|
Ильяс Эфендиев ГЮЛЬАЧАР На широком склоне горы, с трех сторон окруженной лесами, а с четвертой - уходящей в пропасть, строился большой лесопильный завод. По новенькой, проложенной всего несколько месяцев назад шоссейной дороге грузовики ежедневно доставляли сюда строительный материал и продукты для строителей. Неподалеку от завода возводились жилые дома для рабочих, читальни, бани и другие здания. День и ночь повсюду кипела работа. Гидроэлектростанция, выстроенная на текущей по ущелью реке, давала стройке свет. Здесь должен был вырасти в будущем небольшой поселок. Пока же из строящихся домов готовы были только два. В одном из них разместилась контора и жил начальник строительства Ашраф Султанов, а в другом поселился главный инженер Джалиль со своей семьей. Остальные работники жили в белых брезентовых палатках, которые, точно грибы, выросли одна подле другой. В одну из последних ночей апреля Ашраф Султанов и главный инженер Джалиль сидели у большого письменного стола в кабинете начальника. Они подводили итоги работы за последний квартал. Начальник - высокий, смуглый мужчина сорока восьми лет, в темно-коричневом шерстяном френче и таких же брюках. На ногах - сапоги из дорогого хрома. Поседевшие жесткие волосы он зачесывал набок. Главный инженер, тридцатичетырехлетний, среднего роста, широкоплечий человек с крепкими как железо мускулами, был одет в костюм из тонкого черного материала. Серые, светящиеся умом глаза, неизменно хранящие выражение озабоченности, придавали его полному лицу особую красоту и строгость. Мягкие каштановые волосы Джалиль небрежно зачесывал набок. Закончив подсчет, начальник сравнил итог с цифрами на бумаге. Потом он выпрямился, тихонько зевнул, достал из кармана брюк большие часы и взглянул на них. - Ну, хватит, завтра закончим, - уже первый час. - Хорошо, отложим, - сказал инженер и поднялся со скрипящего стула. Привычным движением он пригладил правой рукою волосы набок. - Я пошлю завтра ребят за песком - боюсь, река разольется, останемся тогда без материалов. Запасы песка на исходе. - Надо послать. Метеорологическая станция сообщила, что ожидаются сильные дожди. Начальник включил «Урал», стоящий на маленьком столике справа. Мелодичный женский голос заполнил комнату, нарушив ночную тишину красивой песней. Оба некоторое время слушали стоя. Брови инженера были сдвинуты. Начальник внимательно посмотрел на него и спросил: - Санубар не скучает? - Нет, она очень увлеклась работой. - Это хорошо. Работа - лучший врач. Ашраф Султанов взял папиросу со стола из открытого портсигара и закурил. Сказал, как бы про себя: - Как знать, может быть, ее голос еще вернется?.. - Не думаю. Болезнь безнадежно повредила голосовые связки. Ее смотрели самые лучшие врачи в Баку и в Москве. И все подтвердили это мнение. - Жаль... ее голос был настоящим чудом. Помню, когда я впервые услышал ее в Баку - так и замер от изумления. Я никогда не слышал такого сильного и красивого голоса. Инженер несколько раз провел рукой по волосам. Он всегда делал так, если волновался или был чем-то очень озабочен. Начальник знал эту привычку товарища. Глубоко вздохнув, он сказал, кончая разговор: - Что поделаешь! Таков мир. Всякое случается... - Спокойной ночи. Главный инженер, тяжело ступая, вышел. Начальник зашагал по комнате, задумался. Несчастье, омрачившее жизнь главного инженера, очень огорчало его, он был опечален грустной судьбой молодой певицы, обладавшей когда-то необычайно чарующим голосом. Потом начальник взял лист бумаги, карандаш и сел писать письмо жене. Она работала врачом в Баку. Он был счастливым отцом. Один из его сыновей учился в Москве, в военной Академии, другой работал главным инженером на нефтяном промысле. Ничто ни разу не омрачило двадцативосьмилетнюю супружескую жизнь Ашрафа Султанова. Когда Джалиль вышел из комнаты начальника, луна уже скрылась за лесом; на поля легла легкая весенняя тьма. Только перед большой палаткой слева все еще догорал костер. Вокруг костра собрались девушки, приехавшие вчера работать на строительстве. Нежный свет угасающего огня озарял их лица. Инженер приблизился к дому и тихо постучал в дверь. Раздались легкие шаги. Дверь отворилась. Инженер вошел, вглядываясь в лицо жены, казавшееся при электрическом свете еще более бледным и измученным, сказал: - Кажется, я очень поздно вернулся? Ответ Санубар прозвучал спокойно и ласково: - Ничего. Я не скучала. Читала книгу. Это была худенькая, среднего роста двадцативосьмилетняя женщина. Ее талия казалась слишком тонкой по сравнению с высокой грудью. Вокруг нежного красивого рта чуть виднелись мелкие морщинки. Убрав