Анар

ЧЕЛОВЕК, СТАВШИЙ ПАМЯТНИКОМ

Copyright – Издательство «Известия», Москва 1989 г.

Данный текст не может быть использован в коммерческих целях, кроме как с согласия владельца авторских прав.

Сто лет тому назад - 18-го (а по календарю того времени - 5-го) сентября, в Азербайджане, в небольшой карабахской деревушке Агджабеды произошло важное событие: родился гений.

Естественно, об этом не было громогласно объявлено на весь свет, ничего не писалось в газетах. Нелепо винить газетчиков, проморгавших такую «сенсацию». Никто, в том числе и скромный сельский писарь Абдулгусейн Гаджибеков, его миловидная жена Ширин-ханум не могли предполагать, что ребенок, родившийся в этот день, станет человеком, так много значившим для целого народа, завоевавшим любовь и признательность далеко за пределами своей родины. Для семьи Гаджибековых это был всего лишь второй ребенок, второй сын. Нарекли его Узеиром.

То, что гении бессмертны, - трюизм. Действительно, день физического небытия - лишь определенная дата в их бесконечном духовном существовании. Но для гения день рождения - тоже дата, в определенном смысле условная. Гений нарождается задолго до своего появления в мире. Его реальная биография - лишь жизненный отрезок в вечном существовании, ибо если после своего ухода он остается на земле своими деяниями, всем, им сотворенным, продолжая жить в памяти, судьбе, нравственном поведении и эстетических вкусах множества людей, то и все предшествующее его рождению Время как бы беременно им, готовит его приход.

Гений Узеира Гаджибекова - это, конечно, щедрый дар природы людям, природы, наделившей ребенка уникальными талантами, редкостными музыкальными данными, слухом, чувством ритма, неисчерпаемыми мелодическими способностями, острым умом, железной волей, ранней целенаправленностью.

Все это, помноженное на исполинский труд, неугомонную жажду самосовершенствования, множество благоприятных стечений обстоятельств, предопределило неповторимую судьбу художника в необычайно сложную и бурную эпоху.

Но, кроме этих объективных и субъективных факторов, истоки гаджибековского феномена восходят чуть ли не в глубь геологических эпох, каких-то непредставимо далеких тектонических процессов, образовавших ландшафт, окружающую природу его детства так, а не иначе. Именно своеобразный рельеф высокогорного города Шуша с ее особым целебным воздухом, упоительными родниками, с головокружительными ракурсами белоснежных вершин, крутых обрывов, глубоких ущелий, с тихим журчанием рек и прохладным шелестом вековых деревьев, с ароматами полевых цветов, трав и майскими соловьиными трелями - создали неповторимую атмосферу Прекрасного, гармоничный фон Волшебства и Величия, и все это породило непрерывную традицию красоты и искусства, поэзии и музыки в Шуше, городе, основанном в XVIII веке карабахским правителем Панах-ханом. Бурные исторические события наложили дополнительные штрихи к колоритному облику этой неприступной горной цитадели.

Шуша пережила эпоху лихолетья, видела набеги, жестокость, насилие, но сохранила свою высокую духовную суть - осталась обителью поэтического слова, чарующих мелодий. Шушу - город соловьиных голосов и инструменталистов-виртуозов - по праву называли «Консерваторией Кавказа». Здесь прошло детство Узеира. «Консерватория Кавказа» - это и первая консерватория Узеира Гаджибекова.

Порой недоумевают: как мог Узеир Гаджибеков в 22 года, не получив законченного музыкального образования, создать целую оперу, мугамную оперу «Лейли и Меджнун»? Чему удивляться, если мы подчеркиваем определение «мугамная»? Консерватория мугама - Шуша. Музыкальные меджлисы - дружеские компании у каждого студеного родника, на каждой живописной поляне - классы этой консерватории. Каждый поющий, играющий на таре или кеманче шу-шинец - ее преподаватель, если не профессор. Есть и профессора - прославленные на весь Кавказ, на весь Ближний и Средний Восток певцы-ханенде, та-ристы, кеманчисты.

Предмет обучения - мугам - древнейшее музыкально-импровизационное искусство азербайджанского и ряда других народов Востока, зафиксированное не нотными знаками, а в памяти исполнителей, передающих из поколения в поколение многосложные и многочасовые (в смысле длительности времени исполнения) циклы мугамов, их бесчисленных частей и разделов. Мугам - целая философская система, воплощенная в звуках; музыка, полная глубоких раздумий и очищающих, просветляющих чувств, искусство контрастов, неожиданных, как сама жизнь.

