Мирза Шафи Вазех

ИЗБРАННАЯ ЛИРИКА

 

Copyright – Язычи, 1986

 

Данный текст не может быть использован в коммерческих целях, кроме как с согласия владельца авторских прав.

 

 

 

                    * * *

 

Из песен остается на века

Скорее песня та, что коротка.

 

Порой навечно людям остается

С коротким изречением строка.

 

В коротком слове мудрость к нам

                                         пробьется,

Хоть век назад слетела с языка.

 

 

                    * * *

 

Речь громкая порой ничем не блещет, Речь тихая бывает речью вещей. Вращается неслышно круг судьбы,

А колесо арбы гремит, скрежещет.

 

 

                    * * *

 

Приветствовали вы мои сужденья,

Когда я пел: «Презри ханжей презренье,

 

Пред сильным мира оставайся смел, От слабого не требуй униженья!»

 

Когда же сам я начал жить, как пел, Мое вы осмеяли поведенье!

 

 

                                   * * *

 

Слышал я, что люди говорят:

«Кто правдив, тот должен быть крылат, Смертным смертные на белом свете Все простят, а правды не простят!»

 

Люди говорили: «Правда жжет,

И того, кто никогда не лжет,

Пусть скакун, готовый в путь-дорогу,

У ворот в любое время ждет».

 

Я людей пугливых не виню, Говоривших мне сто раз на дню:

«Тот, кто в жизни лгать не научился, Пусть живет, закованный в броню!»

 

Что поделать, нету у меня

Ни брони, ни крыльев, ни коня.

У меня есть только слово правды —

Мой скакун, и крылья, и броня!

 

 

                    * * *

 

Если ты умен, иди к глупцам,

Если зрячий ты, иди к слепцам,

К зрячим не найдет слепец дорогу,

К мудрым глупый не приходит сам.

 

Даже вы, достигшие высот,

Знайте и примите то в расчет,

Что и солнце в небе не гордится,

А земле свои лучи несет,

 

 

                    * * *

 

Брань и хула людская — все ничтожно. Пройдите мимо, помните, друзья,

Что ни хулой, ни бранью невозможно

То осквернить, что осквернить нельзя.

 

 

                    * * *

 

Грешит нередко мудрость простотой

И слепо тянется за красотой,

Нередко красота совета мудрых

Не слышит в простоте своей святой.

 

 

                    * * *

 

Где рай земной? — вы спросите меня, В сердцах красавиц, на спине коня.

 

 

                    * * *

 

Уж лучше пусть не обретут признанья Ни доброта твоя, ни дарованья,

Чем жить овеянным почетом ложным, Пред миром слыть большим, но быть

                                         ничтожным.

 

 

                    * * *

 

У каждого из нас своя земная,

Пусть маленькая радость, пусть большая,

И даже тот, кто знает: счастья нет,

Находит счастье, это утверждая.

 

 

                    * * *

 

В потоке бурном, что ревет и злится, Дневное солнце пляшет и дробится.

 

В спокойных водах, где волненья нет, Неискаженно солнце отразится.

 

Так в юном сердце слово и совет

Не может, преломись, не исказиться.

 

Но поостынет сердце; много лет Прошелестят крылами, словно птицы,

 

И лишь тогда в него познанья свет Неискаженно сможет зарониться.

 

 

                    * * *

 

Содеявших добро порою ждет награда,

Но, делая добро, о ней мечтать не надо!

 

 

                    * * *

 

Как надо жить: счастливо или честно? Меж счастьем и добром зияет бездна. Немногие из нас находят мост,

Иные гибнут на тропе отвесной.

 

 

                    * * *

 

Разумно рассуждать куда как мудрено.

И все же во сто крат трудней молчать умно.

 

 

                    * * *

 

Сложна дорога жизни, но она

На лицах наших запечатлена.

 

Вот здесь любовь морщину начертала, Вот линия усталости видна.

 

На лицах ясно доброе начало,

И злая сущность тоже нам ясна.

 

И все ж мы друг о друге знаем мало: Не каждый разбирает письмена.

 

 

                    * * *

 

Один глупец, постигший все науки, Сказал, что человек рожден для муки.

 

И это повторили все глупцы,

А у глупцов есть сыновья и внуки.

 

И стала жизнь проклятием для всех, Хоть помирай не с горя, так со скуки.

 

И удлинились уши у людей,

Взгляд потускнел и опустились руки.

 

 

                    * * *

 

Что ты ни говори, но рушить смысла нет

Сто хижин, чтоб один построить минарет.

 

 

                    * * *

 

Поднимет ветер пыль и до небес взметет,

Но кто возвысит пыль до уровня высот?

А между тем алмаз лежит, покрытый пылью, И все же он алмаз, возьми, и он блеснет.

 

 

                    * * *

 

Благоразумный важен и учен,

Он для полета в небо не рожден.

 

Ему хватает собственного блага,

Он собственным величьем упоен.

 

А вот мудрец не может сделать шага,

Не преступив какой-нибудь закон.

 

Благоразумный — не умен, бедняга,

Мудрец благоразумьем обделен.

 

 

                    * * *

 

Иным из нас богатство и почет

В наследство навсегда судьба дает.

 

Чужая слава к сыну приживается,

Богатство, может, впрок ему пойдет.

 

Мы принимаем то, что достается

Готовым — без усилий и хлопот.

 

И только счастье не передается,

И только то, за что прольется пот,

 

Для человека счастьем обернется

И почести, и радость принесет.

 

 

                    * * *

 

Так песни пой, как будто день далек,

В который смерть твоих коснется щек,

Но так живи, но так люби, как будто

Смерть переступит нынче твой порог.

 

 

                    * * *

 

— Тебя опять обманывают, брат! — Участливо мне люди говорят.

 

— Что делать, люди, — я им отвечаю,

— Пока на свете фальшь и ложь царят,

 

Чем самому обманывать кого-то,

Не лучше ль быть обманутым стократ?

 

 

                    * * *

 

К нам не извне приходит озаренье,

Внутри себя несем мы свет прозренья.

 

Взгляни на мир: свое тепло дает

Одно и то же солнце всем в даренье.

 

Но от его лучей пустыня мрет,

А сад цветет с его благословенья.

 

В том, что само бесплодие несет,

Ничто извне не вызовет цветенья.

 

 

                    * * *

 

На тропах счастья, на дорогах бед,

Где ни шагнешь, стопа оставит след.

 

Останется твой след воспоминаньем,

И вновь когда-нибудь всплывет на свет.

 

Всплывет уликой или оправданьем

На том суде, где всем держать ответ.

 

 

                    * * *

 

Жизнь — это поле, где цветут печали,

И мы давно от этого устали.

 

Не добр всевышний к своему рабу,

И жалобы помогут тут едва ли.

 

Нет счастья, не надейся на судьбу, Счастливцы те, что горя избежали.

 

Зачем же к небу обращать мольбу,

Боль прославлять и вписывать в скрижали?

 

Вступай с земными бедами в борьбу,

Пока они тебя не доконали.

 

 

                    * * *

 

Минует все: и радости, и страсти,

Ушедшее вернуть не в нашей власти.

Но если прошлое нам возвратят,

Не станет счастьем вновь былое счастье.

 

 

                    * * *

 

Мы в суете, как бы гонясь за тенью,

Спешим от наслажденья к наслажденью.

Но наступает время отрезвленья,

Когда и в наслажденьи нет забвенья.

 

 

                    * * *

 

— Как жить, чтоб не творить неправых дел, Чтоб никому не приносить печали?

— Так поступай всегда, как ты б хотел,

Чтобы с тобой другие поступали.

 

 

                    * * *

 

Добру и злу дано всегда сражаться.

И в вечной битве зло сильнее тем,

Что средства для добра не все годятся,

Меж тем, как зло не брезгует ничем.

 

 

                    * * *

 

В саду зеленом бедный соловей

Поет весенней ночью или плачет:

«Велик ли прок от песни мне моей,

Когда я и бесцветен и невзрачен?»

 

И роза клонит стебель все грустней,

И думает: «Краса моя обманна.

Велик ли прок мне в красоте моей,

Когда я и нема и бесталанна?»

 

 

              УТЕШЕНИЯ

                      I

 

На смену радости спешит печаль,

Ушедшего пусть нам не будет жаль.

Все прах: и наказанье и награда,

Их близко к сердцу принимать не надо. Пришедшие из дали снова в даль

Уйдут и огорченья и услада.

 

Порой сжигает нас, как наказанье,

О прошлом горькое воспоминанье,

Порой иной из нас бывает рад

В грядущее с надеждой бросить взгляд

И верить, что оно нас не обманет.

 

Легко нам будет, будет тяжело ли,

Что будет, отвратить не в нашей воле.

И радости пугают нас всегда,

Мы опасаемся беды и боли:

Ведь вслед за радостью спешит беда.

Все то минует, что придет к нам ныне,

Не избежать ни горя ни обид,

Но будут на веку и благостыни.

Нас от печали не спасет унынье,

Веселье от беды не оградит.

 

Так знай и радости и горю цену.

На смену радости печаль придет,

А что придет, минует непременно,

За тьмою вслед рождается восход.

И средь спокойных и средь бурных вод

Одна волна спешит другой на смену.

 

 

                      II

Желаю, чтоб кого-то утешали,

А самому чтоб прибавляли сил

Слова, родившиеся в час печали,

Что произнес ты или затаил.

 

Ты не ропщи на то, что путь твой труден,

Не жалуйся, что непосильна кладь,

Певец, дарящий утешенье людям,

Страдать ты можешь, но не унывать.

 

Дар песнопения всего дороже,

Ибо давать приятнее, чем брать,

Чем жаловаться, лучше утешать,

Без огорчений жизни быть не может,

Но горести быстротекущих дней

Ты песней заглуши, вином залей,

Чтоб собственные силы приумножить.

 

Что может быть отрадней и блаженней,

Чем даже в самый несчастливый час

Петь песни, возжигаясь вдохновеньем

От приносящих вдохновенье глаз.

 

 

                    * * *

 

То, что по долгу сердца и души

Ты должен совершить, ты соверши.

Пусть кажется, что в этом проку мало.

Но перед совестью не согреши,

Что против долга, делать не спеши,

Как бы оно тебя ни соблазняло.

 

 

                    * * *

 

Когда тягалась с силой красота,

Не в каждом споре сила побеждала,

Порою с глади шелка неспроста Соскальзывало острие кинжала.

 

 

                    * * *

 

Чтобы сад в свой час плодоносил,

Нужен дождь и солнца озаренье.

Чтоб для дела нам хватило сил,

Нужно счастье и благословенье.

 

 

                    * * *

 

Себе несчастий нам желать не надо,

Хоть нас они порою и целят,

Не надо людям смертным жаждать яда,

Хотя порой недуги лечит яд.

