Gfhjfj

Натиг Расул-заде

ЛЕША ПРИЕХАЛ

Данный текст не может быть использован в коммерческих целях, кроме как с согласия владельца авторских прав.

В серый, тоскливый день приехал из Мурманска Леша. Я уже уходил из редакции, спускался по лестнице, когда встретил его. С утра занудил мелкий дождик, ужасно надоедливый, никчемный, не дождь - одно название, небо темное (в редакции пришлось работать с настольной лампой, а я ведь сижу у самого окна), а когда мы с Лешей встретились на лестнице, вдруг прояснилось, распогодилось, солнце одним затуманенным неполноценным боком заглянуло в окно лестничной площадки.

- Как в сказке, - сказал я. Не верилось, что Лешка приехал, что среди привычной уже серости дня вдруг проглянуло солнце.

Мы обнялись.

- Сколько лет мы с тобой не виделись, знаешь? - спросил Леша и сам же, не дожидаясь ответа, сказал, - пять лет, старик, пять лет ровно.

- Время идет, - сказал я.

- Мудрое замечание.

Мы с ним вышли на улицу.

- А почему из Мурманска, Леша?

- Жить туда переехал, - сказал Леша, - переехал жить и устроился работать в почтовом поезде, на почтовом вагоне езжу.

Судя по Лешиному виду, можно было сказать, что работает он, по крайней мере, в Большом театре, - одет был, как, впрочем, всегда он и одевался, очень элегантно, приятным одеколоном попахивал.

- Судя по твоему виду, ты работаешь не в почтовом вагоне, а в Большом театре, - сказал я.

- Ага, капельдинером...

- А что же так, в вагоне?

- А разве плохо? Пересекаем почти всю страну, не шутка: Мурманск - Баку. Столько впечатлений, ты не представляешь, - всюду новые лица, новые люди, не похожие на нас, новые места, знакомства интересные, иной раз сталкиваешься с такими судьбами.

- Тяжело ведь все время на колесах... Это сколько же дней туда?

- Неделю - туда, неделю - обратно, две недели - дома.

- Семья как?

- Нормально семья, - сказал Леша, - привыкают... Я ведь уже в третий раз сюда приезжаю. Все некогда было вас повидать... А на этот раз подфартило: вагон поставили на ремонт, оставили нас на сутки, теперь только завтра утром прицепят... Вот я и зашел.

- Молодец, что зашел, - сказал я, - это просто здорово.

- Думал, зайду в Союз писателей, там, наверно, знают, где ты работаешь, а ты, оказывается, сам тут. В Союзе что ли работаешь?

- Нет, не в самом Союзе, здесь этажом выше наша редакция. Журнал.

- Повезло - сразу тебя увидел, - сказал Леша. - А тут у вас красотища. Солнышко.

- Ну какое это солнышко, конец октября... так только, к твоему приезду заказали, - сказал я. - Вот летом - это да! Ты бы только видел. Зажаришься...

- Да был я летом, я же тебе говорю - в третий раз приезжаю. Но только теперь в город удалось вырваться, а так все на вокзале приходилось... Да, а как Рустам поживает?..

...Не прошло и пяти минут после прихода Рустама - ну, насчет времени, конечно, точно не скажу, на часы не смотрел, но чай в стакане передо мной не успел остыть, по тому и, сужу, - так вот, не прошло, значит, и пяти минут, как дверь в нашу комнату резко распахнулась, по всей видимости, от пинка, и в комнату, где сидели Рустам, я и Леша, ввалились трое мордастых в заячьих ушанках, в меру поддатые (как раз настолько, чтобы придать себе смелости), краснощекие ребята, из-за спин которых выглядывали из коридора еще две пары таких же ярких, жизнерадостных щек с мороза; только лица, выглядывавшие из-за спин, были, примерно, на уровне плеч передних, видимо, именно по этой причине их и не пропустили вперед - не внушают.

- Что ж, - сказал Рустам. - Силы почти равные.

- Выйдем, поговорим, - сказал один из передних; отличить его от приятелей, стоявших рядом с ним, не было никакой возможности - до того нормальные, как говорится, без особых примет, лица, даже светлые заячьи ушанки у всех впереди стоящих были почти одинаковыми. - Слышьте? - прервал он мои куцые наблюдения.

- До чего же неоригинально, - насмешливо вздохнул Леша, - всю жизнь только и слышу: выйдем - поговорим...

