Натик Расул-заде

ТРОПИНКА

Copyright - Гянджлик, 1983

Copyright - Азернешр, 1991

Данный текст не может быть использован в коммерческих целях, кроме как без согласия владельца авторских прав.

 

 

Тревожное, лучистое,  непонятное закралось в душу, крепко там осело и необычайно беспокоило.

Он проворочался в постели всю ночь, выкурил полпачки и только под утро, едва затрепетал над крышей соседнего дома и заструился в окно рассвет, заснул, изнуренный. И приснился ему сон.                     

Идет он знакомой проселочной тропинкой в свою деревню, а деревня и тропинка, и все .кругом в сонном, серовато-молоч­ном тумане. Идет он и подходит к своему дому. А в доме темно. Стучится в дверь. Тихо. «Мама, — зовет он. — Мама, открой. Это я». Но тихо. И потом — дверь и окна пустого дома заколочены...

Он заплакал во сне.

Проснулся поздно. С улицы — разноголосый шум. Гудела голова. Вспомнил вчерашний день— день был тяжелым, напря­женным. Стал вспоминать, что предстоит на сегодня. Предстояло очень много, казалось, и не успеть все. Начал прикидывать, что важнее; что прежде всего, что можно отложить на потом, на завтра, перекинуть на других сотрудников, машинально и прибли­зительно подсчитывая, на что сколько времени потребуется... И тут вдруг вспомнил свой сон. На миг все выскочило из головы. Вспомнил проселочную тропинку в молочном тумане, заколо­ченный дом без матери... Но за окном светило яркое, майское солнце, и только вчера он получил спокойное, обычное письмо от матери — скучаю, давно не приезжал, беспокоюсь, может, при­едешь, у меня все хорошо — мать не любила длинно писать, и, вспомнив про письмо, он вздохнул, почесал грудь, зевнул, потянулся и бодро поднялся с постели. Раскрыл окно, торопливо сделал зарядку, умылся, побрился, снова умылся, выпил холод­ного молока и помчался на работу... Машина на ремонте, и пришлось ловить такси—это нервирова­ло, но ездить в автобусе унизительно и оскорбительно—там мог­ли закурить, или плюнуть на пол, водитель мог остановить, где угодно   и  болтать  с  приятелем-шофером,   а   я   бы,  разумеется, не делал замечаний и нервничал бы про себя ужасно... В такси уже сидел один. Впереди. Я специально два раза повторил адрес и спросил, по дороге ли будет, не придется ли делать крюк? Поехали. И, конечно, сделали  крюк. Небольшой, но все-таки... Я же вам сказал,  дорогой,  я  очень спешу,  предупредили  бы,  я  бы  взял другую   машину,   свободную.   А   где   вы   в   это   время   на   том месте,   где   стояли,   взяли   бы   свободное   такси? — спрашивает шофер, проторчали бы полчаса... Проторчали! Я бы вас, попро­сил, любезный,  выбирать  выражения. Торчит, знаете  кто,  или, вернее,   что?..   Да   что   такого   я   сказал?      это   шофер   мне. Плебс. Даже не представляет, как можно невзначай оскорбить человека, думает    все  такие  неотесанные,   как  он...  Тут  только я  поймал себя  на том,  что злюсь  про  себя, нервничаю и, сам не зная зачем, выдумываю весь этот разговор с шофером. Боже мой, чем я занимаюсь, что это за ерунда такая? Вместо того, чтобы думать о делах... Да... Вчерашнее шеф не простит. При­дется самому на ковер, это вернее, не ждать, пока вызовет... Прий­ти с какой-нибудь чепухой и кстати ввернуть про вчерашнее... Ну, бог с ним... Сорвались съемки... Я же не виноват, что у героя косят глаза... Да к тому же сильно шепелявит... Тридцать три несчастья... Попробуй сними такого. Правда, и моя доля  вины тут есть, надо было с ним загодя познакомиться самому, или хотя бы  послать кого  из  ребят.  