Бесконечный, тягучий, подобный долгому караванному пути основной тон, расцвечиваемое тысячью узоров опевание одной ноты - печальной и безысходной, и внезапный переход в совершенно иное эмоциональное измерение - ренги - задорные ритмы танцев, теснифы - задушевные лирические песни, чередование грусти и радости, верхнего и нижнего регистра, озорства и умиротворения, беспросветности и надежды. И переходы из одного раздела в другой, из одного мугама в другой - сложнейший музыкальный лабиринт, тайна которого доступна лишь посвященным и самым опытным исполнителям. Только знающий проводник найдет след в этом бездорожье. И лишь истинный мастер аккомпанемента поможет неопытному певцу-новичку «спуститься» с невероятно высоких верхних регистров в нижние, спуститься бережно, осторожно, соблюдая все правила красоты и благозвучности.

Вот в такой консерватории и проучился Узеир Гаджибеков с самых ранних лет и до четырнадцатилетнего возраста - срок немалый для ярко одаренного, пытливого ученика.

Во всяком случае, в 1899 году в Горийскую учительскую семинарию поступал подросток с солидным багажом знаний традиционной музыки своего народа.

Он знал эту музыку так, как, скажем, будущий писатель уже в раннем возрасте знает свой родной язык. Все дальнейшее - только обогащение этого первоначального знания. Основа уже есть. Или ее нет. Но тогда это уже другой случай.

Узеир Гаджибеков приехал в Гори не только с мелодиями, ритмами родной земли, неотвязно звучащими в его ушах. Он приехал с сердцем, полным великими музыкальными и не только музыкальными замыслами.

Конечно, в ту пору его замыслы не могли иметь четко определенную форму. Это не удивительно. Удивительно то, что в столь раннем возрасте у Узеира уже есть чувство своего призвания, ясное понимание того, что он обязан сделать для своего народа нечто нужное и полезное. Во втором классе семинарии в сочинении на тему «Что я намерен делать в будущем» он напишет: «Хочу составить учебник на своем родном языке для школ, переведя учебники по математике, географии и т. д.».

Узеиру всего пятнадцать лет. В таком возрасте всем мальчишкам присущи высокие романтические помыслы - великие открытия, славные подвиги, бессмертные произведения, но не о грандиозных географических или математических открытиях думает маленький Узеир, а о переводе учебников по географии и математике. Действенное служение народу проявляется не в громких декларациях, не в фантастических прожектах, а в скромной, будничной, повседневной работе, незаметной, но необходимой.

Для Узеира это были не только слова. Через несколько лет он исполнил задуманное. Издал не только учебник арифметики на родном языке, но и русско-азербайджанский и азербайджанско-русский словари. Это было крайне необходимо. Перевел «Шинель» Гоголя. Ибо и это было необходимо.

А тогда, в Горийской семинарии, желание ученика второго класса вызвало у директора одно лишь недоумение. Он вызвал Узеира и сказал: «Учителя оценили сочинение на три, а я ставлю тебе два, ибо не понимаю, чего хочешь».

Впрочем, это не единственное недоразумение между Узеиром и дирекцией. Любопытная деталь сохранилась в деле Узеира Гаджибекова в архиве Горийской семинарии. В заметке от 3 декабря 1900 года говорится: «Ученик Узеир Гаджибеков получил порицание за то, что разговаривал на своем родном языке». Это, очевидно, первое из многочисленных несправедливых порицаний, полученных им в жизни

Раннее чувство призвания неуклонно вело Узеира к осознанию своей самой важной исторической миссии - создание национальной оперы.

В Горийской семинарии Узеир преуспевает по музыкальным предметам, но смутное желание создать музыкально-сценическое произведение зародилось еще в Шуше.

«Тринадцатилетним мальчиком впервые увидел в родном городе Шуше на любительском спектакле сцену: Меджнун на могиле Лейли, - вспомнит он впоследствии. - Картина эта так глубоко взволновала меня, что через несколько лет, приехав в Баку, я решил написать нечто вроде оперы».

Эту небольшую сценку с участием прославленного певца Джаббара Карягды в роли Меджнуна, несомненно, в тот день в Шуше видели многие. Среди них, вероятно, были и люди, музыкально одаренные, дети, которым предстояло стать взрослыми и кем-то быть, взрослые, которым еще не поздно было что-то осуществить. Но из всех присутствующих семя великого замысла упало лишь в душу впечатлительного тринадцатилетнего мальчугана.

