Ильяс Эфендиев

ВСТРЕЧА



Copyright – Чинар Чап, 2002


Перевод с азербайджанского.


Данный текст не может быть использован в коммерческих целях, кроме как с согласия владельца авторских прав



Известный профессор, плотный, интересный мужчина тридцати двух лет, ехал в свою родную деревню на «Победе». На нем был легкий костюм из дорогой серой шерсти. Белую в полоску шелковую рубашку украшал светлый галстук.

Машина быстро мчалась, и ветер трепал черные с проседью волосы профессора. Крупные черты его смуглого лица хранили резкость, присущую людям, выросшим под открытым небом, в деревне, людям, пережившим житейские испытания.

Прищурив красивые серые глаза, молодой профессор любовался полями.

Шел первый месяц лета. Бескрайнее пшеничное поле переливалось желтыми волнами под сияющими лучами яркого солнца. Комбайны казались здесь крошечными кораблями, бороздящими море.

В воздухе носился смешанный аромат сена и свежей пшеницы. По дороге то и дело проносились машины с зерном и сеном. Профессор старался разглядеть лица молодых людей, сидящих за рулем, но все они казались незнакомыми.

Прошло уже пятнадцать лет с тех пор, как он уехал из деревни. За эти годы он всего лишь четыре раза приезжал сюда навестить мать. В последний раз молодой ученый был у нее почти семь лет назад. И это вовсе не потому, что он мало любил мать. Просто не было времени. Сначала - студенческие годы, физическая лаборатория, бесконечные опыты. Затем - научные командировки в такие большие города, как Москва, Ленинград... Диссертации... Потом - научные труды, которые он писал один за другим... Молодой ученый так ушел в работу, что удивлялся теперь: с какой быстротой промчались годы! «Все зависит от времени, а вот время ни с чем не считается!.. - думал он. - Наверное, мама совсем постарела. Семьдесят четыре года - это немало».

Теперь он ехал сюда за матерью, чтобы увезти ее к себе навсегда. Он хотел выполнить свой сыновний долг перед нею. «Старая женщина, что она будет делать одна-одинешенька в деревне? Какая польза от нее колхозу?» - рассуждал он.

Профессор с горечью вспоминал, в каких муках и страданиях безвозвратно прошли годы ее юности, да и вся ее уже подходившая к концу жизнь.

Ему виделось спокойное лицо матери, которая посвятила сыну всю свою жизнь, оставшись с ним одна после смерти отца, и никогда не жаловалась на судьбу. «Как же могло случиться, что за эти семь лет я ни разу не нашел времени навестить ее?» - думал он, упрекая себя.

Беспокойно поерзав на месте, молодой профессор сказал шоферу:

- Прибавь скорость, Мурад.

Даже самое необычное явление не могло, казалось бы, вывести профессора из равновесия; он обладал умением хладнокровно наблюдать окружающее. Но на этот раз, въехав в родную деревню, застыл, пораженный.

Однако не выстроенные здесь после коллективизации дома с красными черепичными крышами были тому причиной. Многие из них стояли и семь лет назад, в последний его приезд.

Его взгляд привлекли сады, разбитые перед этими домами. Он несколько раз читал в газетах об озеленении родного села, слышал об этом и от приезжающих в город односельчан. Но трудно было представить себе, что за такой короткий срок можно превратить большое село в сплошной сад. Ведь десять лет назад в Эйвазлылар нельзя было найти ни одного деревца, кроме единственного тутовника, росшего перед домом дедушки Новрузали.

Профессор вспомнил, что колхозники Эйвазлылар шесть лет тому назад провели в свое село водопровод.

- Видишь, Мурад, что делает вода... - с детской радостью сказал он и повернул голову к двадцатилетнему здоровяку-шоферу.

