Эльчин
ХОДЯТ ПО ЗЕМЛЕ ПОЕЗДА...
Copyright
– «Молодая гвардия» 1975 г.
Данный текст не может быть использован в коммерческих целях, кроме как с согласия владельца авторских прав
Перевод на
русский – А. Орлова
Много было на свете поездов: «Баку — Москва» и «Баку —
Новороссийск», «Харьков — Баку» и «Баку — Одесса», «Махачкала — Баку»... А как
только начиналось лето, появлялись летние поезда: «Баку —
Кисловодск» и «Баку — Сочи».
Во всех вагонах было полно людей, и люди были разные,
по-разному одетые. Были даже совсем черные, были желтые-желтые, и все они тоже
проезжали в поездах мимо селения, где жил Абили.
А еще чаще проезжали мимо цистерны с нефтью или платформы с
бревнами, с большими досками, платформы с грузовиками, с тракторами, с
легковыми автомашинами, и Абили, зажмурившись, представлял себе, как снуют туда
и сюда по ни разу не виденным бакинским улицам эти новенькие, блестящие
автомобили...
Поезда шли из огромных далеких городов, и в этих далеких
городах никто, конечно, не знал, что есть на свете крохотное селение у подножия
горы и что в этом крохотном селении живет паренек по имени Абили, который
каждый день провожает поезда глазами.
Абили думал об этом. Но еще он думал, что ведь все эти вещи,
которые перевозят поезда, делали где-то, грузили, посылали друг другу самые
разные и тоже незнакомые друг другу люди, и поэтому ему казалось иногда, что
вместе с тракторами и комбайнами поезда перевозят от одних людей к другим их
тайны. Чужие люди теперь уже думают друг о друге, как думает он о тех, кто живет
в огромных далеких городах...
А поезда действительно приходили иной раз как будто из
сказочного мира.
Однажды, например, в жаркий летний день Абили увидел в
поезде настоящих слонов, настоящих жирафов, они ехали в клетках на открытых
платформах, ехали настоящие львы, настоящие тигры. Абили сообразил, хотя и не
сразу, что это поездом «Киев — Баку» едет в Баку из Киева цирк, и под стук
колес проходящего мимо состава словно увидел, прижмурив глаза, этих жирафов,
этих слонов, этих львов и тигров в бакинском цирке, увидел клоунов в больших
башмаках, с огромными часами, с огромными наклеенными носами, услышал шум и
смех нарядно одетых детей, всегда проезжающих мимо в поездах.
Абили никогда не бывал в цирке и вообще видел мало, но он
много читал. Поэтому он знал, что слоны живут в Индии и живут в Африке, что в
цирке выступают клоуны, костюмы у них бывают очень большими и спадают, и
поэтому все смеются — все это он знал, читал в попадавших ему в руки газетах
или в журналах, в разных книгах или вычитал из учебников.
Правда, зажмурившись, Абили мог представить себе все, что
хотел, но и то правда, что Абили сам понимал: настоящее должно быть куда
интереснее, чем выдуманное...
Селение, где жил Абили, было в полукилометре от железной
дороги. Почти все двенадцать месяцев здесь шли дожди и плыли с гор туманы, и
сквозь эти туманы и дожди днем и ночью мимо селения, стоящего под самой горой,
шли поезда.
По ночам шум поездов наполнял все дома, и Абили, лежавший в
постели, постланной прямо на полу, словно видел сквозь стенку длинный
проносящийся мимо поезд.
А утром, пригнав корову в стадо, а овец и баранов — в отару
деревенского пастуха Илдрыма, стреножив на зеленой лужайке за домом гнедого
коня и почистив сарай, Абили шел в школу. Потом, вернувшись из школы я
приготовив уроки, он спускался к железной дороге, шел рядом с рельсами до тех
пор, пока селение у подножия горы совсем не пропадало из виду. Тогда он садился
в зарослях клевера, под алычовым деревом, которые росли здесь на каждом шагу, и
смотрел на мелькающие мимо вагоны и цистерны.
Абили так натренировался, что успевал мгновенно прочесть
надпись на зеленом вагоне, разглядеть людей, их внешность и одежду...
В детстве, когда он босой, без шапки скакал вприпрыжку вдоль полотна, ни о чем
не задумываясь, он запоминал, конечно, в первую очередь только сверстников.
Абили видел этих ребят во всем красном или во всем зеленом или в розовом, и эти
ребята казались ему такими далекими, как будто жили они в совершенно другом, в
особенном мире.
Однажды один из поездов, «Баку — Ростов», неожиданно
остановился перед самым селением. Он простоял здесь ровно четыре часа.
Говорили, впереди что-то произошло неладное с путями. За эти четыре часа в селе
не осталось ни одного яйца, ни одной курицы, ни сыра, ни мяса — все хотели
обязательно что-нибудь продать едущим в поезде, на деревьях даже яблок и груш
не осталось, не осталось алычи и абрикосов.
