Натиг Расул-заде

Трамвай

Данный текст не может быть использован в коммерческих целях, кроме как с согласия владельца авторских прав.

Засиделись за картами далеко за полночь, игра шла интересная, и я забыл о времени, впрочем, как и всегда забываю о нем, когда в компании приятелей играю в преферанс. Плечи и шея затекли, я откинул голову назад, чтобы немного размять затекшую шею, и тут очередной бой часов заставил меня обратить внимание на большие старинные часы моих друзей - стрелки показывали без пятнадцати час.

Я опешил: неужели мы столько сидим за игрой, ведь я пришёл к ним в шесть, сразу после работы. Друзья мои - милая семейная пара, знакомая мне уже больше десяти лет - решительно воспротивились моему желанию покинуть их; хозяйка дома тоном не терпящим возражений, объявила, что она постелит для меня на диване в гостиной; я прекрасно высплюсь, пообещала она, чуть смягчив тон и открыто, доброжелательно улыбаясь мне. Я поблагодарил, и сославшись на то, что рано утром ко мне должны зайти по неотложному делу и отменять этот визит теперь уже поздно, засобирался домой. Попрощавшись с друзьями и их соседом по лестничной площадке, нашим постоянным партнёром в карточной игре, я вышел из гостеприимной квартиры. На улице меня обдало холодом, шёл снег, и вскоре я почувствовал, что ночной мороз довольно крепок. Я вжал голову в плечи, поднял воротник пальто и торопливо зашагал по хрустящему под ногами снегу, в душе вовсе не надеясь встретить хоть какой-нибудь городской транспорт, который мог бы меня подвезти к дому. Но вопреки моим пессимистическим ожиданиям, не успел я прошагать и ста метров от дома своих приятелей, идя вдоль трамвайных рельс по середине мостовой, как неожиданно тихо нагнал меня трамвай и гостеприимно, с лёгким шипением распахнул свои двери почти передо мной. Оказывается, тут была остановка, на которую я никогда до сего момента не обращал внимания. Светящийся вагон трамвая весьма соблазнительно и уютно выглядел в холодной тёмной ночи, и я не стал долго раздумывать над тем, что останавливается этот трамвай не так уж близко от моего дома и немалый путь после поездки придётся мне пройти пешком. Выбирать, однако, не приходилось: такси на улицах не было ни одного, да и в такой снегопад вряд ли какой таксист согласился бы подвести меня в нагорную часть города. Я вошёл в вагон трамвая и мельком осмотрелся. В вагоне там и тут сидели всего четыре пассажира, но и их было много для такого времени ночи; трамвай был последний, очевидно, разбросав нас, поедет в парк, а в последних трамваях в нашем городе редко когда увидишь пассажиров, особенно в зимнее время; в последние несколько лет город уже к десяти вечера словно вымирает, почти ни души на улицах.

Я сел и некоторое время бездумно глядел в окно на усиливавшуюся метель на улице. Было хорошо и уютно сидеть так у окна в светлом вагоне трамвая, зная, что скоро приедешь домой, отдохнёшь, ляжешь в чистую, тёплую постель... хотелось спать, стук трамвайных колёс, несколько смягчённый слоем снега на рельсах, убаюкивал, приятно расслаблял, и я даже не заметил, как задремал, а вслед за тем впал в глубокий настоящий сон...

Проснулся я оттого, что вдруг сквозь сон почувствовал неладное, тревога пронзила меня, я раскрыл глаза, встряхнулся, огляделся вокруг, даже приблизительно не зная, долго ли спал. В вагоне по-прежнему сидели те же четверо пассажиров, за задёрнутой грязной занавеской кабинки чувствовалось присутствие вагоновожатого. Трамвай стоял, и мне почему-то показалось, что стоит он уже довольно долго. Я подождал с минуту - не поедет ли? - и громко спросил:

- В чём дело? Почему стоим?

