Наргиз Багирзаде.ЗАГОВОР

Наргиз Багирзаде

ЗАГОВОР

Данный текст не может быть использован в коммерческих целях, кроме как с согласия автора

«Абсурд равно зависит и от человека, и от мира. Пока он – единственная связь между ними. Абсурд скрепляет их так прочно, как умеет приковывать одно живое существо к другому только ненависть»

А. Камю.

Кофе получился неважный. Я явно его передержал. Я никогда не могу справиться с какими-то элементарными вещами. Аромат распространился по комнате. Мне было приятно его вдыхать. На какую-то долю секунды я отвлекся от мыслей, которые преследовали меня вот уже вторые сутки, и погрузился в аромат свежезаваренного, пусть даже немного передержанного кофе. Я не спал два дня. Это действовало на меня удручающе. Я не был утомлен физически, и это меня раздражало. Тогда я, по крайней мере, мог бы принять горизонтальное положение и, поддавшись физическому бессилию, забыться сном. Плевать. Мне было абсолютно плевать на то, сладким был бы мой сон. Мне было плевать на головную боль. Я даже намеренно думал сейчас о боли, пытаясь удержать ее в себе подольше. Давая ей возможность поглотить меня целиком. Но боль противилась. Она то возвращалась, то предательски покидала, оставляя меня наедине с моим одиночеством.

Майя уехала. Она прожила с нами месяц. Когда три дня назад она покидала свою комнату, я заметил странное выражение на лице моей жены. Она улыбалась. Слегка. Улыбка ее скорее походила на ухмылку, и она была обращена к нам обоим - ко мне и к Майе. Я посмотрел Майе в глаза, пытаясь угадать, понимала ли она значение этой улыбки. Майя выглядела беспечной и немного грустной от того что расставалась с сестрой. Марта взглянула на меня с укором и знаком указала на Майю. Я приблизился к ее сестре, подхватил легкие, какие-то полупустые сумки и поплелся с ними к выходу. Внезапно меня осенила странная мысль. Я спросил у Майи - отчего ее сумки такие пустые? Майя удивилась вопросу и ответила мне, что это все ее вещи. Она врала, и меня это бесило. Она вырвалась из своей скучной деревенской жизни, прожила весь этот месяц в бесконечной смене нарядов и вот теперь, с пустыми чемоданами и с наигранно хорошим настроением, покидала нас навсегда. Внизу стояло такси. Я погрузил ее вещи в багажник, вернулся в квартиру, вбежал в комнату, в которой жила Майя и распахнул дверцу платяного шкафа. Я понял, что мои подозрения были не напрасны. Он был набит до отказа. Я сказал об этом Марте. Марта пожала плечами и уверила меня в том, что оставшиеся вещи вряд ли будут нужны Майе в деревне, что ее жених против таких современных нарядов, и что теперь Мая счастлива и без них. Счастлива и без них… Счастлива и без них… Слова эхом отозвались в моем мозгу. А на следующий день Марта сказала мне о том, что я забыл попрощаться. Она сказала мне это очень просто, как будто это ее совсем не задело, как будто Марта вполне нормально относилась к тому, что я забыл попрощаться с ее любимой сестрой.