пиджак и галстук мужа, Санубар сняла салфетку с приготовленного к ужину стола. Посуда, вилки, ножи, разнообразная зелень, - все радовало глаз чистотой и свежестью. - Ребята говорили, что поедут завтра к реке за песком, - посмотрела она на мужа. - Да, а что? - Я тоже хочу поехать с ними. - Боюсь, устанешь. Дорога тяжелая. - Не устану. - Ну, что ж. Согласен, поезжай. Прошло всего лишь двадцать пять дней, как Санубар вернулась к мужу после очень долгого и совершенно безрезультатного лечения. Теперь она работала здесь на стройке в библиотеке, созданной Ашрафом Султановым и разместившейся пока в палатке. Санубар сама выбрала себе эту работу. И начальник и Джалиль думали сначала, что она очень скоро заскучает. Но этого не случилось. Знаменитая певица, которую повсюду неизменно встречали прежде бурными овациями, с живым интересом отдалась теперь в этих далеких горах скромной и несложной работе. Она была не только библиотекарем, но и активным агитатором. Целые дни Санубар проводила на стройке с рабочими, читала им газеты и журналы, рассказывала о политических новостях, живо и интересно отвечала на вопросы. Эти люди давно знали Санубар. Знали, что молодая певица потеряла после болезни голос, и глубоко сочувствовали ей; каждый старался проявить свое уважение к молодой женщине. Все эти простые люди по самой природе своей были поэтами, страстными любителями музыки. Глубокая внутренняя гармония объединяла их цельные, чистые натуры с окружающим миром: величественными горами, просторными, голубыми, как море, ущельями, прозрачными родниками, бьющими из-под скал. В душе у каждого из них жила поэтическая красота этой природы. Когда ночью они сидели вокруг костра или днем клали камни, или рубили в лесу старые дубы, готовили из них подпорки, - разговор шел почти всегда о музыке, о мугамах, которые передавали по радио. Может быть, именно поэтому с первого же дня своего приезда на строительство Санубар почувствовала себя в родной семье. Ей казалось, что она давно знает людей, которые собрались здесь, в этих лесах, чтобы построить лесопильный завод. Поднявшись из-за конусообразной горы Сагсаган, солнце озарило леса и стройку. Вечером прошел легкий дождь, земля и деревья стали влажными, запахло сыростью. Капли росы на зеленых весенних травах и белых цветах диких яблонь и груш переливались, точно алмазы, под лучами солнца. Трепетали быстрые крылья весело порхающих бабочек, пчелы, жужжа, перелетали от цветка к цветку. В крупных красных чашах маков, выросших на бугорке у стройки, во впадинах серых, покрытых мохом камней крошечными зеркалами сверкала дождевая вода. У подножий лесных деревьев выглядывали из трав мокрые грибы. Утро еще только пробуждалось, а на строительстве уже кипела работа. Тут шла закладка, там просеивали песок, тесали камень, плотничали... Отовсюду неслись шутки и смех молодых рабочих. Люди спешили закончить до осенних дождей строительство основного корпуса завода и большей части жилых помещений. Соседние колхозы старались помочь стройке, чем только можно, и охотно посылали на строительство рабочую силу. Молодые рабочие, собравшиеся ехать за песком, со смехом и шутками забирались в кузов большого грузовика. Сколько ни просил молодой бригадир, чтобы Санубар села в кабину, она так и не согласилась. С помощью Джалиля забралась в кузов. Сидевшие на скамейках девушки потеснились и освободили ей место рядом с собой. Машина двинулась в путь. - Надень жакет! - крикнул Джалиль жене. Санубар надела шерстяной жакет, накинутый на плечи, застегнула пуговицы. Машина шла по лесной дороге, спускающейся к ущелью. По одной стороне дороги, на крупных скалах, росли орех и дуб, кусты ежевики. Вдоль другой тянулись бесконечные леса. Машина мчалась. Санубар прищурила глаза, свежий ароматный воздух приятно ласкал лицо. Молодые рабочие смотрели на нее с любопытством и уважением, тихонько перешептывались. Лишь двое были заняты другим. Один из них стоял во весь рост, держа товарищей под руки. Красивый восемнадцатилетний парень, в коричневых брюках и рубашке, с кепкой на голове. Обут он был в сапоги. Тонкая талия туго перехвачена ремнем. Это был прославившийся на всю стройку своим веселым характером и мастерской игрой на таре ученик каменшика Черкез. Второй, семнадцатилетний ашуг Гусейн, сидел перед Черкезом на носилках. Ашуг был обут в мягкие чусты поверх узорчатых шерстяных джорабов, черные брюки заправлены в джорабы. На нем бархатная рубаха, на голове папаха из серебристого каракуля. Черкез частенько подтрунивал над юношей. - Ашуг, тебя целиком - на одну чашу весов, а папаху - на дургую... - Знаешь