|
Наргиз Багирзаде ШАНЫ1 Copyright – Наргиз Багирзаде, 2007 г. Данный текст не может быть использован в коммерческих целях, кроме как с согласия автора Посвящается моему деду, который умер, когда мне было шесть лет, которого я очень любила. Было очень душно. Я еще раз постучалась. Вытащила из кармана пачку салфеток. Достала одну, вторую... Тщательно протерла свой лоб. На эту процедуру ушло секунд двадцать, не больше. Я постучалась еще раз. Легонько толкнула дверь. Она поддалась, и я вошла. В просторной прихожей, которая одновременно использовалась и как столовая и как гостиная, никого не было. Двери от всех трех спален были открыты. Через окна в комнату пробивался яркий солнечный свет. Я зажмурила глаза. Немного постояла в центре прихожей. Потом зашла в каждую из спален. Они тоже оказались пустыми. Я направилась в кухню. На столе стояла кружка. В ней наполовину выпитое или, просто, наполовину налитое, молоко. Рядом пустая тарелка. Нож. На нем крошки хлеба. Крошки совсем свежие, еще мягкие. На кухне удивительно пахло сдобой. От удовольствия я снова зажмурила глаза. Я распахнула дверцу небольшой деревенской печки. Меня обдало жаром. Не так давно в этом доме были люди. Они вышли на минуточку. Они скоро вернутся. Хотя бы для того, чтобы допить молоко. Когда мне было семь лет, я еще не совсем понимала того, что некоторые вещи в жизни никогда больше не повторятся. И если бы речь шла о какой-то там мелочи. Например, вроде того, что после окончания школы, я никогда больше не буду рассказывать учительнице географии о том, сколько на земле морей и океанов. По принуждению – точно не буду. Может быть, по собственному желанию. Что, вообще, звучит как-то совсем уж не правдоподобно. Или, что мне больше не придется придумывать себе всевозможные хронические заболевания, для того чтобы не ходить на занятия. Или же, что я, скорее всего, никогда больше не увижу соседку, которая жила этажом выше и переехала из нашего дома неделю назад. На самом деле, все это такая ерунда, об отсутствии которой в моей жизни, жалеть я не буду. Но есть кое-что другое. Приятное и любимое. Приятные события. Наступления которых ты очень ждешь. Потом они наступают, и ты становишься самым счастливым человеком на земле. Когда в один прекрасный день ты понимаешь, что одно из таких событий больше никогда не произойдет в твоей жизни, становится очень грустно. Когда мне было семь лет, я еще ездила к своему деду в деревню каждое лето. Это было очень приятное событие. Когда мне было семь лет, это событие приобрело еще один дополнительный смысл. Я закончила первый класс. Я самая настоящая школьница, у которой есть самый настоящий ранец и куча тяжелых учебников. И об этом мне просто необходимо было сообщить деду. Как часто, в течение всего первого года моей школьной жизни, я мечтала о лете! О том, как я приеду к деду, как буду рассказывать ему много важных и интересных вещей, как он будет мной гордиться, как будет гладить меня по голове и на ломанном русском говорить мне, какая я молодец... Телефон находился в районном центре. Примерно в десяти минутах ходьбы от дедушкиного дома. Иногда мой дед к нам звонил. Разговаривал он чаще всего с моим отцом. Разговор был коротким. Они обменивались несколькими фразами. После чего отец клал трубку, качал головой и жаловался матери на то, что дед ленится чаще ходить к телефону. Но я прекрасно знала, что мой дед совсем не ленивый. Он говорил, как же можно разговаривать с человеком и не видеть его глаз? Дед говорил, что если он умрет, отцу об этом сразу же сообщат соседи. Болеть, он никогда не болеет... Так какой же смысл звонить и кричать в холодную, пластмассовую телефонную трубку о том, что у него все хорошо? Я знала, что не буду рассказывать дедушке по телефону о