А тут  приехали  снимать для  моей информационной программы героя, и на тебе! Полное разочарова­ние при   близком  знакомстве.   Все  некогда,  вот так  и  бывает, когда спешишь... А спешку кто создает, кто гонит нас, перестрахо­вываясь от опозданий?.. Шеф, кто же еще... Но ему, разумеется, этого   не   скажешь,   старик   очень   обидчив...   В   общем,   нужно? сходить самому, держаться молодцом, и все будет в порядке... А, может?..     Черт     возьми,     может,     нужно     было     снять     его в темных очках? Нет,   глупости... Бригадир посреди поля... Кол­хоз... И вдруг — темные очки! Что он, на пляже, что ли? У зри­теля на такие вещи нюх — обязательно бы вызвало реплики, улыб­ки...   И   потом,   куда   бы   дели   дефект   речи?..   Это   уже   очка­ми  не  прикроешь...  Ну,  бог с  ним, главное сейчас — с  шефом вывернуться. Вы не могли бы ехать побыстрее? Ну, черт, опять... Мне, кажется, доставляет удовольствие разговаривать с собой. Ах, он останавливается. Так. Этот уже вышел.  Боров. Подождите, я пересяду  вперед.  Наконец-то — ...  хоть голос свой услышал. Какое  у  него  на   бардачке  забавное  зеркало — архитектурные  излишества по всей поверхности — какие-то цветочки, кажется, губной помадой... Нет, нет, я случайно, я не знал, что стирается... Бог с ним, кретин какой-то... Будто со вчерашнего дня переве­лась в городе губная помада... Дорисуешь свои цветочки, ничего не случится с тобой. Господи, что это за лицо у меня? Кто скажет, что этому типу тридцать восемь лет? Никто не ска­жет. Ни одна сволочь, даже из тех, что зовутся друзьями. Все с радостью скажут, что пятьдесят. Пятьдесят лет. Мне пятьдесят лет. То есть этому лицу в зеркале пятьдесят лет. А что, очень похоже. Наконец-то доехали. Еще бы немного, милейший, и вре­мени, что мы затратили на дорогу, вполне хватило бы, чтобы на кукурузнике долететь до Австралии. От Баку до Австралии. Не смешно? Еще бы было смешно, я ведь ничего не сказал. Только подумал. Как всегда. Вот теперь, когда он отъехал и не возвратил мне шестьдесят копеек сдачи, ему наверно по-настоя­щему смешно. Очень даже весело. А ты знай разговаривай про себя. Болтай побольше. Впрочем, кто-то умнее меня сказал, что лучше подумать, чем сказать. Вот. Будем считать, что с того момента, как я сегодня проснулся, и до cих пор, за ред­кими исключениями, я думал. Хотя. Это, наверное, смешно... А что же тут смешного? Нам, простым смертным, думать при­ходится именно о том, что нас окружает, угнетает, радует. Будем надеяться, что и последнее тоже когда-нибудь произойдет, случит­ся, появится, вылупится из окружающего. Доброе утро, Марьям ханум! Как поживаете? У меня порядок. Нет, ерунда, не полу­чилась одна штука и только... Это не срыв съемок... Зайду обязательно, оставьте для меня одну из ваших знаменитых холод­ных котлет. Черт, неужели забыл ключ от кабинета?! Где же... Где же... Черт возьми... Нет! Зарина! Здесь. Запутался в носо­вом платке. Вот и начинаются будничные радости — не успеешь в кабинет войти, тут тебе и звонок. Слава богу, пока не о| шефа. Да, слушаю. А, привет! Нет, старик. Нет, говорю, н4 смогу к тебе зайти. Да просто потому, что забыл надеть смокинг, как-то, знаешь, неудобно без смокинга... И вообще, мой «ролс-ройс» на ремонте. Что? Нет, ничего серьезного. Обивают салон красным бархатом — это теперь в моде, очень шикарно. Советую обить свой «запорожец». Самолет? С удовольствием куплю. Жела­тельно вместительный, чтобы с семьей и с