружал.

Лоб моих стремлений выше, чем корона Кай-Кубада.

Торсу моего величья и кафтан Гурхана мал.

Солнцем двигаясь по кругу, сея свет с небес четвертых,

Как Масих, своим дыханьем жизнь я мертвым даровал.

В царстве благозвучных песен не делюсь ни с кем я властью,

Мой удел — одни победы, поражений я не знал.

Мыслей дерзкою атакой сильных мира покоряю,

Знаниями воздвигаю обороны прочный вал.

Так, как я рождаю слово, доброта рождает доблесть,

Так, как юности — румянец, бог талант,мне даровал.

Звук моих газелей слаще, чем напевы органона.

Мысли освежают разум, словно взмахи опахал.

Звезды признанные светят, потому что я зажег их.

Я — вода небесных сводов, а они — набор пиал.

Слово девственным оставлю, не ударю в бубен речи,

Чтоб объедками со свадьбы хор проныр не пировал.

Пар случайных размышлений многим я дарил наукам,

А осадок драгоценный в песнопеньях применял.

Поэтических находок сам чеканю я монету,

Все иное побывало много раз в мешках менял.

За экспромтом и шарадой сотни сотен душ увлек я,

А при помощи софизмов тысячи сердец украл!

Легкий почерк мой увидев, Ибн-Мукла кусал бы пальцы,

Ибн-Ханн со мною в споре был сражен бы наповал.

Я — луна в полночном небе, но не знающая пятен.

Я — жемчужина, изъяном бог меня не покарал.

Захворав, бальзам не пей ты, ведь мои целебней бейты,

Слог мой, точно финик сладкий, выше всяческих похвал.

У души моей на створках вырезано завещанье:

«Не звучать речам на свете после тех, что я сказал».

Если стать замыслю вровень я с Давудом-псалмопевцем,

Голоса мобедов стихнут, точно ветер между скал.

Если прекращу дыханье — у людей сердца увянут,

Так без воздуха и солнца базилик бы вмиг увял.

Если б во дворце Вселенной мои песни не звучали,

Кто познал бы суть блаженства, кто б вино у магов брал?

Легкой плавностью напева мне гордиться не зазорно,

Так гордится, источая благовоние, сандал.

Океан — мое дыханье, в нем приливы и отливы,

Вдох — на дно ушел ныряльщик, выдох — перл со дна достал.

Воздух каплями дождинок грудь мою спешит наполнить.

Чтоб из раковин без счета жемчуга я вынимал.

Сам, как в раковине чистой, в браке истинном зачатый,

Двух ублюдков поношенья я выслушивать устал.

Трижды мерзостен завистник, стану йеменской звездою,

Свет которой блуд и скверну поражает, как кинжал.

Скакуны моих творений что-то резвость потеряли,

Видно, я нуждой и горем их копыта подковал.

Хвастовство мое звенело, точно дутые браслеты,

Как я каюсь, как стыжусь я неумеренных похвал.

Так сниму же погремушки, отопру сундук сокровищ,

Не уймусь, покуда людям не отдам последний лал

Не добывший и агата, что рубинами я грежу?

Что мне перлы уст, коль перлов кошельком я не поймал?

Пир ночной вершу вдвоем я со своим печальным сердцем,

Не в вине — в слезах кровавых омочив края пиал.

А пинки, что получаю, добывая хлеб насущный,

Горше палочных ударов, что базарный вор узнал.

Обнищав, душой изверясь, — все, как прежде, жажду славы,

Царствованья я взыскую, хоть все блага потерял.

Не стремиться бы мне в небо от земли, из черной бездны:

Дерево, чьи корни слабы, не для мачты матерьял.

Я не фокусник лукавый, не фальшивый богомолец:

Луком глаз своих не мазал, щек шафраном не пятнал.

Вздор, как будто совершенен я в искусстве песнопенья,

Словно ботало верблюжье, я бессмысленно болтал.

Шелк стихов, узоры мыслей — паутина, прах летучий,

Где, я мнил, живое чувство — мертвый черепа оскал.

Я — бездом-ный пес, и мчатся вслед за мной собаколовы,

Хвать! — и кинут в пропасть ада, чтоб на стражей не брехал.

На дворе монетном слова — не медяк ли я чеканил?

Разве от слона защита жалкий глиняный дувал?

Чем гордиться стихотворцу, коль пророк однажды молвил:

«Самый лучший стих, который больше лжи в себя впитал».

Для науки безразлично, на каком звучать наречье:

Суть красавицы не тронешь сменой пестрых покрывал.

Для стихов переложенье на другой язык — смертельно.

Горд удачей, а вглядишься: вытек смысл и дух пропал.

Я, как зеркало, порою миру противопоставлен,

Твердым ликом непрогляден и душою крепче скал.

Но, охваченный сомненьем, становлюсь слабей былинки,

Ветер гнет меня и треплет, капля рушит наповал.

Грош цена мне в этом мире, но в ином существованье

Я — дирхема полновесный, благороднейший металл.

Господи, молю, взыскую: укажи тропу такую,

Чтобы дел дурных и мыслей я засаду миновал.

Осени благословеньем мой источник вдохновенья,

Чтобы сладость песнопенья в уши мудрых я вливал.

Окажи мне, боже, помощь, чтоб не ждать ее от смертных,

Защити, чтоб я защиты у богатых не искал.

Ты тавром прижги чело мне, к рукавам пришей мне метки,

Чтоб, махнув рукой, у древних я ума не занимал.

Мнений суетных и злобных не пускай в мое ты сердце:

Несовместен с нежной ланью злобно воющий шакал.

Не взыщи, что мал и слзб я, прахом был и стану прахом,

Вот двуличье, стоязычье — пострашней змеиных жал.

Грешен, но молю прощенья, окажи святую милость,

Я стыжусь — ты это видишь, жизнь трудна — ты это знал

Все мы — сущие мгновенно, все мы — меченные смертью,

Ты — необходимо сущий, будешь, есть и пребывал.

Так возвысь меня, чтоб нес я на себе твои приметы...

Глупость! Ты ж осуществляться бесприметно пожелал.

Сердца моего движенье длится лишь тебе в служенье,

Без него порвался б жизни обветшалый матерьял.

В теле собственном себя я ежечасно распинаю,

Дай смиренья, дай уменья не искать, что потерял.

Хоть однажды благосклонно приласкай мне взглядом сердце,

Чтоб в израненном, усталом свет отрадный засиял.

За нечаянный проступок Низами прости без гнева,

Произвол небес известен: шел туда, сюда попал.

До конца продли щедроты, смерть пошли ему благую.

Дал ему ты счастье жизни, отбери легко, как дал.