том, что теперь я хожу в школу. И я ждала. А потом я сидела у него на коленях, ела виноград и болтала без умолку. Я показывала ему свои тетрадки, тыкала пальчиком в корявые буквы, раскладывала перед ним свои рисунки, читала вслух книжки, пела песни и декламировала стихи. Он слушал меня всегда очень внимательно. Переспрашивал, если некоторые русские слова были ему не понятны. Сейчас я понимаю, как трудно было деду усваивать мою русскую речь. Я понимаю, насколько сильна была его любовь, и с какой легкостью она преодолевала языковые барьеры. Любые барьеры. Была еще одна удивительная вещь, которая связывала меня с моим дедом. Каждый раз, когда со мной происходили неприятности, он приходил мне на помощь. Стоило, например, мне прийти домой и признаться отцу в том, что получила плохую оценку... Отец качал головой, вздыхал и в ту же секунду звонил телефон. Когда отец заканчивал разговор с моим дедом, все мои промахи и неудачные оценки забывались. Отец трепал меня по волосам. Рассеяно говорил – «бывает», и уходил в свою комнату. Точно так же было, когда я разбила любимую мамину декоративную тарелку. Я до сих пор помню ужас в ее глазах... А потом зазвонил телефон. Мать подняла трубку. Проговорила с дедом в течение нескольких минут. Попрощалась. Принесла из кухни совок и веник. Смела с полу осколки от разбитой тарелки и выкинула их в мусорное ведро. Я в то время еще совсем плохо владела азербайджанским языком. Я и сейчас владею им не лучшим образом, за что мне часто бывает стыдно. Тогда мне не было стыдно. Тогда мне было любопытно и интересно, что же такое на другом конце провода говорит мой дед? Мне казалось, что он, как какой-то волшебник, угадывал мою проблему и упрашивал моих родителей не злиться на меня. Когда я пыталась выяснить у него, какими такими удивительными способностями он обладает, дед смеялся в ответ, щурил глаза и переводил тему разговора. Прошло много времени, прежде чем я поняла, что ему совсем не нужно было уговаривать моих родителей, и что никакими сверхъестественными способностями он не обладал. Просто, после него в душе наступал мир... Мы ходили с ним на самую высокую точку поселка, откуда была видна вся деревня. В центре стоял дом деда. Остальные дома располагались в виде отходящих от него лучей. «Солнечный домик» - так я звала самый любимый дом моего детства. А еще, в его доме всегда пахло сдобой. Я, выросшая в обычной бакинской семье, никогда не могла понять, как в доме, в котором не живет женщина, может появляться на столе такая вкусная выпечка. Отец мой, даже, чай себе не заваривал. Мой любимый мужчина умел заваривать чай, готовить горячие бутерброды и жарить яичницу. Но это было значительно позже. И это совсем не то, что печь пироги. Дед не разрушал моего, немного примитивного, мировоззрения. Он говорил, что ночью, когда мы спим, с неба спускается бабушка. Я никогда не видела, как дед готовит тесто и как кладет его в печь. Я верила ему охотно. Из печки веяло жаром. И я спрашивала деда, почему бабушка не готовит у себя на небе? Ведь, это совсем не удобно, ночью, когда все спят возиться на кухне в полной темноте. Дед, тогда, искренне удивлялся, – «Как, так - возиться? Она готовила на этой кухни сорок лет! Как, так - на небе? Женщины готовят лучше всего на своей кухне!». Ответ был очень убедительный. Выпечка – очень вкусная. Я – очень счастливая. Когда мне было тринадцать лет, все изменилось. Немного... Некоторых людей пришлось потерять... Весь тот год был очень нервным. Мать с отцом постоянно ругались... Летом меня забрали из деревни раньше обычного. Еще не успел поспеть шаны. Я уезжала из деревни с сожалением о не съеденном любимом винограде. Я не знала тогда, что сожалеть придется о любимом человеке... Через месяц мать с отцом