друзьями можно было бы слетать сыграть в рулетку в Монте... Подожди секунду! Заткнись* говорю, шеф звонит. Давай, привет. Здравствуйте, Гашум Алекперович. Как? Сию минуту! Как вы? Что вы, как раз-таки это мое дело. Ясно. Иду... Все. На ковер. Амба. Сейчас польются дифирамбы. Только бы не били по лицу сапогами. Говорят, это ужасно неприятно. Не ваше, говорит, дело, как я поживаю... Я бы так не ответил даже швейцару в ресторане на полуострове Мангышлак, если б пришлось побывать там часа два из всей моей будущей, долгой и славной жизни. А тем более своему работнику... Никогда не знаешь наверняка, что тебя ждет, и   наживать себе  врагов,   по   крайней  мере,   не  умно.  Доброе утро,   Саша.  Что?   Уже  не  утро?   Откуда   ты   все   знаешь?   А что   сейчас,   вечер?   Нет,   для   меня  тоже   нет.   А   ты   случай­но не знаешь какая сейчас температура близ пирамиды Тутанхамона?  Что?   К шефу?   Как  ты  мог  подумать такое,  просто прогуливаюсь по коридорам студии. Мне нравится. Делаю мо­цион после обильного завтрака. Ты знаешь, что такое моцион? Да?   Рад за тебя...  Ладно,   зайду...   Здравствуй,   Розочка.   Ты все цветешь? А что делать, если новых комплиментов нет? Бери пока старый, потому что после того, как я выйду от шефа, не останется никакого.  Ты  не  знаешь,  зачем?  Впрочем,   я  сам не знаю.  Ну,  не знаешь, тем лучше.  Меньше болтать  будут. Нет, просто я от комплиментов перехожу к делу. Здравствуйте, рад видеть. Вы тоже к нему? Я буду за вами. Больше никто не занимал? Розочка, пора бы тебе заняться, чтобы живая очередь в приемной шефа проходила более организованно, ну, скажем, ввести систему номерков. И следить... Много болтаю? Это ничего. Можно болтать и оставаться безобидным, а можно и наоборот. У меня? Нет. У меня не наоборот. Он тебя вызывает, Розочка. Можно было бы не такой сиреной — от этой недолго концы дать. Что с то­бой, Розочка? Ты вся побелела.  Неужели  приставал? Ах, ка­кой кошмар! Я был о тебе лучшего мнения. Меня вызывает? Ф-фу!   Иду!   Дай  стакан   водки!   Если   я  не   вернусь,   напиши короткое, жалостливое письмо в деревню моей матери. Иду. А мо­лодого человека, что занимал за мной, обрадуй — его очередь передвинулась на одну человекоединицу. Я сказал это, и тут, когда  уже  вошел   к  шефу,   снова  вспомнил   на  секунду   свой сон, и что-то коротко защемило внутри, словно белые бабочки стайкой поднялись в лучах солнца, но только секунду это и продол­жалось, потому что в следующую шеф стал с угрожающим видом учить меня работать, заведовать отделом информации, а в более широком смысле — жить. Я это сразу понял, и потому покорно слушал его: я знал, что жить я не умею. То есть не умею так, как хочет он. В общем-то, все сводилось именно к этому — к умению жить. Потому что, если я хорошо работаю, хорошо ру­ковожу своим отделом и сотрудниками, не позволяю себе лишнего, если я аккуратен и дисциплинирован — значит, я буду продвигать­ся. Это и есть умение жить. Выходит, шеф мне добра желает? Впро­чем, он всегда говорит, что возлагает на меня большие надеж­ды. Ах да молодец, сукин сын! Наверное у меня здорово получаетcя, когда я прикидываюсь серьезным и озабоченным. Ну, скоро: он закроет свой фонтан? Закрыл. Утомился, бедняга. Интересно, как он выговаривает своей жене за неудачный обед, или за что другое?.. Неужели так же скучно? Что вы? Нет, нет, я вниматель­но слушаю. Нет, извините, я не рассеян. Я делал выводы. Да, сделал. Постараюсь. Могу идти? Благодарю. Не беспокойтесь.