Четверо мужчин, к которым я 'не очень конкретно обратился, только глянули на меня, один неопределённо вяло махнул рукой, ясное дело, никому не хочется разговаривать, время позднее, все спать хотят. Из-за занавески из кабины высунулась взлохмаченная голова вагоновожатого. Он сразу нашёл глазами меня, задавшего вопрос, и сообщил бесцветным голосом:

- Рельсы занесло, проехать нельзя.

- Как, то есть?..- заволновался я. - Что вы такое говорите? Как, то есть, нельзя проехать? Что же нам делать? Не можем же мы до утра сидеть тут... - говоря всё это, я растерянно полуоглядывался на других пассажиров, словно ища в них сочувствия и поддержки; те, однако, хранили каменное молчание.

- Ну, почему до утра... - лениво отозвался вагоновожатый, снова спрятавшись за занавеску и, судя, по ставшей вдруг невнятной дикции его, что-то активно жевал. После паузы, верно, прожевав кусок, он более внятно, но по-прежнему не очень убедительно прибавил:

- А если хотите, тут у меня есть лопата, - он ненадолго затих, закопошился, звякнул чем-то и продолжил:

- Даже две есть. Если хотите, можете расчищать путь. Я понемногу поеду...

- Расчищать путь?.. - мне показалось, что я ослышался. -Как это - расчищать путь?

- А что в этом особенного? - уловив в моем голосе оскорбленные нотки, обиженно отозвался он. Помолчал и после продолжительной паузы спросил:

- А вы что предлагаете? За вас никто это не сделает... Или топайте пешком.

- И в самом деле, - решил я. - Я лучше пешком пойду.

Я поднялся и, бросив взгляд на неподвижные фигуры четырех мужчин в вагоне, пошел к передней двери. Вагоновожатый услужливо дернул рычаг и дверь, пыхнув, открылась. Холод рванулся мне навстречу, обдал лицо, развеял окончательно остатки сна, и я вышел в ночь. Двери за мной тут же закрылись. Но... Боже, что это? Я в ужасе огляделся кругом. Везде, насколько глаз хватало, простиралась заснеженная темная степь, чуть поодаль неясно проступало пятно то ли рощи, то ли небольшого леса -разглядеть подробно невозможно. Я стал как вкопанный, ухватившись рукой за наружные дверные поручни трамвая, будто боясь, что стоит только выпустить их из рук и трамвай может исчезнуть, а я останусь среди этой огромной ночной степи. Нелепость мысли, подобно сонным видениям, заползшей мне в голову, - отрезвила меня немного, заставила отцепиться от поручней, чтобы не показаться смешным (хотя бы самому себе), и я пошел по глубокому снегу вперед, к носу трамвая, всмотрелся: рельсы, и на самом деле, были покрыты толстым слоем снега. Кажетдя, - метель усиливалась, во всяком случае, тут, на открытой местности, холод был гораздо сильнее, чем в городе. Снегопад делал слой снега, покрывавший рельсы, еще толще. Потолкавшись таким образом на морозе, я подошёл к двери трамвая и постучал, поздно поняв всю нелепость своего жеста - человек стучится в дверь трамвая, как в квартиру - в нормальных условиях подобный жест вызвал бы, по крайней мере, улыбку, но в том-то и дело, что находился я далеко не... Я застучал еще сильнее, кулаками. Тут дверь распахнулась, громко зашипев, и среди глубочайшей тишины в степи этот звук, столь обычный в городских условиях, показался мне нереальным, до того он плохо вписывался в место и время, в которых я очутился. Однако, оказалось, что дверь открылась не для того, чтобы впустить меня, а для того, чтобы выпустить одного из четырех пассажиров, оказавшегося в последствии очень суетливым и нервным субъектом, несмотря на то, что в трамвае ему легко удавалось поддерживать настроение всеобщей вялости и безразличия. Субъект, спускаясь по ступеням, сунул мне в руки одну из двух лопат, что держал под мышкой и сердито, торопливо заговорил:

- Да, ничего другого не остается... Да, да, если не мы, то кто? Теперь наша судьба в наших руках... Когда мы устанем, нас сменят те трое пассажиров... Берите, берите, не время бездельничать, не то всю ночь просидим в трамвае, а мне завтра с утра на лекцию... Ну...