Пока все деревенские были заняты торговлей, Абили стоял в
стороне и смотрел на детей из поезда, играющих на ровной площадке у подножия
горы. Иногда они пробегали мимо прямо перед его носом, и Абили чувствовал запах
вспотевших, разгоряченных тел. Этот запах немного напоминал ему запах
деревенской парикмахерской дяди Гафара, а также запах печенья, пряников или
завернутых в бумажку конфет, которые в кои-то веки привозил из Баку отец.
Однако Абили подумал, что это вовсе не запах парикмахерской или печенья, а это
такой вот запах у ребят из больших городов.
Вдруг перед Абили остановилась девочка в розовых туфельках и
в розовых чулочках, в розовом пальто и в розовой шапочке, с ярко розовыми
щеками. Она удивленно посмотрела на его ноги в калошах и шерстяных чулках, на
бумазейные шаровары, посмотрела на яблоки, оттопыривающие карманы пиджака, на
старую отцовскую папаху и спросила:
— А как тебя зовут?
Никогда еще в жизни у Абили так не падало сердце в груди.
Никогда еще в жизни Абили не был вот так растерян. Наконец он ответил еле
слышно;
— Абили.
Розовая девочка переспросила изумленно:
— Как?
И Абили повторил:
— Абили.
Розовая девочка еще постояла секунду, изумленно глядя на
него, потом умчалась так быстро, словно Абили хотел ее проглотить.
Но Абили не обиделся. Абили уже понимал, что так будет.
Розовая девочка — розовая, а Абили — в грязи и навозе. Да и откуда знать
Розовой девочке, что настоящее имя Абили — Абульфат, это мать с отцом называют
его ласково Абили, потому что очень его любят. Нет, Абили не обиделся, он
обиделся на другое.
Розовая девочка показывала издали на него Зеленым, Желтым,
Красным девочкам и смеялась, и Зеленые, Желтые, Красные девочки тоже смотрели
на Абили и смеялись. Было понятно, что девочки смеются над тем, как выглядит
Абили, но он и на это не обиделся. Он давно понимал, что расстояние между ним и
далекими большими городами, нет, вернее, между ним и живущими в этих городах
Зелеными, Желтыми, Красными, Розовыми детьми не просто расстояние — это совсем
другая даль. Потому что, когда он впервые открыл глаза, он увидел не город, а
вот эту гору, по утрам он отводил корову в стадо, по вечерам забирал баранов из
отары Илдрыма и приводил их домой, утром и вечером он глядел вслед поездам, а
по ночам видел эти поезда во сне — со слонами, с тиграми и с детишками... Нет,
Абили не обиделся из-за насмешек, он обиделся на другое.
Розовая девочка мелом нарисовала линии на земле, оглянулась
по сторонам, она нетерпеливо искала что-то, но не нашла и достала из кармана
розового пальто какой-то плоский предмет, посмотрела и положила себе под ноги.
Затем, подняв ногу, начала скакать, как кузнечик, на одной ножке, толкая через
линии эту плоскую штуку.
Потом мамы и папы из окон вагонов стали звать детей. Розовая
девочка подняла эту плоскую вещицу, которую толкала ногой, оглядела со всех
сторон, вздохнула и, кинув ее на землю, помчалась к поезду.
А через некоторое время поезд ушел, и наступила обычная для
этих мест тишина. Деревенские люди, продавшие то, что хотели продать, вернулись
в село с непроданными остатками, и Абили, засунув руки в карманы бумазейных
шаровар, медленно подошел к тому месту, где только что перескакивала через
нарисованные линии Розовая девочка. Эта плоская штука, которую Розовая девочка
толкала ногой, лежала тут же. Абили — руки в карманах — все смотрел на эту
плоскую вещицу, потом ему стало так грустно, и он наклонился, поднял ее с
земли, затем осторожно сорвал с нее грязную, запачканную обертку.
В летние дни из районного центра приезжала в село автолавка.
Она стояла несколько дней под большой ивой на берегу арыка, и шофер-продавец
Имаш продавал сельчанам ситец и бумазею, полотенца и одеяла, стаканы и тарелки,
пиво и — потихоньку — водку, а также бублики, монпансье и шоколад. Шоколадки
были обернуты в золотую бумагу, а сверху — еще одна бумажка, на ней нарисованы
лиса, или ворона, или петух. Когда после долгих уговоров отец с матерью
покупали Абили шоколадку, он аккуратненько разворачивал эти бумажки, долго
рассматривал их со всех сторон, а вечером, разгладив между страницами книги,
прятал на груди или в папахе и с удовольствием, не спеша откусывал от плитки
маленькие кусочки. Это был маленький праздник — праздник шоколада.
И вот теперь плитка шоколада, который продавали не в
автолавке Имаша, а в больших городах, была в руках Абили, и это был тот самый
плоский предмет, что подталкивала
ногой, перескакивая через линии, Розовая девочка. Вот тут-то и
рассердился Абили на Розовую девочку, очень на нее обиделся...
Абили долго думал, что ему делать с этим шоколадом. Хотел
отнести его сироте Сафтару, но потом стало неприятно — почему это Сафтар должен
есть то, что кинула Розовая девочка себе под ноги?
Именно тогда Абили и сделал открытие: сирота Сафтар из их селения
ничуть не хуже, а может, и лучше живущих в больших городах разноцветных детей.