разошлись. Вернее, отец бросил мать. А я бросила своего деда. Отца я стала видеть все реже и реже. Потом он совсем исчез. Деда я больше не видела никогда... В пятнадцать лет я очень часто ругалась с матерью и несколько раз собиралась уехать к своему деду. Но я слишком много времени проводила в кругу друзей, шатаясь по бакинским улицам, слушая музыку и придумывая себе кумиров. Съездить в деревню не хватило времени. В восемнадцать лет, когда я училась в университете, я случайно узнала, что отец ушел от матери к другой женщине, с которой до этого много лет тайно встречался. Что у него другая семья и что он не спился. История его морального падения устраивала меня куда больше. Мне стало обидно за мать. Я возненавидела отца. Я думала, что возненавижу все, что каким-то образом касается его... Но это было лишь оправданием... Деда возненавидеть не получилось. Да, я и не старалась. Просто доехать до него никак не могла... В двадцать два я стала жить с любимым человеком. Несколько раз собиралась познакомить его со своим дедом. Но, как-то, не получалось... В двадцать четыре он перестал быть любимым. В двадцать пять я с ним уже не жила... Я стояла на самой высокой точке поселка, смотрела на свой «солнечный домик» и думала о том, что все эти двенадцать лет моей жизни мне очень хотелось снова попробовать шаны. Я, ведь, уже знала его вкус. Я все время ощущала его привкус на своих губах... Забыть его мне бы не удалось... Я спустилась вниз по тропинке. Подошла к домику. И в первый раз постучалась... Я собрала рукой крошки. Попробовала их на вкус. Я не ошиблась. Это был не хлеб. Это был тот самый пирог, который под диктовку моей «звездной бабушки» пек мой земной дедушка. Сердце мое замерло. В моем кармане закончились салфетки. Теперь потел не только лоб, сильно потели руки. Меня начал смущать размер моей дорожной сумки. Стало неловко за себя. За все свои действия. За свое решение. За свое прошлое. Чувство стыда, горечи и, в то же время, любви и ожидания чего-то необыкновенно приятного, нахлынули на меня одновременно. К горлу подступил ком, на глазах появились слезы... В этот момент скрипнула дверь. Я чуть не свалилась со стула. А в комнату вошел мужчина лет тридцати. В руках он держал дрова. Маленькие, аккуратненькие бревнышки. Один к одному. Он улыбнулся. С шумом положил деревяшки на пол. Я неловко пнула ногой свою сумку, пытаясь задвинуть ее глубже под стол. Мужчина сделал вид, что не заметил этого. Я встала. Почему-то, по мальчишески протянула мужчине руку. - Здравствуйте. Меня зовут... Нигяр.... – на всякий случай соврала я. - Здравствуйте, я Фархад, – парень улыбнулся. В уголках его губ образовались две ямочки. Ужасно захотелось улыбнуться ему в ответ. Повисла пауза. Фархад опять принялся возиться с дровами. Складывать их в угол кухни. Он смущался. - Я сам тоже могу их рубить, – парень засмеялся, – колоть. Дрова, ведь, колют? Они у меня кривые такие, корявые. Но это не важно. Печку они все равно топят... Эти тоже, ведь, загорятся через несколько секунд... Потеряют свою спортивную форму... Но, все равно, приятно на них смотреть... Красивые... - Красивые, как игрушечные. - Точно... Мне их соседи подарили, – Фархад очень нежно улыбнулся, – все время пытаются мне угодить. Балуют меня... А вы откуда приехали? Я могу вам чем-то помочь? - Я... – я запнулась. Улыбка исчезла с моего лица. Я вспомнила причину своего приезда. Вдруг подумала, откуда здесь взялся этот парень? И вместо того, чтобы спросить что-либо относительно своего деда, опять продолжила врать. – Я приехала из Баку. Работаю журналистом. Собираю материал про деревенскую жизнь... - Интересно? - Я только начала. Ну, то есть, я только приехала и собирать материал вот только сейчас и начну. - Я имел ввиду, работать журналистом