что, - говорил Гусейн, не на шутку сердясь, - с папахой не шутят! Усы у него едва-едва пробивались. Изогнутые, как натянутый лук, черные брови и чуть-чуть вздернутый кончик носа придавали лицу молодого ашуга гордое выражение. Его манера общения была резкой и шумной. Но никто из строителей не обижался на юношу, с улыбкой уступая ему в любом споре. Отец Гусейна - Курбан, погибший на фронте, тоже был ашугом. От него сыну достался маленький отделанный перламутром саз. Ашуг Гусейн, как и Черкез, работал учеником каменщика. Черкез трудился на стройке основного корпуса завода, у мастера Кары, а Гусейн - у мастера Бехбуда на строительстве жилых домов для рабочих. Хотя оба они прослыли музыкантами, но между собой не ладили, потому что Черкез был чересчур уж большим шутником, а ашуг - очень серьезным и суровым. Однако, несмотря на это различие, в глубине души они любили друг друга. Не проходило и дня, чтобы Черкез не спрашивал об ашуге, а ашуг о Черкезе. Оба парня смотрели теперь во все глаза на девушку, сидевшую рядом с Санубар. Почувствовав это, Санубар тоже обернулась к ней, и их взгляды встретились. В черных глазах девушки Санубар прочла затаенный интерес к себе. Знаменитой певице не в диковинку было встречать такие очарованные взгляды. Но в устремленных на нее сейчас глазах этой простенькой красивой девушки в красном ситцевом платьице и дешевом белом платочке на голове было столько ласки и глубины, что Санубар сразу потянулась к ней с каким-то особенным теплым чувством. Она спросила: - Как вас зовут? - Гюльачар. - Вы из тех, что вчера приехали? - Да. - А где будете работать? - На кладке камней. - Видишь, Черкез, какие хорошие товарищи приехали к вам на помощь! - сказала Санубар, с улыбкой взглянув на юношу. - А что им здесь делать, Санубар-баджи? - ответил Черкез, желая поддеть Гюльачар. - Изнеженные, тоненькие девушки! Оставались бы лучше в колхозе, хоть овец или коз бы доили. Гюльачар промолчала. Сидящая рядом с ней маленькая, полная девушка сердито ответила: - Ты на себя лучше посмотри. Изнеженностью ни одной девушке не уступишь. Все расхохотались. Даже нахмурившая брови Гюльачар не могла сдержать смеха. Черкез не нашелся с ответом и покраснел. Это был первый случай со дня приезда на строительство, когда товарищи увидели его смущенным. Санубар спросила полную девушку: - Как тебя зовут? - Сонабейим, - ласково и почтительно ответила девушка. - Мы с Гюльачар из одной деревни. И с улыбкой добавила: - Вы были один раз у нас в колхозе... - Правда? Наверное, на концерт приезжала. - Да... Санубар замолчала и долго смотрела вдаль, на сверкающие под облаками снежные вершины Муровдага, потом, обернувшись к Сонабейим, спросила: - Из какой вы деревни? - Шехли. - Да, да, вспоминаю. Четыре года тому назад я приезжала туда. У вас хорошие сады... Вы, наверное, были тогда маленькими. - Нет, не очень маленькими... Во время этой беседы на лице Гюльачар появилось выражение беспокойства. Девушка будто испугалась, что подружка совершила неосторожность, напомнив певице время, когда талант ее был в самом расцвете. - Вам нравятся наши края? - обратилась она к Санубар, меняя тему разговора. - И края ваши мне нравятся, и девушки... Машина продвигалась вперед по извилистой дороге. Деревья уже оделись листвою. Леса наполнились весенним гулом. Журчание вод, вытекающих из-за кустов ежевики и стекающих по обросшим мохом скалам, сливаясь с трелью лесных птиц, укрывшихся в молодой листве, превращалось в ликующую музыку. Санубар всем своим существом чувствовала эту музыку и радостно волновалась. Доехав, наконец, до берега реки, бьющейся в пене о крупные скалы, машина остановилась между двух высоких гор. По правую сторону берега тянулся лес; мушмуловые, фундуковые деревья уходили в гору; чем выше к вершине, тем гуще становился лес. Левый берег высился отвесной, как стена, горой, тянущейся вверх на триста-четыреста метров. Эти скалы, цвета светлого дуба, так высоки и величественны, что если смотреть на них снизу, в глазах темнеет. Молодые рабочие наполняли машину песком. Светлый и тоненький двадцатичетырех-двадцатипятилетний бригадир поторапливал товарищей: - Быстрее, ребята, надо спешить, река вот-вот разольется. - Почему вы думаете, что река разольется? - удивленно спросила Санубар. - А вы обратите внимание на эту пену, сучья, щепки на поверхности воды. Это признак разлива. Наверное, там дожди. Когда Санубар глянула вдоль ущелья, вверх по течению реки, она увидела над далекими горами Курдистана черные тучи. С этих туч свисали вниз, легко спадая на горы, серебристые тюлевые покрывала: шел дождь. Санубар взяла в руки