Иногда я ловил себя на мысли, что Майя красивее Марты. Ей не хватало вкуса, у нее была некрасивая речь, она слишком громко смеялась и немного горбилась, когда сидела за обеденным столом. Но все эти недостатки можно было легко исправить. И я понимал, что мне даже хотелось бы их исправлять. Когда она обижалась, в уголках ее губ появлялись маленькие ямочки. Сердитые маленькие ямочки, которые делали ее похожей на ребенка. Марта никогда, ни при каких обстоятельствах не напоминала мне ребенка. Она всегда оставалась женщиной. Красивой, умной, смелой женщиной. Даже чересчур смелой. Майя была моложе Марты всего на несколько лет, но обе женщины в своем поведении сознательно подчеркивали разницу в возрасте. Им обеим нравилось играть разные роли: одной из них явно не хотелось становиться взрослой, а другой очень хотелось уже стать, наконец, матерью. И не то, чтобы проблема материнства, вернее, отцовства, была для меня непреодолимой. Но я думал, что так же как с кофе, мне не удастся справиться с такой простой ролью отца. Я уже замечал, что именно простые вещи давались мне очень тяжело. А тяжелые – напротив, с легкостью. Научные труды, статьи, которые практически еженедельно выходили из-под моего пера, были, например, несравнимы с тем, чем занималась Марта в своей школе. Как-то раз она попросила меня провести пробный урок в классе, который находился у нее на попечении. Когда я выходил, убегал из аудитории и думал лишь о том, как быстрее добраться до своего кабинета, уткнуться в монитор компьютера и выпить чашку кофе, я еще не знал, что на мою долю выпадет более тяжелое испытание, чем взгляды тридцати тупых подростков. Это была ее первая забастовка. Но отнюдь не последняя. Она повторяла этот опыт еще несколько раз. Если бы мы и сейчас были вместе, думаю, что число подобных опытов возрастало бы, как возрастала и частота их повторений. Она не разговаривала со мной неделю. Игнорировала меня. При этом от своих домашних обязанностей она не отказывалась. Она, так же как всегда, готовила мне ужин, гладила рубашки, стелила постель. В дни своих забастовок она, как будто, намеренно становилась более точной. Она готовила именно те блюда, которые были моими любимыми. Не забывала в нужное время подать мне кофе. И заполняла мой принтер бумагой еще до того, как в нем оставался последний лист. Она садилась напротив меня за нашим уютным столом, как обычно зажигала свечи, подносила к губам вилку и молчала. Я пробовал завести с ней разговор. Ведь, в тот первый раз я еще не знал, как она поведет себя дальше. Она отвечала на мои вопросы коротко, обрывала наш диалог и не задавала мне встречных вопросов. В следующие разы я уже не делал попыток наладить со своей женой общение в дни ее безразличия. Она никогда не устраивала мне сцен, не опускалась до мелких разборок. Вследствие чего, я никогда до конца не понимал причину ее обиды. В эти дни между нами не было половой близости, мы старались не сталкиваться друг с другом в ванной комнате и ложились спать в разное время. В такие дни я очень страдал. Думаю, она это понимала. И сознательно приводила меня в такое состояние. Когда забастовка заканчивалась, и утром она с улыбкой желала мне доброго утра, я чувствовал себя самым счастливым человеком на земле. Это как в американском кино, когда сцена страшного насилия сменяется сценой счастья, и ты испытываешь катарсис. На самом деле, она очень хороший манипулятор. Когда проходило какое-то время со дня нашего примирения, я начинал ее ненавидеть, мне хотелось обижать ее по каждому поводу. Хотелось, чтобы она поняла, что ее молчание, ее безразличие не имеет на меня никакого воздействия. Мне хотелось, чтобы эти забастовки повторялись чаще, чтобы я смог выработать иммунитет против них. Я действовал, как настоящий мазохист, принося самому себе все больше и больше боли.