интересно? - Да. Очень. - Вы здесь на несколько дней остановитесь? – Фархад посмотрел на мою сумку. - Да, – уверенно ответила я. – Материал нужен обширный. - Хорошо! Жить будете у меня. Сумку можете положить в спальную. Выбирайте себе любую, – Фархад улыбнулся. Я только и смогла, что положительно кивнуть головой. - А потом будем чай пить. - Вы дачник? - Что? – Фархад засмеялся. Я очень смутилась. - Вы на лето снимаете домик? - Нет... Вы любите самоварный чай? - Конечно. Фархад открыл дверцу печки. - Ну и жар от нее идет... Надо ее проветрить... - Не думаю, что таким образом печка проветрится. Не быстрее, чем упаримся мы... - И, правда, – Фархад улыбнулся и закрыл дверцу, – Вообще-то, я с собой печку привез электрическую. Но когда соседи ее увидели, так покосились на меня. Сказали, что Теймур бей никогда таких безделушек в доме не держал. Я ее и выкинул. Сжалось горло. - Теймур бей – мой дедушка. Он умер три месяца назад. Очень был уважаемый человек. Вы правильно выбрали дом. Этот дом – особенный. У меня закружилась голова. Я чуть не потеряла сознание. Дед, к которому я так долго шла.... К которому я совсем не шла... Совсем идти к нему не старалась. Не могла себя заставить к нему прийти. Только сейчас заставила... Когда совсем одиноко... А он умер... Я пришла поздно... Три месяца очень маленький срок... Какой же ничтожный срок – три месяца... И вот теперь передо мной стоит улыбчивый милый парень, сообщает о том, что умер мой дед, называет моего деда своим дедом и говорит мне, что самый лучший дом в моей жизни, «мой солнечный домик» – особенный. - А гид я никудышной. Но вы не переживайте. Деревенские жители помогут. Они сами все за нас сделают. И даже статью вам напишут или, скорее, наговорят. – Фархад рассмеялся. Потом лицо его приняло очень серьезное выражение – Вам плохо? Душно, наверное? Это - дурацкая печка, если бы знал, что будут гости, не стал бы печь пирог... Сказал глупость... Я не в состоянии была ему отвечать. - Вам плохо? Я принесу воды. - Фархад совсем растерялся. Налил воды. Протянул мне стакан. Мне надо было собрать всю свою волю и продолжать разговор. - Спасибо. - Лучше? - Лучше. - Хотите холодного молока? - Нет. Я не люблю молоко. В детстве любила. Потом выросла и разлюбила. - Так бывает. Я, например, в детстве обожал сказки Андерсена. Помните «Девочка со спичками»? Любимая сказка была. Сейчас я терпеть ее не могу. Как же можно такое писать для детей?– Фархад улыбнулся, – Почему это, дети должны мерзнуть и умирать от голода, да еще, в детских сказках?... Будем выбирать вам спальную? Я положительно кивнула головой. Фархад шел впереди меня, и мы заходили в такие знакомые мне комнаты. - Можно, я буду спать на втором этаже? - Не нравится ни одна? Но, там малюсенькая комната. Чердак. - Я знаю... То есть, я так и знала... В этом и есть прелесть деревенской жизни... Хочется попробовать. - По-моему, вы бросаетесь в крайности. Деревенские люди тоже хотят жить комфортно. Здесь есть дома вдвое больше этого. А на чердаках там живет какая-нибудь живность... Почти в каждом доме есть телефон... - И здесь? - Здесь, нет... Городским жителям деревенская жизнь представляется чем-то совсем диким... В детстве я, например, был уверен, что в деревнях никто не носит обуви... Даже не знают, что такое обувь. Мне еще, казалось, что в деревне не бывает зимы. Все эти фрукты и овощи, которые мы покупаем на рынке... Я думал, что деревни только для того и созданы, чтобы в них круглый год росли овощи и фрукты. Как какой-то огромный механизм. Все только этими овощами и фруктами заняты. Никаких других дел и интересов... – Фархад улыбнулся. - Когда я приезжал навещать деда, всегда подарки с собой привозил. Один раз привез всем дедушкиным друзьям по паре кед. Они до