 

 

                    * * *

 

Бутон, нераспустившийся покуда, Загадочность таит, но он готов

Раскрыться и устами лепестков

Поведать тайну и явить нам чудо.

 

 

                    * * *

 

Чтоб в жизни что-то обрести,

Нужда

нас заставляет прилагать усилья,

А то, что без труда добыли,

Мы и теряем без труда.

 

 

                 НУЖДА

 

Быть может, для людей нужда,

Чем гибель, большая беда.

Она опасна тем бывает,

Что убивать не убивает,

Но не пускает никуда.

Она и мудрецов сгибает,

Служить неумным заставляет,

Хоть и не всех и не всегда.

Нужда сгибает без труда,

Того, кто это позволяет.

 

Нужда приносит всем беду,

Но чем в других, немилосердней,

В певцов вонзает жала терний,

Она с певцами не в ладу,

И мудрости нужда не терпит,

Но мудрость вытерпит нужду.

 

Что делать нам, как не терпеть?

Кто может петь, тот должен петь.

Не богатей слову служат.

Как ни прекрасна, ни чиста,

Порой и розы красота

В нечистой отразится луже.

И сладкозвучный соловей,

Чтоб прокормиться, ест червей,

Но от того поет не хуже!

 

 

             БЕН ЙЕМИН

 

Почтенный Бен Йемин спросил у светлячка: «Я тайною твоей премного озабочен:

Тебя в кромешной тьме мы зрим издалека, Но почему, скажи, не светишь ты, пока

Мир не оденется в покровы ночи?

 

Ответил светлячок: «Здесь нет моей вины, Как ночью, я и днем свечу весной и летом, Но только, люди, вы не знаете об этом,

Вам светит солнце днем, и вы ослеплены Лишь этим светом!»

 

 

           ЛЕТНЯЯ  НОЧЬ

 

В эту ночь и лист не зашуршит,

Не вспорхнет испуганная птица.

Ночь такая людям не сулит

Никаких несчастий и обид,

Жаль, что летом ночь не долго длится.

 

Позабыл я все заботы дня

Этой ночью тихой, ночью поздней,

Кажется, что в сердце у меня

Зреют звезды, словно в небе звездном.

 

Что б могло остаться от меня

В мире, что все хуже и жесточей,

Если б горе и заботы дня

Не лечил бы я покоем ночи.

 

 

                    * * *

 

Прежде, чем идти им в путь-дорогу,

Понемногу мы или помногу

От того, что нажито с трудом,

Сыновьям и дочерям даем.

Но когда в последний путь печальный,

Смертные, мы в путь уходим дальний,

Ничего с собою не берем.

Потому, покуда мы живем

И пока нас не согнула старость,

Должно нам заботиться о том,

Чтобы долго в мире вспоминалось

Наше имя доброе потом.

Чтобы на земле от нас осталась

Не одна-единственная малость —

Холм, который порастет быльем.

 

 

                    * * *

 

Над миром глупость властвует, и это

Для всех столетий общая примета.

 

С ней не воюет ни один закон,

Хоть в рубище, хоть в шелк она одета.

 

Но в мир, где правит глупость, как судью, Бог посылает иногда поэта.

 

Не только для того, чтобы он пел,

Как птица на ветвях в разгаре лета,

 

Но чтобы в царстве глупости и тьмы

Он был носителем ума и света.

 

 

                    * * *

 

Счастливец тот из нас, прошедший испытанья, Кто может в смертный час промолвить на

прощанье,

Что тяжелей вины понес он наказанье,

И больше сам страдал, чем причинял

страданье.

 

 

                    * * *

 

То, что скажу я, может, и не ново,

Счастливым хочешь быть — начни с простого:

Не говори, когда пора молчать,

И не молчи, коль надо молвить слово.

 

 

                    * * *

 

Где гнев кончался, там, бывало,

Раскаянье брало начало.

 

 

                    * * *

 

Плывут миры, уходят в никуда,

Дорогою, что, словно мир, седа.

 

И люди шествуют под сводом млечным,

К могиле — сквозь невзгоды и года.

 

Цветы цветут красой недолговечной,

Чтобы увять, исчезнуть без следа,

 

И радость многих божьих подопечных Одновременно для других — беда.

 

Земная жизнь, ее закон извечный,

Привел бы нас к безумью, господа,

 

Когда бы этот мир бесчеловечный

Любовь не озаряла б иногда.

 

 

                    * * *

 

Твердит хулитель, злостью обуян:

Не равно все: там солнце, здесь туман.

 

То — совершенно в мире, то — ничтожно,

И это основной его изъян.

 

И впрямь: с орлом не сходен жук навозный, Не сходен с певчей птицей таракан,

 

Большое с малым, сложное с несложным,

И с карликом не сходен великан.

 

Давайте исправлять, пока не поздно, Несовершенный мир, что богом дан.

 

Чтоб низвести хребты в снегах морозных

До уровня оврагов и полян,

 

Чтоб стал алмаз булыжником дорожным, Тюльпан — крапивой, мудрецом — болван.

 

Быстрей сравняйте все, что только можно: Пусть превратится в лужу океан.

 

Я погляжу, чем станет мир подзвездный, Когда осуществится этот план.

 

 

                    * * *

 

Со скорлупой своей жемчужина слилась,

Как тело и душа, но не прочна их связь.

Блеснет жемчужина лишь ей присущим светом,

От скорлупы своей навек освободясь.

 

 

                    * * *

 

Я знаю уверения пророка,

Что существует рай, хоть и далеко.

 

Что будет счастлив всяк, туда попав,

Кто здесь не знал соблазна и порока.

 

Но может статься, что пророк не прав,

Иль мы не поняли его урока.

 

И счастья в мире так и не познав,

Погубим жизнь, и в том не будет прока.

 

Не обретем мы рая, потеряв

Жизнь, прожитую во мгновенье ока.

 

Я не согласен, не таков мой нрав.

Быть праведным я не даю зарока.

 

К устам любимой и к вину припав,

Возьму свое до рокового срока.

 

 

                    * * *

 

Не слушай злой молвы, не повторяй дурного. Судьба во всем, увы, и без того сурова.

Что созидается с таким большим трудом,

То рушится легко — от пустяка, от слова.

 

 

                    * * *

 

Порою то пророчеством бывало,

Что малостью казалось изначала,

Которую нет смысла повторять,

Но время все по-своему решало,

Поскольку лишь ему дано решать.

 

И что казалось шатко и порочно,

В сердцах людей укоренялось прочно,

Созревших, чтобы истину понять.

 

 

     ЗНАНИЕ  И МУДРОСТЬ

 

Бывает, книг премудрость многотрудных

Не награждает мудростью немудрых.

 

И те, что от рождения умны,

Бывают тем не менее темны.

 

Но все из нас награждены стараньем Скреплять союз меж мудростью и знаньем.

 

Но если ум — душа, а знанье — тело,

То воедино слить их — наше дело.

 

Таскать верблюду вьюки суждено,

Что он несет, ему не все ль равно.

 

Не уподобься глупому верблюду,

Он тащит, может, золото повсюду.

 

Но это для него всего лишь кладь,

Которой можно спину в кровь содрать.

 

 

                    * * *

 

Познанья путь и долог и тяжел,

Не всем дана способность постиженья.

Кто изреченья мудрости прочел,

Не всяк постигнул мудрость изреченья.

 

 

                    * * *

 

Коль сердца нету, голова мертва,

Нет головы — над сердцем нету власти.

Но верха пусть, чтоб не стряслось несчастья.

Ни сердце не возьмет, ни голова

В извечном споре разума и страсти.

 

 

                    * * *

 

Не напрасно дураками числишь

Ты, Мирза-Шафи, людей иных,

Повторяющих чужие мысли,

Потому что нет у них своих.

 

Впрочем, вознести молитву небу

Стоит за обилие глупцов:

Если б мир глупцами полон не был,

Кто б ценил на свете мудрецов?

 

 

                    * * *

 

Скорей печали, нежели венец

Посредством знанья обретет мудрец. Недаром с завистью порой глядит он,

Как радостен в неведеньи глупец.

 

 

                    * * *

 

Изрек один мудрец, седой старик:

— Три правила на свете я постиг.

Во-первых, не рассчитывай на дружбу

Людей богатых и земных владык.

 

Во всем, что дел касается серьезных,

Не доверяйся женам ни на миг.

 

И полагая, что берешь для пробы,

Себе не капай яда на язык.

 

 

                    * * *

 

Те добрые деянья хороши,

Что рождены от мягкости души.

 

Но то добро, что страхом рождено, Приветствовать должны мы все равно.

 

Что порождает добрые деянья,

Не может быть предметом порицанья.

 

 

                    * * *

 

Не трать напрасных слов. Та, что тобой

любима,

От многих клятв твоих лишь станет холодней, Чем горячей огонь, тем вьется меньше дыма, Чем истинней любовь, тем меньше слов о ней.

 

 

                    * * *

 

Тот не любил, кто размерял свой пыл,

Не выбивался из последних сил.

Тех далеко любовь не уводила,

Кто далеко в любви не заходил.

 

 

                    * * *

 

Чтоб впредь и счастливее быть и мудрей, Два правила эти запомни скорей:

Пусть злоба не будет твоей госпожою

И радость не будет рабою твоей!

 

 

                    * * *

 

Вот голова твоя, мой друг,

А вот твоя рука.

Но как от головы до рук

Дорога далека!

 

 

                    * * *

 

Я видел город, город был велик.

Там люди жили, злые на язык.

 

Они всегда друг друга поносили,

Там и юнец бранился и старик.

 

В том городе кричали и вопили

И чудно жили под всеобщий крик.

 

 

               КИПАРИС

 

О дерево свободы, кипарис!

Он смотрит вверх, а тень бросает вниз.

 

Он сохраняет вешний свой наряд

Зимой, когда листву теряет сад.

 

Его ветвей ничто к земле не гнет —

Ни суховеи, ни тяжелый плод.

 

Он дарит отрешенность и покой,

Нас уводя от суеты мирской.

 

Под сенью кипарисов нам дано

В то верить, в чем изверились давно.

 

Слепые черви глубоко под ним,

Большие звезды высоко над ним.

 

 

                    * * *

 

Мудрец все ясное любит,

Храбрец опасное любит.

Страдающий печальное любит,

Надеющийся дальнее любит.

 

Одни из нас твердят, что бытие нетленно, Другие говорят, что все земное бренно,

А ты выслушивай все это неизменно,

И знай, что каждый прав, но прав

не совершенно.

 

 

                    * * *

 

Сперва на небе молния во мгле,

Потом огонь, потом — земля в золе.

И так оно всегда: по воле неба

Все беды, все печали на земле.

 

 

                    * * *

 

От сотворенья так уж повелось:

В стихах и в жизни — все дороги врозь.

Кто в вышину, кто в глубину стремится.

Но большинство идет куда-то вкось.

