Эльчин Гасанов
БАКИНСКИЕ КУПЛЕТЫ
Сборник рассказов.
Copyright – Эльчин Гасанов
Данный текст не может быть использован в коммерческих целях, кроме как с согласия владельца авторских прав.
1. Азерб и Руссо.
2. Нью - Йорк и Баку.
3. Памятник Пушкину.
4. Запах гроба или таежная быль.
5. Красноводский бомж.
6. Стрекоза и Муравей.
7. Новый год.
8. Михаил Месхи.
9. Диспут с вором в законе.
10. Аташка.
11. Ошибка.
12. Ложный патрионервизм.
13. Девичья башня.
14. Замкнутое колесо.
15. Памятник.
16. Диалог Ивана с Мамедом.
17. Карьерист.
ПРЕДИЗВЕРЖЕНИЕ
Литература умерла … Да здравствует литература!
1. Азерб и Руссо.
Спаниеля звали Азерб. Он жил в доме Руссо и был хорошей собачкой. Руссо его посадил на шею и Азерб страшно обнаглел.
Будучи псом, Азерб спал в двуспальной постели из югославской мебели, кушал голландский сыр, ел шашлык из баранины, слушал джаз.
Смотрел за спины Руссо на экран компьютера, когда Руссо играл во всякие игры: "Вай Сити, "Хитман", "Казаки - снова война', "Спайдерман", и пр.
Ездил на Джипе «Тойота» загород подышать свежим воздухом, и так далее, и так далее.
Так длилось очень долго. Постепенно Азерб проявлял недовольство. Беспричинно лаял, артачился, а однажды он даже чуть не укусил палец Руссо. Последнего это разозлило. Он схватил Азерба за длинное светлокоричневое ухо, потряс немного, и наорал на него:
- Эй, ты что, совсем сдурел? На хозяина рыпаешься?! Отвечай сука!
- …Ты…ентого…Руссо…
- Или отвечай или заткнись!
- …Так это…я б хотел самостоятельно пожить…
- Чего?
У Руссо брови взлетели на лоб.
- Я не въехал, объясни!
- …Ну…ентого…свободы я хочу.
- Ах свободы ты хочешь, да?
- …Ну…как все дворняги. Я ж…енто…считаю, что смогу. Смогу, клянусь Аллахом!
Руссо открыл входную дверь, схватил за шею Азерба, и пинком вышвырнул его в подъезд.
- Убирайся на панель, понял! И не вздумай возвращаться! Ты не пес, а наглый осел! Ты так ничего и не понял, хоть и жил среди людей!
Азерб же с визгом выбежал на улицу. Он обрадовался освобождению, солнцу, деревьям, воздуху. Ведь он свободный! Он независим! Вот она, свобода! И буквально тут же его чуть не задавил "Запорожец", который чудом успел притормозить. Водила высунулся из окна, и выругался матом. Азерб поскулив малость, убежал прочь.
Прошло два года. Как - то весной Руссо вышел погулять, подышать воздухом. Прошелся по парку, присел на скамеечке, закурил сигарету, посмотрел по сторонам, и вдруг - оппа!
Мимо него виляя хвостом прошмыгнул Азерб.
Руссо чуть не поперхнулся. Да! - это был Азерб, он его узнал. Но это был уже не тот капризный Азерб, который когда то лежал у английского камина и смотрел по телику мультики.
Он был вшивый, шерсть ободрана, с лишайными пятнами, весь грязный…
Все его тело было покрыто белым выделением, подобно поту или слюне.
Его шерсть была взлохмачена и мокра. Глаза его были дикими. Отвратительное животное.
Буквально тут же подскочил к Азербу другой пес из подворотни. Он начал истерично лаять на Азерба, который уже приметил Руссо, и был чуть пристыжен. Именно чуть…
Через мгновение. Руссо заметил, как три грязных кота окружили Азерба и хотят его изнасиловать.
Руссо придя в себя, машинально подошел к Азербу и отогнал котов.
- Ну что? Нравится тебе такая жизнь?
- Да! - гордо ответил Азерб.
- Ты меня удивляешь. Что тебе не нравилось у меня?
- …Зато я щас свободен…
- И что дала тебе такая свобода?
- Я щас могу сказать, что дважды два - четыре.
- Да пойми же ты, тупой пес: все кандалы на свете образуют одну цепь.
И не успел Азерб достойно ответить Руссо, как вдруг два озорных мальчугана с палками в руках стали гонять дворовых псов. Не остался в стороне и Азерб. Мальчики кидали камешки, одна из которых попала в голову Азербу. Он взвыл, поджав хвост, и убежал прочь.
Мальчики еще долго гонялись за уродливыми суками…
2. Нью - Йорк и Баку.
В кабаке что на Торговой улице сидят двое парней. Они бывшие одноклассники, друзья. Один бакинец, другой экс бакинец, сейчас он гражданин США. Уже семь лет как переехал в Штаты, получил гражданство, устроился на работу, и пр., и пр.
У него в Баку оставалась мать, которая недавно скончалась. И вот схоронив ее, он собирался уехать в Нью-Йорк.
А сейчас он с другом сидели в ресторане, где слышен был галдеж кабачий.
- И все таки, ответь, тебе не скучно ли в Америке?
- Мне? Да ты че? Скучать мне не приходится.
- А Родина? Баку? Родился же ты здесь! Как мог забыть ты свой Баку?
- Баку, Баку…Будто кроме Баку нет в мире ничего…
- Такого как Баку нет!
- Кто тебе сказал? Да ты попробуй, поезжай в Европу, в Милан, Брюссель или даже в Варшаву. Поверь, вернуться не захочешь. А вернешься от безысходства. Ибо Баку - это поселок, на уровень короче.
- Да как ты смеешь? Я ж бакинец!
- Ну и что? А я с Нью - Йорка. Мне по банану откуда ты, тем более с Баку. У вас тут кроме взяток нет ничего! Вы только клянчить можете. Дай денег мол, мне доллары нужны, и больше ничего. Даже иностранцы живущие здесь, заражаются коррупцией. Скоро любой американец будет понимать по бакински.
У бакинца лицо было белее мела. Не знал он что сказать. Ответить же все ж надо. Но что сказать то?!
- Я бакинец, понимаешь, ба - ки - нец! Я кепку не сдерну с виска, на всех смотрю я свысока.
- Да пошел ты на Гудзон! В гробу я видел твой Баку! Сам провозгласил свой город ты великим. А толку что? Это и есть Баку? Я за 5000 километров приехал вперед, а попал на 500 лет назад. И где ж я нахожусь, скажите вы пожалуйста! Я смеюсь над вашими мудацкими поступками и вечным лебезяньем. Везде и всюду у вас баксы, и тратить вы не знаете куда! Вот она - бакинская действительность.
- И как же ты не любишь наш Баку!
- Ты ошибаешься, гагаш. Я сам бакинистей самого что ни на есть бакинца.
Просто надо понять кое - что.
- А что конкретно?
- Вот как-то я гулял на побережье океана босиком. Иду, иду, смотрю назад, а там мои следы на песке. И вдруг волна смывает мои следы. Прикинь, только что глубокий след вода смыла и превратила в ничто, в ноль.
- И что?
- Как что?
- Ну и что же из того? Смыла, так смыла. На то она и волна.
- Э-эх…Давай наливай, все равно ты ничего не поймешь. Давай пить лучше, иного от бакинца и не жди.
- Слышь, не одолжишь ли ты мне денег…Баксов триста. Я верну, клянусь Аллахом я верну!
3. Памятник Пушкину.
Снег. Мороз. Февраль месяц. Февраль в Баку всегда холодный. Холодно до не приязни.
Ветер ныл, не зная о ком, вселяя в сердце дрожь.
Кончики ушей мерзнут, нос вообще замерз. Кепку я нахлобучил туже, в карманах руки, а перед этим я поддал, принял на грудь водяру граммов 200. Согревон был не плохой и все же холодно.
Не думая ни о чем, подчиняясь своим ногам, я подошел к памятнику Пушкина. Он был в сквере недалеко от приморского бульвара. И вот стою я перед ним. И как по заказу началась метель, закружил снег, завихрила снежная пыльца. Как будто не Баку а Замоскворечье. Снег сверху сыпется, летает, замерзают лужи. Ветер притащил шипанку банки мне под ноги, и я от злости пнул ее ногой.
Мне стало жутко холодно и неуютно. Я стоял у постамента, и все ж смотрел на Александра Сергеевича. Я вижу: он устал, ему же холодно, да и птицы нагадили ему на голову. На плечах и трости снег, кругом грязище - ужас!
Не - а! Не хочу я, чтоб поставили мне памятник. Я ж замерзну, как Пушкин. Сейчас бы нежиться в постели теплой, приняв до этого горячий пар. Ах…
Зачем дубеть на холоде, околеешь полностью. И мысли разбегутся в никуда. Нет, нет, пойду ка я домой. Тепло там, и водка меня ждет с цыпленком табака.
Ну его в шабель, этот памятник.
4. ЗАПАХ ГРОБА ИЛИ ТАЕЖНАЯ БЫЛЬ.
Короткий зимний день уже близился к завершению. Низкое солнце стрельнуло последним закатным лучом и скрылось за горизонтом. От этого и без того сильный мороз стал казаться ещё сильнее, и я с попутчиком своим невольно ускорили свой шаг.
Путь наш лежал по неширокому таёжному распадку, склоны которого густо поросли мелколесьем, а на дне текла небольшая речушка, приток Енисея, сейчас скрытая под толстым слоем льда и снега.
Широкие охотничьи лыжи хорошо держали на прочном насте, слегка запорошенном свежим снегом, не смотря на солидные габариты таёжников, да ещё с огромными рюкзаками за плечами. Шли мы молча, экономя силы и следя за дыханием, время, от времени стряхивая густую изморозь с бровей и ресниц, да отламывая ледяную корку с шарфов, прикрывающих подбородки. Подходили к концу вторые сутки нашего путешествия, и до цели оставалась не так уж много.
Мы добирались до избы известной ясновидящей бабки Гани. В этих местах она считалась преподобной.
Сумерки быстро сгущались, поэтому выбирать дорогу становилось всё труднее. Распадок расширился и открылся в большую болотистую равнину, в которой, похоже, и зарождалась речка, по течению которой мы шли.
Не сбавляя темпа, мы прошли ещё километров пять, наконец, идущий впереди меня проводник Степаныч остановился и, повернувшись ко мне, сказал:
- Хорош, Эльчин, отдохнём малость, да Луну подождём, она скоро появится, а то и заблукать не долго.
Я молча приблизился, скинул рюкзак и пошёл к ближайшим соснам наломать немного лапника для подстила, он тоже сбросил свой груз и начал собирать сушняк.
Вскоре затрепетал небольшой костерок с подвешенным над ним чайником, туго набитым снегом. Я подошёл с ветками, шутливо ворча:
-Удивляюсь я тебе, Степаныч, как ты только всё успеваешь, ведь я и десяти минут не отлучался!