Тут и я вспомнил об утренней очень важной деловой встрече и в душе подосадовал на себя за то, что не остался у приятелей на ночь, глядишь, к утру бы и распогодилось, я бы приехал на такси домой... но, что сделано - сделано... Я взял лопату и поплелся за мужчиной, маю что понимая во всей этой ситуации. Остальные трое и жующий вагоновожатый сидели молча и были хорошо видны мне в освещенном трамвае, казавшимся уютным островком посреди бесприютной степи. Мы стали убирать снег, постепенно обнажая рельсы, холодно блестевшие под светом включенных фар трамвая. Нервный мужчина работал примерно так же, как и говорил - торопливо и бестолково, больше рассыпая снег себе на ноги; я тоже немного имел навыка в работе с лопатой, но был все же не так беспомощен с этим инструментом, как мой напарник.

- Вы так скоро устанете, - решил я дать ему совет, - не торопитесь. Берите полную лопату и кидайте подальше.

- Хорошо, - только и сказал он, сильно запыхавшись.

- Скажите, откуда, черт побери, появилась среди города эта степь? - задал я ему вопрос, уже некоторое время мучавший меня.

- Степь? - он тускло посмотрел на меня.

- Ну да, - сказал я. - А что по-вашему это такое? Ведь мы ехали по городу, шел снег, я задремал, и вдруг - вот это огромное пространство...

- По городу? - удивленно спросил он. - О каком городе вы говорите?

Он от удивления даже работать перестал.

- Не стройте из себя придурка! - рассердился я, хоть и не в моих правилах было допускать грубость по отношению к незнакомым людям. - Это трамвай, а трамваи ездят по городу.

Как будто услышав меня и решив, что я его зову, трамвай медленно приблизился к нам по расчищенным на несколько метров рельсам. Из дверей вышли двое пассажиров, подошли к нам и, не говоря ни слова, забрали у нас лопаты. Сноровки у них было больше чем у нас и теперь работа пошла гораздо быстрее. Мы с нервным субъектом поспешили в вагон, в котором можно было укрыться от метели, но никак спастись от холода, хотя иллюзию уюта освещенный в ночной снежной степи трамвай все же создавал. Вагоновожатый в своей крохотной кабинке, кончив есть, теперь пил чай из термоса.

- Послушайте, - обратился я к нему, сев на свое место, -где мы находимся?

Его косматая морда вновь показалась из-за занавески. Он уставился на меня мутным взглядом человека только начавшего переваривать пищу, некоторое время молча разглядывал меня, как подчиненного, посмевшего задать глупый, никчемный вопрос и лишь затем ответил вопросом на вопрос:

- В каком смысле?

- В самом прямом, - сказал я. - Что это за местность, вот эта степь?.. - я показал ему рукой за окно, стараясь сделать этот простой жест как можно более выразительным, чтобы до его тупой башки дошло, что с ним говорят как со слабоумным, и нельзя отвечать вопросом на вопрос.

Странные пассажиры, - неожиданно проворчал оставшийся в вагоне мужчина, - Сами едут, а сами даже не знают куда...

- Но ведь здесь... - начал я, теряясь и выходя из терпения, - Но мы же по городу ехали...

- По городу? - спросил вагоновожатый точно так же, как и нервный пассажир, и только собирался что-то ответить, как отключился свет в вагоне.

- Ну все, - сокрушенно горько вздохнул он, - Теперь проторчим.

- Как это проторчим? - спросил нервный пассажир. - Вы что хотите этим сказать? Значит, вообще не поедем?