лопату, ей хотелось помочь. Но Черкез насильно отнял лопату. - Не дадим! Я буду грузить песок и за вас. Сонабейим поддержала молодого человека. - Вы лучше постойте в стороне, Санубар-баджи. Черкез покосился на девушку. - Дорогой ты насмехалась надо мною, а теперь посмотрим! - Ладно, посмотрим! - Того, кто первым устанет, бросим в реку! - Не задавайся! Сто таких, как ты, парней в реку брошу, - сказала Сонабейим и взялась за ручки носилок; два парня наполняли их песком; с другой стороны носилки держала Гюльачар. Коренастый, широкоплечий, вечно улыбающийся парень, поддразнивая Черкеза, сказал: - Нет, дружище, эта девушка все-таки здорово взялась за тебя. - Не будь у девушек языка, их бы давно птицы склевали, - бросил Черкез, ссыпая в кузов песок с носилок. Наполненная песком машина двинулась в путь. Пока прибыла вторая, рабочие накопали довольно много песка. Санубар чувствовала, что между Черкезом и ашугом Гусейном идет тайное соревнование. Каждый из них хотел привлечь к себе внимание Гюльачар, показать девушке свою ловкость и проворство. Черкез улыбался, вглядываясь в раскрасневшееся лицо Сонабейим. Девушка почувствовала насмешку. - Ты думаешь, я устала? Не воображай! Если мы и десять дней так проработаем, все равно не отстану от тебя. Коренастый, широкоплечий парень похвалил Сонабейим: - Молодец, землячка! Черкез обернулся к нему. - Эй, Сафтаралы, разве эта девушка из вашей деревни? Коренастый парень ответил с гордостью: - Да, а как же! - Вот оно что... Видно, у вас в деревне вода уж такая, - у вас там все толстые? На этот раз Сонабейим не выдержала и надерзила парню: - Лучше помолчи! Это тебя не касается! Черкез обрадовался, что нашел уязвимое место в сердце девушки и, прикидываясь наивным, спросил: - А что я такого сказал, сестричка? Разве плохо быть полной? Сонабейим весила семьдесят килограммов и поэтому презирала полноту. Она завидовала стройности и изяществу Гюльачар. - Не знаю, что он пристал ко мне, этот проклятый жир, - бранила она себя, - как бы мало ни ела, все равно поправляюсь да поправляюсь. Когда машина в восьмой раз вернулась к реке, небо вдруг потемнело. Стало холодно. Загремел гром, и полил такой дождь, что, казалось, ухватись за его могучие струи - и поднимешься по ним к самому небу; но ребята будто и не замечали дождя, они без устали бросали песок в машину. Через две-три минуты все вымокли до нитки. - Быстрее! - Ух, молодец! - шутя, подбадривали они друг друга. Река уже не журчала, а глухо ревела. Санубар стояла под дубом, закутавшись в свой дождевик. Вдруг в сорока-пятидесяти шагах от увлеченных работой молодых людей она заметила, как что-то огромное, белое движется вниз по реке. В неожиданном страхе Санубар крикнула: - Ребята, что это?! Приостановив работу, они обернулись. Поток воды, подобно огромному сказочному дракону, с грохотом приближался к ним. Часть ребят, в том числе и Черкез, не успев отбежать в сторону, вскочили в машину. Те, кто были далеко от машины, поспешили к берегу. Отставшая от них Сонабейим споткнулась о камень и упала. Едва успела она вскочить на ноги, как ее настигла вода. Собрав все силы, девушка пыталась добраться до берега, но с силой хлынувшая вода сбивала ее с ног. Сонабейим растерялась и закричала вдруг: - Тону-у! Черкез, стоявший в кузове машины, бросился в воду. Поток накрыл его, разъяренно грохоча. Но молодой человек, с необыкновенной отвагой продвигаясь в бурлящей бешеной воде, добрался до девушки и схватил ее за руку. В воду бросилось еще двое парней. Один схватил за Черкеза, другой - Сонабейим. Так, помогая друг другу, они живыми и невредимыми выбрались на берег. Обессиленная Сонабейим сразу опустилась на землю. Выжимая воду из своей одежды, Черкез посмотрел на девушку и фыркнул, вспомнив, как она кричала в воде «тону». Но побледневшая Сонабейим лишь ласково улыбнулась и на сей раз ничего не ответила парню. Ливень постепенно слабел и, наконец, перешел в слабый моросящий дождь. Но течение все усиливалось. Теперь все взоры были устремлены к оставшейся среди бурлящего потока машине. В кузове стояли Сафтаралы, Гусейн и еще один рабочий. Если бы даже все они умели очень хорошо плавать, все равно броситься в воду было уже невозможно. Разъяренные волны, перекатывавшиеся через мотор, могли убить их. На берегу растерянно суетились молодой шофер и бригадир. Сафтаралы, рупором сложив руки у рта, кричал что-то. Рев потока заглушал его слова. Санубар первая поняла, что хотел сказать Сафтаралы. Он кричал: - Эй, пусть один из ребят бежит на строительство за цепью и пятитонкой. Эй, поторопитесь!.. Обращаясь к сгрудившимся на берегу молодым