Степаныч хитровато прищурился на эту простенькую лесть:
- Поживёшь с моё, тоже будешь всё успевать
Мы подстелили лапник и молча стали смотреть в огонь, прислушиваясь к сначала несмелому, но постепенно крепнущему пению чайника.
Вскоре вода в нём закипела, и Степаныч бросил в неё строго отмеренную порцию какого-то снадобья, от чего вокруг распространился приятный аромат, который немыслимо описать, его можно только чувствовать.
Слегка потомив полученный взвар на догорающих угольках, Степаныч разлил его в приготовленные кружки, и мы стали чаёвничать, "отчаиваться", похрустывая небольшими ржаными сухариками и хворостом. Между тем из-за горизонта показался край полной луны, она быстро выкатилась и повисла над долиной, залив её невообразимым светом в котором искрились мириады блёсток морозного воздуха.
Мы с восторгом полюбовались этим чудесным зрелищем, это было невероятно красиво. Мы стали укладываться в дорогу.
Вдруг, из далёкого распадка, по которому мы пришли, донёсся протяжный тоскливый вой. Я вздрогнул и с тревогой посмотрел на Степаныча:
- Волки?
Степаныч приподнял клапан ушанки и прислушался:
-Ну, а то кто же.
-А чего это они развылись? - спросил я.
- Чего, чего... Вожак то шумит, стаю собирает, на след ставит.
-Это на чей след - то?
- На наш, больше не на чей.
-А может, на звериный, ведь есть же здесь лоси, кабаны, или ещё кто?
С надеждой в голосе промолвил я.
-Лоси есть, кабаны тоже, но следов их нам не попадалось, а они сейчас глубоко в тайгу не идут, там наст слабее, их не держит, вот они, как и мы, ближе ко льду держатся.
-Так чего делать будем, может, огонь разведём, или на дерево? Степаныч усмехнулся
- Это в кино волки огня боятся, а в жизни, голодная стая... Ну, разве что если только в центре костра стоять. А на счёт дерева, так то ничего, волк зверь терпеливый, ему спешить некуда, он подождёт, пока мы околеем. Пойдём, однако, ещё часа четыре хода.
Мы двинулись в путь. Тем временем к первому вою присоединился второй, потом третий, откуда-то сбоку донёсся четвёртый. Запел волчий хор.
Степаныч шёл, как и раньше, впереди и казалось, не обращал никакого внимания на явно обозначившуюся опасность.
Между тем погоня приближалась и вот уже метрах в двухстах от нас появилась чёткая подкова волчьей стаи.
Её края быстро удлинялись, обгоняя нас и выходя нам наперерез. Степаныч остановился, поджидая меня:
-Ты, того, пройди малость вперёд и постой чуток, лучше не оборачивайся, видимо на дерево надо будь залезть…
Он ободряюще мне подмигнул, подтолкнув в плечо. Я неуверенно пошёл вперёд. Если честно, я был на грани паники, дикий звериный инстинкт требовал бежать, пока хватит сил, как будто в этом беге может быть спасение. Однако чувство долга и уважения к попутчику помогали бороться со страхом, хотя я никак не мог представить, каким образом, Степанычу, не имеющего даже настоящего охотничьего ножа, удастся отвратить надвигающуюся трагедию.
Пройдя метров двадцать, я остановился и, не выдержав, оглянулся.
То, что я увидел, осталось в моей памяти на всю оставшуюся жизнь.
Волна дикого, первобытного ужаса прокатилась по долине. Волки визжа и поджав хвосты, медленно и конкретно двигались по снегу, сверкая глазами. Они выставляли вперед все четыре свои лапы, и целенаправленно шли к нам.
Через секунду Степаныч стоял рядом со мной. Я сухо глотнув морозный воздух, ничего ему не сказал.
Волки нас окружали. Я видел, видел сквозь туман, как волчье кольцо смыкается. Волки всей стаей лёгким бегом подходили к нам.
Мне в нос ударил волчий запах, запах хищника. Это особый запах, его не ощутишь в зоопарке.
Фигуры огромных серых чудовищ все ближе и яснее. Мне стало душно, я не чувствовал температуру воздуха: - 35 градусов. Петрович рявкнул мне:
- Давай на эту ель. Быстрей шаба кудра бл…!
Лично я не помнил, как я уже очутился на огромной ветке высокой ели. Я представил себя елочной игрушкой, которую нацепили в Новогоднюю ночь на елку.
Буквально локтем я чувствовал Степаныча, который еле удерживался с оборотной стороны ствола дерева.
Внизу волки. Они не выли, кружились и рычали. Оскалами грозно сверля нас. Ооооо…Это были страшные хищные таежные звериные одинокие холодные глаза. Про эти волчьи глаза можно написать целый роман.
Как они смотрели на нас! Снизу вверх.
Я уже замерзал. Моментами казалось, будто я вижу сон, или видение. Я вцепился мертвой хваткой что есть сил за большую ветвь, как в автобусе при давке, и не собирался падать вниз. Мне еще мешал рюкзак.
- Скинь его им, пусть отвлекутся малость - услышал я голос Степаныча.
И вправду, на самом деле. Но как скинуть? Как? Нет, это риск.
- …Степаныч, я боюсь, одно неловкое движение и я вместе с рюкзаком сгину вниз.
- Как хош…- отвернулся Степаныч.
Однако мороз крепчал, стало ощутимо холодно. Уши и нос покрылись тонкой коркой льда.
- Степаныч! А вдруг нас никто тут не найдет? Что, мы так и будем висеть как гирлянды на елке?
Он не удосужил меня ответом. Просто отвернулся, как бы принюхиваясь, выпуская изо рта пар, и жадно глотая морозный воздух.
Прошел час. Волки присели как на пляже. Они умели ждать. Иногда с веток на них падали хлопья снега. Они не обращали внимания, все выжидали, когда же мы устанем играть с ними в прятки, и упадем к ним в пасть.
Уже близился вечер. Волки стали выть. Выли гадко, мерзко, пронизывая мои кости, кожу, волосы.
Перед моими глазами прошла картина детства, школа, двор, школьная клумба…Наш завуч, строгий директор с усиками.
Потом откуда - то появился трамвай №365, он ехал в сторону моря, теплого моря…
Увози, увози трамвай, увози их маленьких, их неправедных, их справедливых. Пусть останутся краски лишь белая да красная.
Я хотел соскочить с трамвая и бежать к морю, бежать к морю, в горизонтальном пейзаже падая, утопая.
О, как они были немы! - эти волки. Ужель их судьба в моей судьбе угадывает вызов?
Как дожить до будущей весны! Как? Я об этом думал щас. А если доживу, то обязательно отыщу эту ель. Обязательно. Я даже пометку оставил на ветке. Вот, вот она, на, на, она кривая. Я ее запомню, если останусь жив.
Мне казалось, что шумят леса, но небеса были глухи.
В маленький сон, в маленький свет, Ты плыви, раскачивай, толкай, подбадривай…
Я слышу выстрелы, кто-то стрелял. Точно, точно так - с…
Я открыл глаза в городской больнице города Новосибирска.
Надо мной столпились люди в белых халатах. Но голова была моя ясная, мысли четкие. Посмотрев налево, направо, глотнув воздуха, я вымолвил тихо:
- Где Степаныч?
- Да здесь, здесь, в соседней палате.
- Как нас нашли?
- Охотники случайно оказались рядом, вот и прогнали волков.
На следующий день, точнее ранним утром, Степаныч попыхивал сигаретой у окна. Я стоял рядом, искоса посмотрел на него.
- Степаныч. А может пойдем, отыщем ту ель?
- Нет.
- Зачем?
- Не хочу.
- Но мы же обещали!
Он выбросил сигарету в окно, повернулся ко мне, и улыбнулся только губами, а не глазами.
- Эльчин! Никто, никто, абсолютно никто, ни умный педагог, ни группа ангелов, ни Бог, ни страх нас не научат жить. Не научат!
Он поплелся в палату. Я взглянул в открытое окно. На меня пахнул сибирский мороз. На горизонте небо окрасилось ярко красным цветом.
Светало мля…
5. Красноводский бомж.
Совершенно случайно, по воле случая, я оказался в Красноводске.
Очень скучный городок. И вообще в Туркмении кроме сусликов и песков ничего нет. Нет, я так не могу, в Баку! Как не крути, все же Баку - есть Баку.
И тут я, к ужасу своему, узнал, что накануне вечером Мансур (мой компаньон) задерживается в Ашхабаде. Он позвонил мне в гостиницу, и просил никуда не двигаться.
С - мое! Ну что ты будешь делать, а?! Короче говоря, я застрял в Красноводске. Заняв номер в отеле "Азия" на центральной площади, я провел утро, осматривая местные достопримечательности и крикозы.
Памятник Туркменбаши из золота, памятник матери Туркменбаши, его родне, и опять все о нем. Надоел!
Послонялся по переулочкам, заглядывая в непривычные моему глазу дворики, побывал в мечети, на рынке. Купола мечетей сверкают белыми и синими изразцами. Смотри на них, и причешись.
Соленые ветры и палящее солнце - вот кто был мой собеседник в Красноводске. После этого оказалось, что смотреть больше не на что. Я занял столик под прохладными сводами чайханы, окружающей площадь, и заказал зеленый чай.
Солнце обрушивалось на площадь во всем своем безжалостном великолепии. Деревья сникли, покрывшись пылью и грязью. Большие черные вороны неуклюже
опускались на них и тут же срывались вниз, чтобы подхватить с земли
какие-нибудь отбросы, а потом, тяжело поднимая крылья, взлетали на
мечеть.
Я наблюдал за людьми, снующими по площади. Это были туркмены, русские, армяне, и пр. пестрая толпа юговосточного побережья Каспийского моря, люди самых разных оттенков расы и крови
Ближе к полудню столики вокруг меня стали заполняться, главным образом мужчинами,
которые зашли сюда пропустить стаканчик перед обедом. Вдалеке молла стал воспевать молитву, я услышал азан.
Я уже купил местную газету и проявлял несгибаемую твердость перед упорными попытками газетчиков навязать мне еще несколько экземпляров ее же.
По меньшей мере двадцать раз я отказался от услуг чумазых узкоглазых мальчишек, желавших почистить мои и без того сверкавшие туфли, я только покачивал
головой в ответ на назойливые приставания нищих. От них не было спасения.
Внезапно я обратил внимание на нищего, резко отличавшегося от всех
других, да и от людей, сидевших вокруг меня - смуглых и черноволосых, цветом своих ослепительно рыжих волос и бороды. Он не расчесывал их,
наверное, уже несколько месяцев, борода его свалялась.
На нем не было ничего, кроме брюк и бумажной майки, но таких засаленных и драных, что непонятно было, почему они еще не развалились.
Никогда не приходилось мне видеть такой худобы; его ноги, его
обнаженные руки были кожа да кости, сквозь дыры в майке проглядывали резко
очерченные ребра, а на покрытых пылью ступнях можно было сосчитать все
косточки.