сих пор эти кеды носят. Мне смешно и приятно... Не могу это объяснить... Мне приятно вспоминать, как я был маленьким и думал об этих босых деревенских ногах. А теперь, я вижу десятки ног обутых в красивые, спортивные кеды. – Фархад рассмеялся. Я рассмеялась в ответ. – Вообще-то, на чердаке живу я сам. - Но почему? - Нравится... Так и быть... На несколько дней уступлю вам свою комнату. - Спасибо. Я лежала на той самой кровати, на которой рождались мои мечты. Смотрела сквозь маленькое окно на небо. В доме мало, что изменилось с тех пор, как я была в нем последний раз. Но теперь в этом доме не было моего деда. Мне не хочется описывать эмоции, которые меня переполняли. Глупо сейчас было бы рассуждать о том, как я страдаю по человеку, от которого вполне сознательно отказалась. Можно было бы осуждать мою мать, доказывать самой себе, что это она лишила меня общения с дедом. Но все это было бы простыми отговорками, оправдывающими мою вину перед ним. Хотя нужна ли миру моя вина? Кто-то из мудрецов сказал – «Если чувствуешь свою вину, то ненавидишь не свой грех, а самого себя». Могла ли помочь мне сейчас эта ненависть? Но было и кое-что другое, что в данный момент волновало меня почти так же сильно, почти, как смерть моего дедушки. У моего деда был всего лишь один ребенок. У моего отца и матери была всего лишь одна общая дочь. Этот парень называл себя внуком моего деда. Этот парень, наверное, мог назвать себя сыном моего отца. Внешне Фархад выглядел лет на пять старше меня. Неужели, мой отец был настолько двуликим? Потом я, независимо от себя, стала думать о том, что Фархад очень милый, непосредственный парень, какой-то искренний. Я стала вспоминать его лицо, выстраивать в воображении его образ, сравнивать его с отцом, пытаясь найти общие черты в их внешности. Подумала о том, что у них похожи улыбки. Хотя, нет. Улыбка Фархада была знакомая, но не похожая на улыбку отца. И я вспомнила лицо деда... Интересно, когда мой дед узнал о том, что у него есть еще один внук? Произошло ли это сразу после нашего с ним расставания? Были ли они так же близки между собой, как были близки мы с дедом? Приходил ли дед на помощь к Фархаду в трудные моменты его жизни? Говорил ли ему обо мне? Осуждал ли меня? Скучал ли по мне? Заменил ли Фархад ему его внучку? Вопросы не давали мне уснуть. Чувство вины и грусти затмило ужасное чувство ревности. Чувство ревности затмило чувство нежности. Но к кому? - Вода здесь совсем мутная. - Мутная. - Мошек дохлых, смотри сколько! Невозможно, просто. - Они же дохлые... Но, раз ты так настаиваешь... - Фархад, я тебя умоляю, убери этот сачек. Это выглядит, по меньшей мере, смешным. Я, все равно, не буду купаться. - Почему это? Смотри, – Фархад уткнулся носом в огромный сачек. – Раз, два, три... Пятнадцать дохлых мошек... Подожди еще минут пять. Потерпи. Мы их всех выловим. Ни одну не оставим. - Она холодная. - Нормальная. - Она грязная. - Сойдет. Фархад плюхнулся в воду. - Фархад, там же еще осталось. Ты же обещал... Не брызгайся... Холодно же... И грязно... Грязно и холодно... Не брызгайся, умоляю тебя. - Ты ужасная зануда... Ты никогда не напишешь свою статью... Как же можно было посылать такую изнеженную девушку в деревню, писать статью про безответственных деревенских монстров, которые купаются в мутной, грязной воде в компании с большим количеством дохлых насекомых? Я прыгнула в воду. В течение нескольких секунд все тело дрожало от холода. Потом смирилось. Ярко светило солнце, лаская мое лицо и плечи. Рядом с озером находилось огромное поле цветов. По нему бегали, играли дети. Звук их звонких голосов смешивался с бесконечным цоканьем насекомых. В воздухе пахло травой, скошенным сеном, дымом от костра. Вдалеке, молодой пастух пас небольшое стадо