Поразительно, что эта детская завороженность, зыбкая мечта всего лишь через каких-то десять лет - только десять лет - стала явью, претворилась в жизнь, стала реальным фактом. Фактом не одной лишь биографии Узеира Гаджибекова. Фактом национальной культуры. Фактом мировой музыкальной истории - днем рождения нового жанра - мугамной оперы.

12 (25) января 1908 года в Баку, в помещении самого, что ни есть настоящего театра (ныне театр Музыкальной комедии), на настоящей сцене, с участием и профессионалов, и любителей, с оркестром, солистами, хором, при полном зрительском аншлаге состоялась премьера первой азербайджанской оперы «Лейли и Меджнун». Первой азербайджанской оперы, но первой не только в Азербайджане. Огромный регион - Кавказ и весь мусульманский Восток, Иран, Турция, Афганистан, арабские страны, Средняя Азия, Казахстан, Татария - не имел доселе музыкально-сценических жанров. И вот усилиями энтузиастов и подвижников Восток начал летосчисление своей оперной истории в Баку. Душой всего этого дела был «красивый двадцатидвухлетний» композитор Узеир Гаджибеков.  

«Запад есть Запад, Восток есть Восток», - киплинговская формула хоть и относительно не старая, казалось, существует испокон веков. Вернее, она отражает суть вопроса, наличествующего в истории человечества чуть ли не изначально.

В наше время в разных городах мира созываются солидные научные симпозиумы, произносятся умные доклады и речи, многодневно длятся дебаты: каковы взаимоотношения музыки Востока и Запада? Как отнестись к этой проблеме, так сказать, в «киплинговском» аспекте: действительно ли в музыкальном отношении Востоку и Западу никогда не сойтись? А может быть, музыка Востока, отбросив свои традиционные ценности, должна перенять формы и жанры, выработанные европейской цивилизацией? Приспособить, по крайней мере, свою музыкальную культуру к нормам западного музыкального мышления? Или, может, наоборот, восточная музыка обязана строго блюсти собственную самобытность, самоизолироваться от всех иных веяний?

Приводятся доводы и контрдоводы, убедительные аргументы и не менее разумное их опровержение.

А на заре века скромный учитель и газетный сотрудник, не вдаваясь во все эти премудрости, сделал в юношеском озарении великое открытие: чисто восточное музыкальное искусство - мугам можно, оказывается, вынести на подмостки европейской оперной сцены, «непрограммное» содержание традиционной национальной музыки наполнить конкретным литературным сюжетом.

Самый популярный в народе сюжет - поэма о Лейли и Меджнуне - восточных Ромео и Джульетте, поэма, созданная в XVI веке тончайшим поэтом-лириком Мухаммедом Физули. Стихи физули необычайно мелодичны, как бы созданы для мугамного исполнения. Надо лишь тщательно отобрать мугамы, их разделы - по эмоциональному настрою сцен, по соответствию характерам персонажей. И, конечно, сочинить собственную оригинальную музыку, соединяющую мугамные импровизации, расписать эту музыку по голосам европейского оркестра с добавлением национальных инструментов, одним словом, создать «нечто вроде оперы», как скромно отмечает Гаджибеков.

Он создал не «нечто вроде оперы». Он создал новый жанр - мугамную оперу.

Естественная скромность, присущая Гаджибекову и в дни молодой безвестности, и в пору первых шумных успехов, и в зрелые годы громкой славы, играла иногда злую шутку, если и не с ним самим, то с позднейшими летописцами. Слова Гаджибекова о том, что в «Лейли и Меджнуне» музыки, сочиненной им самим, не так уж много, понимались слишком буквально: считали эту оперу, чуть ли не компиляцией готовых народных мелодий. Недавно была издана партитура «Лейли и Меджнуна», куда вошли не мугамные импровизации (трудно фиксируемые или вовсе не фиксируемые нотно), а музыка, сочиненная самим Гаджибековым, и это стало наглядным свидетельством того, что пухлый объем партитуры ничем не уступает «обычным» оперным партитурам.

«Лейли и Меджнун» не только первенец мугамной оперы, но и вершина именно этого жанра, никем не превзойденная в течение последующих лет. Никем, и в том числе самим Узеиром Гаджибековым. Ведь и он после «Лейли и Меджнуна», окрыленный успехом, в дореволюционные годы создал еще несколько мугам-ных опер. Некоторые из них имели успех. «Шах-Аббас», например, или «Асли и Керем». Последняя живет на сцене и по сей день.