Среди всех этих жалких подобий человека он выглядел самым
несчастным. Он не был стар, ему вряд ли перевалило за сорок, и я задумался над тем, что же могло довести его до такой жизни.
Трудно было предположить, что он не стал бы трудиться, если бы мог достать работу.
Единственный из всех нищих на площади, он молчал. Все остальные вопили о
своих страданиях и, если это не приносило подаяний, продолжали клянчить до потери пульса, пока их не отгоняли грубым окриком.
Этот не произносил ни слова.
Он, вероятно, понимал, что его фигура лучше всяких слов говорит о его
бедности. Он даже не протягивал руки, а просто смотрел на вас, и в глазах у
него было столько отчаяния, вся его поза выражала такую безнадежность, что
становилось страшно. Он стоял и стоял, молча и неподвижно, а затем, если на
него не обращали внимания, медленно переходил к следующему столику. Если ему
не подавали ничего, он не выказывал ни разочарования, ни злобы. Когда ему
подавали монету, или рваный манат, он делал небольшой шаг вперед, протягивал руку, похожую на
когтистую лапу птицы, без слова благодарности брал деньги и все так же
безразлично двигался дальше. Мне нечего было дать ему, и, когда он подошел
ко мне, я покачал головой, чтобы не заставлять его ждать понапрасну.
- Аллах поможет - сказал я, прибегнув к вежливой формуле, которой мусульмане отказывают нищим.
Он не обратил ни малейшего внимания на мои слова. Он стоял предо мною
не так, как стоял у других столов, а чуть дольше. Он малость задержался, пристально посмотрел на меня, задержал на мне свой трагический взгляд.
Никогда еще я не видел такой глубины падения. В его внешности было
что-то ужасающее. Так не может выглядеть нормальный человек. Наконец он
отошел от меня.
Пробило уже час, я пошел завтракать. Когда я проснулся после дневного
отдыха, все еще стояла духота, но ближе к вечеру дуновение ветерка,
проникшего в комнату через окно, которое я отважился открыть, соблазнило
меня выйти на улицу. Я снова уселся в тени магазина и взял себе чай. Вскоре
площадь заполнилась народом, появившимся из окружающих улиц.
Народу становилось все больше. По краям площади на скамейках набилось
столько людей, что они сидели, прижавшись друг к другу, словно виноградинки
в грозди. В воздухе стоял шумок разговора. Большие черные птицы,
пронзительно вскрикивая, летали над головой и то падали камнем на землю,
когда замечали что-нибудь съедобное, то с шумом вспархивали из-под ног у
прохожих. К закату они уже кишели на мечете, слетевшись туда, казалось,
со всех концов города.
Того странного рыжеволосого человека я тоже увидел и стал наблюдать, как он, жалкий и подавленный, застывал поочередно перед
каждым столиком. Перед моим он не задержался. Он вообще не подошел ко мне. Видимо, он запомнил меня с утра и, не получив тогда от меня ни копейки, счел бесполезным повторять попытки. Он был русским, это было мне ясно с самого начала.
Черты плавные, расплывчатые, и разрез голубых глаз совершенно русапецкий. Короче говоря, типичный русак.
Мне пришло в голову, что, может быть, он моряк, сбежавший со своего корабля и постепенно докатившийся до такого
состояния. Он исчез. Поскольку мне ничего иного не оставалось, я просидел за
своим столиком, пока не почувствовал голод, а пообедав, вернулся на то же
место. И снова сидел до тех пор, пока народ не начал расходиться по домам.
Пора было спать. Лишь бы дотянуть до завтра, я думал, что забастовка прекратится, и я уеду в Баку. День показался мне бесконечно долгим, и я
уже с тревогой подумывал о том, сколько же таких вот дней я обречен провести
здесь, если не появится Мансур.
Проснулся я очень скоро и никак не мог снова заснуть. В комнате нечем
было дышать. Я распахнул окна и выглянул на улицу. Передо мною высилась
мечеть. Луны не было, черные птицы уселись на нем, что-то грызли.
И тут, не знаю почему, мне вспомнилось это рыжее чучело и появилось странное чувство,
будто я где-то уже видел его. Чувство это было так сильно, что мне
окончательно расхотелось спать. Я был уверен, что встречал его, но когда и
где, сказать не мог. Я пробовал нарисовать себе обстановку, в которой мог
его встретить, но видел всего лишь неясный, маячащий в тумане силуэт. На
рассвете стало прохладнее, и я наконец уснул.
Второй день в Красноводске прошел так же, как и первый. Но я ждал прихода
рыжеволосого нищего и, когда он остановился у столика неподалеку от меня,
принялся внимательно его рассматривать. Теперь я был уверен, что где-то
видел этого человека. Я был даже уверен, что знал его и разговаривал с ним,
но все же мне совсем не припоминались связанные с этим обстоятельства.
Он прошел мимо моего столика еще раз и опять не остановился, и, когда наши
взгляды встретились, я заглянул ему в глаза, надеясь уловить в них хотя бы
искру воспоминания.
Ничего. Может быть, я ошибся, подумал я, может быть, я видел его так же, как, делая иной раз что-нибудь, видишь каким-то внутренним
зрением, что все это уже было. Я не мог отделаться от впечатления, что в
свое время он пересек мой жизненный путь. Я изо всех сил пытался вспомнить.
Теперь я был убежден, что мы были знакомы, это факт!
Однако обратиться к нему было неловко. Я перебирал в голове случаи, когда мог с ним
встретиться. Невозможность связать его с какой-то определенной обстановкой
действовала мне на нервы.
Наступил еще один день, еще одно утро, еще один вечер. Документы мои еще не вернули, я ждал Мансура. И поэтому продолжал еще находится в Красноводске. Уже стал нервничать.
Было воскресенье, на площади стало многолюднее. За столиками в чайхане все места
были заняты. Как обычно, появился и рыжий нищий, произведший на меня такое
ужасающее впечатление своим молчанием, отвратительными лохмотьями и кричащей
бедностью. Он стоял столика за два от меня, безмолвно умоляя о милостыне и
не делая ни одного движения.
Затем я увидел, как полицейский, который время от времени предпринимал попытки избавить публику от назойливости всех этих попрошаек, внезапно вырос из-за старого заброшенного домика и оттолкнул рыжего в сторону, накричав на него. Потом подошел еще ближе, и дал ему жирный пинок.
Тощее тело рыжего вздрогнуло, однако он не произнес ни звука и не
выразил ни малейшего негодования. Он, казалось, принял этот резкий удар, как
нечто само собой разумеющееся, и так же незаметно, как появился, бесшумно
исчез в сгущавшихся на площади сумерках. Но грубый удар подстегнул мою
память, и я вдруг вспомнил.
Это же Гена, Гена Гладков! Точно! Мама мия! Это ж он, Гена! Да, да, он же родом был кажется из Средней Азии! Точно!
Кажись, он узнал меня, так как за прошедшие 17 лет я мало изменился, полысел и все! А! - и поэтому он ни разу больше не задерживался перед моим столиком. Да, я
встречался с ним 16 -17 лет назад.
Мы вместе служили в Армии, в Тихорецке. Он был сержантом первой роты, где служил и я. Я помню, он был высокий, подтянутый, надменный и "борзый" парень. Орал, кричал на всех.
Пару раз и на меня. Мы даже однажды с ним сцепились, когда я был молодым солдатом. Потом мы как-то снюхались, но не дружили. Мы с ним были разные.
У него не было откровенно близких друзей. Я помню, точно, точно так!
Как сейчас эта картина перед глазами: мы сидели в казарме на краю постелей, Гена прилег, молодой солдат играл на гитаре, а мы под аккомпанемент музыки спорили, болтали, шутили.
Мы засиживались допоздна, увлекшись бесконечными спорами об
искусстве, спорте, политике, религии, национализме. Гена сидел напыженный, он имел привлекательную внешность - голубоглазый, курносый и ярко-русые
волосы.
Его в нашей части недолюбливали за высокомерие, он считал нас мелюзгой, шпаной, и не колеблясь говорил нам об этом. Особенно он не любил кавказцев, он так и называл нас (и меня тоже) - "черножопые".
Тщеславие его было безмерно. Он так и говорил нам всем: "посмотрите, вы все будете кушать мой хлеб, будете искать меня после службы, ибо я сильный, а вы слабые. А сильный должен быть выше. Ясно вам''?!
Это раздражало нас, но кое-кто клюнул на его «понты», а некоторые были зависимы от него, ведь он же был старшина роты, близок к начальству. Кстати, он каждый день обедал с замполитом части. Каждый день!
Невероятно, чтобы это был тот же человек, и все же я в этом не сомневался. Я встал, заплатил за пиво и вышел на площадь, чтобы найти его. Мысли мои мешались. Мне и прежде случалось вспоминать о нем и от нечего
делать задумываться, что же из него вышло. Никогда бы я не мог вообразить,
что он живет в такой страшной нищете.
Сотни, тысячи молодых людей, окрыленных надеждами, вступают на трудный путь служения искусству, политике, науке, но в большинстве своем они примиряются с собственной посредственностью и находят
где-нибудь в жизни закоулок, в котором спасаются от голодной смерти. Это
было ужасно.
Я спрашивал себя, что могло с ним случиться. Какие несбывшиеся
надежды сломили его дух, какие разочарования подорвали его силы, какие
потерянные иллюзии стерли его в порошок? Я спрашивал себя: неужели это
конец? Я обошел всю площадь. Под колоннадой его не было.
Темнело, и я боялся, что
потерял его. Потом я подошел к мечети и там увидел его сидящим на ступенях.
Не могу описать, какое жалкое зрелище он собою представлял. Он попал в лапы
к жизни, и она искалечила и изломала его, а потом бросила истекать кровью на
каменные ступени этой церкви. Я подошел к нему.
- Ты помнишь Тихорецк? - спросил я.
Он не пошевелился. Не ответил. Не обратил на меня никакого внимания,
словно перед ним было пустое место.
Он не смотрел на меня. Его отсутствующий взгляд застыл на черных
воронах, которые отвратительно кричали и дрались на ступенях за какие-то
отбросы. Я не знал, как мне поступить. Я вынул из кармана три маната и
сунул ему в руку. Он не посмотрел на нее. Но рука его чуть шевельнулась,
тонкие пальцы-когти сомкнулись и смяли ее; он скомкал бумажку в маленький
шарик, а потом, подбросил в воздух, и шарик упал среди галдящих птиц. Я инстинктивно оглянулся и увидел, как одна
из них схватила шарик в клюв и полетела прочь, с шумом преследуемая двумя
другими. Когда я опять повернул голову, его не было.
В Красноводске я провел еще 4 дня. Его я больше не видел.
6. Стрекоза и муравей.