 

 

                    * * *

 

Увы, проходит жизнь, что нам дана, Прошедшее никто вернуть не может,

Пусть будет пред тобою цель ясна.

В том, что рожден ты, не твоя вина,

Ты виноват, что жизнь напрасно прожил.

 

 

                    * * *

 

От колыбелей до могильных плит —

Вот путь единственный, что нам открыт, Различье наше в том, как мы пройдем

Сей путь, что одолеть нам предстоит.

 

 

                    * * *

 

Ушедший хоть и не был всех дороже,

Мы заменить никем его не можем.

 

Тот, кто неповторим, — незаменим,

А в мире нет людей во всем похожих.

 

Пусть не был он особенно любим,

Пусть жизнь свою он незаметно прожил.

 

Но мы еще поймем, расставшись с ним,

Как без него пустынно в мире божьем!

 

 

                    * * *

 

Мы любим аромат пчелиных сот,

И запах сада, если сад цветет,

 

Нас одаряя радостью, как слово,

Которым славят человечий род.

 

Но места избегаем мы такого,

Где слышен запах тленья и болот,

 

Что сходен с речью человека злого,

Который всех поносит и клянет.

 

 

                    * * *

 

Ты от бездельника не жди услуг:

Ему с тобой возиться недосуг.

Зато тебе всегда поможет друг,

Что трудится не покладая рук.

 

 

                    * * *

 

Что ни пошлет беда, что ни пошлет удача, Приемли в жизни все, то радуясь, то плача,

И если счастье сам ты взять себе не мог,

Его не смогут дать ни царь земной, ни бог.

 

 

                    * * *

 

— Мирза Шафи, что от тебя хотят?

Тебя то превозносят, то хулят.

 

На это я ответил: «Что поделать,

Пусть обо мне дурное говорят.

 

Ничтожеству хулящих нет предела,

Но в слове лицемера больший яд,

 

Клеветники в меня пускают стрелы,

Но стрелы за спиной моей летят,

 

А лицемеры слово лести смело

Пустить мне прямо в сердце норовят!»

 

 

                    * * *

 

На звезды мы глядим в полночный час,

А солнце в полдень ослепляет нас,

Так темень лжи, что радость нам приносит, Милее слова правды без прикрас.

 

 

                    * * *

 

Когда любовь я пел, за мною шла

И слава, и стоустая хвала,

 

Когда я сам вкусил земную радость,

Чтоб скрасить жизнь, в которой столько зла,

 

Мне люди позавидовали тотчас,

 И потекла за мною вслед хула.

 

Мирза Шафи, людскому лицемерью

Доколь внимать ты будешь, как молла.

 

Любви будь предан и вину будь верен,

Что в этом мире лучше их тепла?

 

 

                    * * *

 

Однажды говорил чертополох:

— Вы бесполезны, лилии и розы,

А мы приносим пользу, видит бог,

Нас пожирают и ослы, и козы.

 

Гусь говорил: — Послушай, соловей,

Как неразумно забавляться песней.

Кому ты нужен с песнею своей?

Вот мы — жирны, и этим всех полезней.

 

Поэту говорили дураки:

— Какая польза нам от песнопенья?

А у тебя ведь тоже две руки,

Возьмись за дело, покажи уменье.

 

...И мне из песен пользы не извлечь,

Велик ли прок, что плача и тоскуя,

Всю жизнь я песню превращаю в речь

И превращаю в песню речь людскую?

 

 

                    * * *

 

Великий дар небес — моя работа.

Не знает счастья, кто не пролил пота,

 

Ты в горе утешенье мне даешь,

Ты — золото, а счастье позолота.

 

И надо быть ленивцем и глупцом,

Чтоб от тебя бежать, искать чего-то.

 

Ты все: и посох мой, и путь прямой,

С пути сверну я — засосет болото.

 

Быть до могилы преданным тебе —

Вот на земле одна моя забота.

 

 

                    * * *

 

Я к свету шел, и путь мой был тяжел,

Но тьму ночную все ж я поборол.

Я через правду к песням приобщился,

Я через песни истину нашел.

 

 

                    * * *

 

Талант поэта — дар небес нетленный,

Ты озаряешь светом тьму вселенной.

 

Жизнь — это поле, ты на нем цветок,

От неба к сердцу путь благословенный.

 

Ты укрепляешь радость, лечишь боль.

Ты — вечности крупица в жизни бренной.

 

 

                    * * *

 

О соловей, чья песня отзвучала,

Что не поешь теперь ты как бывало?

 

Ответил соловей: «Я песню пел

Пока мне горе грудь переполняло,

 

Но расцвели цветы, и я обрел

Все то, чего мне раньше не хватало.

 

В саду шуршат листы, цветут цветы,

Ушла печаль, и песнь моя пропала!»

 

 

                    * * *

 

— Скажи, Мирза Шафи, тяжка ль твоя работа, Когда сидишь в ночи угрюм и одинок,

Чтоб стало песней то, что ранило кого-то, Чтоб превратилось вдруг

В созвучье слов и строк

То, что помыслил друг,

Но выразить не мог?

 

— Работа нелегка

И тяжела забота,

Чтоб вылилась строка,

Чтоб удалась острота.

Но все ж бывает мне подарена судьбой

Удача находить в душе такое что-то,

Что сам придумать мог

И каждый и любой,

Но все-таки изрек

Я — и никто другой.

 

 

                    * * *

 

Я сам не знаю, по каким законам

Родится вдруг из слов невнятных стих,

Но все, что спел я, прежде было стоном, Рожденным в душах и сердцах людских.

 

Во все столетья мы, певцы, старались,

Чтоб наши слезы, что в печальный час Родятся в сердце и текут из глаз, Посредством слова в жемчуг превращались.

 

Я плел венки созвездий и соцветий,

Ибо поэтам даровал аллах

Всю красоту, что есть на белом свете:

И на земле у нас и в небесах.

 

Я не искал ни славы, ни почета,

Но если наступал для песен срок,

Я пел, и пусть в том углядев порок,

Меня корит и осуждает кто-то,

Что делать: я иначе жить не мог.

 

 

                    * * *

 

И в пору опаданья

Пусть розы не грустят,

Что их весною данный

Недолог аромат.

 

Пусть наступает осень,

Пусть опадает сад,

Она не все уносит:

Их вешний аромат,

Бог даст, на много весен

Мои стихи продлят.

 

 

      МОЛЛА И ЕГО ЖЕНА

 

В смущеньи был почтеннейший молла,

Жена кричала на него со зла,

А он в ответ лишь хмурил лоб сурово.

И от его спокойствия такого

С ума, казалось, женщина сошла.

Она кричала, повторяла снова,

Что замужем и жизнь ей не мила.

Тогда молла, не говоря ни слова.

Взял зеркало ручное со стола,

Чтоб на себя взглянуть она могла

В миг своего расположенья злого.

 

И гневная жена в куске стекла

Увидела, что с ней от злобы сталось,

И устыдилась или испугалась,

А потому замолкла и ушла.

 

...Мирза Шафи, так и твои стихи

Кого-то могут все-таки заставить

Узреть свои пороки и грехи,

Чтоб искупить их или же исправить.

 

 

                    * * *

 

И солнце, нам дающее тепло,

И море, что к ногам моим легло,

 

Благоуханье роз, дыханье сада,

Когда весной в садах белым-бело,

 

И то, что к небесам от нас восходит,

И что с небес на землю снизошло —

 

Все у меня в душе переродилось

И жизнь вторую в песне обрело.

 

 

                    * * *

 

Красу не оценить

Неискушенным глазом.

Алмазы огранить

Возможно лишь алмазом.

 

 

                    * * *

 

Я молод был и думал, как ни странно,

Что все на этом свете постоянно,

 

Но время шло, и я установил,

Что убеждение мое обманно.

 

Менялось все: я что-то находил,

Чего-нибудь лишался непрестанно.

 

Но снова мир меня разубедил,

И понял я: как жизнь ни многогранна,

 

Здесь, в царстве колыбелей и могил, Изменчивость от века постоянна.

 

 

                    * * *

 

Мирза Шафи, трудолюбивый шмель,

Ты улетал за тридевять земель.

Ты собирал нектар, в себя вбирая

И сладкий хмель цветов, и горький хмель.

 

Мирза Шафи, довольно, видит бог,

Взлетев с цветка, искать другой цветок.

Лети назад, пусть сладкий хмель и горький Переродятся в хмель медовых строк.

 

 

                    * * *

 

Прекрасное нам даром не дают,

Во всякой красоте борьба и труд.

 

Готовые венки земля не дарит, —

Из сорванных цветов венки плетут.

 

Алмаз и тот готовым не находят:

Его шлифуют, и гранят, и трут.

 

 

                    * * *

 

Бог создал солнце, дал краям земным

Тепло и свет от края и до края,

Бог создал розы и назначил им

Весной в садах цвести, благоухая.

 

Воздвиг хребты, чтоб на земле его

Белели горы, и ничто другое.

Аллах лишил души все, что мертво,

И наделил душою все живое.

 

Дал птицам крылья, чтобы ввысь лететь,

И морю волны, чтоб стремиться к суше.

Бог дал мне голос, чтобы песни петь,

И дал вам слух, чтоб эти песни слушать.

 

 

                    * * *

 

Для песни — рифмы сладкое звучанье,

Как для кокетки складки одеянья.

Ни рифмой, ни одеждой не прикрыть Уродство или скудость содержанья.

 

 

                    * * *

 

Звучание и звон колоколов

Зависят от того,

Какая медь.

Звучанье в песне заключенных слов

Зависит от того,

Кому их петь!

 

 

                    * * *

 

Никто не знает, где родится чудо,

Как появились крылья у орла,

Явилась песня первая откуда,

Откуда первая любовь пришла.

 

 

                    * * *

 

Хоть ты не выйдешь из своих дверей,

Хоть уплывешь за тридевять морей,

Ты все равно отмечен будешь веком,

Как медяки портретами царей.

 

 

                    * * *

 

Слыть праведными нет у нас причины,

В каком-нибудь грехе мы все повинны.

 

Кто, в грех впадая, сам себе вредит,

Тот искупает грех наполовину.

 

Тот страшен, кто во зло другим грешит, Щадит себя, другому целя в спину.

 

 

                    * * *

 

Вот что сказал один мудрец когда-то:

— Иным из нас без веры страшновато.

 

Пусть верует несильный человек,

Чье сердце только верою богато.

 

Пусть вера будет крепостью для тех,

Кто с башен крепостных не целит в брата.

 

Но зло во имя веры — тоже грех,

А потому расплатою чревато.

 

Лишь доброта приносит нам успех,

Что зло родит, то не бывает свято.

 

 

                    * * *

 

Считает лишь дурак или злодей,

Что горе совершенствует людей.