людям, бригадир спросил: - Кто побежит? - Я! - сказал Черкез и, вытряхнув воду из кепки, напялил ее на голову. - В беге тебе далеко до меня, - возразил худой, среднего роста юноша с длинной, тонкой шеей, похожей на черенок груши. Оттолкнув Черкеза, он шагнул вперед. - Я пойду! Я знаю кратчайший путь лесом. - Ну, тогда беги. Парень скрылся среди фундуковых деревьев. С листвы закапала вода. Черкез крикнул ему вслед: - Эй, Керим, через Селав не беги. Держись той стороны Таядаша. Санубар смотрела на оставшихся посреди потока троих людей. Лицо ашуга было очень серьезным. Сафтаралы болтал и смешил третьего парня. Река постепенно поднималась. Мотор был уже под водой. Вдруг поток сильным наплывом едва не перевернул машину. Парни ухватились друг за друга, чтобы не упасть. Санубар, побледнев, как полотно, в ужасе отвернулась. Ни на минуту не упуская из виду товарищей, Черкез предупредил их: - Эй, слушайте, снимите обувь! Сафтаралы, почувствовав вдруг всю серьезность положения, внимательно вглядывался в поток. - Крепись, ребята, не теряйся! - снова прокричал Черкез. - Почему мы должны теряться? - гордо ответил молчавший до сих пор ашуг. - Родились на белый свет, чтобы умереть в один прекрасный день! Поток воды раскачивал машину. Люди на берегу ничем не могли помочь своим товарищам, они метались в тревоге и волнении, то и дело выкрикивая какие-то советы. В это время послышался сигнал машины. - Приехали! Все увидели пятитонку. Появившись из-за деревьев, она стремительно мчалась к реке. Джалиль, четверо рабочих и Керим спрыгнули с машины. Рабочие бросили застрявшей в плену у потока машине конец прикрепленной к пятитонке цепи. Сафтаралы и его товарищ, на лету схватив цепь, прикрепили ее к буферу, под мотором. Машина стояла лицом к лесу. Шофер пятитонки завел мотор. Машина, зашевелившись в воде, начала двигаться к берегу. Вскоре молодые люди, избавленные от опасности, выпрыгнули из кузова. Все устали и вымокли, но вернулись к вечеру на строительство бодрыми и веселыми. Задание было выполнено. Начальник строительства остался доволен, выслушав краткий рапорт бригадира. В этот вечер Санубар чувствовала себя гораздо бодрее. Она была полна впечатлений. Вспоминала дождь, поток, испуганное лицо острой на язык Сонабейим, храбрость Черкеза и обращенные к ней полные любви взгляды красивой Гюльачар. Гюльачар и Сонабейим работали на участке, где строила бригада Гусейна. Они просеивали песок, подносили мастеру раствор на носилках. Поэтому все мысли Черкеза были на той стройке. Улучив минуту, он бежал к Гусейну и, поглядывая одним глазом на девушку, заводил беседу с ашугом. Седовласый, бодрый и добродушный восьмидесятидвухлетний старик уста Кара диву давался: - Ты только объясни мне, детка, что это ты потерял там, у уста Бехбуда, почему каждую минуту бегаешь туда? А Черкез делал вид, что не слышит этих вопросов, и не отвечал. Вот уже шестьдесят лет уста Кара строил дома для людей. За эти долгие годы он обучил немало мастеров. Уста Кара гордился этим. Усадив однажды рядом с собой Черкеза, он сказал: - Знаешь что, работать быстро и своевременно выполнять задание - очень важно. Но не забывай: мастерство каменщика - это искусство. Работа настоящего мастера должна светиться, как солнце. Дело у тебя в руках спорится, это хорошо! Но ты не обращаешь внимания на тонкости работы, вот это уже плохо! Черкез долго раздумывал над словами старого мастера. После работы молодежь собиралась обычно в большой палатке, где разместилась читальня. Они окружали Санубар. Здесь читали книги и газеты, слушали концерты, последние известия по радио. Санубар, чувствуя себя счастливой среди этой молодежи, рассказывала много интересного о городах, где ей довелось побывать, о жизни великих актеров, знаменитых певцов. Иногда она читала вслух свои любимые рассказы и стихи. Так палатка Санубар стала в этих далеких горах маленьким культурным центром. Начальник строительства Ашраф Султанов тоже заходил сюда в свободное время и слушал рассказы Санубар. Он поручил покупать в городе все книжные новинки и привозить их для читальни. Однажды под вечер Санубар с Джалилем вышли погулять в лес. Косые лучи заходящего солнца озаряли верхушки деревьев, их едва распустившуюся юную листву. Медленно шагая по свежей траве, Санубар и Джалиль дошли до самого обрыва. Стояла спокойная, теплая погода. Ущелье было голубым и глубоким, как небо. Со дна его доносился могучий рев реки. Санубар и Джалиль тихо любовались раскрывшейся перед ними картиной. Красота природы пробуждала в душе Санубар беззвучные песни. Болезнь повредила ее голосовые связки, но она не могла