С детства мы устали слышать басню про Муравья и Стрекозу. Мол, Муравей работает, а Стрекоза отдыхает:
'' Лето красное пропела
Оглянуться не успела,
как зима катит в глаза…
помертвело чисто поле
Нет уж дней тех светлых боле,
где под каждым ей кустом
был готов и стол и дом…''
И так далее, и так далее…
Дескать, надо работать, иначе подохнешь с голоду. Такова мораль этой басни.
…
Они были братьями - Руслан и Мика. Руслан был старший брат, он был трудоголиком, работягой, трудягой, короче говоря, пахарем. Пахал как пчелка, мучился, пыхтел от зари и до зари, и кое как сводил концы с концами, шатко валко содержал свою семью.
Мика же полная его противоположность. Не работал, беспредельничал. Пьяница, наркоман, алкоголик, ловелас, хулиган, картежник, бедолага, и пр., и пр. С Микой были одни проблемы.
Однажды Мика угнал Жигули, загремел в милицию, и Руслан был вынужден срочно продать фамильную дачу (за бесценок), дабы закрыть уголовное дело.
Далее. Мика будучи в Армии избил до смерти солдата - узбека, после службы ограбил таксишника, ударил ножом соседа, разбил нос прохожей девушке, будучи за рулем автомобиля "Волга" - это была машина его друга - выехал на запрещенную трассу, и преградил путь президентскому эскорту, был пойман с поличным с наркотиками в руках, и так далее и так далее и так далее…
И за все эти похождения Мики Руслан бегал, нервничал, краснел, мучился, избегал друзей, унижался, находил связи, организовывал звонки верхам, лишь бы уберечь своего непутевого брата от тюряги.
Но как ни странно, все же Мике удавалось избежать тюрьму, он не увидел небо в клеточку, не загремел он в камеру, и все!
А параллельно с этим Руслан работал в трех местах, содержал больную мать, семью, детей, …
Я увидел Руслана в пивной, он сидел за столиком один. Перед ним бокал пива с горохом. Он был какой то потускневший, смурной. Это не удивительно, имея такие проблемы, имея такой тяжелый крест как Мика, хорошо, что он еще пиво мог пить.
Я на ходу поприветствовав его, присел напротив.
- Как настроение?
- Какое может быть настроение?
- Опять Мика?
- Да.
- Угодил в полицию?
- Хуже!
- А что такое?
- Так он же в Москву уехал из Баку, помнишь, я те говорил. От греха подальше уехал, так сказать, к черту в ягодицы! Помнишь?
- Ну да.
- Так вот он там сожительствовал с одной пожилой дамой. Она годилась ему в матушки. Лет на 14 старше его была…
- Он убил ее?
- Да нет?
- А что же тогда?
- А то, что она умерла, и оставила ему завещание.
- И какое же?
- Автомобиль "Крайслер", 3 - к комнатную квартиру в Москве на Заречной улице, и дачный участок в Долгопрудном. Ах да, еще 20 тысяч баксов в банке счет. Так что, Мика щас богач.
- Так это ж прекрасно, Руслан!
- Что прекрасного?
- Это ж братан твой! Надо радоваться!
- Ну и что? Это жестоко! Жестоко и несправедливо! Куда смотрит бог?
- Ох - хо - хо - хо!!!!!
Я покатился со смеху, держась за живот. У меня из глаз пошли слезы, настолько я смеялся дико. Вся клиентура кафе обернулась на меня с любопытством.
Руслан даже обиделся на меня, что я его поднял на смех.
7. НОВЫЙ ГОД.
1984 год. 29 декабря. Вечер окутал город Баку чернеющим небом. Но улицы играли яркими огнями, и подсвеченная дымка размытым ореолом окаймляла окрестности. Бегущие строчки реклам, радуги гирлянд, мириады искринок, лучезарные витрины и вывески, - все словно дышало предвкушением молниеносно приближающегося праздника.
Казалось, каждая частичка города, всякий мелкий штрих, обозначенный мазком незримого художника, с радостью напоминали о неизбежно надвигающейся волшебной ночи. Очарование кануна Нового года, конечно же, воодушевляло жителей столицы Азербайджана с необычайной силой.
Вечер был славный. Невесомый белый пух заигрывал с фонарями. Разномастные автомобили, моргая стоп-сигналами, застревали в последних пробках. Веселые прохожие растворялись в дверях магазинов в надежде прикупить к столу забытые в предпраздничной суете маслины, оливки, приправы и прочую мелочь. Очаровательная снегурочка, выстроенная мелкой мозаикой на рекламном щите, доброй улыбкой озаряла проспект Таги - заде. Огромная елка на проспекте, втиснувшемся в перекресток, будто мощный великан, встречала машины и пешеходов, подмигивая сотней маленьких радужных глаз.
Я торопливо шел домой. Спешил, уже было поздно. Я изрядно поддал, и теперь пора домой, в теплую постель. Внимательно смотрел под ноги, чтоб не упасть.
Кругом снежная грязь, покрытая коркой льда. Скользко было.
Вдруг я сзади услышал смешок. Две молоденькие девушки, на вид им можно было дать лет 20, обогнав меня, подкольнули словечком, одна из них бросила мне:
- Эй, парниша, может погуляем?
- Нет, девчонки, я устал. Спешу домой. Может в следующий раз.
Они звонко что-то брякнули, посмеялись и побежали вперед меня. Через пару минут обогнув здание, они исчезли из виду.
Я улыбнувшись продолжал направляться в сторону дома. Да, жаль, поздно уже. На самом деле было поздно, почти час ночи. Да и холодно было.
А то бы конечно, сладкий персик сам шел мне в руки, но нет, нет, на сегодня хватит.
Дискуссируя сам с собой, я обогнул пятиэтажку, и вышел на проспект Таги - заде. Передо мной такая значит сцена.
У обочины стоит желтое такси, и его водила, жестоко избивает одну из тех девушек, которые пять минут назад обогнали меня.
С минуту я стоял и обозревал пренеприятнейшую картину.
Маленького роста таксишник, коренастый крепыш, схватив девушку за длинные волосы, два раза ударил ее по животу, она согнулась, даже не издав звука. Даже не пикнула. Мне показалось, что она привыкла к таким побоям. Потом шоферюга согнул ей шею вниз, и кулаком вколотил ей под глаз. Обычно так дерутся пьяные мужики. Никакого снисхождения не было. Мол, это девушка, это не мужчина, нет, ничего такого не было.
Подруга избиваемой не вмешивалась, так же как и я. Она отошла чуть в сторону, и изредка вздрагивала от очередного шлепа или удара со стороны шофера.
Я стоял на другой стороне дороги, но все видел как на ладони.
Я понимал, что эти девушки проститутки, и все - таки мне была не понятна жестокость этого парня. Он не отставал. Его жертва стонала, ей было больно, но она боялась быть искалеченной еще больше, поэтому не лезла на рожон. Хотя какой тут рожон? Ее почти убивают.
Но всему приходи конец. Наконец то шофер угомонился, остыл, последний раз ногой дал сильный пинок ей в зад, и отшвырнул ее на сырую землю.
Подружка быстро схватила ее под руку, тормознула на ходу (как по заказу) другое такси, они обе быстренько юркнули в машину, и укатили прочь.
Победоносный водила еще доругивался им вслед.
Мне жутко стало интересно, я забыл про время. Подошел к нему, слегка осмотрел его лицо, его внешность, как это вообще было возможно в половине второго ночи, тем более моим нетрезвым взглядом.
Это был парень 27-28 лет, по видимому, потомственный водитель такси.
- С наступающим тебя, парень! - приветствовал я его.
Он окатил меня с ног до головы строгим взглядом и не ответил на мой предпраздничный "салам".
- Что тут случилось? Что за драка так сказать?
- Ничего. Это не твое дело - буркнул он.
- Да мне просто интересно. Одна из тех девушек моя соседка. Та, другая, не та, которую ты избивал, - соврал я.
- И что?
- Мне поэтому интересно, что же такое они сделали?
Он закурил сигарету, затянулся, выпустил дым, взглянул на меня и нервно изрек:
- Понимаешь парень, я им говорю куда вас отвезти, а одна из них, та, которую я отметелил, сказала: "поедем к твоей мамочке''. Понял, нет?
- Так и сказала?
- Да!
- …А…то есть, тебя это задело…
- Ну? Я не понял, это разве нормально? Какая то шалава обзывает мою мать. Я их всегда опускал и буду опускать! Давить их надо! Давить!
- Но это же дама. Понятно, что она шлюха, но все же она женщина, а ты мужчина. Как ты мог? - резко я наехал на него.
Он поперхнулся от дыма сигареты.
- Че те надо вообще, а? Что ты хочешь?
- Ничего.
- Ну и все. Если едешь куда нибудь, я тебя подвезу, проблем нет. А голову морочить мне не надо. Мне самому виднее, поднимать руку на кого - то или нет. Поэтому вот так. Так ты куда едешь?
- К твоей мамочке!
Я сказал это машинально, вслепую, так сказать, по инерции, находясь в тумане.
Внезапно я ощутил сильный удар в нос. Я не заметил, как он меня ударил, я просто понял, что удар головой (он ударил меня макушкой головы) пришелся мне в нос, вернее в переносицу.
Перед глазами поднялся огонь, бушевал пожар, было страшно больно. Я чуть поддался назад, а сзади был гололед, поскользнулся и упал на спину.
На пару секунд я отключился. И от его удара, и от падения на грязный асфальт. Я стал задыхаться. Сквозь туман я услышал, как он завел машину и уехал. Одно мгновенье я глядел на черное небо. Никаких звезд. А еще праздник.
Через минуту я поднялся, пошлепал себя по ногам, вытряхивая грязь и снег. Осмотрелся, никого кругом не было. Я пошел домой.
С носом было все в порядке. Мне повезло, крови не было. Немного нос опух, вот и все.
8. МИХАИЛ МЕСХИ.
Меня всегда интересовали знаменитые футболисты, и я всегда страстно жаждал с ними встречи.
Я лично брал автографы у легендарных футболистов киевского Динамо, Демьяненко, Заварова, Баля, Блохина, бывал дома у знаменитого Анатолия Банишевского, общался с Валерием Гаджиевым, и так далее и так далее.
Я охотно соглашался, когда мне предлагали познакомиться с кем-то из великих в прошлом (да и в настоящем) футболистов.
И вот когда мой друг Иван Закаряев хотел представить
меня Михаилу Месхи, я подпрыгнул от тахикардии. Что? Михаил Месхи?!
Именно! Михаил Месхи, легендарный в прошлом футболист, это веха советского футбола, это отдельная тема. Месхи внес огромную лепту в развитие всего нашего отечественного футбола. Короче говоря, Михаил Месхи.
Михаил Месхи был не только великим футболистом, он еще и солидная фигура, и занятно было бы увидеть на склоне его дней человека, чьи голы стали (по крайней мере, в СССР) легендой; но я знал, что он стар и болен, - надо полагать, его только утомит появление постороннего, и притом не грузина.