- А может, тут прямо и накладем им? - подал голос один из задних.

- Тут нельзя, их тут много, сбегутся, - сообразил другой.

- Штаб совещается, - сказал я.

- Ну пошли, ребята, - Рустам резво встал из-за стола, - надеюсь, все формальности с завещаниями вы выполнили...

- А вот накладем - тогда увидите.

- До чего же неприятно иметь дело с неинтеллигентными людьми, - проговорил Леша, поднимаясь.

Втроем мы стенкой оттеснили их в коридор, спустились по лестнице, вышли вместе с заячьими ушанками на улицу, занесенную снегом, и молча, недружной кучкой пошли в сторону Марьиной рощи - там, в самом начале этого района имелось укромное место, которое мы не раз использовали для выяснения отношений. По пути нам встретился чеченец Хасан с пятого курса.

- Гуляем? - спросил он, и как все вопросы, которые задавал Хасан, этот тоже прозвучал вкрадчиво - будто Хасан почву прощупывал, чтобы ногой ступить.

- Да вот, решили нашим друзьям, - Леша кивнул на пять заячьих ушанок, придержавших шаг и настороженно наблюдавших за нами исподлобья, - нанести визит... тяжелым предметом по голове.

Хасан степенно кивнул, чуть улыбнулся и пошел дальше.

- Нашел с кем острить, - зашипел Рустам на Лешу, - он же русский знает не лучше моей прабабушки... Ничего не понял, естественно. А ведь, здоровый, черт, его кулаки нам сейчас пригодились бы...

- Ничего, паря, - успокоил его Леша, - мы сами с усам.

Заячьи ушанки впереди нас что-то уж слишком подозрительно поспешно один за другим нырнули за темный угол ближайшего дома.

- Стоп, - сказал я вполголоса. - Осторожнее!

- Живо! - Леша побежал за угол, мы бросились за ним. Заячьи ушанки в темном углу за подвалом, где днем принимали стеклотару, вооружившись бутылками с неровно отбитыми донышками, с решительным видом поджидали нас.

- А вот и мы, - сказал Рустам, чуть запыхавшись от быстрого бега, так что голос его еле заметно дрожал.

Не надо было ему говорить, помолчать надо было, потому что заячьи ушанки четко засекли дрожь в голосе Рустама, подумали - трусит, и это придало им храбрости, они заметно взбодрились.

- Идите ближе, суки, - сказал один из них спокойно и зло, - сейчас мы вам покажем, черножопые, как приставать к нашим девочкам.

- С нами бог, - паясничая, перекрестился Леша и тут же, внезапно подпрыгнув, ударил ближайшего от себя ногой в челюсть и моментально, бесшумно, как тень, отпрыгнул по-кошачьи назад, к нам, на мягко хрупнувший под его ботинками, снег. Тот, кого Леша ударил, повалился, как подкошенный, ткнулся лицом в кусты, запорошенные снежком, затих.

- Ну вот, один из вас выбыл из игры, - сказал я, хотя вполне мог бы и не говорить эту пижонскую фразу.

- Почил в бозе, - усилил мое высказывание Рустам. И тут же в меня полетела бутылка, я еле успел уклониться, бутылка пролетела над безлюдным тротуаром и врезалась горлышком в грязный сугроб.

- Еще один остался без клюшки, - подытожил Леша.

- На скамью штрафников его, - сказал я, вернее, не успел досказать: на середине этой фразы Рустам проделал с ним то же самое, что Леша с первым. Вторая заячья ушанка (имеется в виду, конечно, и хозяин её вместе с ней, невинной) повалилась и свесилась с каменных ступеней подвала склада стеклотары.

- Зачем он вам без оружия, правда? - спросил Рустам.

- Вы бы и сами его пристрелили за утерю того, чем людей убивают, - сказал я.

- Как бы не простудился, - сказал Леша.

- Сейчас мы вам покажем, как за бутылки хвататься, паскуды!

- Как ты нехорошо выражаешься, Рустам, - поморщился Леша, - ты оскорбляешь наш слух, не правда ли, уважаемые?

- Если хотите, можете уйти, - сказал я. - Вы поступили опрометчиво, но мы вас прощаем. Идите.

- Можете идти, ладно, - сказал Леша.

- Валите, - разрешил Рустам.