 

Такое мненье сходно с заблужденьем,

Что старый нож от ржавчины острей,

 

Что от дождей в ненастный день осенний Вода в потоке чище и светлей.

 

 

                    * * *

 

Лучше вина без кувшина,

Чем кувшины без вина,

Лучше зерна без мякины,

Чем мякина без зерна.

 

Лучше деньги без кармана,

Нежели карман пустой.

Лучше и не брать кальяна,

Чем сосать кальян пустой.

 

 

                    * * *

 

По кладбищу мы как-то шли впотьмах. Лежала мгла на плитах и холмах.

 

Вот новое надгробье в лунном свете.

Здесь богача лежит смиренный прах.

 

Сказал мой спутник: «Был богач бездетен.

И так всегда скорбел о бедняках,

 

Что все богатой завещал мечети,

Когда его призвал к себе аллах».

 

 

                    * * *

 

В один из дней очередной закон

Иранским шахом был провозглашен.

 

Я видел, как страна пришла в движенье

Как был народ Ирана потрясен.

 

Гул одобренья, шепот умиленья,

По городу неслись со всех сторон.

 

Мирза Шафи, в своем уединеньи

Я был не меньше персов удивлен.

 

— Ужели, — думал я в недоуменья, — Иранский шах настолько неумен,

 

Что подданных ввергает в изумленье

Закон, когда он разумом рожден.

 

 

                    * * *

 

Поговорить собрались знатоки,

Весь день не унимались языки.

 

Средь мудрецов, согласно повеленью,

Сидел и я, желанью вопреки.

 

Но вот сказали мне: «Свое сужденье

О том, что ты услышал, изреки!»

 

Сказал я: «Слышу мельницы движенье,

Шум вала и течения реки.

 

Мне видно жерновов круговращенье,

Одно обидно: не видать муки!»

 

 

                    * * *

 

В укромном месте, где бывать грешно, Моллу мне встретить было суждено.

 

— Мирза Шафи, — узнал меня святоша,— Тебя в мечети не видать давно!

 

— Не то что там моллу мне видеть тошно,

Но даже здесь, где можно пить вино.

 

 

                    * * *

 

Случайно как-то повстречав меня,

Спросил ученый каллиграф меня:

— Мирза Шафи почтенный, дай ответ,

Умен ли наш правитель или нет?

 

— По-моему, — ответил я ему, —

Ум шаха нашего под стать уму

И хитрости людей святого званья,

Носящих белоснежную чалму.

 

Способные понять, как глуп и слеп

Народ, что потом добывает хлеб,

Они нас держат под своей пятою — Правители, вершители судеб.

 

 

      ВЕЛИКОМУ ВИЗИРЮ

 

Визирь великий, не гляди надменно,

Не ты, а власть твоя страшна, хоть тленна.

 

В душе и те смеются над тобой,

Кто пасть готов и преклонить колена.

 

Ты в звездах и в одежде дорогой

Себя проносишь гордо и степенно.

 

Но все, чем приукрашен облик твой,

Позорно и смешно скорей, чем ценно.

 

Как ты, визирь, гордишься сам собой, Сопровождая шаха неизменно.

 

При единице нуль и тот большой,

А без нее ничтожен совершенно.

 

 

                    * * *

 

В одной большой стране

Я был в чести большой,

Со мной, казалось мне,

Шах не кривил душой.

 

Владыке надоел

Подобострастья хмель,

Он правды захотел,

Что не слыхал досель.

 

Он это объяснил

С улыбкою угрюмой,

И душу я раскрыл,

Все высказал, что думал.

 

Сказал я до конца

Всю правду, и тогда

Из шахского дворца

Был изгнан навсегда.

 

 

                    * * *

Мы, люди, не в подарок жизнь берем,

Мы смертны; нам дают ее взаем.

 

Но всякий долг дают для возвращенья,

Срок платежа все ближе с каждым днем.

 

Благодари же мир, лови мгновенье,

Что есть сейчас, то будет ли потом!

 

Проникни в сущность каждого явленья

И лишь тогда уже суди о нем.

 

Не будь служителем чужого мненья,

Имей свое сужденье обо всем.

 

Не требуй, чтобы мир свое движенье

Вершил тебе желаемым путем.

 

Не мы определяем направленье,

Жизнь движется, и мы за ней идем.

 

 

                    * * *

 

Лишь тот на свете обретет счастье,

Кто сам кому-то принесет счастье.

Откуда начало полет счастье,

Туда обратный путь найдет счастье.

 

 

                    * * *

Счастливец тот, кто добротой богат,

Кто сам цветет, чужому счастью рад.

 

Чужое счастье для людей хороших

Порой дороже собственных наград.

 

А тем, кто зол, всегда живется плоше,

Своим же злом себя они казнят.

 

Злость человека — тягостная ноша,

И наказание его, и ад.

 

 

                    * * *

 

Всему бывает противоположность,

С добром враждует зло и с правдой ложность.

 

Непримиримы умный и дурак,

Вода и пламя, простота и сложность.

 

В саду враждуют роза и сорняк,

Сильней ее красы его ничтожность.

 

И розу побеждает сильный враг,

Но роза попирает безнадежность.

 

Ты слышишь — соловей, прорезав мрак, Поет о ней, и это — непреложность.

 

 

                    * * *

 

С восторженным и радостным челом

Порой добро бессильно перед злом.

Для зла в борьбе приемлемы все средства, Оно не ждет — а лезет напролом.

 

 

                    * * *

 

Не будь жестоким к тем, что норовят

Тебя обидеть словом или взглядом,

Будь, как гора: когда ее долбят,

Она молчит и раскрывает клады.

 

Пусть все кругом, не видя в том беды,

Тебе наносят боль без сожаленья.

Пока висят на дереве плоды,

В него бросают палки и каменья.

 

Будь щедрым в час, когда уж смерть видна,

Уже в преддверьи ада или рая,

Как раковина, взятая со дна,

Что людям дарит жемчуг — умирая.

 

 

                    * * *

 

Есть представители людского рода,

Что всюду ищут потайного хода.

 

Они не понимают слов и дел

Простых и ясных, как сама природа.

 

У них сужденье не всегда свое,

И слово из чужого обихода.

 

Они порою в хижинах живут,

И мы не замечаем их ухода.

 

Порой они приближены к дворцам,

И это — бедствие всего народа.

 

 

                    * * *

 

Кто осторожность взял себе в закон,

Тот и нужды в раскаянья лишен.

Тот не подсуден, кто не безрассуден,

Тот, кто благоразумен, — не умен.

 

 

                    * * *

 

Коль хочешь мир познать, что скрыт в тени, Ты в собственное сердце загляни.

А если сам себя познать захочешь,

Смотри, собой себя не заслони.

 

 

                    * * *

 

Есть некий дух. Он властвует везде:

И на земле, и в небе, и в воде.

Живет он в светлой мысли, и в бреду,

И в пламени высоком, и в чаду.

 

Орла он поднимает к далям синим,

Павлина надувает он гордыней,

Дарует он и песню соловьям,

И речь кликушам в наказанье нам.

 

Он увлекает молодость в полет,

Стремленье к власти глупости дает

И мудрости в какое-то мгновенье

Дарует силы для освобожденья.

 

Зимы предотвратить мы не вольны,

Но в наших силах ждать приход весны.

И в пряже заблуждений, может быть,

Мудрец отыщет золотую нить.

 

 

                    * * *

 

Ты для меня была и счастьем и святыней, Огонь ты разожгла, и он горит поныне.

 

Огонь ты разожгла, погрелась и ушла,

Так греются купцы перед костром в пустыне.

 

Их караван стоял, пока лежала мгла,

Но караван ушел и скрылся в дымке синей.

 

Широкие следы пустыня замела,

Но угли все горят, и пепел все не стынет.

 

 

       ПЕСНЯ О КРАСОТЕ

 

Я с песней о тебе блуждал по свету,

И в толчее базарных площадей

Я шел. И тот, кто слышал песню эту,

Был очарован красотой твоей.

 

Татарин забывал, что он татарин,

И забывал еврей, что он еврей,

Равно христианин и мусульманин

Внимали песне о красе твоей.

 

Я песню пел кочующему люду,

Певцам, пришедшим к нам из-за морей, Ушли они и разнесли повсюду

Молву и песню о красе твоей.

 

От милых щек я отнял покрывало,

Когда для всех земель и всех людей

Пел до конца и начинал сначала

Все ту же песню о красе твоей.

 

Все на земле увянет, все исчезнет,

Поблекнет красота на склоне дней,

Навеки сохранившись только в песне, Пропетой мной о красоте твоей.

 

 

                    * * *

 

Красавицы, в своей любви просты,

Спешили перекинуть мне мосты,

 

Ведущие, как говорят, к забвенью

Из мира повседневной суеты.

 

По шатким тем мостам я без волненья Ступал, далекий от своей мечты.

 

Всем обладая, жил я с ощущеньем,

Что обладал лишь чувством пустоты.

 

А ты, моя любовь, мое спасенье,

Творенье доброты и красоты,

 

Того, что называют «наслажденье»,

Не даришь мне, с тобою мы чисты,

 

И все же мной владеет убежденье,

Что целый мир мне подарила ты.

 

 

                    * * *

 

Там за горами высится Казбек,

Седой Казбек, проживший долгий век.

 

Трезвонит речка у его подножья.

Внизу — весна, а на вершине — снег.

 

Мне кажется порой: с Казбеком схож я, Большой седоголовый человек.

 

А ты — весна у моего подножья,

Ты — речка, начинающая бег.

 

 

                ХАФИЗА

 

Босые, в запыленных власяницах

Однажды из соседственной земли,

Чтоб нам к великой вере приобщиться,

В наш город проповедники пришли.

 

Они кричали — мир погряз в разврате,

И горе тем, чья совесть нечиста,

Что прегрешенья наши не оплатят

Ни слово, ни страдания Христа.

 

Они вздымали в небеса распятья,

Но до людей не доходил их зов,

И грешники просили доказать им Правдоподобье доводов и слов.

 

Я никакого не приму ученья,

Не выскажусь ни «против» и ни «за»,

Покуда не сгорят мои сомненья

В огне твоих объятий, Хафиза!

 

Мой проповедник, все на свете зыбко,

Открой свою мне веру, Хафиза!

Есть довод у тебя — твоя улыбка.

Есть доказательство — твои глаза.

 

 

                    * * *

 

Смешной мой друг, глупец мой дорогой,

На все вокруг взираешь ты с тоской.

 

Я вижу, как страдаешь ты от боли,

Но ранил ты себя своей рукой.

 

Мечтаешь о покое и о воле,

И сам же разрушаешь свой покой.

 

Я так тебе сочувствую, тем боле,

Что на беду себе я сам такой.

 

 

                    * * *

 

О юноша, душою не криви,

Любовь свою несчастьем не зови,

 

Не превращай, бедняга, сердце в келью

С монашенкою в образе любви.