баранов. С другой стороны от озера – рос мой любимый виноград. Я зажмурила глаза... Я зажмурила глаза от удовольствия... Я зажмурила глаза от счастья... - Кто тебя печь научил? - Дед, научил. - А меня мой дед не научил печь... - Не умел, наверное. - Умел. Не успел просто. - Умер? - Умер. - Аллах рахмет элясин.2 - Спасибо. - Все мы когда-нибудь умрем. Главное, какую мы память о себе оставим. - Думаешь, это главное? - Думаю – да. Ты со мной не согласна? - Я не знаю. Я не уверенна. - Что же тогда главное? - Наши поступки, наверное... Те, которые мы совершаем на земле. Фархад засмеялся, – Какая ты смешная! Но наши поступки и помнят люди. Это и есть память! - Да, ты прав. - Я всегда прав. - Нет, ты не всегда прав. - Всегда! Я и готовлю лучше, чем ты... Ты даже печь не умеешь. – Фархад очень нежно засмеялся - И плов у меня вкуснее получается... Я же видел, по твоему лицу все понял, когда ты ела мой плов. Ты даже глаза на меня не подняла... Тебе стало неудобно, даже... Не созналась ты... Почему не призналась? - Не захотела, – я улыбнулась. - Не захотела? Значит, поняла, но признаться не захотела? Значит, я готовлю лучше... Значит, я всегда прав... Напиши в своей статье. Напиши, что я хоть деревенским жителем не являюсь и живу в деревне всего несколько месяцев и раньше никогда не жил, а только так – наездами, а все я могу: дрова рубить могу, печь топить, гидом оказался хорошим... - Не хвастайся... - Ладно, гидом оказался плохим... Но если бы не я, если бы не мои связи с местным населением... – Фархад улыбнулся. - Для мужчины – ты слишком много говоришь... - Согласен... Нравится с тобой говорить... А почему Ругие ханум твое лицо кажется знакомым? - Не знаю я. - А настроение, почему сразу испортилось? Чего поникла? - Ничего. Я не знаю... Я устала от нее немного. Она все время в меня всматривается. Старая она. - Старая... Может, она тебя в прошлой жизни знала? - Не издевайся. - А что? Ты же сама мне рассказывала про переселение душ, круг сансары и все в таком духе. - Уже жалею, что рассказывала. Не издевайся... - Да не жалей, поздно уже... Ты мне столько всего уже нарассказала за эти пять дней... Теперь уже поздно. Слушай, а не кажется тебе, что даже для женщины, ты слишком много говоришь? - Кажется, – я улыбнулась. – Просто очень нравится с тобой говорить. - Кислый... Он еще не поспел... - Я и говорил, что не поспел. - Посмотри, какие ягоды. Им всего несколько недель осталось... Они хитрые... Уже сейчас такие большие, красивые. - Они не хитрые. Что в них хитрого, если ты сейчас возьмешь и сразу их съешь? Даже поспеть им не дашь... Они, просто, такие снобы. Красуются, они. Хотят, чтобы мы ими любовались. - Думаешь, они не скромные? - Думаю, да... Не ешь... Не спелые, же. Брось! Брось, пожалуйста! - Сорвала целую гроздь. Как же мне их бросить, теперь? - Небо, смотри, какое ясное. Утром небо такое красивое... Смотри. Как нарисованное! - Как нарисованное... Фархад, отдай, отдай... Я не буду есть... Отдай... Отдай... Это ты, хитрый... - Тихо. - Почему? Не пойму, почему так смеяться хочется. Просто, хохотать хочется. - Это ветки щекочут.... Ветки тебя по лицу щекочут, хочется хохотать... Тихо... Тихо... Давай, будем молчать..... - Холодно? - Нет. Нормально. - Ты замерзла, я вижу. Подожди, я что-нибудь принесу. Только не уходи никуда. Сиди тут. Я быстро. - Хорошо. - Сиди у костра. Ночью в лесу не безопасно. - Я не уйду. - Кто тебя знает. - Не уйду. Не беспокойся. - Я же за тебя отвечаю. – Фархад улыбнулся – А может, вместе пойдем? - Мне вставать лень. - Тебе же холодно, я вижу. Может, домой вернемся? - Неа. Фархад снял с себя рубашку, накинул мне на плечи и раздетый побежал по направлению к дому.... - У тебя глаза красные. - Это пламя отсвечивает. - Не говори, глупостей. Пламя