Но те трое по-прежнему стояли в напряженной стойке, нацелив свои проклятые бутылки на нас. И, вроде бы, не собирались уходить. Честно говоря, я начинал трусить. Не люблю, когда меня хотят убить.

- Вяло как-то все идет, - сказал Рустам, - как бы не заснуть в такой драке.

Леша, коротко выкрикнув, сделал ложный выпад, все трое на миг обернулись к нему, отвлеклись от нас, один из них, растерявшись, даже запустил в Лешу своей бутылкой, бутылка попала Леше в плечо, но плашмя, а мы с Рустамом в этот миг (сказывалась привычка, сложившаяся за три года совместных драк, - мы понимали друг друга с полуслова, с полужеста) подскочили к заячьим ушанкам, и завязалась потасовка. Двумя сцепленными кулаками я ударил «зайца» в живот, он согнулся пополам, выронил бутылку, но крепко боднул меня головой, я упал в снег, и он кинулся на меня, мы стали яростно бороться с ним на снегу. Леша и Рустам разделались со своими «зайцами» раньше, те убежали, избитые, и Леша, а вслед за ним и Рустам кинулись помогать мне. Мой «заяц» вскоре захромал за своими товарищами.

Через несколько минут мы тоже покидали поле боя, унося на себе боевые шрамы (один из этих шрамов у Руста-ма так и не прошел, остался рубец в память об этой драке), у Леши была расцарапана щека, я разбил в кровь кулаки, а на горле у меня отпечатались посиневшие следы пальцев.

- Не люблю почему-то, - проговорил Леша, трогая набухшую кровавую царапину на щеке, - когда мне недвусмысленно намекают, что собираются меня убивать.

- Я уже об этом думал, - сказал я. - Оказалось, - я тоже не люблю.

- Да еще чем убивать! - подхватил Рустам. - Разбитой бутылкой! До того была бы позорная смерть, ребята, что нас, наверно, отказались бы хоронить на кладбище, как раньше - самоубийц.

Мы некоторое время шли молча по хрустящему снегу под высокими уличными фонарями направляясь в общежитие, в свои комнаты; вечер предстоял скучный, работать не хотелось, я вспомнил свою незаконченную повесть, тридцать шестой страницей, напоминавшей белый флаг капитуляции, торчавшую из пишущей машинки; эта страница уже недели две торчала в машинке на письменном столе, глаза мозолила хвостиком абзаца, перешедшим с предыдущей, тридцать пятой страницы; а повесть уже две недели не продвигалась ни на строчку, хоть ты лопни; и теперь опять же работать не хотелось, и я знал, что надо заставить себя работать, надо сделать усилие над собой - и пойдет, но делать усилия над собой мне не хотелось, и я думал о том, как до смерти надоела мне эта богемная, шумная, утомительная жизнь, что я не создан для такой жизни, для этих пирушек, для работы урывками между выпивками, драками, девочками, игрой в биллиард, спорами до хрипоты о литературе и искусстве, и одного хотелось мне в такой ясный, морозный вечер, мне, избитому, с душой пустой, как звонкий бочонок, из которого вылили прекрасное, терпкое вино, одного хотелось отчетливо, осознанно - сесть в самолет и улететь, немедленно улететь в Баку, отдохнуть дня три-четыре от всего этого никчемного шума и суеты и горлопанства пишущей студенческой братии, отдохнуть, лечь в доме родителей в чистую постель и лежать тихо, мирно три-четыре дня...

- Ну, а дальше что будет? - спросил Леша.

- Дальше? - сказал Рустам. - Буду бить их, пока не отстанут. А с ней встречаться буду! Не запугают...

Ясный, холодный, ноябрьский вечер, снег под ногами, ели в белом, торопливые поздние прохожие, фонари, свет в окнах домов, а еще выше, совсем высоко - крупные звезды, будто вычищенные до блеска шляпки гвоздей, приколоченных к черному бархату в недосягаемой вышине. Вот так вот, подумал я, такие дела...

- Ты что, оглох? - спросил Леша.

- Почему?

- Я спрашиваю, - как Рустам поживает? - приблизив рот к моему уху, как глухого, спросил меня Леша.

- Порядок! - крикнул я ему. - Рустам в порядке! Все хорошо!

На нас стали оглядываться прохожие.

- Не ори, хватит, - сказал Леша. - Не женились еще?