У своего дома, у дома, где он родился, профессор увидел такой же молодой, но уже разросшийся сад. Девочка лет двенадцати поливала деревья, не выпуская из рук лопаты. Ее светлые волосы аккуратно заплетены в одну косу. Голова оставалась непокрытой, ноги без чулок обуты в мягкие чусты. На ней было беленькое выше колен платьице с короткими рукавами.

- Миленькая, а где же Гюлли-арвад? - спросил профессор у девочки, выходя из машины.

Девочка окинула его пристальным взглядом и вдруг улыбнулась, обнажив жемчужные зубы. Потом, прислонив к дереву лопату, словно птичка, легко и радостно подлетела к нему.

- Добро пожаловать, профессор! - сказала девочка, протянув приезжему красивую, маленькую загорелую ручку. - Бабушка Гюлли уехала с фермой на эйлаг...

- А ты чья дочь? - спросил профессор, пожимая ее ручку.

- Я дочь Джафара-киши. Когда бабушка Гюлли уезжала, она оставила нам ключи, чтобы мы присматривали за вашим домом.

Профессор улыбнулся.

- Это хорошо. А как ты узнала меня?

- Почему же не узнать? О вас писали в газете «Азербайджан пионери», там был даже ваш портрет,- строго ответила девочка. - Здесь жарко, пойдемте в дом.

Профессор вместе с шофером поднялись на веранду дома и вошли в отворенную дверь. В доме, действительно, было прохладно. Из раскрытой с противоположной стороны двери веял ветерок. Все вокруг сияло чистотой. Видно, девочка совсем недавно убрала в комнатах. Профессор и шофер стряхнули пыль с одежды, сняли пиджаки, умылись водой из умывальника, висящего на веранде, и сели за стол, покрытый белой скатертью.

Девочка, ни о чем не спрашивая, достала новый светлый самовар и принялась готовить чай. Потом отправилась в сад и собрала полную тарелку спелой вишни. Профессору показалось, что за всю свою жизнь он еще никогда не пробовал такой вкусной вишни.

- Мама сама посадила эти деревья? - спросил он у девочки.

- И сама сажала, и колхоз помог, - ответила девочка.

Неподдельная гордость прозвучала в ее словах.

- Ого... - весело откликнулся профессор, вздернув брови, и шутливо добавил: - Значит, ты стала дочерью бабушки Гюлли...

- Разве не все девочки нашей деревни - дочери бабушки Гюлли? - нежно улыбнулась она.

- А я беспокоился, думал, как может жить она одна-одинешенька в этом доме, - с чувством облегчения промолвил профессор.

Девочка бросила в его сторону холодный взгляд, но промолчала.

Профессор почувствовал, что его слова обидели девочку.

- Ведь надо же... Как неудачно: мы приехали за бабушкой Гюлли, а она отправилась на эйлаг... - промолвил шофер, взглянув на профессора.

- Да, - задумчиво ответил тот.

Девочка обернулась к шоферу:

- На «Победе» вы сможете добраться до фермы за три часа.

- Разве к эйлагу есть шоссейная дорога? - удивился профессор.

- Да, есть. В прошлом году мы проложили туда хорошую дорогу...

- Вот как... - обрадовался профессор. Он посмотрел на часы. - Сейчас три; значит, если в четыре мы двинемся в путь, то к заходу солнца предстанем перед бабушкой Гюлли.

Около часа машина шла меж низинных пашен, потом дорога стала уходить вверх в горы.

Она то извивалась змеей, стремясь меж отвесными скалами, то шла по склону горы над глубокой пропастью, а порой выходила на зеленую равнину. И здесь казалось, будто весна только-только еще наступает. Бесчисленные красные маки алели бархатными грудками в зеленой траве. Воркование куропаток слышалось совсем близко. Воздух был напоен ароматом горной мяты и других трав. Здесь и там в выемках одетых мохом камней сверкала вода, оставшаяся после дождя.

Эти знакомые пейзажи вновь воскресили в памяти профессора минувшие дни. Немало походил он здесь с навьюченной лошадью. В те времена путник преодолевал эту дорогу за три-четыре дня.