- Тока нет, - не очень охотно пояснил вагоновожатый, поглядел на мужчин с лопатами под метелью и прибавил, - надо бы их позвать.... Теперь пи к чему расчищать дорогу, все равно застряли, - и тут же сам, высунувшись в окно, крикнул, зовя пассажиров, орудовавших лопатами. Третий пассажир в вагоне, укорявший меня непонятно за что, вдруг издал какой-то неясный громкий звук - я оглянулся на него и увидел, что он спит, оказывается он так храпел, бедная его жена. Двое с лопатами вошли в зашипевшую дверь, в темный уже вагон трамвая и уселись порознь на свои старые места. Все молчали и. тишину прерывал только мерный и довольно странный храп невозмутимо спавшего пассажира, который, видимо, на жестком холодном сидении трамвая чувствовал себя не хуже, чем в собственной постели. Вдруг послышался жуткий вой в ночи, к нему тут же присоединились еще несколько в разных тональностях.

- Что это? - в замешательстве спросил нервный пассажир. Волки, что же еще... - спокойно отозвался вагоновожатый; те, двое, что пришли с лопатами, солидно покивали и, чуть усмехнувшись, посмотрели на нервного пассажира. Разноголосый вой повторился, теперь уже более пронзительно и продолжительно, перейдя под конец чуть ли не в мяукание.

- Волки?! - переспросил нервный пассажир и зябко передёрнул плечами. - В лесу, да?..

- Ага, - сказал вагоновожатый покровительственно и зевнул, отчего перекосило всю его небритую морду; помолчав немного, он сказал:

- Вот что, ребята, я в этом деле человек бывалый, и вы должны слушать меня.

Те двое, снова закивали, как близнецы.

- Мы так можем замёрзнуть, - продолжат вагоновожатый, - надо нам возле трамвая костёр развести, не то всем нам хана будет. До утра окочуримся, ведь тут не теплее, чем снаружи. Огонь нужен. Поняли?

Те двое, снова дружно покивали, хотя сидели не вместе, и оттого эта синхронность была особенно удивительной. Я и нервный субъект промолчали, а пятый продолжал безмятежно спать.

- Тогда вот что, - сказал вагоновожатый, - вы, двое идите в тот лесок за дровами, - он показал на тёмное, едва различимое пятно леса, расположенное примерно в километре от трамвая. Вагоновожатый покряхтел у себя за занавеской, нагибаясь и шаря под собой руками и с усилием проверещал снизу: - Тут у меня как раз два топора... вот... берите.

Двое взяли топоры и молча, как в бредовом сне, вышли из трамвая. Некоторое время слышался хруст снега под их ногами. Сидеть в трамвае становилось и в самом деле всё холоднее. Я сказал об этом, вагоновожатый снисходительно хмыкнул.

- А я вам что говорил? - напомнил он. - Я на этих делах собаку съел. Нет, что ни говорите, без костра нам никак нельзя...

Через некоторое время послышался отдалённый глухой стук.

- Рубят, - удовлетворённо проговорил вагоновожатый.

Несколько минут слышался частый стук топоров со стороны леса, потом внезапно он затих, донёсся какой-то неясный шум, крик, снова всё затихло ненадолго, но вскоре до того ясно до нас донёсся душераздирающий человеческий вопль, что все мы вздрогнули, кроме спящего каким-то фантастически-крепким сном, пассажира. Мне сделалось не по себе, и всё более становилось страшно, потому что вопль продолжался, казалось, невероятно долго.

- Чёрт, влопались всё-таки, - дождавшись окончания шума из лесу, не очень-то встревожено, а таким тоном, как-будто констатировал факт, произнёс вагоновожатый.

- Как?! Что значит влопались? Что там произошло? - суетливо посыпал вопросами нервный пассажир. - Что вы этим хотите сказать?

- На волков напоролись, - лениво пояснил вагоновожатый.

- Тут волков - тьма, и многие из них людоеды. Нападут стаей на человека - костей не соберёшь... - он помолчал, потом озадаченно и даже заметно огорчённо закончил, -Чёрт, топоры там остались, совсем новенькие... пропадут...Не казённые, - доверительно, обернувшись ко мне, сообщил он, -сам купил... Сколько твердил я начальству нашего парка -надо, надо, а им насрать и забыть, вот и пришлось на свои кровные копейки приобрести...