- Еще нет.

- Ну! Ни ты, ни он?

- Ага. В девочках ходим.

- Ну, вы даете, ребята!

- Мы сейчас его постараемся заполучить, - сказал я, - двушка есть?

Леша порылся в карманах и протянул мне монетку. Мы позвонили Рустаму из ближайшего автомата.

- Он в издательстве работает, - сказал я Леше, слушая гулкие, длинные гудки в трубке, - сорваться оттуда потруднее будет, чем у нас.

- Ну, я думаю, по такому случаю...

На том конце подняли трубку. Я попросил Рустама и стал ждать, пока подойдет. Дождался.

- Привет, - сказал я.

- Привет, - сказал Рустам.

- Тут, в общем, такое дело, - проговорил я, подмигнув Леше, - только ты не волнуйся...

- Что случилось? - упавшим голосом спросил Рустам.

- Да, в общем-то, ничего страшного, ты только не пугайся, прошу тебя, - промямлил я, - вспомни, сколько испытано на нашем веку, и тебе сразу станет спокойнее...

Леша улыбался до ушей. Я дал ему послушать трубку с трепетавшим, как воробышек в кулаке, голосом Рустама.

- Говори, не томи, - пролепетал Рустам, - ничего хорошего уже не жду.

- А почему? - спросил я. - Ведь я еще ничего плохого не сообщил.

- Так сообщай поскорей.

- Зря ты так. Может, у меня и в мыслях нет, чтобы сообщать тебе дурную весть, может, даже совсем наоборот...

Лешка рядом раскис от беззвучного смеха.

- Ты скажешь, наконец, садист?! - заорал в трубке голос Рустама.

- Скажу. Леша приехал.

- Что?

- Леша, говорю, приехал. Великолепный Лешка Фролов. Наш сокурсник по Литинституту. Друг, так сказать.

- Болван, не мог сразу сказать?!

- Сразу неинтересно.

- Где вы там?

- Рядом с Союзом.

- Бегу.

Вечером мы повели Лешу в нагорный парк, чтобы он мог полюбоваться вечерним, в огнях, Баку, покрытым в свете близких фонарей серебристым моросящим туманом. Потом поехали в ресторан. Шампанское пить.

- Как гусары, - сказал Леша.

- Только цыган, ты уж извини, не будет, - сказал я.

- И без них чудесно, - сказал Леша.

- Как мы рады, Леша, что ты приехал. Это праздник, - сказал вдруг Рустам в ресторане посреди совершенно пустого разговора, не имевшего ни малейшего отношения к Лешиному приезду, и до того это фраза у него хорошо получилась, что все вокруг словно преобразилось, сделалось милее, уютнее, все окрасилось в задушевные тона его голоса, каким он проговорил эту фразу, мягкие и добрые тона наших негромких разговоров, тихого оркестрика в углу зала, розовой с ног до головы от розового освещения официантки.

- Я сам рад, что приехал, - сказал Леша. - Ну как вообще вы тут живете, два неженатика?

- Живем - хлеб жуем, - сказал я.

- Наверно, похуже, чем когда учились в Москве, - сказал Рустам, - потому, что все время вспоминаем те годы, - он положил руку мне на плечо.

- Да-да, - проговорил Леша. - А здорово все-таки мы жили в общаге, есть что вспомнить, правда?

- Еще бы! - сказал я.

- Выпьем за воспоминания, - предложил Рустам, - сначала за наши по отдельности, - потом за общие, а потом - за ту память, что мы оставили по себе в Альма Матер.

- Да, а память оставили, - Леша хохотнул. - Это верно. Матерь её тудыть!

За чудными воспоминаниями пролетело часа три, зал заметно опустел, негромкий оркестрик незаметно вовсе стих и исчез, официантка сделалась более решительной, сердитой и не такой розовой, как прежде, мы все трое здорово набрались, лезли друг к другу целоваться, Рустам даже, во время какого-то особо душевного разговора пустил слезу, хлопали друг друга по плечу, громко, некстати хохотали, все же пять лет назад мы были хорошими друзьями, черт возьми. Мы любовались Лешей - как и тогда, пять лет назад в Москве, он был изыскан и изящен, честен и щедр, смел и раскрыт всему доброму и хорошему. В него, мы вспоминали, влюблялись все девочки в институте. Как бы в подтверждение того, что он ничуть не изменился, а все такой же славный парень, который плевать хотел на деньги и в гробу их видел, Леша, отстранив нас, пытался расплатиться с официанткой. Хоть у него ничего и не получилось, все-таки было приятно видеть его таким. Неизменившимся. Если даже пять лет и не такой уж большой срок для того, чтобы неузнаваемо измениться, все же ведь жизнь нас часто ломает, выкручивает-перекручивает, да и мало ли, что может стрястись с человеком за пять лет... Лешка вот женился, у него дети... Все это ведь требует... чтобы ты соответствовал...