 

Твоя печаль притворщице — веселье.

Но ты однажды трезвость прояви.

 

Чем больше разума в твоем похмелье,

Тем больше пламени в ее крови!

 

 

                    * * *

 

Мужчины, как порою увлеченно

Мы говорим о женах прошлых лет.

Мы, говоря о тех достойных женах,

Качаем головами сокрушенно,

Мол, было это все, а ныне нет.

 

Но женщины прекрасны и сейчас,

Как женщины ушедших поколений,

И дело, может быть, не в них, а в нас.

Мужи сегодняшние, мы подчас

Достоинств жен, их красоты не ценим.

 

Но я как раз из меньшинства, из тех,

Над кем предубеждения не властны.

Кого неверья не коснулся грех,

Кто знает: жалобы мужчин напрасны,

Кто понимает: женщины прекрасны

Во все века!

И ты прекрасней всех!

 

 

                    * * *

 

Меня красой пленяли неземной

Земли грузинской дочери и русской.

Я знал: стоящие передо мной

Не хуже дочерей земли французской

Или земли какой-нибудь иной.

 

И все ж я видел их как бы из дали, Неподчиненный власти их красы.

Да и они, блеснувши, исчезали,

Как с листьев капли утренней росы.

 

Что искры! Мимолетны их причуды:

Блеснут, рассыпятся и снова мгла,

А истинный огонь горит покуда

То, что сжигает, не сожжет дотла.

 

Не знаю, рано ты пришла иль поздно,

Но предо мною все исчезло вдруг.

Так в небе темном исчезают звезды,

Чуть выйдет солнца раскаленный круг.

 

 

               ФАТЬМЕ

 

Солнце нам дарует бытие,

Солнце дарит нам весну и лето,

Но лицо, красавица, твое

Всемогущей солнечного света.

 

Скроет солнце тучи пелена —

И земля во тьму погружена.

Даже летом ночью солнца нету.

И зима, что так порой длинна,

Я а морем скрывает солнце где-то.

Ты всесильней солнечного света,

Потому что только ты одна

Светом озарять меня вольна.

Все ясной я понимаю это.

 

Чтоб казалось: на душе весна,

Предо мной ты быть и не должна.

Даже если горы между нами

Или ты со мною холодна,

Все равно меня сжигает пламя.

Это ты во мне заключена,

Жгут меня мои воспоминанья.

 

Ты хранить спокойствие вольна,

Я хранить спокойствие не властен.

Пусть моя любовь обречена.

И неразделенная, она

Любящему мне приносит счастье.

 

 

                    * * *

 

Над счастьем и несчастьем я не властен,

Но сердцу быть счастливым суждено

Лишь в те мгновения, когда оно

Твоим признаньем собственного счастья Озарено.

 

 

                    * * *

 

Моя любимая, быть может,

Ты — в мире солнце для меня.

Я озарен тобою тоже,

Как мир господний светом дня.

 

Мир, если тьмою он укутан,

Все то скрывает, чем богат,

Но солнце ввысь восходит утром.

И зрит наш восхищенный взгляд

То, что красиво столь и мудро,

Что горы и леса таят.

 

Ты смотришь на меня любовно,

И проступает из меня

Все, что во мне благого, словно

В новорожденном свете дня.

 

 

                    * * *

 

Бывает очень трудно остудить

Сердца, которые любовь тревожит.

Труднее этого одно, быть может:

Сердца нелюбящих воспламенить.

 

 

                    * * *

 

Она сказала: «Чтоб любовь познать,

Ты сможешь талисман мне дать?» «Пожалуй!

Но будет ли тебя он утешать?»

Она нагнулась, чтоб сказать: «Пожалуй!»

 

Она сказала: «Ты войди в мой дом,

Там и отдашь подарок свой, пожалуй»

«Могу ль остаться у тебя потом?»

Она кивнула головой: «Пожалуй!»

 

Всю ночь обоих нас бросало в жар,

Пока не посветлел восток, пожалуй. Оставленный тогда счастливый дар Красавице пошел ли впрок? Пожалуй!

 

 

                    * * *

 

На мгновенье или на года,

Я тебя обрел, не знал я точно,

Но я точно знал, что без следа

Потерял себя я навсегда

В мире том, где многое непрочно.

 

Мы ушли от суеты сует,

И поныне для меня загадка:

Было это грешно или нет?

Но я знаю: это было сладко.

 

Прыгнул в омут я, но в том и суть,

Что не знал я ничего заране,

Только знал, что сладостно тонуть

В том сулящем гибель океане.

 

Счастлив тот, которому дано

С тем, что жаждет, хоть на миг да слиться,

Даже если будет суждено

За блаженство жизнью поплатиться.

 

В тот последний, в тот блаженный миг Чудеса, что до сих пор дремали,

Щедро открывают свой тайник,

К нам приблизившись из дальней дали.

 

И нам кажется: далекий гром,

Травы, дерева, моря и звезды, —

Весь наш мир лишь для того и создан,

Чтоб мы наслаждались им вдвоем.

 

 

                    * * *

 

Все, что ценил я с самого начала,

Что не сулило ни забот, ни зол,

Все тленным для меня, ничтожным стало

С тех пор, как я себя не поборол.

Когда навеки сердце потерял я,

И на мгновение твое обрел.

 

Путь, что избрал я, может, был и ложен,

Но все ж я шел по этому пути.

Чтобы ценой грядущих мук, быть может, Здесь на земле блаженство обрести.

 

Лишь чувствуя вблизи твое дыханье,

Я начал понимать, что жизни суть

Совсем не в том, в чем мне казалось ране. Страсть — океан, и в этом океане

Плыть сладостно и сладостно тонуть.

 

Был нашим только час, но в этот час, Наверное, обоим нам казалось:

Все, что прекрасно, все, что тешит глаз: Луна, цветы или иная малость —

На белом свете созданы для нас.

 

Мгновенно счастье. Пронеслось — и нет.

Но прочь не все уходит, слава богу,

В душе остался след, остался свет.

Он будет озарять мою дорогу

Своим сияньем до скончанья лет.

 

Пусть мне ты видишься издалека,

И до тебя, что мне всего дороже,

Пусть не дотянется моя рука,

Но мысль моя тебя достигнет все же,

И до тебя дойдет моя строка.

 

Судьба нас подвергает испытаньям,

Но все ж когда-то был тебе я мил.

И не забыть того, что было ране.

Ведь в мире даже свет ночных светил — Ничто иное, как воспоминанье

Тех, кто друг друга некогда любил.

 

Ничто не вечно, даже мир не вечен.

Но верю я: наш час еще придет.

И, может быть, тепло от нашей встречи

Согреет землю и растопит лед,

Чтоб снова слили мы свое дыханье.

Не так ли где-то там, за дальней гранью,

Сливаются земля и небосвод?

 

 

                    * * *

 

Того, кто грешной страстью не влеком, Сравню я с пересохшим ручейком,

Все ручейки звенят, стремятся к морю,

А он в пустыне занесен песком.

 

 

                    * * *

 

Мельканье лиц, пространств, имен, времен, Вся жизнь земная — это страшный сон. Лишь тот находит в этом сне забвенье,

Кто хоть на миг любовью озарен.

 

 

                    * * *

 

К концу подходит жизнь моя земная

И я предстану пред вратами рая.

 

Где праведники с робостью тупой,

В неведеньи толпятся, ожидая.

 

И я смешаюсь с пестрою толпой,

Ни страха, ни сомнения не зная.

 

Что рай небесный, если рай земной

Открыт мне был от края и до края.

 

Ты райские врата передо мной

Раскрыла на земле, моя родная!

 

 

                    * * *

 

И в молодости и на склоне лет

Мы любим женщин, в том позора нет.

Когда ж они кого-нибудь полюбят,

То им весь свет с презреньем смотрит вслед.

 

 

                    * * *

 

Мой друг, не жертвуй сердцем молодым

Во имя той, что дорожит своим.

 

Того из нас к безумцам причисляют,

Кто любит, сам не будучи любим.

 

И все ж любимых все обожествляют, Известно, кто любим, тот не судим.

 

А сердце милых глиняным бывает,

Хоть мы его считаем золотым.

 

 

                    * * *

 

Всех к пропасти ведет одна дорога,

Порой она крута, порой полога.

 

Борясь с бедою, мы по ней идем,

Одолевает нас одна тревога.

 

Мы хлеб земной жуем и воду пьем,

Пока нам здесь не подвели итога.

 

Между небытием и бытием

Лишь ты, любовь — наш светоч и подмога.

 

Ты схожа в смерти с сорванным цветком:

Он в запахе живет еще немного.

 

 

                    * * *

 

Когда тебе хотел я свить венок,

Искал цветы и отыскать не мог.

Теперь, когда уж нет тебя со мною,

Цветут цветы, моих касаясь ног.

 

 

                    * * *

 

Будь, любящий юнец, не робок, не горяч, Застенчивость в любви — причина неудач. Не будь, любимая, чрезмерно неприступна: Чтоб жил его огонь, ты своего не прячь!

 

 

                    * * *

 

Не все, что происходит с нами, сладко,

Но пить из чаш хмельное пламя — сладко

И, милую в объятья заключив,

Соединить уста с устами — сладко!

 

 

                    * * *

 

Однажды песню спел на склоне лет

Дервиш[1] индусский — суфий[2] и поэт.

 

В той песне пелось: «Червь ничтожный создал Тяжелый шелк, в который ты одет.

 

И злато, услаждающее взор твой,

Из темных недр извлечено на свет.

 

Возникшее из тьмы во тьму стремится, Недолговечен ни один предмет.

 

Нетленен только дух, рожденный светом, Ему вовеки окончанья нет.

 

Рожденный светом, он стремится к свету, Смерть побеждая, оставляя след».

 

 

                    * * *

 

Порой мужей угрюмых ум и знанья

Нам скрашивают мрак существованья.

Так, возникая в черных облаках,

Тьму озаряет молнии сиянье.

 

 

                    * * *

 

Созданье мудреца — ума достойный плод — Венчаем мы венком — вершиной всех красот. Ум красоте дает уверенность и силу,

А красота уму законченность дает.

 

 

                    * * *

 

Не всем стремленьям сбыться и мечтам, Путь к истине не легок и не прям,

 

Мы — должники, и каждое мгновенье

О долге жизнь напоминает нам

 

И посылает кару — заблужденье,

Чтоб нам принадлежать к его рабам.

 

 

                    * * *

 

Тоскливой песней тишину ветвей

Залетный оглашает соловей.

 

Спят успокоенные песней вечной

Луна и гладь реки, и ширь полей.

 

Одна любовь не дремлет в этот вечер,

Ее не видят те, кто виден ей.

 

Забыв все горе, все противоречья,

Спят люди, и поет им соловей.