- Послушайте, - сказал я, уже почти обессиленный бредовостью происходящего вокруг меня, будто всё - дурной сон, и я нахожусь в этом дурном сне, не могу ему противиться, и вынужден играть, поступать по правилам, которые он диктует, - Послушайте, а как же те, двое?..

- А что те двое, - безразличным голосом отозвался вагоновожатый. - Если не отобьются, загрызут их волки... Скорее всего, не отбились... Да-а... А костёр всё же надо...

- Какой костёр? Вы что, бредите ?! Какой ещё костёр?! -перебил его нервный пассажир, вскочив со своего места и стараясь закурить . никак не попадая огоньком зажигалки в дрожащей руке в кончик сигареты, но тут же чуть не подпрыгнул от строгого окрика вагоновожатого:

- Курить в трамвае запрещено!

Нервный субъект загасил окурок, мельком оглянулся -куда бы его выкинуть; явно страшась очередного окрика, побоялся бросить окурок на пол трамвая, и смял его у себя в кармане пальто, отчего тоненькая струйка голубого дыма показалась из кармана его новенького пальто; эта картинка врезалась мне в память: кусок мрачной степи, засыпаемый снегом в окне трамвая, полусогнутая, дрожащая фигура нервного пассажира, яркая струйка дыма из его кармана; врезалась эта мгновенная картинка мне в память, делая и без того нереальную ситуацию еще более гротесковой. Но несмотря на свой страх, который явственно ощущался, нервный пассажир не переставал возражать.

- Вы что, спятили? - спрашивал он так, что вопрос терял свою риторичность, будто ему на самом деле было интересно, не утратил ли вагоновожатый остатки своего ума.

- Сами говорите, что волки... Зачем нам эти проклятые дрова, этот проклятый костер, если все так опасно оборачивается?!... Опасно для жизни... Да вы просто сумасшедший!...

- Прошу со мной не спорить! - неожиданно рявкнул вагоновожатый. - Я, может, уже двадцать лет езжу по этому маршруту и знаю побольше вас, что надо делать, а что нет! - вслед за этим он перешел с крика на нормальный голос и сообщил:

- Три года назад, в такую же зимнюю ночь, в моем трамвае шестеро замерзли насмерть. - Он сделал небольшую паузу, поглядел на нас в упор, стараясь угадать, какое впечатление произвели его слова, потом продолжил, - Я сам чудом жив остался, ноги поморозил, провалялся в больнице два месяца... Да... И если я говорю, что нужны дрова, значит нужны, если я говорю, что без костра нам хана, значит так оно и есть на самом деле! - снова перешел он на крик.

- Да?! - криком на крик ответил ему нервный пассажир и запальчиво спросил: - И кто же по-вашему, должен пойти на этот раз?

- Вы и пойдете, - моментально успокоившись, негромко ответил вагоновожатый.

- Я? - ужаснулся нервный пассажир. - Ни за что! Никогда! Вы с ума спятили! Вы просто сошли с ума! Ни за что! Ни за какие...

- А никаких вам никто и не предлагает, - потвердевшим голосом, в котором уже звучал металл приказа, произнес вагоновожатый, - Пойдете я сказал и точка.

В руках у него совершенно неожиданно появился маленький револьвер, утопавший в его огромной лапе; короткое дуло револьвера, убойная сила которого вряд ли, наверное, превысила бы двадцать шагов, было уставлено на нервного пассажира, стоявшего, однако, шагах в пяти от вагоновожатого.

- Но, но... - нерешительно пролепетал нервный пассажир, - как же так?.. - он в страхе уставился на револьвер в руках стоявшего теперь уже в салоне трамвая, прямо напротив него огромного вагоновожатого; я и не предполагал в нем такой рост, трудно было предположить это, глядя на него, сидящего в своей маленькой кабинке.