тут ни при чем... Ну, отдавай мою рубашку. На, одень. Застегнись. Я себе не прощу, если ты заболеешь... Как же ты будешь писать свои великие статьи... – Фархад улыбнулся. – Не прощу я себе, если у меня в гостях заболеет такая милая, хорошая девушка. - Я не такая уж хорошая. - Ну, конечно... Такое женское кривляние... Но я не буду тебя убеждать... Фархад провел рукой по моим волосам. Очень нежно посмотрел мне в глаза. Дотронулся до моих губ. Стал приближать свое лицо для поцелуя. Я вскочила, как ошпаренная, заплакала и стремглав побежала к дому.... На чердаке я складывала свои вещи в дорожную сумку. Фархад ходил по дому. Молчал. Не задавал вопросов. От его шагов в тишине скрипел пол. Хотелось заткнуть уши. Интересно, что сейчас творилось в его голове? Наверняка, он думал, что там, в городе, есть кто-то, кто очень меня ждет. Кого я не смогла предать, кто мне очень дорог. И как же глубоко, в таком случае, он ошибался... Я убегала из этого дома, который, по прежнему, нес в себе любовь, любовь и нежность, а еще, тоску - тоску, безвыходность и неизбежность. Я подумала, о том, что если бы был жив мой дедушка, он бы что-нибудь придумал. Он, как добрый волшебник, пришел бы сейчас ко мне на помощь. Хотя, что бы он смог изменить? Фархад вышел из дома. Из окна я видела, как он удаляется от меня. Так, только лучше, думала я. Мне не придется с ним прощаться. Я закрыла за собой дверь. Подумала о том, что у меня не хватит сил прощаться со всеми остальными жителями деревни, которые все это время были так добры ко мне. Подумала о том, какая я все-таки слабая... Какая я слабая... Я уже шла по направлению к дороге, как вдруг услышала позади себя чьи-то тяжелые шаги. Обернулась. - Ой, дочка, хорошо, что тебя догнала... Хорошо, что догнала, – Ругия ханум перевела дыхание. Я положила сумку на землю и с интересом посмотрела на нее... - Тебя, как говоришь, звать, дочка? - Нигяр – очень неуверенно сказала я... - Нигяр... Только это не подходит. Все остальное соответствует... Обманываешь, ты, наверное, дочка... Не обижайся, что так говорю... Я все понимаю... Причины, наверное, есть на это... Я же тебя узнала... Проснулась утром – и поняла... Ты не бойся... Так на меня не смотри... Я же с тобой нянчилась, когда ты ребенком была... Я тебя на руках держала... Если Теймур бей не понимал, что там наша русскоязычная козочка говорила, я же ему все переводила... Ты не молчи... Тебя же Алия зовут? - Да... - Ты не молчи... Я все понимаю... И дед твой понимал... Так тебя любил... Так любил... Никогда тебя не забывал... Ты поплачь... Поплачь... Я прижалась к этой старой женщине, тело мое дрожало, слезы душили. Ругия ханум гладила своей большой морщинистой ладонью мои волосы, мое лицо, целовала меня своими потрескавшимися губами. Потом стала копошиться в многочисленных складках своего платья. Вытащила сложенную в несколько раз бумажку, протянула ее мне. - Дед просил, передать тебе. Он сказал, что ты к нему приедешь. Сказал, чтобы я тебе, обязательно это письмо передала. Столько раз сказал... Грозился мне, если не отдам... – Ругия ханум улыбнулась. – Ты же своего деда знаешь... Он, еще с тем, был характером... Сто раз мне сказал... Говорит, если не успеешь, если девочку мою проворонишь, в аду тебе гореть. – При этих словах Ругия ханум в ужасе подняла глаза к небу, – Не приведи Аллах! А я, чуть не опоздала... Дура я, старая... Беспамятная!... Я поцеловала ее в щеку и с огромной благодарностью сказала ей спасибо. «Здравствуй, Алия. Какое, все-таки, у тебя красивое имя. Я не знал, что оно означает, пока, мне Фархад не сказал. Твое имя значит - «возвышенная». Носи его достойно! Я уже стар. Русский язык совсем стал забывать... Если бы не появился Фархад, я бы его совсем забыл... Ты, я