Михаил Месхи был последним отпрыском княжеской фамилии Месхи в Кахетии, он жил по княжески и описал свою бурную жизнь на футбольном поле, принесшую ему славу, какой не ведал ни один его современник в его родном Сакартвело. Я не мог судить о его творениях на поле вживую, ибо был маленьким, но по рассказам, по слухам - это был гений. Да и видеозапись матчей с его участием я смотрел неоднократно.
Правофланговые кинжальные рывки, полные страсти, дерзкой
отваги, буйства красок и жизненных сил, они вскружили голову многим фанам.
Я склонен думать, что в Тбилиси, когда называли его имя, почтенные болельщики могли привстать в знак уважения.
В ту давнюю пору вся молодежь повторяла его финты, и старые болельщики без конца рассказывали мне о его неукротимых проходах, голах, по которым с ума сходила вся страна. Многих новорожденных называли в честь него - Михаилом.
Но все это было много лет назад, и Месхи, презрев мир, который
больше ничего не мог ему предложить, уже 20 лет жил без футбола. И вот в то лето я гостил в Тбилиси. Он почти как отшельник квартировал домик на окраине Тифлиса, у реки Мтквари, и уже давно жил там один. Во всяком случае мне так сказали.
- А какой он теперь с виду? - спросил я у Ивана.
- Великолепен. Он же грузин.
- Есть у тебя его фотография?
- Нет! Откуда? Да и зачем тебе его фотография? Увидишь его сам.
И буквально через день, Иван Закаряев сказал, что договорился с Михаилом Месхи, он меня ждет завтра в 16 - 00.
Теперь мне ничего другого не оставалось - в назначенный час надо было к нему явиться.
Гостиница «Трудовые Резервы» в Тбилиси была на главной площади, в это весеннее утро очень оживленной, но стоило свернуть за угол - и казалось, я иду по городу,
покинутому жителями. Улицы, эти извилистые белые улочки, были пустынны,
разве что изредка степенно пройдет женщина вся в черном, возвращаясь с
богослужения. Тбилиси - интересный город, с особой аурой, это город церквей, куда ни пойдешь, то и дело перед глазами изъеденные временем стены или башня.
В одном месте я приостановился, глядя на проходящую мимо вереницу осликов.
На них были выцветшие красные чепраки, и уж не знаю, что за груз несли они в
свисающих по бокам корзинах.
А когда-то Тбилиси был культурным центром Кавказа, в этот отдаленный уголок Закавказья стремились богачи Нового Света, и здесь на склоне лет селились авантюристы, которые нажили себе состояния в России. В одном из таких домов жил и Михаил Месхи, и, когда я позвонил у решетчатой калитки, мне приятна была мысль, что жилище его так ему подходит.
В тяжелых воротах было какое-то обветшалое величие, и оно гармонировало с моим представлением о прославленном спортсмене. Я слышал, как отдавался в доме звонок, но никто не отворил мне, и я позвонил еще раз, и еще. Наконец к
калитке подошла старуха, одетая в черное.
- Что вам? - спросила она.
Ее черные глаза были еще красивы, но лицо угрюмое, и я подумал, что это
она, должно быть, заботится о старом футболисте. Я ответил ей:
- Ваш хозяин меня ждет.
Она отворила железную калитку и впустила меня. Попросила подождать и ушла по лестнице в дом. После раскаленной солнцем улицы дворик радовал
прохладой. Он был благородных пропорций, и можно было подумать, что построен
он каким-нибудь последователем грузинских князей; но краска потускнела, плитка под ногами разбита, кое-где отвалились большие куски штукатурки. Посреди двора стоял стол, по сторонам его качалки, на столе - газеты двухнедельной давности. Знать бы, каким грезам предается старик, сидя здесь теплыми летними вечерами и покуривая сигарету,
подумал я.
По стенам под аркадой развешаны были потемневшие, дурно
написанные грузинские полотна, кое-где стояли старинные пыльные шкафчики с выдвижными ящиками с блестящей, местами поврежденной
инкрустацией.
По сторонам двери висела пара старинных кинжалов, и я с
удовольствием вообразил, что они-то и послужили Михаилу Месхи в знаменитейшей
из его правофланговых кинжальных финтов, когда сборная СССР громила Италию и ФРГ на футбольных полях мира.
Все вокруг пробуждало образы, которые я смутно угадывал, и так
подходило знаменитому футболисту, что дух этого дома всецело завладел
моим воображением. Эта благородная обстановка окружает его сейчас столь же славным ореолом, как былое великолепие его юности; в нем тоже сохранился давний дух князей, и ему очень к лицу кончить свою прославленную жизнь в этих великолепных старых стенах. Конечно же, так и подобает жить и умереть великим.
Постепенно мною овладело беспокойство.
Я закурил сигарету. Пришел я точно к назначенному часу и теперь недоумевал, что же задерживает старика. Тишина странно тревожила. В этом тихом дворике
толпились тени прошлого, и давно минувший, невозвратный век вновь обрел для меня некую призрачную жизнь.
В те дни людей отличали страсть и неукротимый дух, от каких в нашем мире не осталось и следа. Мы уже не способны поступать столь безрассудно и геройствовать столь спортивно.
Я услышал какое-то движение, и сердце мое забилось быстрей. Теперь я
волновался, и когда увидел наконец, как он спускается по лестнице, у меня
даже захватило дух.
Он был невысок, полноват, лысоват, кожа чуть с желтизной, густые брови еще темны, и от этого мрачнее кажется огонь, сверкающий в великолепных глазах. Поразительно, что в такие годы его глаза еще сохранили свой блеск.
Орлиный нос, плотно сжатые губы. На ходу он не сводил с меня глаз, в них не было приветливости, казалось, он холодно меня оценивает. Он был в черном, в руке белая кепка. Во всей осанке уверенность и достоинство. Он был такой, каким я хотел бы его видеть, и, глядя на него, я понял, как он потрясал многотысячные стадионы. Да, весь его облик говорил: это гений.
Он спустился вниз и медленно подошел ко мне. Взор у него был
поистине орлиный. Для меня настала неповторимая минута, вот он передо мной, наследник великих грузинских князей прошлого - за ним мне видятся Борис Пайчадзе, Гиви Нодия, Генерал Цицианов, Нодар Думбадзе, ну так уж и быть, Слава Метревели и Муртаз Хурцилава. Он - последний в этой длинной череде, и он достойно шел по их стопам.
В его облике я заметил огромный накрытый стол, а на нем хингали, аджику, лимон и кругом яркий, очень яркий солнечный свет, озаряющий всю землю грузинскую.
Я смешался. По счастью, у меня заранее заготовлены были первые слова
приветствия.
- Маэстро, для меня, азербайджанца, необычайная честь познакомиться со столь великим человеком.
В проницательных глазах мелькнула насмешливая искорка, и суровые губы на миг дрогнули улыбкой.
- Я не Михаил Месхи, батоне, я торгую лимонами. Вы попали не по адресу. Михаил Месхи живет в соседнем доме.
Я ошибся дверью.
9. Диспут с вором в законе.
Это был старик лет 73. Он торговал на улице Хребтовой сигаретами. Я слышал о нем, мне рассказывали, что этот старик - Ибрагим (его звали так) - старый вор в законе, он отсидел во многих злых сибирских казематах СССР. А сейчас постарел, отошел от дел, торгует сигаретами.
Я у него несколько раз покупал сигареты, он меня знал в лицо. Вот и в тот день я подошел к прилавку и попросил сигареты ''CAMEL''.
Он, сухо поздоровавшись, протянул мне желтоватую пачку '”CAMEL”, потом стал запирать свой магазин. Вставил замок в защелку, и захлопнул обе двери. Я, выйдя на воздух, закурил, наблюдал за его манипуляциями, потом обратился к нему:
- Отец, уже шабаш что ли? Что - то рано закрываетесь.
- Хочу пройтись по воздуху. Душно мне, сынок.
- А может, вместе пройдемся? Поговорим, поболтаем, полялякаем о нашей грешной жизни?
Посидим, чайку выпьем. Я угощаю.
- Пошли…- кивнув в сторону, он безразлично согласился.
И вот уже мы сидим в чайхане, на открытом воздухе, пьем дымящийся чай, наблюдаем за прохожими. Благо, погода солнечная, хорошая. Но я тут же перешел к делу.
- Отец, я слышал, что вы сидели в лагерях, на зоне. Отбывали свой длинный срок в различных тюрьмах. Мне очень интересна жизнь старого каторжника. Не поделитесь ли воспоминаниями?
- А зачем это тебе?
- …Ну…я журналист, иногда пишу о таких вещах. И для себя интересно, и для читателя.
- А…(отпил чай)…какие там воспоминания? Все в прошлом.
- Говорят, сидели вы за кражу?
- Да, правильно твердят.
- Отец, только не обижайтесь, вопрос на засыпку. Можно?
- Ну давай.
- А сегодня совесть ваша вас не мучает? Ну как за что? Вы же воровали, вы были вором, вас окрестили вором в законе. И все за что? А за то, что вы грабили квартиры, занимались разбоем, похищали добро чужих людей.
- Так я ж приносил пользу государству.
- (Поперхнувшись) Какую пользу, отец?! Какую пользу? Вы же вор!
- Молод ты судить меня. Вот посуди логически. Я крал, это правда, грабил квартиры, банки, магазины. Но что я делал с теми деньгами, которые украл? Правильно, я их возвращал в экономический оборот, в бюджет страны. Щас, щас я объясню. Ведь я же эти бабки пропивал в ресторанах, в кабаках, тратил на всякие курорты, мурорты, на женщин. Правильно? Ну и вооот…эти денежки опять возвращались на круги своя. То есть, туда, откуда я их взял. В оборот, в бюджет!
А теперь скажи, так ли поступает коррумпированный чиновник в Азербайджане? Конечно нет. Он награбленные деньги прячет у себя дома, или превращает в недвижимость, он их не тратит, а если даже тратит, то не так как мы - воры. Он боится их тратить, боится огласки.
Причем он грабит не мелочь как я, он берет побольше, и вреда от него больше, чем от меня.
- Значит, выходит так, что воры гораздо полезнее обществу, чем чиновники?
- Да, но именно азербайджанскому обществу. Ты это не забывай. Но и это не самое главное. Меня к воровству привлекало только одно. Только это.
- А что?
- Запомни, кража - это единственный метод зарабатывания, когда все контролируешь ты сам. Понял? Весь процесс в твоих руках, перед твоими глазами. Ты ни от кого не зависишь.
Объясняю. Вот что такое грабеж? Что это такое? Это бизнес. Это такой же бизнес, каким является допустим, бизнес оливкового масла, купля продажа квартир, или банковские соглашения, и пр. Но все дело в том, что во всех этих названных мною отраслях бизнеса ты зависим от клиента, от его согласия, настроения, от погоды, от всего. Это очень важный фактор в бизнесе, очень важный. А вор все решает сам, он зависит только от себя. Он крадет и деньги и счастье, и любовь и свободу.