Но высота «Лейли и Меджнуна» оказалась недосягаемой. Более того, эта опера - одна из трех самых высоких вершин гаджибековского музыкального творчества, наряду с «Аршин мал алан» и оперой («обычной», а не мугамной) «Кероглы». Слово «музыкального» подчеркнуто не случайно, Вершинным образцом драматургического искусства Гаджибекова, являющегося автором либретто своих опер и оперетт, можно считать комедию «Не та, так эта».

Если либретто гаджибековских опер были в известном смысле вторичными продуктами творческого воображения - их основу составляли уже существующие литературные или фольклорные произведения, то драматургия трех музыкальных комедий целиком и полностью - плод гаджибековского писательского таланта. Бесспорно, острые музыкальные характеристики, пленительные лирические мелодии украшают © перетту «Не та, так эта», но и чтение литературного текста неопровержимо свидетельствует о том, что перед нами классический образец драматургии. Создав «Не та, так эта», Гаджибеков-комедиограф встал в один ряд с самыми признанными мастерами этого жанра. Да и определенная часть поистине всемирной популярности «Аршин мал алана» зиждется, наряду с его чарующими мелодиями, и на бесхитростном, незатейливом, прелестном в своей простоте, сюжете.

В литературном материале «Аршин мал алана» и особенно «Не та, так эта» Узеир Гаджибеков сумел выразить всю суть той далекой эпохи, ее нелепых ситуаций и гротесковых персонажей. Каждый образ - четкий социальный тип дореволюционного общества, шаржированный, но узнаваемый. Каждая реплика, каждая реприза - точный художественный знак времени. К. Марджанишвили называл «Аршин мал алан» великим и по-настоящему народным произведением. Народность в «Аршин мал алане» и «Не та, так эта» не только в музыке - в мелодических оборотах, интонации, ритмах. Она и в литературной форме этих комедий - близких к эстетике площадного театра, карнавального празднества, бурлеска. И подобно тому, как мугамные оперы Гаджибекова принципиально отличаются от европейской оперной формы, его музыкальные комедии столь же разительно не схожи с традиционной венской опереттой. Они скорее ближе к жанру, народившемуся много лет позже - современному мюзиклу. И эта их жанровая специфика, выразившаяся в музыкальной стилистике, заложена уже в литературной основе.

Вообще выбор литературного материала - будь это героическая опера «Кероглы», написанная по мотивам народного эпоса, или газели-романсы «Любимая» и «Без тебя» на слова Низами - еще одно свидетельство безупречного художественного вкуса великого композитора, для которого Слово должно было быть достойным его, гаджибекова, святыни - Музыки.

Литературное наследие Узеира Гаджибекова, наиболее яркими образцами которого являются комедии, не ограничивается, однако, лишь ими или оперными либретто. Гаджибеков - автор нескольких очень интересных новелл, среди которых рассказ «Из прошлого Карабаха» является подлинным шедевром.

Гаджибеков блестящий литературный полемист с самых юных лет. У него острый ум и не менее острое перо. Только приехав в Баку в начале века, он столгкнулся с завистью, злобой «коллег» из числа пишущей братии. «Его статьи попахивают крамолой», - доносил властям на страницах печати один из таких злопыхателей. Узеир реагировал моментально: «Прошу вас больше не принюхиваться к моим статьям».

Литературная деятельность Узеира Гаджибекова - драматурга, новеллиста, переводчика, публициста, критика - нашла свое закономерное «оформление» в знаменательном факте: в 1939 году он, будучи Председателем Союза композиторов Азербайджана, был торжественно принят и в члены Союза писателей.

* * *

В свое время статью, посвященную путям развития азербайджанской музыки, Узеир Гаджибеков назвал «От «Лейли и Меджнуна» до «Кероглы». Опера «Кероглы» была только что написана, и композитор справедливо отмечал, что является автором как первой, так и последней азербайджанской оперы. Таким образом, его творческий путь отражал все поступательное движение нашего музыкального искусства до той поры.

Но ныне мы не можем рассматривать «Лейли и Меджнуна» как пройденный в очень далеком прошлом этап, первоначальную и «примитивную» ступень нашей музыки, некий архаичный памятник культуры, чье место в музее. Сегодня «Лейли и Меджнун» звучит так же, если не более современно, свежо и пленительно, как 77 лет тому назад и, кстати, не сходит со сцены все эти семь с лишним десятилетий. Завидное долголетие.