знаю, уже выросла и стала красивой умной женщиной. Я знаю, что ты меня никогда не забывала. А нам старикам, что нужно, только, чтобы о них помнили. Нам от этого счастье. Этим летом у нас был самый хороший урожай винограда. Я решил побыстрее тебе написать. Вдруг ты от кого-нибудь услышишь про наш урожай, приедешь к нам в деревню, а я не доживу. Сразу позвал я Фархада и стал диктовать ему письмо. Писать самому мне уже трудно. Алфавит русский совсем забыл. Вижу плохо. Очки носить отказался, хоть твой отец все время на этом настаивал. За отца прощение у тебя прошу... Надо уметь прощать... А так - я совершенно здоров. Всегда говорил, что здоровым и умру. Я немного тебе про себя расскажу. Восемь лет назад к нам в деревню приехала новая учительница. Умная, добрая, порядочная женщина. Через некоторое время она стала моей женой. Она хорошая хозяйка, заботилась обо мне. Твоя бабушка тоже уже устала, каждый раз мне готовить, с неба спускаться. А эта женщина очень мне в сердце запала. Пять лет назад она умерла. Болела. Мучилась около года. Но эта женщина мне оставила прекрасное наследство. Хорошего человека мне в наследство оставила. У этой женщины была одна единственная дочь. И один внук – Фархад. Замечательный парень. Он звал меня дедом. И мы уже и не вспоминали с ним о том, что он по крови мне внуком не является. Фархад приезжает ко мне каждое лето. Даже хотел меня в город отвезти. На экскурсию. Но я отказался. Он предлагал мне тебя разыскать, но я тоже отказался. Знаю я, ты сама ко мне придешь. Когда надо будет, тогда ты придешь... Я тебе вот что хочу сказать, внученька. Ты такой была хорошей девочкой! Из такой девочки обязательно хорошая женщина должна вырасти. Ты всегда меня помни. Я тебя и на небе любить буду и добра тебе желать. Хочу, чтобы ты была счастлива. Женщине для счастья, что нужно? Чтобы хороший рядом был мужчина, чтобы дети были, хозяйство было в порядке. Вот Фархад, сейчас смеется и мне говорит, что откуда мне старику знать, что женщине для счастья нужно? Говорит, что время сейчас другое, современное. И столько всего для счастья надо. Работа, говорит, нужна по душе, самореализация (я это слово не знаю, это он сам дописал и мне прочел). Фархад, парень умный, очень сообразительный у меня внук. Но я все равно думаю, что не стоит никаким временем прикрываться, а счастье оно и есть счастье. Будь счастлива, моя внученька. Я на старости лет сентиментальный стал. Даже ругаться не могу... А надо бы... На соседей прикрикнуть, надо бы. Молодежь, она совсем не хочет за деревней ухаживать. Фархад, говорит, что я пишу уже о вещах, которые тебе не будут интересны... Шутник... За свой дом я не беспокоюсь, он останется в надежных руках. В твоих и Фархада. Целую тебя крепко. Люблю сильно. Теймур бей. Твой дед». На самой высокой точке поселка стоял Фархад... Ослепительно светило солнце... - Любуешься «солнечным домиком»? - А ты откуда знаешь? - Про «солнечный домик»?... Меня зовут Алия. Я раньше не знала, что мое имя означает. Никогда даже об этом не задумывалась. Теперь, знаю... Оно означает – «возвышенная». Мне так нравится! Очень! Фархад обернулся. Внимательно на меня посмотрел. Потом, улыбнулся. - А у тебя, глаза на его глаза похожи... Хитренькие... А все журналисты такие врушки? - Нет... Они только подозрительные все... У тебя почерк никудышный. - Что? - Никудышный. Готовишь ты хорошо, а почерк ужасный! В журналисты тебя не возьмут. - А я и не собирался... С чего это ты взяла, что я собирался? - Ни с чего... Просто надо что-то сказать. Что-то очень хочется сказать. А что, я совсем не знаю. - Пойдем в дом. По дороге можно молчать, если не знаешь. А там, дома, уже разберемся. апрель 2007 г. Баку 1 Сорт азербайджанского винограда 2 Пусть земля ему будет пухом. | ||