Да. И главное, не волнуйтесь... Нет, извините, это так, сорва­лось... Фу, ты! Отделался... Розочка ты ----- прелесть. Я красный? Не может быть! Это я нагнулся в кабинете шефа, чтобы завязать" ему шнурки на ботинках. Нет, не шучу'. Он хотел сам, но лопнули две пуговицы на рубашке. Пришлось мне. Я более приспособлен для этого. Дай я чмокну твою грязную ручку. Почему гряз­ную? А ты их помой — увидишь. Кстати, скажи своему мальчику, пусть бреется — да твою шею жалко смотреть. Ты ошибаешься — я не противный. Нет? Ну, раз так, я пошел. Если спросит шеф, передай ему от меня тысячу страстных поцелуев. Надеюсь?  у тебя это получится гораздо лучше... Привет, Галя. Нет, я гуляю по коридору. Это такое необычное ощущение— все бегут, как ошпаренные, а ты гуляешь. Хочешь погуляем вместе, и ты сама убедишься. У меня все прекрасно. Да, шеф вызывал. Для чего? Пустяки. Просил прощение, что не может в ближайшие восемь лет вернуть карточный долг. Я говорю, не стоит беспокоить­ся, во-первых, деньги — это мерзость, a во-вторых, что такое в наше время шестьсот рублей, когда обычный шестидверный «мерседес» стоит... дорого стоит. Что? Нет, еще не женился. О чем я могу думать? О тебе, конечно. Жду, когда ты разве­дешься. Куда? Ах, на язык! Ну, это еще ничего... А кстати, ты не знаешь, что это такое — типун? Не знаешь? Жаль... При­дется позвонить в Москву, в отдел -языкознания Академии наук... Всего доброго. Ты тоже заходи. Привет, привет, ребятки... Хорошо, ,что все в сборе. Вчера мы с вами немножко сплоховали, за это шеф меня уже поругал, можете перевести дух... Придется хотя бы сегодня, не подкачать... Не трогайте красный телефон — это директорский. Охотно верю, что вам есть, что ему сказать, только не из моего кабинета такие слова. Так вот, ближе к телу, как говорит мой дедушка. Нужно перебросить аппаратуру в спортивное общество «Динамо». Будем снимать встречу моло­деньких, волейболисток. Надеюсь, после съемок каждый из вас .наконец-то заживет уютным, семейным очагом. Встреча, через три часа. Меня заменят Виталий и Надир. Ну, а неужели вы дума­ли, что меня способен заменить один кто-то? Это нереально. Только двое. И то в лучшем случае. И то минимум. А так  трое или четверо. Ну, а теперь, когда вы вытерли всю пыль с моего подоконника и письменного стола своими роскошными джинсами, слезайте кто откуда и идите дерзать. Благодарность уборщицы, не вышедшей сегодня на работу, постараюсь вручить вам  в  письменном  виде.  Будьте  предельно 'внимательны — вам нужно только снимать их. Понятно? Только снимать.  И ничего больше. Постарайтесь не сморкаться громко в кулак... Да, слушаю. Алло, слушаю, говорите. Отдел информации. Здравствуйте, прек­расная   незнакомка.   А,  извините,   я  не  узнал.   Да.  Я  напишу. Уже  пишу.  Это  будет  очерк.  Телеочерк на  десять-двенадцать минут. Да, персонаж прекрасный, передовик производства и аспи­рант  нашего университета.   На  математическом.  Да.   Работает на Нефтяных Камнях. Очень интересный парень, я встречался с ним.   Будет   хороший   очерк.   Обещаю.   Да,   и   с   шефом   гово­рил.   Не  возражает.  Да?   Приятно  слышать.  Но  в  том  очерке я как раз немного не дотянул. Впрочем, рад, что он вам так понравился. Постараюсь и этот сделать не хуже. Не беспокойтесь. Я напишу за неделю.  Как? Долго? Но... Ладно.  Я постараюсь , уложиться  за четыре дня,  вернее  было бы сказать, за четыре ночи, но вряд ли это вас волнует. Да, конечно, деньги  непло­хие...  Но разве  это  главное?  Нет,  кроме  шуток...  Уверяю  вас и говорю вполне серьезно, если б мне не по душе была бы тема, или   вот  этот  парень,   я   бы   не   взялся   ни   за   какие  деньги... Приятно слышать. Ну, то что вы слышали обо мне одно толь­ко хорошее — это прекрасно.  Но, знаете ли, ведь репутация — это такая влагопроницаемая штука, так что подмочить ее совсем не трудно, тем более, если у хозяина репутации есть в этом деле по­мощники с большим .жизненным опытом. Нет, это я так... на вся­кий случай... Да.  Ха-ха-ха...  Да, да!  Всего доброго... Да, слу­шаю. Привет, старик! Что ты говоришь? Уже здоровались? Тог­да беру свой привет обратно. Нет, старик, не могу. Я же говорил тебе, машина на ремонте. Помял чуть-чуть. Пусть сделают. Ну, бог с ним. Нет, сейчас отпадает. Намертво занят. Должен заехать в редакцию, потом  в Союз, а  потом — совещание у директора в  конце  дня.   Ну,   и   вечером,  как  всегда,   меня   ждет  Стешка в своей голубой ванной. Что? Кто такая-Стешка? Да ты что, ста­рик,   сдурел?  Ты  не  знаешь  Стешку?   Не  знаешь?   Не знаешь Стефанию Сандрелли? Нет, нет, ты нам помешаешь. Мы будем есть  устриц,   омаров   и   кальмаров   и   других   пресмыкающихся и пить денатурат. Ей это нравится. Завтра — пожалуйста, в твоем распоряжении. Хотя... Завтра видно будет... Ну, всего. Привет... Здравствуй, Медина, здравствуй, дорогая. Можно я буду звать тебя  просто Стешкой? Что? Я повторяюсь? Это ужасно. Да, я немного устал. Тяжелый день  был, замотался.  И всего-то пол-часа,   как  закончилось  совещание  у  директора...   Но,   надеюсь,, мой утомленный вид не явится для тебя препятствием, и мы бодро окунемся сейчас в море развлечений, которые щедро предоставляет нам наш милый город. Половина десятого? А что такое половина десятого для такого огромного города, как Баку? Жизнь только начинается. На бульваре веселые старички забиват «коз­ла», мимо проходит золотая молодежь с прошлогодними шутками на устах... Нет, это не хандра... Хочешь, пойдем ко мне? Пра­вильно. Я тоже не хочу. Голова раскалывается. Прекрасный вечер... Ты знаешь, сегодня мне приснился сон. Странный и удиви­тельный сон... и весь день я нет-нет да и вспомню о нем. Обыч­но во сне я продолжаю дела, начатые днем, незаконченные… Да, к сожалению, это так... Что в этом сне? Да... Впрочем, тебе это вряд ли будет интересно. Нет, извини, мне расхотелось рассказывать... И вообще, ты права — я ужасно устал. Пойдем, я провожу тебя. Поедешь на машине? Тем лучше... Вот и такси. Всего доброго, спокойной ночи... Нет, нет. Не беспокойся. Я домой пойду. Привет...