Потом он положил шоколадку на камень, чтобы птицы ее
заметили, и пожелал, чтобы скорей наступило лето. Имаш поставит свою автолавку
под ивой на берегу арыка, он купит у Имаша шоколад и съест его.
Через два-три года после этой шоколадной истории с Розовой
девочкой, когда Абили, сдав все экзамены на пятерки, перешел в восьмой класс,
произошло удивительное событие.
Стояли последние дни осени, дул сильный ветер, было очень
сыро. В это осеннее утро Абили, проснувшись, посмотрел из окна своей комнаты на
серый склон горы, на пожухлые кусты ежевики, на голые абрикосовые и алычовые
деревья, и вдруг вся эта сырость и ветер, вся эта серость и увядание сжали ему
сердце. Ему стало так одиноко, как будто он долгие годы жил в чужих для него
краях...
С таким ощущением в сердце он вышел во двор. В конюшне
неохотно почистив коня, потом, вскочив на него, отправился поить его к арыку в
верхней части селения. На берегу арыка, сидя на спине жеребца, он взглянул, как
обычно, на горы, на свое маленькое село с дымящимися печными трубами, на черную
гриву коня, который, вытянув шею, цедил воду. Потом Абили поднял голову и,
часто моргая из-за моросящего дождя, посмотрел в серое небо, и ему захотелось, чтобы
пришла весна. Он больше не хотел чувствовать одно лишь безлюдье этих гор и
заброшенность крохотного своего селенья...
И тут Абили услышал, как вдалеке идет поезд. Он пришпорил
пятками коня и поскакал вниз.
Но, когда Абили добрался до железной дороги, перед ним
мелькнули только два последних вагона. Абили сидел на неоседланном своем коне и
долго смотрел вслед, н вдруг понял, что именно этот поезд увез с собой его,
Абили, сердце. Увез далеко, в большой мир, в далекий город... Абили понял это
и, соскочив с коня, виновато посмотрел на свое село у подножия горы.
Маленькое село у подножия горы не знало об этом и как ни в
чем не бывало дымило печными трубами.
Абили погладил ладонью круп своего коня.
— Такие вот дела, — сказал он ему тихо.
А потом пришло лето, и однажды Абили, лежа на траве у
железнодорожного полотна, думал печально и совсем уже как взрослый о том, что
годы тоже, как поезда, — приходят и уходят, и уже становятся невидимыми.
Потом, как всегда, показался поезд, замелькали мимо вагоны,
и девушка в одном из вагонов вытряхнула из салфетки мусор: пустую бутылку,
бумагу, яичную скорлупу, огрызки помидоров — и книжку.
Книга перевернулась в воздухе и упала в пяти шагах от Абили.
Когда поезд промчался, Абили встал и поднял книгу.
Обложки не было, а на первой, когда-то чистой, без названия
странице, теперь измятой, со следами от стаканов и пятнами помидорного сока
было наискосок синими чернилами очень старательно написано:
Я не Пушкин, не Крылов,
Не могу писать стихов,
Но пишу тебе три слова:
Живи, учись и будь здорова!
Вечно твой Руфат.
Абили поднял глаза и посмотрел вслед поезду и подумал, что
этому Руфату никогда бы в голову не пришло, что книга, которую он подарил
девушке, надписав стихами, однажды в таком вот виде попадет в руки парню по
имени Абили...
Как же можно, чтобы написанная и напечатанная книга,
подаренная одним человеком другому, была выброшена вместе с яичной скорлупой и
мятыми помидорами?
Абили вспомнил девочку из поезда, которую видел несколько
лет назад, и понял, что эту неизвестную ему книгу выкинула из окна вагона все
та же Розовая девочка.
Абили уже вырос и знал, что на свете много самых разных
Розовых девочек... Как, впрочем, и самых разных Розовых мальчиков.
* * *
Пришло время, и Абили закончил школу и таким же летним днем
сел в колхозный ГАЗ-51, приехал в Баку. Он сдал приемные экзамены в университет
и получил все пятерки. А потом стало известно, что его вместе с двумя другими
ребятами решили послать учиться в Московский университет.
Первый раз в своей жизни Абили сел наконец в поезд. Это был
поезд «Баку — Москва». Долго ли, коротко ли шел этот поезд по ущельям, через
холмы, через равнины, но наконец он приблизился к маленькому селению у подножия
горы...
Абили стоял у окна вагона и глядел, как мелькают среди
деревьев черепичные крыши у подножия горы, и вдруг он сделал для себя открытие,
что тот поезд, три года назад, увез совсем не его сердце. А его сердце — вот
оно!.. — оно остается здесь...
И он понял, что всю свою жизнь он будет помнить эти места,
эти дожди и туманы — они ему будут сниться. И все, что он сделает потом
когда-нибудь в будущей жизни, имеет далекое начало — маленькое село у подножия
горы. И может быть, он никогда от этого не освободится...
А вдруг — да нет, и как такое в голову может прийти?! — в
другое время маленькое селение у подножия горы покажется ему далеким или совсем
чужим и совсем для него ненужным? Потому что многое ведь на свете, как поезда,
проходит, проходит...