Все контролирует только он сам. Для него клиент готов всегда - это богач. И он идет его грабить.
Вот мой сын работает в банке, выдает ссуду, но он полностью зависит от клиента, который может согласиться взять у него кредит, а может нет. Если да, то мой сын на коне, а если нет, то он голоден.
А вору этого всего не надо. Он как танк идет туда, где его ждет удача, где его поджидает богатство.
Не люблю я быть зависимым от кого - то.
- Вы и сейчас так думаете?
- Конечно.
- Не воруете, потому что постарели, да? Были бы вы молоды, то взялись бы за свое старое ремесло? Я правильно вас понял?
- Так точно, сынок.
- Да не сынок я тебе!
В голове зазвучала песня Высоцкого:
"Я не люблю, когда наполовину,
Или когда не кончен разговор,
Когда воруют вишню, сливу.
Я просто ненавижу слово вор''.
Расплатившись за чай, и не глядя на него, я ушел оттуда. Больше я его не видел.
10. Аташка.
Аташка был грозой нашего детства, нашего двора. Это был настоящий атаман.
Все началось еще с далеко детства, с середины 70 годов. Аташка был крепкий мальчик, сильный, любил махать кулаками. Иногда и нож применял.
Он был сыном несчастной семьи. Два его брата - один старший, другой младший - оба сидели в тюрьме, причем постоянно. Мать психически ненормальная, отец алкаш. Братья выходили на волю, пол года гуляли, опять что-то вытворяли, грабили, или убивали, и опять в тюрягу тянуть срок.
Мать у Аташки была армянкой, отец - азербайджанец. Его так и величали - Аташка. Он не был вором, как его братья, но мордобой и хулиганство - это был его конек.
Помню как вчера, он со своей шайкой стоял у обочины дороги, и приставал, в прямом смысле слова приставал к прохожим: молодым, пожилым, взрослым, но девушек практически не трогал.
Не редко это оканчивалось визитами в отделение милиции, последними предупреждениями, и пр. и пр.
Короче говоря, мы его боялись.
В конце 70 годов это был уже настоящий вожак. Высокий бугай, смугл, плотно сидящие прямые черные волосы, руки в наколках, взгляд волчий.
Я общался с мальчиками из культурных семей, и мы - маменькины сынки, разумеется были ягнятами перед грозным атаманом Аташкой.
Помню, он как на военных учениях выстраивал нас как солдат перед собой, каждому давал задание.
- Ты, Валек, пойдешь к Сулейману, скажешь что от меня, пусть он даст тебе 10 рублей. Понял? Ну давай, одна нога там, другая здесь. Ты, Вартан, бегом в стеклотару, к этому горбатому козлу, скажи что Аташка послал, он знает зачем.
Таак…(осматривая нас). Ты, как тебя, как? Не понял? Игорь? Игорь, отнеси этот кулек дяде Абдулу, знаешь его, ну вот, скажи что Аташка прислал. Он знает.
И потом он повернулся корпусом к остальным.
- А теперь вы все, выворачивайте карманы, посмотрим что у вас есть. Давай живо!
После такого «шмона», он нашей группе мальчиков, состоящих их 5, 6 человек тоже давал какое-то задание, мол, идите в спортзал, посмотрите, есть там футбольный мяч или нет, другие поручения, и так далее, и так далее.
Так получилось, что в 1980 году я переехал с этого двора. Так сложилось. И я больше Аташку не видел.
Я о нем изредка слышал от товарищей со старого двора, мол, его брат вышел с тюрьмы, там, сам Аташка залетел, подрался с ментами, устроил мордобой в кафе, и пр.
Потом он пошел служить в Армию, служил кажется, в Красноярске, вся часть дрожала перед ним, третье, пятое, десятое. Повторяю, это все по слухам. Видеть Аташку я не видел уже лет, по меньшей мере 20.
Прошли годы. Началась война в Карабахе, по всему союзу пошли волнения, войны, обстановка ухудшалась с каждым месяцем.
Прошло еще какое то время. Союз распался, республики стали суверенными, самостоятельными. Каждый сам по себе. Мы часто с товарищами собирались вместе, сидели, вместе кушали, пили, вспоминали детство, былое, обсуждали рыночную экономику, промывали косточки всем событиям, начиная с перестройки заканчивая минской группой ОБСЕ.
Каждый из нас работал в солидном учреждении: один был врач, другой педагог, я был сотрудником правоохранительных органов.
И вот в тот день, это был конец 1999 года, 13 ноября, мы решили посетить наш старый двор, где прошло наше детство. Мы хотели окунуться в далекое детство, потрогать те самые ели, тополя, понюхать стену летнего кинотеатра, прислониться спиной к старому подъезду, поискать в округе хотя бы одно знакомое и старинное личико, короче говоря, хотели поддержать душевное равновесие, иначе мы быстро старели.
После всех этих манипуляций, мы сели в кабаке близ нашей старой школы, поели, попили, потом один из наших друзей детства, единственный из нас, кто еще оставался проживать в этом дворе, пригласил нас к себе на чай.
Разумеется, чаем не обошлись. Купили ящик пива, и стали глушить его у него дома, смотрели телевизор, слушали музыку.
Стало поздно, решили разойтись по домам. На столе стояла груда бутылок, штук наверное 15, не меньше.
Стали убирать мусор со стола, и собрав бутылки в огромный кулек, попрощавшись с хозяином, я спустился вниз, чтоб бросить этот кулек в мусорный чан.
Два красных мусорных чана стояли у большого тополя, рядом с каменным барьером. Я был изрядно пьян, поэтому эти чаны в моих глазах раздваивались.
Все же кое - как добрел поближе, чтоб выбросить кулек. Вдруг вижу, два бомжа, грязных бомжа, копошатся в этих чанах, что-то находят, кладут в карман. Один из них порывшись в чане, нашел бутылку из под коньяка, положил в карман, другой какую - то банку. От них несло смрадом.
Проезжающая мимо машина на миг осветила нас фарами, и я успел заметить лицо одного из этих бомжей.
Так это же Аташка!
Я еще стоял с кульком в руке, они вообще не обращали на меня внимания. Я обратился к нему:
- Аташка! Ты Аташка? Ты помнишь меня? Я Эльчин! Эльчин! Помнишь, лет 20 назад? Ты был у нас вожаком, атаманом? Не вспомнил?
- А, Эльчин (окинув взглядом мой кулек)…А что это у тебя? Бутылки? Ты это, Эльчин, зачем выбрасываешь бутылки? Пойди к стоянщику Валере, тут два шага, скажи что Аташка прислал, ему бутылки нужны.
11. Ошибка
Я заснул пьяным, вечером намедни была пьянка дикая. Кое - как снял с себя сорочку, брюки и брякнулся в постель.
Подсознательно думая о том, что рано утром мне надо на работу, поэтому с утрянки пораньше надо успеть побриться.
Проснулся резко от какого то стука. Взглянул на часы - 7 часов утра. Пора!
Январь месяц, поэтому еще темно по утрам. Зашел в ванную, открыл горячую воду, стал бриться. Ооо, хорошо. С релаксом побрился, минут 15, потом сверху обмазал лицо кремом, далее колюще - режущий одеколон - уффф!!!! Жжет, тварь!
Ну все, все, все!!!! Пора, пора на работу. Шлепая руками по гладковыбритым щекам, я вошел в гостиную. И вдруг я посмотрел на настенные часы… Я обомлел. Оказывается было еще 2 часа ночи. Еще стояла ночь!
Что? Да не может быть. Это как? Я что слепой что ли? Я же отчетливо видел, что часы показывали семь утра.
Да, именно так! Я ошибся, проморгал, не правильно увидел, спутал цифры, короче говоря, вместо 2 увидел 7. Надо быть внимательным, понимаешь, читатель, внимательным!
…
Будучи студентом Университета, я обучался на военной кафедре. Там у нас был полковник один, Стыскин фамилия. Он учил нас правильно ходить. Мол, осанка должна быть прямой, ровной, военной, как бы железной. Он перед нами в аудитории демонстрировал свою ровную спину. Тщательно говорил:
- Курсанты, слушайте меня внимательно. Чтоб ходить ровно, делать надо вот так. Живот назад, вот так…так…вооот. Потом грудь вперед. Понятно? Живот назад, грудь вперед. И вы будете как кипарис, как тополь.
Его слова еще долго звенели в ушах моих: грудь вперед, живот назад, грудь вперед, живот назад…
Прошли годы. Я старался четко выполнять указания Стыскина. Мне уже было под 30 лет, я ввел в привычку ходить так: грудь вперед, живот назад.
И у меня болела спина, ныл позвоночник. Все без толку, не помогало.
Не понял, может я делаю что то не так? - думал я про себя…
И вдруг, охо! Я вижу его, Стыскина.
Он шел по улице Нефтяников, в руке авоська, улыбался.
- Товарищ полковник! Здрасьте! Вспомнили меня? Отлично. Как поживаете? Все норма? Товарищ полковник, помните, вы говорили про осанку? Ну…как прямо нужно ходить. Вспомнили? Мол, грудь вперед, живот назад…Вспомнили?
Так вооот, я все это делаю уже четыре года, и никакого толка…Что? Я не понял, что? Как? Вы так не говорили? Как? А как вы сказали? Я вас не правильно понял? Не грудь вперед, а живот? Это как? Полковник - ну вас в шпигель!
Я понял одно еще раз: читатель, будь внимательным! ВНИМАТЕЛЬНЫМ!!!!
Хотя это бесполезно. Все равно ты будешь ошибаться: вместо два увидишь семь, а вместо грудь услышишь спину. Ибо ты тупой, читатель!
12. Ложный патрионервизм.
Фронт. Нагорный Карабах. В траншее сидят солдаты. Сейчас передышка после долгого и упорного боя за село Касапет.
В окопе сидит Мамед и кричит в рацию.
- Первый, первый, я седьмой, я седьмой!! Первый, ты меня слышишь? Слышишь?
На линии послышался шум, шорох, пошли помехи.
- Первый, первый!!!
- Ара, ты кто?
- …Не понял? Куда я попал?
- …Ара…Кто там э?...
- А ты кто?
- Я Армен Багдасарян. Ты кажется не туда попал. Мы вас пеленговали. Ха - ха!
- Армен?
- Да, да, Армен. Ну как, готов к завтрашнему бою?
- Да подожди…ты сам откуда? Где ты жил? В Баку?
- Ну да. А что?
- А где ты жил? Случайно не на Фабрициуса?
- Так точно, там. Ты меня знаешь что ли?
- Ты сын Размика?
- Да!
- Армен! Армен, ты меня не узнал?
- …Нет…
- Я Мамед, Мамед Гусейнов. Не вспомнил? Мы с тобой жили в одном дворе, учились в одной школе. В параллельных классах. Вспомнил?
- …Да…Кажется припоминаю…
- Как дела? Где ты щас? Как настроение?
- Ты что дурак? Какое настроение?