От грустных воспоминаний профессора отвлекла приковавшая его внимание величественная скала, мимо которой они проезжали. Темно-серая, она прямой гладкой стеной почти на триста метров вытянулась к небу и там, в вышине, подобно арке, нависла над дорогой.

По-хозяйски оглядывая чернеющие внизу леса, кружил над пропастью орел.

Постепенно наступал вечер, сумерки сгущались, освещенные желтовато-розовым светом; тучи на далеком горизонте становились темно-фиолетовыми; прохладный ветер колыхал своим дуновением росшие на скалах редкие травы, расцветшие белыми цветами ежевичные кусты.

- Мне кажется, то, что вы сказали дома, обидело девочку, - нарушил молчание шофер, который, не отрываясь, смотрел вперед.

- Да, - сказал профессор и глубоко вдохнул свежий воздух. Потом, глядя на чернеющие впереди горы, задумчиво добавил: - Девочку задело, как мог я думать, что моя мать одинока среди них!

Вскоре обрывистые ущелья и горы стали невидимыми в густой тьме. Теперь машина мчалась с зажженными фарами.

Вдруг перед ними мгновенно вспыхнуло в темноте ночи море огней.

- В этих местах нет деревни. Откуда же столько света? - профессор, выпрямившись, посмотрел вперед.

Проехав еще минут пятнадцать, они поняли, что эти огни горят на ферме бабушки Гюлли.

Машина подъехала к стройному ряду домов, их белые стены ярко освещал электрический свет.

Профессор обратился к двум парням, подошедшим к машине:

- Куда это мы приехали?

- Ферма колхоза имени Сталина, - ответил один из молодых людей, и в это время из дома, шагах в ста от места разговора, раздался старческий голос:

- Эй, ребята, кто там приехал?

Профессор сразу узнал этот голос.

- Приехали правильно, - взволнованно сказал он, выходя из машины.

Вместе с молодыми людьми он пересек маленькую площадь и поспешил к дому, откуда доносился голос.

Когда они поднялись на веранду, мать прислонила ко лбу козырьком ладонь, защищая глаза от яркого света лампочки, и снизу вверх посмотрела на сына... Ресницы ее затрепетали; она пристально вглядывалась.

Стройный, высокий профессор, улыбаясь, смотрел на мать. Вдруг она воскликнула:

- Да стану я твоей жертвой, сынок... Наконец-то приехал! - и раскрыла объятия.

Молодой профессор ощутил родное дыхание матери. Прижавшись лицом к широкой, крепкой груди сына, она услышала, как бьется его сердце. То был звук молодой и сильной жизни! Она, маленькая женщина с морщинистым лицом, подарила миру такую могучую грудь, такого стройного, сильного сына. Мать гордилась этой своей силой! Ее сухие костлявые руки сжали руки сына и ощутили силу его мышц. Все ее чувства обострились в одно мгновение...

Наконец:

- Пойдем-ка, сядь здесь, мама! - сын усадил ее на один из стульев, расставленных вокруг стола посреди комнаты, и сам присел рядом.

- Я все глядела сегодня на дорогу... Оказывается, это была твоя машина... Ребята недовольны тобой, - взглянула она на стоящих рядом парней. - Говорят: только портреты сына твоего видим, а самого нет как нет. Говорю, - лишь бы он был жив да здоров. Наверное, у него много дел...

- Верно, мама!.. У меня много дел, - тихо ответил сын.

Мать едва заметно покачала головой, покрытой черным шелковым платком, из-под которого выбивались пряди седых волос.

- Верно, - сказала она. - Ведь у нас у всех много дел...

Потом, обернувшись к стоящим все это время подле них молодым людям, спросила:

- Вырасти хотите? Может быть, сядете?

Молодые люди пододвинули к себе стулья и сели.