 

 

                    * * *

 

Кинжал тем лучше, чем острей,

Хоть острый тупится быстрей.

 

 

                    * * *

 

Игрок, поддавшийся азарту,

Не уповай на милость бога!

Игрок, что ставит все на карту,

На карту ставит слишком много.

 

 

                    * * *

 

Мудрец блуждать не станет день-деньской, Ища предмет, который под рукой...

Мудрец тянуть не станет к звездам руку, Чтоб засветить свечу перед собой.

 

 

                    * * *

 

У каждого из нас свое предназначенье,

Кто любит поучать, кто слушать наставленья.

 

Но большинство людей предпочитает тьму, Для многих слепота спокойнее прозренья.

 

И знает лишь мудрец: не свойственно уму Служенье суете к духа расточенье.

 

Но даже в суете, в ее густом дыму,

Хоть совершенствуйся ценою заблужденья.

 

 

                    * * *

 

Один пропойца, потерявший стыд,

Лежал в грязи, ободран и побит.

 

Ворчал он пьяно: «Свет погряз в разврате, Весь мир в грязи, его ужасен вид!»

 

Подумал я об этом человеке:

Как он в себе уверен, что брюзжит

 

И видит мир, погрязшим безнадежно,

А между тем, лишь сам в грязи лежит.

 

 

                    * * *

 

Восславим самый дельный,

Мой самый зрелый шаг,

Когда я из молельной

Направился в кабак.

 

В своем тупом смиреньи,

Зачах бы я давно,

Но юность во мгновенье

Вернуло мне вино.

 

Так пей, покуда пьется,

Покуда льется — лей,

Нам во хмелю поется,

Живется веселей.

 

 

                    * * *

 

Учитель мой — Хафиз[3],

Мой храм — питейный дом.

Я прихожу в кабак —

Все ходит ходуном.

 

Я лучшим людям мил,

Я в их допущен круг,

Весельчаков-кутил

Я самый первый друг.

 

Ступлю я на порог —

Ликует весь кабак.

Для пьяных — я пророк,

Для трезвых — я чудак.

 

Со мною мой кумир,

И у нее в глазах

Запечатлен весь мир,

И дьявол, и аллах.

 

Аллах, благослови,

Позволь направить нам

Свои сердца к любви,

А ноги к кабакам.

 

Могу я рай земной

Себе представить так:

Мечети ни одной

И под рукой кабак,

 

Где удается мне

Во время пития

Разгадывать на дне

Загадки бытия.

 

 

                    * * *

 

Оставь ханжам все, чем они

Сильны и славны искони —

 

Все добродетели оставь им,

О господи, продли их дни!

 

А мне оставь мои пороки

И с ними юность сохрани.

 

Не дай сгореть моим посевам,

Увянуть им не дай в тени!

 

Мои ручьи, мои напевы

Не иссуши, не обедни!

 

Чтоб песни петь, оставь мне силы

И вдохновеньем осени!

 

 

                    * * *

 

Ханжи клеймят нас неизменно,

И нощно нас хулят и денно,

 

И требует их судный глас,

Чтоб каялись мы неизменно.

 

И проклинает грешный нас —

Весь род до сотого колена.

 

И слово злобное подчас

В глазах иных людей — священно.

 

Глупцы, я уверяю вас,

Что вера, как неверье, бренна,

 

Что ненависть всегда грешна,

Любовь всегда благословенна.

 

 

                    * * *

 

Уменье пить не всем дано,

Уменье пить — искусство.

Тот не умен, кто пьет вино

Без мысли и без чувства.

 

Вино несет и яд и мед,

И рабство и свободу.

Цены вину не знает тот,

Кто пьет его, как воду!

 

Люби вино, как я люблю,

В любви своей не кайся,

Не зазнавайся во хмелю,

Но и не опускайся.

 

Одних вино влечет в полет,

Других сшибает с ходу.

Цены вину не знает тот,

Кто пьет его, как воду!

 

Рождает в нас пьянящий сок

И блажь, и откровенье.

В нём — созидания исток

И жажда разрушенья.

 

Вино поблажки не дает

Тем, кто ему в угоду

Порой себя не бережет,

Кто пьет вино, как воду!

 

 

                    * * *

 

Два верных спутника — вино и слово.

Без одного не мыслю я другого.

А без обоих мир уныл и пуст,

Без них мертво существованье наше.

Пусть шутка новая слегает с уст

И старое вино бушует в чаше.

 

Играет в чашах винных сок веселый,

Не может избежать его следа

Ни молодости подбородок голый,

Ни старости седая борода.

 

Мы пьем вино, и чем виднее дно,

Тем выше нам подняться суждено.

Над серостью равнин, небес касаясь,

Стоят хребты, теряясь в облаках,

Над трезвостью унылой возвышаясь,

Стоят певцы с бокалами в руках.

 

Вином и песней скучный мир украшен,

Но если мы поймем, что это тлен,

И замолчим, и отодвинем чаши,

Что ты, аллах, нам сможешь дать взамен?

 

 

                    * * *

 

Людская плоть сотворена

Не из воды и праха,

Она возникла из вина

По милости аллаха.

 

Пусть в мире властвует вино,

Пусть вопреки запрету

Во тьму бросает всех оно,

Из тьмы выводит к свету.

 

И пусть нас оживляет вдруг,

Вдыхает дух и в тело,

И в камень, и во все вокруг,

В то, что окаменело.

 

Вино по милости небес

В нас породить готово

Не множество пустых словес,

Но искреннее слово.

 

Пусть тот, кто истинный поэт,

На мир не хмуря взгляда,

Вину подвластный изречет

Лишь то, что людям надо.

 

 

                    * * *

 

Мирза Шафи, твой взгляд к кувшину рвется, Как взгляд пустынника к воде колодца.

 

И чтобы зреть игру вина, не ты ль

От глаз отринул книг священных пыль.

 

Тебе хмельная влага помогла

Свет отличить от тьмы, добро от зла.

 

Ты, сколько бы ни выпил, трезв, покуда Считаешь: истина на дне сосуда.

 

Покуда знаешь: красоте вина

И чаша соответствовать должна.

 

Мирза Шафи, от мудреца хмельного

Нередко мудрое ты слышал слово,

 

А голова глупца, хоть и трезва,

Не мудры им рожденные слова.

 

 

                    * * *

 

Мой ум и сердце по дорогам разным

Меня ведут и множат счет невзгод.

Меня уводит разум от соблазнов,

К которым сердце плоть мою влечет.

 

Мой разум о душе моей печется,

Но для греха я слишком уязвим,

И сердце так болит, трепещет, бьется,

Что доводам не внемлет никаким.

 

 

                    * * *

 

Я, Мирза Шафи, постиг давно,

И разубедят меня едва ли:

Лишь объятья, песни и вино

Могут оградить нас от печали.

 

Как бы зависть, злоба, скука, лесть

Ни судили нас, ни притесняли,

Все ж в несовершенном мире есть

То, что оградит нас от печали.

 

Ночь была, и непроглядной тьмы

Звезды и луна не озаряли,

Но сплошную тьму любовью мы

Озарили, и свободны стали.

 

В этом мире песни и вино,

Женщины, что нас порой ласкали,

Вот оружье наше, и оно

Безотказнее дамасской стали.

 

Не хотим, чтоб в жертвенном огне

Наши души грешные пылали.

Наши души в песнях и вине

Пусть пылают, чтоб и мы сгорали.

 

Пусть аллах не судит грешных нас,

Не казнит за то, что мы познали,

Чтобы кроме чаш и жгучих глаз

Ни к кому мы в плен не попадали.

 

 

                    * * *

 

Я склонен полагать, что не умно

То отвергать, что жизнью нам дано,

 

Себя оберегать от наслажденья,

Сжимать уста, чтоб не текло вино.

 

Всем радостям я возношу моленье, Молиться им, ей-богу, не грешно.

 

Пока дурак дождется вознесенья,

Мне быть в раю при жизни суждено.

 

Муфти сулит мне адские мученья,

Что станется потом, не все ль равно?

 

Я часто слышу предостереженья,

И мне скорей не страшно, а смешно.

 

 

                    * * *

 

Счастливей всех пришедших в мир гостей, Не чужд я ни пороков, ни страстей.

 

Пока земля сама себя вращает Бессмысленно вокруг оси своей,

 

И люди радостей не замечают,

Но безуспешно ищут к ним путей,

 

Пока святоша плоть свою терзает,

Надеясь на приход счастливых дней,

 

И то молла твердит, в чем понимает

Не больше им обманутых людей,—

 

Я сладкую молитву повторяю

У ног любимой женщины моей.

 

Не надо мне, аллах, иного рая,

Мой рай земной небесного светлей.

 

 

                    * * *

 

Пусть над землею громыхает гром,

Гроза пугает градом и дождем,

Мы пьем вино за дружество людское,

О счастье человеческом поем.

 

Гроза бессильна, буря не страшна Владычеству красавиц и вина.

Я знаю: там, где ангелы витают,

Смиренен и бессилен сатана.

 

 

                    * * *

 

Несет вино всегда

И горечь нам, и сладость.

Течет оно всегда

На горе и на радость.

 

В любые времена

Зависит емкость чаши

И качество вина

От дарований наших.

 

Известно всем давно,

Что так оно бывает:

Глупцов пьянит вино,

А умных вдохновляет.

 

И, право, неспроста

С вином одновременно

Любовь и красота

Пьянят нас неизменно.

 

Скажу я не боясь,

На дождь вино похоже:

Когда прольется в грязь,

То станет грязью тоже.

 

Вино сравню с дождем

Под благодатным небом:

Падет на чернозем,

И вскоре станет хлебом.

 

 

                    * * *

 

Пьют соловьи росу — напиток ночи,

Они умны и знают, что к чему.

Певцы, мы в чаше винной губы мочим,

И мы умны, мы знаем, что к чему.

 

О берег бьются, пенны и бурливы,

Морские волны, оглашая тьму,

В морях вина приливы и отливы

Понять нам помогают, что к чему.

 

Вино есть бог, всегда оно дорогу

Указывает сыну своему.

Тем рай открыт, кто приобщился к богу, Молясь вину, мы знаем, что к чему.

 

 

                    * * *

 

Когда зимой повсюду снег и лед,

Я пью и верю, что весна придет.

Я пью потом, когда весна приходит, Приветствуя вином ее приход.

 

 

                    * * *

 

— Мирза Шафи, заладил ты одно,

Все про любовь поешь, да про вино,

А это нам наскучило давно,

Все, что чрезмерно, то надоедает.

 

О чем же петь, подайте мне совет,

Здесь на земле, где столько зла и бед, Любовь и хмель — единственный просвет,

А светлое чрезмерным не бывает.

 

 

                    * * *

 

Всему на свете свой черед:

Пока ты юн, вздыхать не надо,

А если старость подойдет,

Себя юнцом считать не надо.