- Я же... - продолжал лепетать нервный субъект. - Вы же меня на смерть посылаете... Вы подумайте... Подумайте хорошенько, вас ведь будут судить. Вы меня на смерть посылаете, - лихорадочно и выразительно повторял пассажир, будто стараясь вбить эту несложную мысль в тупую башку вагоновожатого.

- Здесь вам грозит смерть не меньше, чем там, - сказал тот.

- Молчать! Исполнять приказания! Марш за дровами! И вы тоже! Марш! - дулом револьвера он показал на меня.

Я понимал, что любые отговорки будут пустыми в данный момент, хотя бы потому, что почти все их бестолково использовал нервный пассажир, но одну, как мне показалось, более или менее вескую я отыскал, и как утопающий за соломинку, ухватился за нее, надеясь, спастись.

- А почему не он? - я кивнул на спящего пассажира.

На миг вагоновожатый, казалось, несколько растерялся, было видно, что эта мысль просто не приходила ему в голову.

- Но он же спит, - нерешительно возразил вагоновожатый.

- Разбудите, - сказал я, - и пусть он пойдёт вместо меня.

- Ну уж нет, - сказал вагоновожатый. - Дудки! Он пойдёт вместо себя! А вы пойдёте вместо себя. Пойдёте все вместе, все трое.

- И вы тоже пойдёте, - сказал я, глядя на него в упор, как человек, которому уже нечего терять.

- Да, да, на самом деле, - вдруг влез в разговор нервный пассажир.

- Что это такое, если человек спит, значит на смерть нужно посылать другого, глупости какие, господи...

- Честно говоря, об этом я не подумал, - виновато произнёс вагоновожатый. - Что ж, разбудите его, - обратился он к нервному пассажиру, - Не подумал, - с досадой повторил он, покрутив головой и ухмыляясь, - Я и не замечал его попросту... Спит себе и спит... А я и не замечаю... Спящий -.что мёртвый, толку мало... Потому, наверно, и не замечал... Мы растолкали спящего пассажира, в двух словах объяснили ему в чём дело. Он похлопал глазами и, позёвывая, ничему не удивляясь поднялся, повертел затёкшей, громко хрустнувшей шеей, и пошёл с нами к выходу из трамвая.

- А что же вы не идёте? - спросил я вагоновожатого, уже готовясь выходить.

- Я не могу отлучаться, - убеждённо произнёс он. - Что бы ни случилось, я должен быть здесь, на, своём рабочем месте. Даже если умру, должен умереть здесь. Только тогда мои дети могут получать пособие после моей смерти. Это оговорено в контракте. Так что, я полностью полагаюсь на вас. Идите, - и он легонько ткнул мне в плечо коротким дулом револьвера.

Мы втроём вышли из трамвая и побрели по хрустящему под ногами снегу, под сыпавшими сверху хлопьями. Было холодно, но шагать было приятнее, чем сидеть неподвижно в промёрзшем вагоне трамвая. Мы оставляли тёмные глубокие следы на ровной белоснежной поверхности степи, и я обратил внимание, что следы тех, что прошли здесь до нас, уже трудно было различить, они были занесены снегом. Мы медленно шагали в сторону темнеющего вдали леса, откуда временами слышался разноголосый вой, переходящий в урчание.

- Мне страшно, - упавшим голосом тихо произнёс нервный пассажир.

- Э-эх-х! Поспать бы сейчас, - сказал второй пассажир, - минуток пятьсот-шестьсот... Прошлую ночь не сомкнул глаз до самого утра, вот поверите... У тёлки одной оставался, что было, расскажу потом - обхохочетесь...

Мы отошли уже на порядочное расстояние от того места, где стоял трамвай. Я оглянулся - окна трамвая чернели, ночь поглотила номер и какую-то рекламу, размалёванную на его борту, отсюда уже нельзя было различить ничего. Я увидел в окне кабинки лицо вагоновожатого. Он смотрел нам вслед. Увидев, что я оглянулся, он помахал рукой.