- Взгляни-ка, вот ветеринар нашей фермы, - указала мать на полного невысокого молодого человека, одетого в черный костюм и белую сорочку с зеленым галстуком. - Сын Керима-киши. Он закончил в этом году институт и вернулся к нам...

Она перевела взгляд на красивого парня, обутого в новые сапоги с мягкими голенищами. На нем были бархатные коричневые брюки и такая же блуза. Голову украшала фуражка с чересчур длинным козырьком.

- А этот живчик заведует нашей фермой.

Ее тонкие сухие губы едва заметно улыбнулись, произнося эти слова. Молодой человек встретил взгляд приезжего и покраснел.

- Как твои дела, мама? - с улыбкой спросил профессор. - Ты все еще можешь доить, как и прежде?

- На днях в районной газете был снимок бабушки Гюлли. Она у нас стахановка, - посмотрел на профессора ветеринар.

- Но дела доярок становятся плохи, - подмигнул профессору заведующий фермой.

- Это он в мой огород камешки кидает, - пояснила мать. - Ведь мы собираемся переходить на электродойку. Вчера он мне и говорит, что, мол, прошли, бабушка Гюлли, твои времена. Электричество за полчаса передоит всех коров.

Заведующий фермой подхватил тем же шутливым тоном:

- Вот она и загорелась: должна, мол, научиться работать машиной. Я ей говорю: послушай, ведь ты уже постарела, сиди лучше дома, отдыхай!..

- Ну уж нет, этому не бывать! - перебила его старуха. - Хотя мне и перевалило за семьдесят, но, если я еще столько же проживу, и тогда не стану сидеть дома сложа руки ни одного дня! С какой же это стати! Вы будете работать, строить коммунизм, а я - стой в сторонке да наблюдай?..

Она говорила взволнованно, от души. Сын так и впился в нее взглядом. Он восторгался душевной силой матери - маленькой, хрупкой женщины.

- Поди-ка посмотри, куда девался шофер, - мать сердито посмотрела на заведующего фермой. Молодой человек, улыбнувшись, хотел было встать, но в это время шофер вошел в комнату.

- Проходи, проходи, садись, сынок, - голос матери сразу потеплел, стал ласковым, мягким...

- Откуда этот свет, мама? - спросил профессор, показывая на электрическую лампочку.

- Ты помнишь деревню Ширран?

- Помню... В детстве ты однажды брала меня туда к знахарке.

- Верно, - улыбнулась мать. - Теперь там большой колхоз, построили мощную станцию. Оттуда и получаем свет.

- Не давали, - объяснил заведующий фермой с присущим ему юмором. - Тогда мы послали к ним бабушку Гюлли. Она ездила туда на гнедой кобыле чуть ли не каждый день, и они, наконец, согласились.

В это время где-то замычал теленок. Мать прислушалась, сдвинув поседевшие брови.

- Дитя «золотой» коровы, - как бы про себя, тихо проговорила она. Потом спросила, обратившись к ветеринару:

- Ты давал ему лекарство?

- В десять часов дам, - ответил врач, взглянув на часы. Наступила тишина.

На лица колхозников легло выражение озабоченности. Казалось, какая-то невидимая сила, объединив их мысли, внутренне отдалила их от этой комнаты. Мать, крепко сжав губы, смотрела в одну точку перед собой. Профессору даже показалось, что она забыла о его присутствии.

Заведующий фермой сказал:

- И сегодня вечером опять до сена не дотронулась.

Профессор заинтересовался.

- А что случилось?

Заведующий фермой ответил:

- У нас есть одна хорошая корова. Вот уж второй день, как она заболела и ничего не ест. Мы не можем понять, что с ней случилось...

Немного помолчав, он огорченно добавил:

- Очень породистое животное. Народила нам целое стадо.

Мать сказала:

- Вечером она так печально смотрела на меня, даже сердце заныло. Что ж из того, что животное...