Ночью он опять не спал. Не хотелось. Лежал при свете с откры­тыми глазами и думал. Думал о матери, которую не видел уже три года... Вросла старушка корнями намертво в деревню, и сколько он ни просил ее в письмах, не хотела привыкать к но­вой для нее городской жизни... Думал о деревне, но по-привычке думал и о разных завтрашних делах. Обыденные мысли навяз­чиво вплетались в чуть брезжущие воспоминания, появлялись сре­ди узенькой проселочной тропинки, окутанной тревожным молоч­ным туманом. И засни он теперь, ему бы вряд ли ,приснилась родная деревня, мама, тропинка, ведущая к дому. А если так...

«Какая кругом суета»... — подумал он, и тут случайно бросил взгляд на пачки писем, стиснутые книгами, на полках.

Все письма, были почти одинаковыми. Были похожи одно на другое. Он медленно, с трудом стал вспоминать последнее. «Как живешь? Ты здоров? Ты, кажется, болел недавно? Мне сон снил­ся. Пиши. А еще лучше, приезжай. Пожалуйста. У меня все хорошо. Мама».

Мама не любила длинные письма. И слово «пожалуйста» было у нее без «и». Потому что она его почти никогда не упот­ребляла. Уже засыпая, он вспомнил и эту маленькую, казалось, незначительную деталь, улыбнулся, представив мать в ее кресле на колесах, как пишет она, тяжело, со вздохами, письмо и как радостно улыбается, читая его многословные письма, как целует их и прикладывает к глазам своим.

«Надо бы поехать, — подумал   он. — На этот раз обязательно возьму отпуск и поеду домой, к маме... в деревню...»

И он заснул, блаженно улыбаясь и веря в это — ведь так мало для этого нужно — просто собраться и поехать.

А ночью снились ему незаконченные за день дела...

Hosted by uCoz