- …А…да…
- Слышь, Мамед.
- Да?
- Если мы завтра встретимся в бою, ты меня убьешь? Выстрелишь в меня?
- Нет Армен, ты что? Мы же кусок хлеба делили.
- А я бы тебя убил бы. Слышишь?
- Да.
- Я тебя уничтожил бы. Но все же я тебе желаю счастья. Привет всем!
…
На проспекте Нариманова однажды я увидел такую картину. В одном из дворов, на скамейке сидели и беседовали семь молодых парней - чеченцев. Я понял, что они чеченцы. Даже ребенок это понял бы. Я с минуту наблюдал за ними. Громкий говор, незнакомая речь, гортанные звуки, эмоциональные слова, светлая внешность, у некоторых бороды, короче говоря - это чеченцы.
Вдруг я заметил, как мимо них проходят трое наших местных ребят - азербайджанцев. Они замедлили шаг и почти разинув рот смотрели на этих чеченцев как на музейный экспонат, реликт, не скрывая своего восхищения. Я запомнил эту сцену.
Я обратил внимание на то, что азербайджанцы имеют почти все, чего не имеют чеченцы: свою государственность, древнейшую историю, письменность, алфавит, флаг, гимн, независимость, и пр., и пр. И тем не менее, азербайджанец преклоняется перед чеченцем, он восхищен им. Спрашивается, зачем? Зачем?!
Нет, конечно, я понимаю, чеченцы вызывают уважение, они отважны и храбры, даже Россия не может справится с ними. Это ясно. Но открыто показывать чеченцам свою слабость, признавая, что мы слабее их, тем более находясь в Баку, это явное следствие бездарности!
Это бездарность, безвольность, бессодержательность, беспринципность! Короче, это мерзость!
…
Али Алиевич был беженцем, но работал на должности, был чиновником. Часто вспоминал захваченные армянами родные земли, всхлипывал, утирая слезу, громко читал стихи о Родине, и залпом осушал водку одним махом граммов 200.
Однажды он сказал:
- Да я этих армян, …да я……я…этих армян просто уничтожу! Ничего, пусть тешатся, пусть радуются. Да я их просто сотру в порошок! - и после этих слов опять осушил бокал с водкой.
Через три дня. Вечер был темный, небо черное. Кругом туман как пар в парилке в бане. Не видно даже своих ног.
Я подговорил своего товарища - Аслана - на предмет выявления этих "патриотов".
Мы договорились и разошлись.
Я поджидал Али Алиевича за переулком, я знал, что он сегодня опоздает. И вот послышались в темноте его шаги, и вот, вот он уже подходит. Я прислонился к стене, зажал свой живот, и в этот момент Али Алиевич столкнулся со мной.
- А! Ты кто? А, Эльчин? Что это с тобой?
- …Али Алиевич…мне больно, меня ножом ударили…быстро, бегом дуйте в участок, отделение полиции. Быстро! Меня армянин ударил.
- Кто?
- Армянин. Он тут, я его узнал, он разведчик. Он здесь, эй…осторожно!
За спиной Али Алиевича появился Аслан. Он действительно был похож на армянина: нос горбинкой, глаза выпуклые. Увидев нас, Аслан подошел вплотную к Али Алиевичу, вытащил игрушечный пластмассовый нож и приставив к его животу, шепнул как змея по армянски с характерным акцентом:
- Кунен ворот ара, шан тыха. Ара, давай быстрей на колени…Давай э, времени нет у меня.
После этих слов он ударил Али Алиевича в живот. Тот захлюпал от боли.
Я не знаю, возможно, читатель не поверит мне, он ничему не верит, но уж я пишу как было.
Али Алиевич, тот самый, который вчера пел героические дифирамбы, потихоньку сполз на одно колено.
- Ара, давай, на обе колени - при этом шлепнув Али Алиевича по шее
Тот, бросив на меня взгляд, молча присел на оба колена, и Аслан подошел к нему вплотную. Дальше непечатно.
Вот он, наш патриотизм! Вот она, черемуха! В гробу я видел такой патриотизм, который рассчитан до первой встречи с мнимым армянином!
Который достигает своего апогея после второй рюмки водки!
Который вспоминается только в застольях! В гробу я все это видел!
Я поражаюсь умению армян. Какие они молодцы!
…
В феврале 2005 года проходили дни культуры Азербайджана в Москве. На сцене Кремлевского дворца выступали актеры, певцы и деятели искусства Азербайджана во главе с министром культуры.
В зале сидели высокие гости, президенты России и Азербайджана, много высокопоставленных иностранцев и пр. А за кулисами азербайджанские актеры готовились к очередному выходу на сцену. Перед ними стоял инструктор и говорил им:
- Так, спокойно, не волнуйтесь, вы представляете Азербайджан в Москве. Это не шутка. Это высокая честь! Вы должны достойно выступить перед солидными гостями, показать свой патриотизм на сцене. Ясно вам всем?
И все они хором выражали свое согласие и рьяно продолжали показывать свой "патриотизм" на сцене кремлевского дворца.
А в этот момент Евгений Примаков со своей супругой сидели в зале и ухмыляясь, смотрели весь этот концерт.
Его жена шепнула Примакову:
- Женя, это те самые азербайджанцы?
- Да милочка, те самые…
- …Ой не могу (смеясь)…
- Ладно, прекрати.
- Это тот народ, который бросался под танки в январе 90 года?
- Ну да, да, прекрати я сказал.
- …Ой держите меня…Это они нас развлекают так?
- А кого ж еще? Ну и Вову конечно.
- Ой мамочки! Лучше б мы пошли бы в театр пантомимы.
- Тут же Вова! Сама понимаешь…А то бы что я, конченный дурак что ль, посещать такое раболепство.
13. Девичья башня.
Салман Ахунд-заде вот уже несколько лет занимался серьезным крупным бизнесом. Среднего был он роста, худощав, лицо морщинистое. Ему лет 50, не больше. У него трое детей, две дочки, один сын. Но жил отдельно от них Салман. У него в Баку около 6 квартир. В одном из престижных районов Баку оставался сам - на улице Низами (ул. Торговая), недалеко от кинотеатра "Родина".
За период бизнеса заработал он несколько миллионов долларов. Сначала не верил он этому. Это был как бы сон для него. Но с этой сладкой реальностью все же потом смирился он.
Только откуда у него такие большие деньги, не знал никто. О его источнике доходов в неведении все были. Соседи, родственники, приятели - не понимал никто, как может ездить на 600-м Мерседесе обычный инженер, и каждый вечер ужинать в дорогом ресторане, где столик на одну персону стоит 70 долларов.
Баку, 29 августа, 2004 года. На балконе своей квартиры сидел Салман Ахунд-заде, и потягивал холодное пиво. Стояла жаркая погода. Температура выше 40. Еще больше давил на бакинцев горячий южный ветер.
Внезапно зазвонил его мобильник.
- Да, я. Да слушаю, слушаю. Знаешь, Эльхан, не телефонный это разговор. Приди, поговорим.
Выключив телефон, вновь принялся Салман пить пиво. Вспотела после морозилки бутылка "Карлсберг". Зажег сигарету, и задумался:
"Да уж… я богат. И что? Господи! О Аллах! Куда ж мне тратить столько денег? Ведь столько зданий высотных здесь построил я. 6 высоток построил я. Подумал, что отмыл свои все деньги я. Оказывается, всего лишь 10% это. А где ж мне держать 50 миллионов долларов? Где? В банке? Смешно. Хо-хо! Спросят же меня, где взял ты это все? Потребуют декларацию. Не скажу же им я, что заработал на наркобизнесе. Хо-хо-хо! Очень смешно. Очень. Хорошо, что не поймет наш тупой народ, что такие высотки в Баку можно построить только грязными деньгами. А как еще отмыть деньги? Будто эти здания строят иностранцы…Конечно нет! Ха - ха!''
В этот момент позвонили в дверь. Молодой слуга по имени Эмиль, доложил:
- Босс, это Эльхан пришел к вам. Пустить?
- Давай его.
Салман с Эльханом были знакомы давно. У них был общий бизнес. Но Эльхан был более смелый, дерзкий и умный. За кратчайший срок переделывал в друзей своих врагов. Высокий, плечистый, лет ему 45. Внешне смахивал на футболиста Рональдо - такой же бритый, зубастый, смуглый.
Присев напротив Салмана, зажег сигарету "Кэптейн блэк". Пронесся по комнате шоколадный запах.
- Ну, Салман. Что скажешь?
- В смысле?
- С Таджикистана скоро прибудет товар (сказал тихо). Шикарный товар (оглядываясь). Поверь мне, Салман, каждому по 15 лимонов баксами. Клянусь Аллахом! Я обещаю. Разве подводил тебя я до сих пор?
- А что за товар?
- Высшего сорта кокаин. Апробировали в Колумбии. Дегустировал даже Нарик.
- Тсс…тише…Ты че? Не произноси здесь его имя …Погубишь нас, дурак.
- Да ладно, слушай. За всем этим стоит он.
- Ну и что? Не называй по имени высокого чиновника.
- Будто ты не чиновник что ли? Ха - ха…Такой же, как и ты!
- Я совсем уже другое. Ты же знаешь, что он выше меня на 100 этажей. Да и вообще, у меня уже есть 50 миллионов. Не хватит ли?
- Аааа… что это ты, выходишь из игры?
- Да ни в этом дело. Пойми ты. Мне некуда девать свои деньги.
- Как некуда? Как все, так и ты. Строй высотные дома.
- Да строил, ну и что, бесполезно все. Не заканчиваются деньги. Нельзя на даче и дома держать такие деньги.
- Так еще строй. Строить не прекращай. Выгодно это.
- Не понимаешь ты меня. Во первых, уже построил я шесть зданий. Уже даже мест нет здесь в городе для стройки. А во вторых, для строительства нужно разрешение.
- Ну и что? Для тебя купить проблема что ль это разрешение?
- Не понимаешь ты меня. В том и дело, что пойдут слухи, кривотолки. А мне не нужно это. И главное то, что у меня есть особая мечта. Хочу построить высотку я в самом центре города. В самом центряке!
- Ну строй. Не вижу проблем!
- Проблема есть.
- Какая?
- Нет мест. Забито все. Нужна мне не городская окраина, микрорайоны и пр. Мне нужен центр!
- А тебе не жаль нашей древней архитектуры?
- Нет, не жаль! Но терзает меня одна хорошая идея. Не знаю, как сказать тебе это…
- Да говори уже, не томи мне душу.
- Эльхан…знаешь…оф…
- Да скажешь в конце концов ты, иль нет?
- Ну слушай. Страшная эта мысль. Не испугаешься?
- Забодал меня уже ты. Говори!
- Значит так. Давно хочу я построить высотку на месте Девичьей башни.
- Не понял, а как?
- Хочу взорвать я Девичью башню. Ясно?
Пауза.
- …Что?