убить мастерство, уничтожить творческий гений. А талант не может жить одними лишь воспоминаниями о минувших днях! Он должен создавать! Санубар не могла теперь выражать в песнях чувства и впечатления, которые порождали в ней вечная тайна и красота природы, но они по-прежнему жили в ее душе. Вдруг где-то вблизи раздался женский голос. Молодые супруги вздрогнули, оглянулись. Никого. Песня доносилась со стороны леса. Они молча слушали невидимую певицу. Глаза Санубар горели. - Кто бы это? - тихо спросила она мужа. - Ты послушай, что за голос! Я слышу его впервые... Песня смолкла. Вскоре из-за деревьев показались девушки. Поздоровавшись с инженером и его женой, они хотели пройти дальше. - Погодите, девушки! - взволнованно заговорила Санубар. И, обращаясь к Гюльачар, которая тоже была здесь, спросила: - Кто из вас пел? - Гюльачар не ответила. - Кто это пел? - нетерпеливо повторила Санубар. Сонабейим посмотрела на Гюльачар. - Почему молчишь, Гюльачар? Разве петь стыдно? Подойдя к смущенной, раскрасневшейся Гюльачар, Санубар взяла ее за руку. - Почему же ты до сих пор скрывалась от меня? - Стеснялась, - ответила за подругу Сонабейим. Но Гюльачар скрывала от Санубар свой голос вовсе не из одной лишь застенчивости. Девушка просто не осмелилась петь при артистке, которая когда-то очаровывала слушателей своими песнями... - Давайте немного посидим... - сказала Санубар и, присев на толстую глыбу, притянула к себе и усадила рядышком Гюльачар. Погода была по-прежнему тихой и ясной. Трели лесных птичек умолкли. Ни одного звука не доносилось сюда, кроме рева и грохота реки. - Спой что-нибудь! - попросила Санубар, обращаясь к девушке. - Нет, не надо... - сказала Гюльачар, застенчиво опустив голову. - Ты не хочешь исполнить просьбу Санубар-баджи? - упрекнула подругу Сонабеиим. Гюльачар молча теребила кончик своего платка. Наконец она подняла голову. - Что мне спеть? - Из мугамов что-нибудь знаешь? - Нет, ни одного не знаю как следует... - А карабахскую шикесту знаешь? Гюльачар не ответила. Санубар сказала улыбаясь: - Карабахцы прежде всего должны уметь петь карабахскую шикесту. А ну, спой же! Гюльачар устремила взгляд к звездам, рассыпанным над вершинами темнеющих вдали гор. Лицо ее стало серьезным и озабоченным. Будто она заволновалась, вспомнив что-то давно-давно увиденное и пережитое. Брови сдвинулись. Глаза заблестели тысячами искорок. Зазвучала карабахская шикеста. Журчание реки стало неслышным. Горы, точно прикорнувшие одна подле другой овцы, и темные леса по ту сторону ущелья, затаив дыхание, слушали песню. Голос девушки обладал покоряющей естественностью. Порою он достигал самых высоких нот, и звук тянулся будто бы вечность, порою становясь нежным, как легкий весенний ветерок, ласкающий только что распустившиеся цветы. Санубар была чрезвычайно возбуждена. Когда девушка кончила петь шикесту, она привлекла ее к себе и поцеловала в щеку. Потом, обращаясь к мужу, воскликнула: - Это же сокровище, это родник!.. Подружки Гюльачар радостно переглянулись. - Сколько я ей говорю: «спой-ка ты для Санубар-баджи, не слушается меня», - заговорила Сонабейим. - Но, Санубар-баджи, у нее есть недостатки, она неумело поет. Не знает мугамов. Вы должны ей немного помочь. В это время на ближней дороге показались два грузовика, перевозивших камни. Фары машин осветили лица сидевших неподалеку от дороги девушек. Увидя их, Черкез и Сафтаралы, ехавшие во второй машине, сразу же спрыгнули. Подойдя, Черкез поздоровался. Потом с любопытством спросил у одной из девушек: - Кто это пел сейчас? Мы еще во-он откуда услышали. - Завтра вечерком захватишь тар, зайдешь к нам, тогда и узнаешь, кто пел, - улыбаясь, сказала Санубар. Черкез подумал, что это, наверное, к Санубар вернулся ее голос, и не осмелился больше спрашивать. - А бубен не нужен? - Конечно, нужен. - Тогда скажите, пусть Сафтаралы тоже приходит со своим бубном. В ту ночь Санубар долго не могла уснуть. Голос Гюльачар все еще звенел в ее ушах. Его сила и свежесть, его необычайные оттенки взволновали певицу. Этот молодой, сильный голос напоминал Санубар ее собственный утраченный дар. На следующий день вечерком Санубар повела Гюльачар к себе домой. Пригласила она и Черкеза с Сафтаралы. Они сыграли несколько народных песен, Гюльачар спела. Когда Черкез узнал, что это Гюльачар пела вчера в лесу, его охватило волнение. Глубина, естественность и непринужденность исполнения Гюльачар, не имевшей даже элементарного музыкального образования, изумили Санубар. Гюльачар пела, Санубар исправляла ее ошибки, добиваясь, чтобы каждая нотка звучала чисто и выразительно. Для Гюльачар