 

Не остается трав зимой,

Весною льда не остается.

Потом от юности былой

В нас и следа не остается.

 

Юнец, пока ты юн и смел

Затворником сидеть не надо,

Мудрец, когда ты постарел,

Грешить и громко петь не надо.

 

 

                    * * *

 

Лоз виноградных сок, какой же в нем порок, Когда его, как все, дарует людям бог?

 

Пей этот сок всегда,

Но пей, чтоб ввысь стремиться,

И никогда не пей, чтоб в грязь валиться с ног.

 

И руку дай тому, кто может оступиться, Приди к нему, пусть он не будет одинок.

 

Когда потом с тобой такое же случится, Помогут и тебе, как ты ему помог.

 

 

                    * * *

 

Мне каяться пора, но не могу,

Сойти с пути порока нету силы.

Я — грешник, и кручусь я в том кругу, Который ты мне взглядом очертила.

 

Святоши душу берегут мою,

Дорогу в рай мне указуют властно,

Но мы с тобой давно уже в раю,

В другом раю не вижу я соблазна.

 

Ханжи о небесах кричат не в лад,

Но нет на небе рая никакого:

Об истинном блаженстве не кричат,

Я о своем не говорю ни слова.

 

Мнят вороны, что грешен соловей:

Несчастья он накаркивать не хочет

Я, проклятый, счастливей тех людей,

Которые несчастье мне пророчат.

 

 

                    * * *

 

Блажен, кто счастьем наделен

В час пира и похмелья,

Тот, кто для легких чувств рожден

И для веселья.

 

Тот счастлив, в ком способность есть Плевать на все на свете,

Кого смешит вельможи спесь

И мрак мечети.

 

Мне в этой жизни повезло:

Я почитал на деле

Священным лишь одно число —

Семь дней недели.

 

И хоть морщинки на лице

Они мне начертали,

Но были счастливы в конце,

Как и вначале.

 

Мирза Шафи, ты пой и пей,

В беде не хмурься строго,

И радуйся, что всех светлей

Твоя дорога.

 

 

                    * * *

 

— Мирза Шафи, писать да петь

Ужель тебе не надоело?

Ты в жизни мог бы преуспеть.

Остепенись, возьмись за дело.

 

Пройди в меджлис и послужи,

Достигнешь многого, быть может,

Возьми в пример МирзуТаджи:

Он был ничем, а стал вельможей.

 

— Нет, брат, не надобно ума,

Чтоб в нашем заседать меджлисе

Средь тех, для чьих голов чалма — Прекрасная замена мыслей.

 

Не надо обладать душой,

Чтобы в меджлисе быть почтенным,

Где каждый господин большой

Большой дурак одновременно.

 

Благодарю тебя за честь,

Не будут мне в меджлисе рады,

И кто меня заменит здесь,

Слагая песни без награды?

 

Но если есть там острослов,

Который петь умеет честно,

С ним поменяться я готов

И ремеслом своим и местом.

 

 

                    * * *

 

Что б ни случилось, ясно мне одно:

Не опущусь я, не скачусь на дно,

Покуда шутка добрая со мною

И предо мною доброе вино.

 

Была бы жизнь мрачнее во сто крат,

Остался б скрытым многих песен клад,

Когда б его не извлекли наружу

Любовный хмель и винный аромат.

 

Где зрел бы виноград, не будь равнин,

Не будь в горах предгорий и долин?

Я знаю, если б не было подножий,

Быть не могло и снеговых вершин.

 

В туманной дымке шутки и вина

Тебе моя вершина не видна.

Но пред тобой лежит мое подножье,

Вся широта моя и глубина.

 

 

МУДЖТАХИД[4] ПОЕТ

 

Коль мусульмане все с пути греха сойдут,

На верный ступит путь весь правоверный люд. Зачем тогда мой разум и познанья?

 

Коль страждущий в беде

Лекарство сам найдет,

И жаждущий к воде дорогу сам найдет,

С кого тогда собрать сумею дань я?

 

Я лучше буду сам источники мутить,

Чтоб люди без меня не знали, где им пить.

И зря не пропадут мои старанья.

 

Я лучше буду сам ввергать заблудших в грех, Чтобы потом спасать и быть нужнее всех,

Всем озаряя мрак существованья.

 

 

      МИРЗА  ШАФИ ПОЕТ

 

Во всем различны я и муджтахид,

Различны наша суть и даже вид.

 

Хоть муджтахид, как я, посредством слова Дать людям утешенье норовит.

 

Но говорит святоша бестолково,

И если я пою, то он визжит.

 

Он сердце жиром защитил надежно,

А у меня за всех оно болит.

 

Мой ум — на языке, а друг мой ложный

Не думает того, что говорит.

 

Коротконогий, он подобно утке

Ступает гордо, и порой кряхтит.

 

Пыхтит, как будто у него в желудке

Весь груз людских проступков и обид.

 

Он мельтешит, моя — пряма дорога,

Где я шучу, клянет он и стыдит.

 

Открыто я смеюсь над ним, ей-богу,

Он за спиной моей меня хулит.

 

Меня его хула смешит немного,

Моя насмешка муджтахида злит.

 

 

                    * * *

 

Мирза-Юсуф, начитанный пиит,

Он умно о Хафизе говорит.

Джами читал он, Хагани читал он,

И смысл Корана для него открыт.

 

Чужое слово из прочтенных строк,

Хоть и не ново, но годится впрок.

Мирза-Юсуф в чужое оперенье

Свои творенья скучные облек.

 

Он склонен полагать, что не грешно

Взять где-то рифму иль словцо одно.

Мирза-Юсуф, гордясь чужой одеждой,

То говорит, что сказано давно.

 

А я пишу и мучаюсь, чудак,

Мне кажется: все плохо, все не так,

Бреду необетованной землею,

Где нет дорог, где беспросветный мрак.

 

В чужом ручье мне слов не почерпнуть,

Чтоб их извлечь, я разрываю грудь. Прикрыть я не умею пышным словом

Чужую мысль, нестоящую суть.

 

Удача мне сопутствует не сплошь,

Но верю я, что никакую ложь

Чужим красивым словом не прикроешь, Плохую песню рифмой не спасешь.

 

 

                    * * *

 

Изъянов у Мирзы-Юсуфа нет,

И потому клянет он белый свет,

В котором он достоинств не находит,

Ругая всех в глаза и за глаза

За то, что люди и поют и ходят

 

Не так, как хочет он — Юсуф-Мирза.

Мирза-Юсуф походит на вола,

Чей голос груб и поступь тяжела,

За легкость этот вол не любит ланей,

А соловья за то, что голосист,

За то, что не походит на мычанье

Пленивший землю соловьиный свист.

 

 

                    * * *

 

Легко мне петь и чаши осушать,

А ты, Мирза-Юсуф, ворчишь опять.

Я слишком пьян, чтоб на тебя сердиться,

И слишком трезв, чтобы тебя понять.

 

Тебя ругать? Не стоит тратить силы:

И так тебя природа обделила,

На той земле, где все вокруг цветет,

Лишь одному тебе ничто не мило.

 

 

                    * * *

 

Кура у ног моих; у самых ног

Поет и плачет желтая вода.

И солнце опускается в поток.

О, если б так осталось навсегда!

 

Сосуды придвигаются ко мне,

Я пью, и забывается беда,

И взгляд любимой вижу я на дне,

О, если б так осталось навсегда!

 

На свете ночь, на небе солнца нет,

На небе звезды, и любовь — звезда.

Чем гуще мгла, тем ярче звездный свет,

О, если б так осталось навсегда!

 

Пусть в двух морях твоих безбрежных глаз Бурлит моя любовь, иди сюда,

Темно вокруг, никто не видит нас,

О, если б так осталось навсегда!

 

 

                    * * *

 

Я уходил, но прибегал опять,

Мне сердца от тебя не оторвать.

К тебе мои мечты все время рвутся,

И нету силы, чтобы их сдержать.

 

В моих глазах опять блестит слеза,

В моих глазах опять твои глаза.

Лоза не может к солнцу не тянуться.

А мы с тобой: ты — солнце, я — лоза!

 

 

                    * * *

 

Как много в небе звезд, горящих неустанно, И каждая звезда, как маленькая рана.

 

Но в небе меньше звезд, чем ран в моей груди

От гнева твоего, кокетства и обмана.

 

На свете обречен весь век прожить во тьме Тот, чья избранница жестока постоянно.

 

Вскипает в жилах кровь и с губ слетает стон, Опять в моих глазах блестит слеза незванно.

 

Вам эту песню спел Вазех, в чьем сердце боль, Как черное пятно на лепестке тюльпана.

 

 

                    * * *

 

Идем к одной мы цели — я и ты.

Одну мы цепь надели — я и ты.

 

Ты в сердце у меня, я — у тебя,

Все остальное делим — я и ты.

 

Порой, две рыбки на одном крючке,

Мы дышим еле-еле — я и ты.

 

Порою, как с орлицею орел,

Мы кружим в беспределья — я и ты.

 

 

                    * * *

 

Восходит солнце из-за гор,

И в отдаленьи где-то

Огнем горит морской простор

От солнечного света.

 

Как солнце, твой сияет взор,

И где-то в отдаленьи,

Моих стихов морской простор

Зажгло твое свеченье.

 

 

                    * * *

 

Весна одела землю в свой наряд.

В зеленый — луг и поле, в белый — сад.

 

О, как всегда был счастлив я весною,

Как был всегда ее приходу рад.

 

Была еще любимая со мною

Весною прошлой, год тому назад.

 

Теперь сады весенней красотою

Обиду мне напомнить норовят.

 

 

                    * * *

 

Постой, мой друг, сверни со своего пути,

С тропой моей любви свою тропу скрести!

 

Мне очень тяжело: пронзенный женским

                                                     взглядом

Я сердце потерял и не могу найти.

 

Куда б я ни глядел, она со мною рядом.

Куда бы я ни шел, я не могу уйти.

 

Пред ней небесных звезд склонились мириады, Достоинство свое не в силах соблюсти.

 

Но жизнь спешит вперед, опять весне мы рады,

В шатре моем вино, о, господи, прости.

 

Попробует Вазех забыть свою досаду

И с другом вновь покой и счастье обрести.

 

 

                    * * *

 

Когда ты предо мной, то предо мной туман,

И в сердце боль остра, боль незаживших ран.

 

Шейх запрещает мне и думать о тебе.

Что знает он о тех, кто страстью обуян?

 

Ты — солнце, я — луна, без солнца нет луны,

Я озарен тобой, тобою осиян.

 

Тобою вознесен, тобой повержен в прах,

В ничтожестве моем, как мне обнять твой стан?

 

И все ж, когда, Вазех, я о тебе пою,

И сладко на губах, и без вина я пьян.

 

 

                    * * *

 

Доколе будет у тебя

Морозно, словно снег, сердце

Пред теми, кто горит любя,

Кто сжег свое навек сердце?