В серых, таких же, как у сына, глазах матери застыло выражение строгой озабоченности. Это выражение было знакомо профессору с детства. Каждый раз, когда он бывал болен, мать с тем же выражением на лице бесшумно двигалась по комнате, не поднимая головы, ни на кого не глядя. «Мать всегда остается матерью», - подумал молодой профессор. Потом, обратившись к заведующему фермой, спросил:

- У вас все коровы местной породы или...

- Нет, у нас уже много коров российских пород, - ответил заведующий фермой. - Мы хотим сменить поголовье. Сами ведь знаете, здешние коровы дают мало молока. Ну, а те...

- И они хорошо привыкают к нашим условиям?

- Все зависит от ухода. Раньше мы не умели правильно наладить уход. Поэтому животные часто болели... А теперь... Учимся понемножку... На днях у нас было собрание. Бабушка Гюлли предложила послать несколько человек в Россию, чтобы они побывали в колхозах, посмотрели, как ухаживают за коровами... И мы выделили двух человек, в том числе и бабушку Гюлли. Они поедут, как только мы вернемся в село.

- Значит, бабушка Гюлли отправится скоро в творческую командировку? - улыбнулся профессор.

- Это еще что означает? - серьезно спросила мать.

- А вот что: когда я готовлю научный труд, то совершаю поездки в такие большие города, как Москва, Ленинград... Знакомлюсь с мнением больших, знаменитых ученых, вот так же...

- Ну, конечно, - прервала мать, поняв его мысль.- Ты хочешь учиться? И мы тоже хотим учиться!

- Да, - сказал профессор, кивнув головой. Лицо его было серьезно.

Мать продолжала:

- Эх, лишь бы здоровье не подвело, нам еще многому-многому надо учиться... Знаешь, сынок, как погляжу я, не помогают здесь наши дедовские обычаи. Будь ты хоть дояркой, хоть чабаном -наука нужна, машины нужны. Потому-то и не спим по ночам. Стараемся, чтобы ферма наша стала культурной. Чтобы коровы жили в светлых коровниках. Чтобы давали по тридцать-сорок литров молока! Помнишь нашу пятнистую корову? Ты был тогда ребенком. Она давала десять фунтов молока в день. И я надела ей на шею талисман, боялась, чтобы не сглазили. А теперь с десятью фунтами стыдно людям на глаза показываться!

Мать говорила восторженно. Вдруг заведующий фермой, улыбнувшись, сказал:

- Послушай-ка, тетя Гюлли, увлеклась ты разговором и не думаешь, что гости-то с дороги голодные...

- Ой, Бог ты мой... Верно говоришь! - мать поспешно поднялась.



После ужина заведующий фермой и ветеринар, позвав с собой шофера, ушли спать. Мать постелила сыну на веранде. Когда профессор улегся, она присела рядом.

- Знаешь, сынок, твоя холостяцкая жизнь очень огорчает меня... Ну, кого ты ждешь? Слава богу, стал большим ученым - и почет есть, и слава; найди хорошую девушку, а я приеду и женю тебя. Ведь каждый день волнуюсь, все думаю: что ты ел, когда, как отдохнул...

- Не беспокойся, мама. Найдем девушку...

- Ну, когда, когда же?

- Совсем скоро, мама!.. - молодой профессор улыбнулся и зевнул.

- Лишь бы так, детка, - мать поднялась. - Спи, ты устал. Утром поговорим.

Погасив свет, мать ушла в комнату.

Легкий ветерок принес аромат горных цветов. Тоненький четырех-пятидневный месяц медленно вползал на вершину высокой горы, сверкающей в голубом тумане на горизонте. Все было овеяно тишиной. Лишь где-то очень близко нежно журчал родник.

Молодой профессор с наслаждением укутался в шелковое одеяло, сделанное материнскими руками, пахнущее деревней... и заснул.

Через два дня, ни словом не обмолвившись матери о главной цели своего приезда - о том, как ему хотелось навсегда увезти ее к себе, профессор вернулся в город...


1951

 
 
Hosted by uCoz