достаточно было малейшего намека. И Санубар поражал не только ее голос, но и способность девушки тут же схватить услышанное, подсказанное, ее необычайная память. Теперь Гюльачар часто приходила к Санубар после работы. Санубар записывала для нее слова тех песен, которые знала, заставляла Гюльачар запоминать их, разучивала с девушкой все новые и новые песни, предостерегала ее от дешевых и излишних переливов. За пятнадцать-двадцать дней Гюльачар сделала поразительные успехи. Ей удалось разучить песни, которые были в репертуаре Санубар, и она пела их с той же силой и выразительностью. В часы занятий с Гюльачар Санубар прослушивала и других молодых рабочих. Мастерство Сафтаралы в игре на бубне не оставляло сомнений. Но позднее обнаружился и другой его талант. Оказалось, что Сафтаралы - незаменимый исполнитель народных юмористических рассказов и анекдотов Моллы Насреддина. Когда он рассказывал притчу о ворчливой доярке и бодливой корове, все так и покатывались со смеху. Чудесны были танцы Сонабейим и того худого парня по имени Керим, который побежал за помощью, когда товарищам угрожал поток. Узнав об этих занятиях, ашуг Гусейн поймал однажды Сафтаралы и с обидой упрекнул его: - Послушай, Сафи, почему вы не зовете меня в свою компанию. Или саз не подходит вам? - Почему не подходит, слушай!.. Сам виноват. Вечно уединяешься. На следующий день Сафтаралы пришел к Санубар вместе с ашугом. Санубар попросила ашуга спеть и прослушала несколько вещей. Голос у него был не сильный, но мягкий и приятный. Юноша наизусть знал Алескера, ашуга Гусейна Бозалганды. Сам он тоже сочинял гошма*. Так возник на строительстве небольшой кружок художественной самодеятельности. Члены кружка ежедневно собирались после работы у Санубар, слушали ее беседы о музыке, играли, пели. С глубоким волнением и интересом Санубар следила за развитием Гюльачар, находила в ней все новые и новые покоряющие душу черты. Гюльачар окончила всего семь классов, но была большой любительницей книг. У себя в селе девушка читала все рассказы и романы, какие только попадались ей под руку. Теперь она подряд читала все книги, которые были в здешней читальне. День у Санубар был заполнен теперь до отказа. Поднявшись рано утром, она занималась хозяйством. Покончив дела дома, уходила в читальню, а по вечерам у нее собирался музыкальный кружок. Не одна только Гюльачар, но и другие кружковцы тоже добились за короткий срок немалых успехов. Сафтаралы выбрал из своего репертуара три самых лучших рассказа и начал репетировать их под музыку. Сонабейим еще красивее и грациознее исполняла теперь танцы «тураджи», «керими» и «мирзеи». Ну, а что касается семнадцатилетнего ашуга Гусейна, тут были дела особые. Ашуг превратился в непобедимого соперника Черкеза. Это относилось прежде всего к Гюльачар. Да и на работе: как ни старался, как ни бился Черкез, он не мог перегнать своего друга. Если сегодня рядом с его именем на красной доске стояло 168%, то на следующий день возле имени ашуга значилось уже 170%. А вечерами на площадке у строительства между таром и сазом разгоралось такое соревнование, только держись! Едва тар, заливаясь соловьиной трелью, кончал сейгях, саз начинал такое гезаллеме**, что горы приходили в трепет. Черкез бесился, видя, как внимательно слушает Гюльачар гезаллеме ашуга Гусейна, как охотно разговаривает с ним. Он жаловался Сафтаралы: - Ты только посмотри на этого молокососа! Сафтаралы понимал, что творится в его душе, и подшучивал над другом. Подмигнув товарищам, он говорил: - Что же из того, что молокосос! А вот ведь сумел очаровать такую девушку, как Гюльачар! Черкез злился. - Эй, ты, клянусь твоей жизнью, Гюльачар считает его ребенком! Влюбившись в Гюльачар, ашуг слагал гарайлы один за другим. Каждый день он сочинял новые гошма. По совету Санубар Гусейн послал три своих стихотворения в районную газету. Их обнародовали. Ашуг сделался чуть ли не героем в глазах молодежи стройки. Ашраф Султанов преподнес ему пару новых сапог... Гюльачар прямо при Черкезе одарила ашуга улыбкой и сказала: - Молодец, Гусейн, хорошие стихи. Однажды Санубар, собрав молодежь, предложила: - Знаете что! Я хочу, чтобы мы устроили концерт для строителей. Как вы думаете? - Концерт? На лицах молодых рабочих появились неуверенные улыбки. Девушки переглянулись. Наконец Сафтаралы проговорил: - Это будет неплохо, Санубар-баджи. Только жаль, что у нас нет клуба. Санубар сказала: - Пока обойдемся и без клуба, устроим эстраду на площади... Через несколько дней рабочие и инженеры строительства увидели на стене конторы большую афишу. Она гласила: «15-го в 8 часов вечера