С такими пьяными, болтающимися в голове мыслями я вышел вместе с ребятами из зала. Рустам попросил подождать его и пошел в туалет. Шатался здорово. Мы, было, взялись ему помочь, подхватили с двух сторон, но он, как раненый волк-одиночка, которому легче умереть, чем принять чью бы то ни было помощь, отстранил нас и пошел сам. Мы с Лешей стояли возле туалета, Леша обнял меня рукой за плечи.

- Да, старик, пожито... выпито вместе, - проговорил задумчиво он, - да... немало... - он заглянул мне в глаза, грустно улыбнулся, до того грустная улыбка получилась, что у меня защемило сердце, облилось жалостью. - Ты помнишь, Рустам был страшно влюблен в одну девушку из Гитиса? Жила она недалеко от нашей общаги, в Марьиной роще. Помнишь? Мы еще из-за неё выясняли отношения с какими-то хмырями. Помнишь?

- В заячьих ушанках?

- Кто в заячьих ушанках?

- Хмыри.

- А черт их знает. Да это и неважно. Девушку-то помнишь?

- Ага, - сказал я и кивнул. - Помню. Ну и что?

- Ничего, - сказал Леша. - Хорошая девушка была...

- Ага, - сказал я, - хорошая. А к чему ты?

- Да так, - сказал Леша неопределенно, - жениться на ней хотел Рустам, помнишь? Ты его все отговаривал, мол, дома, в Баку, родители огорчатся... Помнишь?

- Помню, - сказал я и кивнул, - ну и что?

- Я в Москве недавно был, встретил её случайно, еле узнал... она все там же живет, возле общаги. Двое детей у неё... - Леша вдруг замолчал.

- Ну и что? - спросил я.

- Да что ты заладил - ну и что? ну и что? Тебе разве неинтересно? - рассердился Леша, но руку с плеча моего не убрал.

- Очень интересно.

- Только - «ну и что?» - да? - Леша улыбнулся, сжал мне плечо. - Здорово, что мы увиделись, правда?

- Еще бы! - сказал я, - Рустам прав, на самом деле получился праздник.

- Спасибо вам, - сказал Леша.

- За что? - удивился я.

- Вообще - спасибо, - повторил Леша. - Мировые вы ребята!

- И ты мировой, - сказал я.

Вышел Рустам, и мы втроем отправились на вокзал, к Лешиному вагону.

- Недавно в Москву ездил, - сообщил по дороге нам Леша, - сел, в такси, вижу - на щитке у шефа стоит: 13 парк. А, говорю, это возле улицы Руставели, да? Да, говорит, возле. А у нас, шеф, там общага была, говорю. Зачем же была, говорит, она и сейчас там есть. Она-то там есть, говорю, да нас там уже нет...

- Это точно, - вздохнул Рустам. - Нас там нет.

И дальше всю дорогу до запасного пути станции, на который отогнали Лешкин вагон, мы шли молча, заботливо поддерживая друг друга, чтобы не оступиться в темноте.

Лешкин напарник в вагоне, как оказалось, уже спал.

- Может, останетесь, - предложил Леша, - место найдется, да и постель тоже.

- Нет, Леша, спасибо, мы пойдем, - сказал Рустам.

- Пойдем мы, - подтвердил я.

- Значит, до завтра, - сказал Рустам, - утром проводить придем.

- Да, ребята! - крикнул Леша, уже поднявшись на подножку вагона, - чуть было не забыл!

Мы обернулись. Леща висящий на ступеньке темного в черной ночи и глубокой тишине вагона, выглядел брошенным и одиноким, как само одиночество.

- Что? - спросил Рустам, и в короткое слово это он смог вместить столько нежности, явственно прозвучавшей в его голосе, что я чуть не вздрогнул, кожей ощутив эту нежность.