Майя так не смогла бы. Она и пяти минут не могла хранить молчание. Она приехала в наш дом, потому что этого захотела Марта. И Марта дала ей четкие указания. Я слышал, как Марта по телефону рассказывала Майе, чем жизнь в городе отличается от жизни в деревне, и как Мая должна будет себя вести. Я ждал приезда Майи. Мне было интересно, какой предстанет передо мной сестра моей жены. Я хотел знать - выполняет ли она в точности все наставления Марты, или лишь на меня одного она имеет столь сильное влияние? Когда, наконец, Мая приехала, я не был удивлен… Но влияние Марты на сестру носило иной характер. Оно было безграничным и безапелляционным, тогда как я всячески пытался этому влиянию противиться. Вот почему я не мог расценить ухмылку Марты, как что-то случайное, что-то, о значении, которого Майя не догадывалась. Именно поэтому еще больше насторожил меня тот факт, что Марта делала вид, что ничего не происходит. А уж то обстоятельство, что Майя не забрала ни одной своей новой вещи окончательно убедило меня в правильности моих доводов. В то время я уже понял, что обе женщины скрывали от меня истинную причину Майиного приезда. История с женихом казалась мне с самого начала какой-то туманной и сбивчивой. Похоже, женщины импровизировали по ходу событий. Каждая новая деталь, связанная с женихом, не всегда совпадала с первоначальной. По началу, я старался не обращать на это никакого внимания, даже посмеивался про себя. Но женщины намеренно в присутствии меня поднимали эту тему. В последствии я стал понимать, что выдуманный жених нужен им для каких-то целей, которые напрямую связанны со мной. Выдуманный жених звонил к Майе два раза в неделю, по одним и тем же дням, в одно и то же время суток. Но каждый раз, когда я ненароком брал параллельную трубку, разговор между двумя молодыми людьми подходил к концу. И я только слышал прощание Майи и сразу же отбойные гудки на другом конце провода. После разговора с женихом Марта запиралась с сестрой в комнате и о чем-то напряженно беседовала. Я начал следить за Майей. Шарил в ее шкафах, подслушивал ее разговоры с матерью, пытаясь каким-нибудь образом уличить ее во лжи. Мою неспособность добраться до правды, я оправдывал острым умом и огромной изобретательностью своей жены. Хотя, один раз они обе, все-таки, прокололись. Мне хочется рассказать об этом подробнее. Чтобы не упустить никакую деталь. Чтобы мои подозрения и доводы, не показались вам бредом сумасшедшего, криком отчаяния покинутого мужа. Марта сидела на диване, поджав под себя ноги. В руке она держала кипу тетрадей, что-то чиркала в них красной шариковой ручкой. Она всегда придавала слишком большое значение тому, что делали ее ученики. Относилась слишком серьезно к тому, что сами они считали нелепой обязанностью. Я несколько раз говорил с ней об этом, пытался убедить ее в том, что новое поколение придурков, которых она с тщательным усердием оберегает и, как ей кажется, обучает, относятся к ней с иронией, подшучивают над ее самозабвенностью и обращают внимание лишь только на длину ее ног. Марта не злилась на меня, она не пыталась меня переубедить, она улыбалась, пододвигала к себе учебники и вновь принималась за работу. Шариковая ручка продолжала царапать лист бумаги. Я стоял у окна и как обычно пил кофе. Я был весь погружен в свои думы. Через две недели я должен был участвовать в очень важной научной конференции, к которой я теперь тщательно готовился. Все мои мысли были заняты одноклеточными организмами, микробами, которые сосуществуют с нами, организмами отнюдь не одноклеточными, но при этом, по моему мнению, в большей степени лишенными смысла, в тесном контакте. Они, как сказал бы обыватель, пожирают нас изнутри. Тогда, как я, считал совсем иначе - что это мы, обволакивая их всей нелепостью нашего тела, не даем им спокойно заниматься своими делами. В дверь позвонили, Марта опустила ноги на пол, вскочила и быстрыми шагами прошла в прихожую. В комнате появилась Майя, она была чем-то взволнована, говорила торопливо. Она не сразу заметила меня, и я отчетливо слышал, как она сказала Марте, что больше так не должно продолжаться, что они должны ему все рассказать. Увидев меня, Майя запнулась. Повисло неловкое молчание. Я, не теряя времени даром, спросил у нее, не случилось ли что-то с ее женихом? Она окончательно растерялась, как будто не поняла вопроса. Я повторил. Майя, ответила мне, что все в порядке, что ее жених готовится к свадьбе, и она планирует скоро вернуться к нему. Я подошел к ней вплотную, ее густые ресницы задрожали. Я схватил ее за плечи и стал требовать у нее ответа на мой вопрос. Я видел ужас в глазах Марты, она пыталась вырвать сестру из моих рук, Майя не в силах была произнести ни слова. А я продолжал трясти ее за плечи, требуя от нее правды. Майя заплакала. Я оттолкнул ее. Зашел в свою комнату и наглухо запер дверь. Забастовка на этот раз продлилась десять дней. Три дополнительных дня, которые моя жена решила прибавить к стандартным семи, душили мне горло. Мои мучения доходили до того, что я не в состоянии был покинуть свой кабинет, выходил только для того, чтобы справить нужду. И голоса двух женщин из соседней комнаты сводили меня с ума. После этого дня Майя стала молчаливой. Она отводила от меня взгляд. Казалось, что ей было стыдно передо мной за что-то. Она стала меньше уделять внимание своему внешнему виду, сменила фасоны платьев, не выходила на ужин в своих кокетливых нарядах, которые накупила для нее сестра. Марта, напротив, вела себя очень выдержанно, была подозрительно веселой, подтрунивала над сестрой и все время пыталась поднять ей настроение. И я слышал, как один раз она сказала ей – «Не переживай, через это все проходили. Я завидую тебе, а ты плачешь. Наша с тобой жизнь скоро изменится. Этот новый человек принесет нам счастье»… Тогда я подумал, что Майя не покинет нас навсегда, она вернется, она будет жить в моем доме, они будут жить в моем доме втроем: Марта, новый человек и Майя в качестве их прислуги.

Я ненавижу женщин. Особенно умных женщин, хитрых женщин. Я ненавижу женщин, которые думают, что они могут учить кого-то, которые умеют молчать, которые могут контролировать свои эмоции, которые, вот так просто, могут предать любящего их мужчину, променять его на другого человека. Которые способны пойти на все ради достижения своих целей.