 

 

                    * * *

 

За поцелуй моей любимой смело

Продам я душу и отдам я тело.

За поцелуй я жизнь свою отдам,

В разлуке с милой жить мне надоело.

 

 

            МУХАММАС

 

Ты — султанша на троне в стране красоты,

Сусани,

Ты в садах благосклонности садишь цветы,

Сусани,

То меня окрыляя, то руша мечты, Сусани!

Жертва гнева и жертва твоей доброты, Сусани,

Я готов ко всему, что назначишь мне ты,

Сусани!

 

Пред твоими кудрями от зависти колос поник,

И осанке твоей позавидовал тонкий тростник.

И поникли тюльпаны, увидев прекрасный твой

                                                             лик,

Я поник потому, что ты сердце пронзила мне

                                                           вмиг,

Потому что я понял: надежды пусты, Сусани!

 

С чем сравнить мне твой лик? Днем он солнце,

                                              а ночью луна.

Он хмельных отрезвляет, а трезвых пьянит

допьяна.

 

Распусти свой кудри, приди и легка и стройна. Пред тобою неверью и вере — ничтожна цена. Освященные взглядом твоим — все чисты,

Сусани!

 

Как подходят плечам твоим белым муар и

атлас,

Награждать и карать подобает зрачкам твоих

                                                            глаз.

Скажешь слово над мертвым — и мертвый

воскреснет тотчас,

Скажешь слово живому, и вслед за тобою от

                                                              нас

Он уйдет и сожжет за собою мосты, Сусани!

 

Солнцу в небе и то каждый день заходить

                                                     суждено,

Пред тобой, вероломной — лучи преклоняет

                                                             оно,

Что же мне говорить: жизнь ли, смерть

                                 мне теперь все равно.

Ты Вазеха от веры отцов отвратила давно, Нет ни веры моей, ни былой правоты, Сусани!

 

 

                    * * *

 

Откинь чадру назад, откинь чадру!

В своей чадре идешь ты, как в чаду.

За тучу прятаться не должно звездам,

Не должно розам прятаться в саду.

Тебя аллах такой красивой создал,

Чтоб ты цвела у мира на виду.

 

Откинь чадру назад своей рукой

От черных кос, стекающих рекой,

От губ, подобных лепесткам тюльпанов,

У смертных отнимающих покой,

И в Турции у самого султана,

Я знаю, нет красавицы такой.

 

Под черной сеткой ты едва жива,

Откинь чадру, услышь мои слова,

Откинь чадру назад, мы не осудим. Прекрасна ты, а потому права,

Откинь чадру назад на радость людям, Откинь для собственного торжества!

 

 

                ТИФЛИС

 

Есть города приятнее для глаз,

Но все-таки прославился Шираз

Великой красотою, подтвержденной

Стихом Хафиза много тысяч раз.

 

На свете лишь поэты могут вмиг

Поднять рабов и в грязь втоптать владык, Великим сделать то, что не велико,

Того ничтожным сделать, кто велик.

 

Слова Хафиза убедили нас,

Что края нет прекрасней, чем Шираз,

Поэт булыжник города родного

Посредством слова превратил в алмаз.

 

И наш Тифлис напоминает сад,

Здесь винный дух, цветочный аромат.

Спокон веков прекрасный этот город

Поэтами и песнями богат.

 

И ты, Мирза Шафи, воспой Тифлис,

Как город свой родной воспел Хафиз.

Воспой Тифлис, и песнею своею

Над городами прочими возвысь!

 

Мирза Шафи, твои напевы — рай

Для всех красот, чем славен этот край.

Вино, любовь — все, что в стихах воспето, Благослови, аллах, а не карай.

 

Мирза Шафи, твои напевы — ад.

Для всех святош, что судят и брюзжат, Мирза Шафи, ханжей твои напевы

Сильней геенны огненной страшат.

 

 

          ШИПЫ И РОЗЫ

 

Соседку, злее, чем голодный пес,

Послал мне бог, вернее — черт принес.

 

Она бранится, устали не знает,

Тихоню-мужа доводя до слез.

 

Порою он несмело отвечает,

Она кулак бедняге тычет в нос.

 

Когда же он смиренно замолкает,

Она кричит: «Иль твой язык прирос?»

 

Мы все под богом; кто не обижает

Людей, нам близких, в шутку иль всерьез,

 

Ведь без шипов и розы не бывает,

Беда, коль есть шипы, но нету роз!

 

 

                ТИМУР[5]

 

«Тому беда, кто жаждет разрушенья,

Кто ищет в трупах славу и забвенье.

 

Его молитвы не услышит бог,

И своего не даст благословенья!» —

 

Так пел певец, и в золотой чертог

Влетела песнь, и шах пришел в смятенье.

 

— Кто там поет? — в волненьи шах изрек,

И мигом стражники пришли в движенье.

 

И пал певец во прах у шахских ног.

Что скажет он для своего спасенья?

 

— Ни в чем я не повинен, видит бог,

Дар песнопенья — божье озаренье!

 

— Я властен над тобой, — промолвил шах, —

И проклянешь ты, раб, свое рожденье!

 

— Ну что ж, — сказал поэт, — велик аллах! Чтоб делать зло, не надобно уменья.

 

Вершит убийство и зверье в лесах

И даже мертвый камень в миг паденья.

 

Погасло пламя гневное в глазах,

Правитель погрузился в размышленье.

 

Он поднял знаком павшего во прах:

— Ступай и не пытай мое терпенье!

 

С тех пор владыка, говорят, зачах,

С тех пор он смерти ждал, как искупленья,

 

До самого конца в его ушах

Звучала песня, словно осужденье.

 

И слышал царь, внушавший миру страх: «Тому беда, кто жаждет разрушенья,

 

Того к себе не призовет аллах,

И своего не даст благословенья».

 

 

ПУСТЫННИК

 

Пустынник с опаленной солнцем грудью Явился к Зороастру, бос и наг.

Сказал отшельник:

                             «Путь мой чист и труден,

Я богу посвящаю каждый шаг.

А между тем небесным благам люди Предпочитают соль греховных благ!

 

Я двадцать лет жую одни коренья

В пустыне, что безлюдна и тиха,

В молитве обретая наслажденье

И в чтении священного стиха,

На свете только самоотреченье

Ведет к освобожденью от греха».

 

И Зороастр с улыбкой не без грусти Промолвил так пустыннику в ответ:

— Пусть прегрешенья нам аллах отпустит,

В твоем служеньи богу проку нет.

Полезней посадить в пустыне кустик,

Чем мучиться без пользы двадцать лет!

 

 

ИБРАГИМ СЫН АБДУЛЛЫ

 

Жил старый Ибрагим

И праведно и строго,

Был путь его прямым,

Добра он сделал много.

О боге ничего

Он слышать не хотел,

И дела не имел

С прислужниками бога.

 

Не то чтоб Ибрагим

Не знал в неверьи меры,

Сойдясь с моллой одним,

Он отошел от веры:

О божием суде

Молла ему твердил

И к слову приводил

Ужасные примеры.

 

Нас, грешных, божий страх

Порой гнетет и душит.

Нам говорят: аллах

На грешных гнев обрушит.

Чем смертного простить,

Погрязшего в грехах,

Великий наш аллах

Скорей весь свет разрушит.

 

Я думаю, господь

В день светопреставленья

Промолвит: «Ибрагим,

Ты заслужил прощенье.

Ты мне милее тех,

 Кто именем моим

Клеймит проклятьем грех,

Ввергая всех в смятенье».

 

 

НАВОДНЕНИЕ

 

Однажды, вышла из повиновенья

Река большая, было наводненье.

Вода на горе людям и скоту

Несла повсюду смерть и разрушенье.

 

Неслась вода, с прибрежным камнем споря.

Неслась вода и причиняла горе.

На горе людям погибало все,

Что не нашло спасения на взгорье.

 

Гром грохотал, блестели вспышки молний,

И шах сказал: «Кто обуздает волны,

Тому я сам и почести воздам,

И все его желания исполню!»

 

Один мудрец, не зная заклинаний,

Но обладая нужной суммой знаний.

И видя, что вода идет на спад,

Сказал: «Конец приходит испытаний!»

 

Его слова услышал плут великий,

И молвил так, упав перед владыкой:

«Я всех спасу, но скупостью своей

Ты нового несчастья не накликай!»

 

И шах не пожалел чинов и денег,

И стал казнохранителем мошенник,

Когда река вошла в свое русло,

Как и бывает после наводнений.

 

Шептались простаки со стариками,

А старики качали головами

И понимали, как легко владык

Опутывать обманными словами.

 

Не овладела мудрецом досада,

Поскольку мудрости наград не надо. Возможность не зависеть от царей,

Свобода ото лжи — ее награда!

 

 

ДЕРВИШ

 

С толпою приближенных,

Со свитой стражей конных

На вороных конях,

Объезд краев исконных

Свершал великий шах.

 

«Будь славен, шах великий»,

Кругом кричал народ,

И лезли все вперед,

Чтоб пасть перед владыкой,

 

Один дервиш убогий

На всех не походил.

Сидел он у дороги,

Безмолвие хранил.

 

И самый именитый

Придворный блюдолиз

Вдруг, отделясь от свиты,

Над стариком навис:

 

«Коль ты, молчальник кроткий, Безмолвствовать привык,

Так выдерут из глотки

Ненужный твой язык!»

 

И шах — правитель строгий —

Остановил коня: «Ты почему, убогий,

Не падаешь мне в ноги,

Приветствуя меня!»

 

Дервиш ответил внятно:

«Мой шах, ты знаешь сам —

Случалось попадать нам

Под власть к твоим врагам.

 

И вся толпа, бывало,

Нимало не скорбя,

Твоих врагов встречала

Не хуже, чем тебя.

 

Тебя я не в гордыне

Молчанием встречал,

Безмолвствовавший ныне,

Я и тогда молчал.

 

Любовь не расцветает

Там, где таится страх,

Она не на устах,

А в сердце обитает.

 

И если только силой

Ты в силах управлять,

Казни меня, не милуй,

Ты властен убивать!»

 

Но шах, смягчившись, прежде,

Чем кликнуть палача,

Дал нищему одежды

Со своего плеча.

 

Придворных озадачил,

Когда он не льстеца, —

Молчальника назначил

Советником дворца.

 

С тех пор судил и правил

Добром великий шах.

Народ владыку славил,

Но славил не за страх.

 

Шах до скончанья века

Благословлял тот час,

Когда он Человека

Себе на счастье спас.

 

И думал шах в смущеньи:

«Ни раб, ни аксакал,

Сей нищий уваженье

Мне под ноги постлал».

 

И понял шах великий,

Что мерят лишь рабы

Достоинства владыки

Покорностью толпы.

 

КОНЕЦ