Путь, начертанный и осуществленный Гаджибековым, его соратниками - современниками и продолжателями - от «Лейли и Меджнуна» до «Кероглы», - несомненно, магистральная дорога нашей музыки. Однако и эту формулу нельзя воспринимать однозначно. Она была выдвинута в годы, когда формы современного мирового музыкального искусства только-только утверждались в азербайджанской музыке. Великим программным произведением той эпохи стала опера «Кероглы», созданная Гаджибековым не только в мучительных творческих поисках за роялем и нотными листами, но и являющаяся выстраданным ответом композитора на ожесточенные нигилистические нападки в ходе острых общественно-эстетических дискуссий.

Само время доказало, что и на нынешних международных дискуссиях, дебатах о восточной и западной музыке - как «Кероглы», так и «Лейли и Меджнун» - веские примеры не схоластического, а живого, творческого подхода к данному вопросу. Для сегодняшнего слушателя «Лейли и Меджнуна» другие наши мугам-ные оперы - самостоятельная форма, существующая параллельно с операми традиционного европейского типа, отличающаяся от них не по признакам «хорошего-плохого», «простого-сложного», а своими жанровыми особенностями, спецификой, художественными приемами, способами выразительности, стилем. Жанр, созданный именно в азербайджанском искусстве и не имеющий нигде аналогов.

* * *

Работая в качестве автора сценария и режиссера-постановщика над двухсерийным художественным фильмом «Аккорды долгой жизни», я, с детства влюбленный в музыку Гаджибекова, как бы заново открывал ее для себя. Музыка Гаджибекова оказалась, помимо всех своих прочих достоинств, и необычайно зримой, «кинематографической», наглядной. Она как бы сама подсказывает слушателю пластические, визуальные образы. Например, финал оперы «Лейли и Меджнун», последние напевы героя и хор, оплакивающий трагедию влюбленных, как бы воссоздают ощутимый, ясно видимый образ пустыни, куда удаляется Меджнун, бесконечных песков, человеческого одиночества и потерянности в этой ночи.

А музыка «Аршин мал алана», наоборот, светлая, солнечная. Это музыка молодости в своем веселом разгаре, в упоении всеми радостями жизни, любви. Это музыка, написанная 28-летним молодым человеком, верящим в жизнь, это музыка духовно молодого народа, верящего в пробуждение, в близкие счастливые перемены в своей судьбе. На мой взгляд, ни в одном произведении дореволюционного азербайджанского искусства эта радужная вера, эта светлая надежда не выражены так ярко, зримо, как в музыке «Аршин мал алана».

Если цветовая гамма «Лейли и Меджнуна» - пепельно-серые тона осеннего ненастья, то цветовая гамма «Аршин мал алана» - это весь спектр весенней радуги: самые чистые, яркие и ясные краски мира.

*  *  *

Порой мне кажется невероятным, что я лично видел этого человека, еще при жизни ставшего классиком и народной святыней. Человека, родившегося сто лет тому назад, а вернее, никогда не родившегося, ибо трудно представить, что когда-то его не было. Человека, которого напутствовали великие деятели азербайджанской культуры XIX века - поэтесса Натаван, ученый и публицист Г. Зардаби, человека, близко знакомого е Наримановым и Сабиром, дружившего с Дж. Мамедкулизаде, Г. Араблинским, А. Ахвердовым. Восьмилетним ребенком довелось мне пару раз присутствовать при его беседах. После демонстрации первого советского цветного фильма о физкультурном параде в просмотровом зале Управления кинематографии, в 1946 году, он произнес одно идиоматическое выражение, которое я впервые услышал именно из его уст и запомнил на всю жизнь: «Хала хатрин гал-масын»¹.

Узеир Гаджибеков был ректором консерватории, которая ныне носит его имя. Я учился в музыкальной школе при консерватории; школа располагалась тогда в том же самом здании консерватории. Перед консерваторией - небольшая площадка, на которой мы играли в футбол. Когда Узеир Гаджибеков проходил по этой площадке - от дверей консерватории к своему автомобилю, футбол, разумеется, сразу прекращался. Один или два раза я заметил чуть укоризненное выражение в его глазах, бегло метнувшихся из-под толстых стекол очков на маленьких футболистов.

Теперь на площадке перед консерваторией не играют в футбол. Теперь там стоит памятник Узеиру Гаджибекову.

1985 г.

¹ Примерно соответствует русскому: «И на том спасибо...»