СМЕРТЬ ПОЭТА

САМЕД ВУРГУН

СМЕРТЬ ПОЭТА

Данный текст не может быть использован в коммерческих целях, кроме как с согласия владельца авторских прав.

Перевод на русский – В. Кафарова

Теперь, читатель, рассказать позволь

О том, что и поныне будит боль.

Столетье позапрошлое. Шуша,

Столица Карабаха, хороша.

Над городом господствует дворец — Роскошества былого образец.

Подъем к его большим воротам крут,

Их то раскроют настежь, то запрут.

На роспись стен дворцовых посмотри:

Тут — птицеловы, там — богатыри.

Колчаны, копья, стрелы, шишаки,

Враждебны взгляды, сжаты кулаки...

Дворца владетель полноправный — хан, Своекорыстный, своенравный хан,

Чей взгляд тяжелый не сулит добра.

Ждет конь его, оседланный с утра.

Хан Карабаха — бешеный ездок,

Властолюбив, коварен и жесток.

Гарем содержит хан-прелюбодей,

Томится в клетках стая лебедей.

Народ ввергает в подати, в разор,

Немеет небо и отводит взор.

Дворец богат, чужой присвоив труд,

То распахнут ворота, то запрут.

Здесь, во дворце, живет большой поэт.

Он пишет, прославляя вольный свет,

Он воспевает вешние луга,

Сочувствуя разлуке, что долга,

На стаю журавлей глядит поэт

И с ними шлет Багдаду свой привет.

Он веселит фиалку, что грустна, —

Стоит с поникшей головой она.

В долинах и лесах, что широки,

Он видит вдохновенья родники,

И пылко вспоминает о Куре,

О молодой, о золотой поре.

Выводит за строкой строку тростник

О куропатке, что зовут «кеклик».

Поэзия в прекрасном испокон,

Поэт во все красивое влюблен.

Красавица мелькнет издалека —

К перу с бумагой тянется рука;

Он рос в краю, где пуст без саза дом,

Стихи слагал на языке родном.

Слова поэта знал любой чабан,

Но век сгибал когда-то стройный стан.

Мы в колыбельных наших матерей

Слыхали скорбь его во тьме ночей.

И разве позабудется, умрет

Поэт, который так любил народ?

Вагиф! Души моей заветный сказ,

Скажи, где голос твой и где твой саз?

Неужто не спастись от немоты,

Оплакан ли своей любимой ты?

Скажи, кинжал вонзился ль хану в грудь?

Как век твой без проклятий помянуть?!

Воспетые певучею строкой

Вздыхали ли красавицы с тоской?

Глядела ль с неба на тебя луна

И рухнула ль дворцовая стена?

Не ты ль, не видя выхода из тьмы,

Нашел слова, что повторяем мы:

«Кто закрывает путь в конце одном,

Тот открывает, видимо, в ином».

Вагиф! Души моей заветный сказ,

Скажи, где голос твой и где твой саз?

О светлый, жизнерадостный певец,

Да мог ли оценить тебя дворец!..

Когда Иран пошел ордой на нас,

Ты весь народ поднял в тяжелый час.

Ты говорил: все наше здесь навек,

Краса вершин, садов, долин и рек.

Ты говорил: спасем родной язык —

Родник легенд, поэзии родник —

Наш памятник на долгие века.

Рука скопца, поганая рука

К святыне прикоснуться не должна..

Увы! Судьба была предрешена.

И кровожадный изувер Каджар

Азербайджан в жестокий вверг пожар.

У мерзостного выродка в руках

Брезгливо содрогнулся Карабах.

Куда бы ни ступил Каджар ногой,

Земля, подобно женщине нагой,

Была оскорблена, осквернена.

Мечта Вагифа! Не сбылась она...

Ты был живым свидетелем разрух,

От ядер стены падали вокруг.

Старинные, бесценные ковры

Пришельцу доставались, как дары.

И написал, как видел, прямо ты,

Что в мире ты не видел прямоты.

Не ты ль, не видя выхода из тьмы,

Нашел слова, что повторяем' мы:

«Кто закрывает путь в конце одном,

Тот открывает, видимо, в ином».

Не долго изувер торжествовал,

Он ночью лег, а наутро не встал —

Стальное сердце, доблестный герой

Отважился пройти в его покой,

Был насмерть поражен бесплодный змей.

Не любят люди тюрем и цепей...

Запело сердце у тебя в груди,

Ты известил об этом Видади.

И он, твой старый друг, седой поэт,

В своей молитве утренней, чуть свет,

Благодарил всевышнего творца,

Проклятьем поминая подлеца.

Вагиф! Души моей заветный сказ,

Ответь, где голос твой и где твой саз?

Стальной клинок вонзился ль хану в грудь,

Добром возможно ль век твой помянуть?!

Прошло два века, наш настал черед,

Нет на земле рабов и нет господ.

О, если б ты, великий человек,

Мог поглядеть на край родной в наш век,

Жизнь показалась бы тебе мечтой —

Теперь и век иной, и мир иной,

Прозрачной стала мутная вода,

С лица земли исчезли без следа

Пристанища тиранов, палачей,

В мечетях — чад погашенных свечей.

Пустует уцелевший минарет,

Имамов нет и их обманов нет.

Преобразились воздух и земля,

И пионер, губами шевеля,

Читает книгу — загляни в нее,

В ней жизнь твоя и творчество твое.

Звучит сейчас пословицей у нас:

«Прекрасное чуждается прикрас».

Куда б ни привела тебя тропа:

История — арена, жизнь — борьба,

А мы — на первой линии ее

Творим, преображая бытие.

Высокая дорога нелегка,

Настанет день и встанет на века

Твой в Карабахе памятник, поэт:

Для тех, кто жил с народом, смерти нет!

1935