У Майи нежные голубые глаза. Я не сразу это заметил. Я не видел, что главное отличие двух сестер заключается в цвете их глаз. Мне никогда не нравились зеленые глаза, они хищные. Голубой цвет – цвет чистоты, невинности. Майя не виновата в том, что Марта решила поступить со мной так жестоко. Она жалела меня. Она пыталась помешать Марте бросить меня, оставить меня одного, наедине с моими одноклеточными, с микробами, которые пожирают меня, которые не хотят мириться с моим телом, не хотят быть его частью. Которые проникли в самую глубину моего головного мозга и скрежут в нем, пробираются из него наружу.

Он упал на пол, не в силах больше бороться с головной болью. В комнате еще пахло женскими духами. В прихожей стояли ее туфли, а прямо перед креслом были разбросаны ее тапочки. В ванной комнате на тумбочке были аккуратно разложены баночки с косметическими средствами. На журнальном столе в стопке лежали тетради ее учеников. Герань в горшке не поливалась уже вторые сутки, от чего цветок выглядел немного грустным и понурым. Невозможно было даже представить себе то, что ее больше не было в его доме.

Он пришел в сознание через три часа. Встал и направился в ванную. Он подошел к ванне, открыл кран, и струйка воды стала лениво стекать по ее бледному телу. Он вымыл ее. Смысл с рук остатки крови, аккуратно промыл лезвие ножа и спрятал его в кухонный ящик. Потом опять вернулся к зеленоглазой женщине, поправил ей волосы. Подумал о том, что ему, все-таки, очень тяжело даются такие элементарные вещи. Вернулся на кухню, надел перчатки, в которых она обычно мыла посуду и снова вытащил нож. Он перенес ее в столовую, отпрянул от неприятного запаха и открыл окно, чтобы проветрить комнату. Он аккуратно положил на ковер тело, приложил ее руку к рукоятке ножа, потом бросил нож рядом на ковер. Поправил на ней одежду, снял со своих рук перчатки. Он направился в свой кабинет, сел за компьютер и набрал несколько предложений для предстоящей конференции. Работа не ладилась. Он думал о своем одиночестве. К тому же, закончились листы белой бумаги, и он никак не мог вспомнить, где она их хранила. Внезапно, его посетила важная мысль. Он подумал, что есть человек, который захочет разделить с ним трудные минуты его такой неоднозначной жизни. Он позвонил по городскому телефону. Мая взяла трубку после второго гудка, он сразу узнал ее нежный, покорный голос. Он подумала о том, что она никогда не смогла бы говорить с ним этим голосом, так как говорила Марта в дни своих… Не будем о грустном. Ему предстояло сообщить ей печальную весть, и он не стал откладывать. Он поинтересовался у Майи, захочет ли она приехать на похороны, и предложил ей, как и прежде, остановиться у них с сестрой, вернее, теперь у него одного. Майя вскрикнула, издала какой-то звук, больше похожий на крик животного. Он отпрянул, немного испугался, и несколько раз прокричал ее имя. К трубке подошел мужчина. Мужчина говорил сбивчиво, у него была некрасивая речь, и ему пришлось напрягать свой слух, чтобы понять смысл его слов. Мужчина сказал ему, что он жених Майи, что через неделю у них назначена свадьба, и что по уважительной причине они никак не могут ее отложить. Мужчина понизил тон, от чего ему стало понимать его еще сложнее, и признался в том, что Майя уже на третьем месяце беременности. Мужчина сказал, что ему очень жаль, и теперь надо помочь Майе справиться с горем. Мужчина говорил много, потом куда-то исчезал, был слышен женский плач, мужской голос. Мужчина вновь возвращался к телефону, путал слова, и почему-то был очень взволнован. Мужчина заплакал, что показалось ему полной нелепостью. В углу комнаты он заметил папку с чистыми листами бумаги, как-то, даже обрадовался, потянулся к ней и чуть не уронил телефон. В конце концов, он устал напрягать свой слух, подумал о том, что мужчина еще более косноязычен, чем Майя, подумал о том, что вряд ли у него получится исправить ее речь и что исправлять речь ее жениха, уж точно не его обязанность. И он повесил трубку…

Микроорганизмы, (микробы) - название собирательной группы живых организмов, которые слишком малы для рассматривания их невооружённым глазом.

январь 2008 г. Баку.