- Вот, совсем забыл, - уже немного потише сказал Леша, все еще вися на подножке, держась за поручни вагона, - дома гранатов просили привезти, так вы бы пришли пораньше, а? Чтобы до отъезда успеть на базар сходить, а?..

- Придем, - сказал я, - придем пораньше.

- Когда скажешь, - сказал Рустам.

- Часов в восемь, ладно?

- В восемь будем у тебя.

- Спокойной ночи, ребята.

- Спокойной ночи, Леша.

Утром без четверти восемь мы с Рустамом встретились у вокзала и пошли к Лешкиному вагону. Леша уже проснулся и ждал нас у вагона.

- У меня сейчас появилась великолепная идея, - сообщил Рустам.

- Сначала гранаты, идея - потом.

- Да погоди ты с гранатами. Идея лучше.

- Ну?

- Можно попытаться оставить тебя еще на сутки. Желаешь? - Рустама распирало от собственной находчивости.

- Как это? - не понял Леша. - Вагон же починили, через два часа прицепят к составу.

- Это неважно, - отмахнулся от такой мелочи деловой Рустам, - хочешь или нет - вот что важно.

- Хочу, - тут же согласился Леша, - только, если удастся остаться, нужно будет напарника моего тоже взять в город, а то неудобно перед ним, города он не знает, вчера весь вечер в вагоне угробил.

- Возьмем, а как же, - сказал я.

Рустам ушел добиваться, чтобы Лешкин вагон оставили еще на сутки, а мы с Лешей поднялись в вагон, и я познакомился с его напарником - грязным, щуплым пареньком, лет тридцати, которому удавалось оставаться невероятно грязным, несмотря на присутствие душа в вагоне. Звали его Саня. Мы в ожидании Рустама выпили вина, и я, чтобы расположить к себе молчаливого, хмурого Саню, предложил ему искупаться у меня дома, если он желает.

- Зачем? - удивился Саня. - Я и без того чистый.

- Еще чище будешь, - пообещал ему Леша.

- Зачем это? - сказал Саня довольно равнодушно, и тут же оживившись, добавил, - вы лучше беспокоились бы за вашим другом, если он запоздает, и ничего не выйдет у него с дополнительными сутками, не успеем на базар за гранатами.

Леша при упоминании о гранатах беспокойно заерзал на месте. У Рустама, как и полагал проницательный Саня, ничего не вышло, но времени мы потеряли совсем немного - можно было раза два сходить на базар.

- Да видишь ли, - рассказывал по дороге смущенный Рустам, - сунул я ему под нос свое удостоверение...

- Кому ему? - спросил Леша.

- Старшему контролеру. От него зависело. Мог бы и оставить. Но увидел мою «прессу», испугался, я тут же понял, что дал маху с удостоверением, надо было тихо-мирно предложить ему червонец, и дело было бы в шляпе, а тут мне такое наплел, комиссия, говорит, набежит, если я, говорит, припишу какую-нибудь несуществующую неполадку, да и, в общем-то, говорит, мы этими делами не занимаемся...

- Знаем, как не занимаются, - подал голос хмурый Саня - сердился, видно, что и на этот раз не удастся погулять в городе, - тут они почтовые вагоны, если хорошенькие проводницы попадаются, оставляют на несколько суток и трахаются по две-три ночи с ними. Без всякого удостоверения...

- Да, - еще больше смутился Рустам, понимая, что камешек был в его огород, - надо было предложить ему, да, впрочем, я, честно говоря, и не умею, ни разу не давал вот так вот...

На базаре сонный, молчаливый Саня вдруг преобразился, ожил; то короткое время, с тех пор, как я с ним познакомился, он все чесался украдкой, а порой и в открытую, так тут даже чесаться перестал, до того возбудился, увидев гранаты, хурму, груши на прилавках, и так стал яростно торговаться, что мы, грешным делом, подумали - не запереть ли его в вагоне до отхода поезда? Лешка и Саня накупили невероятное количество гранатов - по два больших мешка.

- Зачем тебе столько? - пыхтя под мешком, спросил Рустам. Вид у него был весьма странный: элегантный плащ, костюм, галстук, а на горбу - грязный мешок, до отказа набитый гранатами. Впрочем, и я мало чем отличался от него. Не мог сродниться со своим мешком, сколько ни старался прикинуться грузчиком.