- Взорвать на хрен! Подложить по башню мину, и бах! - все! Три кило тротила хватит полностью. От Девичьей башни останутся одни камешки и воспоминания. Ну и? Как тебе моя идея?
- (Стуча глазами) Вообще то, умная мысль. Только это риск. Кто бомбу то подложит? Хотя да, это не проблема. Взорвал допустим ты, и исчезла башня. Ну а дальше что? Кто даст тебе это право строить на этом месте дом?
- Деньги, деньги! Вот оно, мое право!
- (Задумчиво) Тоже верно.
- Эх, Эльхан, знаешь, как смотрелся бы на этом месте 3- этажный отель... Но мешает Девичья башня.
- Тогда выходит так, что будут жертвы.
- Взорвать надо под утро, чтоб спали все. Хотя конечно, умрет парочка людей. Не без этого.
- Ну а что требуется от меня?
- Найти тротил. Вот и все! Это сумеешь сделать только ты.
- Хорошо, лады. Только меня не вмешивай в это дело?
- Какое дело?
- В строительство отеля.
- Это мое дело.
- Ну так что, по рукам что ль? С Таджикистаном договориться? Тебе я тротил, а ты мне свое добро. Лады?
- Лады.
- Ну и ладненько (улыбаясь)
Попрощавшись, Эльхан ушел. Салман кликнул Эмиля, своего слугу.
- Эмиль! Эмиль! Ты че, умер что ли?
В комнату вошел Эмиль.
- Слушаю босс.
- (С ног до головы рассматривая его) Подойди ко мне и сделай мне массаж. Че то я устал.
- Слушаюсь босс.
- Выключи телефон, чтоб никто не мешал нам. И разденься сам.
Из окон зданий, что напротив, можно было увидеть только сквозь бинокль, как на роскошном диване занимались сексом двое голых мужчин.
14. Замкнутое колесо.
Люди делятся на несколько групп, категорий.
1. Это те, которые занимаются творчеством. Это композиторы, писатели, художники, изобретатели, ученые. Они вечно в поисках, они ищут бога, как в себе, так и на небе. Они вечно творят, созидают, мыслят. Они сначала отравляют себя, гадят самих себя, свое нутро, а потом уже переключаются на окружающий мир. Эти люди разбрызгивают всех своим занудством и нытьем.
2. Это карьеристы. Это страшные карьеристы! Они ищут себе выгодную невесту, хотят удачно жениться, строят свою карьеру путем подхалимажа, стукачества и прочей гадости. Тем не менее, им многое удается. Они в определенном смысле находятся в выигрыше. Но вся беда в том, что они попозже осознают то, что их победа - дело временное, минутное, месячное, ну…или годичное. И все же они больны и не хотят лечиться. Их прельщает отдельный кабинет, получение крупных (и даже мелких) взяток, служебная машина, прислуги, и пр.
3. Это те, которые просто живут, работают, содержат семью, ничего не творят, не созидают. Они ведут запрограммированный, скучный, однобокий, плоский образ жизни. Работа - дом - рынок - работа - дом - рынок - иногда театр - работа - дом - рынок.
4. Эта категория людей прожигает свою жизнь. Они пьют, гуляют, жрут, бесятся жиру, улучают момент, чтоб переспать с какой нить красоткой, выпить водки, поехать на рыбалку, посидеть в дешевом кабаке. Им все по барабану, все по фени. Они живут просто потому, что живут. Если даже они бедны, все равно выходят из дома с одной животной мыслью: где бы найти пожрать и с кем бы переспать.
Эта прослойка людей сначала гадит окружающих, а потом уже переходит на самих себя. Они заживо уничтожают себя. Заживо!
…
Теперь выбор за тобой, читатель! Перепробуй все, начни с первой категории и пройдись до последней. Или хочешь, действуй наоборот.
Все равно это замкнутый круг. У нас нет выхода!
15. Памятник
Вчера я был на открытии памятника. Он был большой, огромный, бронзовый.
Кругом полиция, оцепили всю округу, мероприятие в самом разгаре. Дети - школьники читают заготовленные заранее стишки, к постаменту подходят высокие гости, министры, послы, известные люди.
Орет микрофон, ораторы кричат высокие слова.
Все поклоняются этому памятнику.
Всюду цветы, венки, ленты. Люди переминаются с ноги на ногу, ждут свой черед, чтоб подойти к постаменту.
Нас всех пригнали сюда, к памятнику, мы тоже должны поклоняться ему - памятнику.
Вот, вот нас обгоняют работники прессы, журналисты, репортеры, они окружили памятник со всех сторон, делают снимки, берут интервью у чиновников, которые тоже пришли на поклон.
Все должны преклоняться, склонить голову, некоторые даже приседают на одну коленку перед памятником.
Так кому же принадлежит этот памятник?
Это памятник лжи и цинизму!
16. Диалог Ивана с Мамедом
(тонкий намек на отношения между Россией и Азербайджаном).
Пародия на стихи Юрия Меркулова.
Мамед смотрит на Ивана, томно, из под ресниц, а Иван попыхивая сигаретой, выпивает водку и грозно посматривает на Мамеда.
Мамед виновато улыбаясь, начинает диалог:
- Отпусти меня, красавец!
За любовь мою прости.
Самому мне с ней не справиться,
Умоляю, отпусти.
Отпусти меня, хорошая!
Сердце мается в груди.
- Нет, родной, тебя не брошу я.
Если сможешь - уходи!
- Отпусти меня, пожалуйста!
Не могу я сам уйти.
- Коль влюбился, так не жалуйся.
Нет обратного пути!
- Отпусти меня, любимый!
Так со мною не шути.
- Наша связь - неразделимая,
И мосты не развести.
- Отпусти меня, кудрявый!
Мне покой не обрести.
- Ты считал любовь забавою,
А теперь давай, плати.
- Отпусти на волю, нежный!
Я могу с ума сойти.
- Всё прими как неизбежное,
Понапрасну не грусти.
- Отпусти же, черноокий!
Мне мой крест не унести.
- Да, любовь, порой, жестокая.
Не могу тебя спасти.
- Отпусти меня, разлучница!
Я запутался в сети.
- По-другому не получится,
Дважды в воду не войти.
- Отпусти на покаяние,
Душу мне не береди!
- Ты - свободен. До свидания.
Уходи! Нет, погоди...
- Ладно, все, бери меня,
Больше я уж не могу…
- Нет уж милый, пойди в душ,
Я с грязнулей не смогу…
- Ты не хочешь, не хоти,
Я к Джону Ламберту пойду!
- Ну иди, даже лети,
Ты не нужен и ему.
- За него не отвечай
За меня ты не скучай.
- Слушай ты, а ну давай,
Раздевайся, и начинай!
- Ой, ну что ты, что ты - Ай!
Грубиян такой Вай вай!
- Хватит, хватит, не грусти,
Одевайся, уходи.
- Ну и подлый ж ты Иван
Эгоист, злодей и хам.
- Твои слова как летний зной,
Давай - ка снова ляг со мной!...
17. Карьерист.
Его звали Амир. Он был нашим старым товарищем, мы знали его с далекого детства. Но в последнее время так особо не общались. У всех дела, свой бизнес, свои проблемы.
И вот однажды после обеда мне позвонил Махмуд и сообщил, что Амир нас приглашает к себе домой, обмывать его торжество.
- Торжество? Какое торжество?
- Ну я не знаю, кажется его назначение… Его повысили в должности, вот он и хочет вместе с нами обмыть это дело. А что?
- Да ничего.
- Ты пойдешь?
- Пойдем.
Мы встретились в 18 00 перед Нацбанком. Стоял Амир - виновник торжества, Махмуд, я, и еще один наш близкий товарищ - Магомед.
Амир приветствовал нас очень тепло.
- Ну что ребята, сегодня гуляем?
- Как скажешь.
- Хозяин барин.
- Амир, а что за повышение у тебя?
- …Да это …ну…меня назначили начальником отдела.
- О - хо! А что ты такой стеснительный?
- Тебя подбрасывать надо в воздух, а ты жеманишься!
- Да, ребята, все путем. Поговорим за столом. Я заказал медвежье мясо, будем медвежатину есть и водку пить.
- А это удобно у тебя дома? Может, в кабаке посидим?
- Да кроме жинки никого нет дома.
И мы пошли. Шли по проспекту Нефтяников, идем значит, идем, идем, и вот мы пришли к нему домой. Поднялись по лестнице в блоке, остановились перед дверью Амира. Вся наша группа стоит значит на площадке.
Амир стал звонить. Никто не открыл. Потом опять позвонил, чуть покраснев. Стараясь не смотреть на нас, он сунул свой ключ в дверь, открыл ее, зашел в прихожую, бросив нам:
- Секунду подождите тут…
Через пять секунд он вышел бледный, и сказал нам:
- Ребят, …это…давай посидим в кабаке. И вправду, зачем дома сидеть.
Махмуд и Магомед ничего не поняли, а я все понял. Мы сели в кабаке, в кабинете, и нам принесли заказ.
Как в тумане я ел шашлык и пил водку, однако все мои мысли были в доме Амира. Хотя сам Амир как ни в чем, ел, пил, тосты говорил, анекдоты рассказывал, кричал, смеялся.
Я попросил прощения, и вышел на пять минут. Благо кабак находился рядом с его домом, за поворотом.
Я поднялся и позвонил в его квартиру. За дверью играла музыка, она смолкла.
Послышались шаги.
- Вам кого?
- Я из полиции. Мне нужен Амир Бабаев. Он здесь живет?
Открылась дверь, на пороге стояла молодая эффектная девушка лет 25 - 26. Светловолосая, накрашенная, в шлепанцах и бирюзовом халате. За спиной ее показался мужчина лет примерно сорока - сорока двух. Он был лысоват, с пузой, с помятым на шее галстуком.
- Я его жена…А, собственно, в чем дело то?
Я перевел взгляд на нее, но не знал, что ответить ей, я помялся, заерзал на месте. Выручил он, тот пузатый мужик.
- Амир Бабаев мой работник, я его начальник. Что он натворил? Я должен знать это.
При этом он подошел и показал, точнее, сунул мне в глаза свое красное удостоверение.
- Так что же он сделал, что он натворил? - уже надменно спросил он.
- Ничего! Скажете ему, что если он выйдет в люди, пусть заходит!
Я это сказал, вернее брякнул мощно от души, и стал спускаться вниз.
Я отсутствовал минут 20. Я подсел к ребятам, они уже были хмельные. Я же был подавлен.
Амир как бы понял меня, почувствовал, и после застолья, отдельно подошел ко мне, провожая меня до конца проспекта.
- Что случилось?
Я резко и пристально взглянул на него.
- Амир, тебе не стыдно?
Он опустил голову.
- Да Эльчин, ты прав. Я подонок и гад! Но он мой шеф, это он меня продвинул вперед, а я хотел как лучше.
Лучше…Лучше крысиные гонки, чем мышиная беготня. Хотя в этой беготне победитель все равно остается крысой.