состоится концерт кружка художественной самодеятельности.» Собравшись у афиши, рабочие с улыбкой спрашивали друг у друга: - Неужели они покажут нам что-нибудь дельное? Молодежь своими силами построила маленькую эстраду и провела туда электрический свет... Наконец наступил долгожданный вечер. Все строители собрались на площади перед эстрадой. Кто сидел на табурете, принесенном из палатки, кто устроился прямо на земле, на зеленой траве. Больше всех концертом интересовался начальник стройки Ашраф Султанов. Он чисто побрился и надел новый костюм, как делал обычно в городе, когда шел в театр. Раздался звонок. Санубар поднялась на эстраду и в нескольких словах рассказала собравшимся, что сегодняшний концерт - первая проба сил для членов кружка. Концерт открыл ученик каменщика Черкез. Он исполнил на таре «раст». Все слушали, затаив дыхание. Недоверчивые улыбки на лицах постепенно сменялись серьезным, внимательным выражением. - А ведь недурно парень играет, - прошептал на ухо товарищу сидевший в первых рядах мастер. - Постой-ка... Это самая трудная часть «раста»... Молодец! - ответил ему второй рабочий, не отрывая взгляда от Черкеза. Черкезу долго аплодировали. За ним на сцену поднялась Сонабейим в новом наряде. Она начала танцевать; с мягким юмором Сонабейим создавала образ веселой женщины средних лет: молодость ее уже миновала, но она все еще продолжает кокетничать с мужем. Раздались дружные аплодисменты. Сонабейим вторично потребовали на сцену, и она с особым блеском станцевала «тураджи». Когда после Сонабейим на эстраду поднялись ашуг Гусейн в бархатной рубахе и брюках, в подаренных нaчальником, в сапогах до колен, в надвинутой на глаза каракулевой папахе, подпоясанный тонким кавказским ремешком, и его аккомпаниатор на свирели плотник Курбан, то все дружно расхохотались. Кажется, это немного обидело ашуга. Он покраснел. Потом, задрав нос, прижал к груди свой саз. А Курбан приложил свирель к губам и надул полные, красные щеки. Ашуг сначала прочитал гезаллеме, затем начал петь ее. Он пел очень старательно, сдвинув брови, а потом, приблизив плечо к плечу Курбана, танцуя, кружился по сцене. - Молодец, ашуг! Живи долго, ашуг! - раздавалось со всех сторон. Его трижды заставляли выходить на эстраду. После ашуга выступил Сафтаралы с большим бубном. Он рассказал два народных анекдота и до слез рассмешил зрителей. Когда Санубар объявила следующий номер, сразу же наступила глубокая тишина: должна была петь Гюльачар. Все уже были наслышаны о ее необыкновенном голосе. Сначала на эстраду вышел Черкез; он сел на стул и настроил свой тар. Потом появилась сопровождаемая любопытными взглядами Гюльачар в цветастом шелковом платье с белым платком на голове. Санубар объявила, какую песню исполнит сейчас Гюльачар, и ушла со сцены. Все замерли. Девушка запела, устремив взгляд куда-то вдаль через головы слушателей. Все почувствовали небычайную красоту ее голоса. Этот голос проникал, казалось, в самую глубину души. Этот голос рождал в человеческой душе неповторимую радость и светлое волнение. Все молчали, затаив дыхание. Когда девушка кончила петь, среди зрителей будто буря разразилась. Ее вызывали пять рaз. Уста Кара крикнул с места: - Доченька, да ты, оказывается, настоящая чародейка! И другие свои песни Гюльачар исполнила с тем же успехом. Санубар все время была за сценой; она следила за выступлением девушки с таким волнением, какое переживала, бывало, на собственных концертах; казалось, это ей самой аплодируют, ее приветствуют слушатели. После концерта Ашраф Султанов, Джалиль, уста Кара пришли поздравить Санубар. Ашраф Султанов, пожав ей руку, растроганно сказал: - Мы от души благодарим вас за этот концерт. Санубар душили слезы. Но она улыбнулась и, не выпуская руки Султанова, сказала: - В таком случае, дайте слово, что построите для нас клуб на триста человек. - Хоть на пятьсот! Через год здесь будут жить больше двух тысяч человек, почему же нам не построить такой клуб, - воодушевился начальник строительства. Вскоре слава о возникшем в горах кружке художественной самодеятельности распространилась далеко за пределами строительства. О нем появились сообщения даже в центральных газетах. Осенью того же года, по решению коллектива строителей, Гюльачар была направлена в бакинскую музыкальную школу. Работы на стройке шли своим чередом. Строительство основного корпуса завода подходило к концу. Уже готовы были несколько жилых домов, и многие рабочие уже перевезли на стройку свои семьи. Жизнь постепенно налаживалась. А Черкез и ашуг Гусейн строили все новые да новые дома и ждали возвращения Гюльачар. 1953 | ||