- Дома просили, - еле слышно промямлил Лешка, не показываясь из-под мешка.

- Как - зачем?! - раздался резкий голос из-под Саниного мешка: вот уж кто с мешком на плечах не вызывал ничьих любопытных взглядов, так это он, Саня, - мешок был не грязнее его пиджака. - Как - зачем?! - повторил Саня, видимо, возмущенный до глубины души этим дилетантским вопросом, - кажется, он не на шутку разговорился после долгих часов молчания. - Вы хоть знаете, почем гранаты в Мурманске? Трояк штука! Штука! Три рубля! Из рук вырывают гранаты за трояк-то. Вот так, мужички. Хочешь жить, умей вертеться. Три рубля, - повторил он сладострастным голосом из-под мешка. - Шутка в деле... - А вы - зачем...

Лешка под своим мешком смущенно и сердито запыхтел.

- Да брось ты! Завелся.

- Чего бросать-то? - не унимался Саня. - Ты что, продавать раздумал? Так мне отдашь. Загоню за милую душу...

- Заткнись ты, наконец! - крикнул Леша.

Саня в недоумении высунул нос из-под своего мешка и тут же спрятался, шел, широко расставляя свои кривые, короткие ноги.

Мы благополучно доползли до вагона, скинули мешки, отряхнули друг друга, только Саня не стал отряхиваться - наверное, считал, что он и без того чистый. Мы отдышались молча и будто ждали чего-то.

Испытывали все трое острую неловкость, словно кто-то из нас, давних друзей, оказался вдруг нечист на руку. Или что-то вроде этого. Мне показалось - вместо Лешки совсем другой, незнакомый человек рядом.

До отхода поезда оставалось еще минут двадцать. Саня пошел в вагон с контролером выполнять формальности перед отправкой. Леша был заметно смущен, и мы старались не смотреть в глаза друг другу.

- В основном, детям везу, - проговорил, наконец, Леша, глядя куда-то в сторону, - ну и продам, может быть, немножко. Деньги ведь всегда нужны.

- Понятно, - сказал Рустам.

- Ты нас знаешь, - сказал я, - мы не чистюли, не белоручки... Понять можем...

- Просто странно как-то... непривычно... - сказал Рустам.

- Непривычно, да, - подтвердил я, - ты, Лешка, и вдруг - торговать будешь на базаре...

- Да не буду торговать, сдам кому-нибудь оптом, - промямлил Леша, - семью надо содержать, детей... Вам легко говорить.

- Как-то не вяжется это с образом того Лешки, того благородного, честного, щедрого Лешки, который был пять лет назад в Москве, - сказал Рустам, растерянно улыбаясь, чтобы придать бодрости Леше, но уж раз начал - он должен был выговориться, я знал это за ним, знал это и Леша и ждал, - которого мы знали целых пять лет, - продолжал Рустам, - были близкими друзьями, не вяжется это у меня с образом...

Поезд тронулся. Из окна помахал нам грязной рукой Саня. Леша вскочил на подножку вагона, не отрывая от нас взгляда, мы зашагали рядом, поезд дернулся, пошел быстрее, мы прибавили шагу, и тут озабоченное, виноватое выражение на лице Лешки сменилось вдруг чудеснейшей, открытой улыбкой.

- А вы плюньте на образ! - крикнул он задиристо, весело, - образ, он в литературе хорош! А в жизни... Плюньте вы на это!

Он нырнул в глубь тамбура и тут же вынырнул с огненно-красным большим гранатом в руке, размахнулся и кинул его нам. Это было неожиданно - будто огненным шаром шарахнуло. Я поймал гранат.

- Не забывайте! - крикнул Леша.

Поезд повернул на рельсах, и Лешка исчез из виду. Уехал. Мы еще некоторое время смотрели вслед изогнувшемуся составу.

Я подкинул в руке большой, алый плод. Рустам посмотрел на меня. Потом взглянул на гранат. И тут Рустам молча достал из кармана перочинный нож, взял у меня гранат, аккуратно, не брызнув соком, разрезал его пополам и протянул мне половинку.

Мы возвращались по платформе, и половинка спелого, с крупными рубиновыми зернами граната в моей руке вселяла в меня непонятную уверенность, радость и тепло.

- Так-то вот, товарищ дней моих суровых, - сказал Рустам и принялся выковыривать зерна из своей половинки.