ЭТЮД

Фарман Керимзаде

ЭТЮД

Перевод Эльдара Шарифова

Данный текст не может быть использован в коммерческих целях, кроме как с согласия владельца авторских прав.

Искал я красавицу, угли в очах,

Черные косы на белых плечах...

И не напрасно говорят, что красавицы достойны того, чтобы о них слагали легенды, придумывали сказки. Улицы города были выложены камнем. Как кукуруза зернами. И стены домов были из камня, походившего на плитки истлевшего кизяка. Дома были одноэтажные. Недавно выстроенный Дом отдыха напоминал облако, опустившееся на вершину горы. И здесь я искал красавицу с изогнутыми бровями.

Разве так ищут красавицу, скажете вы, влюбленные. Ты не знаешь даже адреса ее, даже имени. Тебе не известно, как она сложена, хороша ли лицом, ты вообще ничего не знаешь о ней. Нет, милые, вы не правы. У красоты нет адреса.

Мольберт с этюдником, висевшие на плече, выдавали меня. Ага, не здешний он, из города приехал. Чудной какой-то. Да еще с бородой. Интересно: раньше смеялись над теми, кто не носил бороды. А сейчас — наоборот...

Город, в который я приехал, был мне знаком, и его красавицы тоже. Жил тут в свое время один поэт. Красавиц он рисовал стихами, да так, что ни прибавить, ни убавить. Пламя слов его обожгло и меня.

Вот впереди со скрипом открылась дверь. На улицу вышла девушка. Обернулась бы хоть, чтоб лицо разглядеть. На плече она несла кувшин. Медный кувшин со старинными нашими узорами. Я поспешил за ней, чтоб заглянуть ей в лицо. Моя тень упала рядом с ней на камни. Кувшин перекочевал и стал между мной и Девушкой. Тень моя перешла направо от нее. И кувшин перекочевал направо.

Потом она свернула на тропинку, которая вела к роднику на дне оврага. Над оврагом росло ореховое дерево.

Если б меня спросили, что я ищу, я бы ответил:

— Ищу красавицу с алыми щечками...

Но где же она?

Я тоже свернул на тропу. Чтоб к роднику попасть. До меня, донесся чей-то смех. Смеялись девушки. Никак надо мной? Как бы там ни было, а смех их был прекрасен. Я подошел поближе. Вода, стекавшая по желобу из бурых мшистых камней, играла тысячами красок. Красками девичьих платьев, щек, губ, глаз, волос, деревьев, глубокого лазурного неба, распростертого над горами.

— Девушки, не дадите ли мне воды напиться?

Слова эти я произнес ну прямо как Керем. Девушки зашептались. Но одна из них наполнила кувшин и протянула мне. Некоторое время я держал его в руках, пока вода в нем не успокоилась, и не исчезла рябь с ее поверхности. Я смотрел в кувшин, в котором отразилась девушка. И какие к черту мы художники?! Хоть бы чуть-чуть нам от того, что может эта вода в кувшине.

— Что ж вы не пьете?

Я бы выпил, чтобы утолить жажду, но тогда исчезла бы эта картина в кувшине. Тогда было бы уничтожено прекраснейшее произведение в мире.

— Поторопись-ка, братец. Меня дома ждут.

Я напился, поставил кувшин. Заглянул вовнутрь. Там уже ничего не было видно. Я благодарно вернул кувшин его владелице. Девушка ушла. И я пошел. Что я мог ей сказать? Ничего. Что бы она мне сказала?

Дойдя до тесного переулка, она свернула в него. Прошла по нему вниз, плечом толкнула дверь и вошла в нее. Потом я услышал звук набрасываемого крючка. Я подошел ближе. На старых воротах висели кусок железа и молоток. Молотком следовало ударить по железу. Так я и сделал. Пусть меня прогонят, но я должен сказать, зачем пришел сюда. К двери подошла сама девушка. Я глядел на почерневшие и растрескавшиеся доски двери.

А когда она открылась, я увидел снежно-белое лицо, которое постепенно принимало алый оттенок, кожа его была такая нежная, что казалась созданной лишь для утренней росы. Глаза ее горели черным огнем. Длинные ресницы опустились.

— Вам кого?

— Я к вашему отцу. Он дома?

— Дома, проходите пожалуйста.

Она прошла вперед. Мы шли по дорожке, проложенной между деревьями. На противоположной стене цвел мак. Прямо среди камней.

Девушка провела меня в комнату во дворе. Внутри горел свет. Мужчина в войлочной шапке, с седой бородой, рассыпавшейся по груди, поглядывая из-за очков, что-то строгал. В углу я увидел искусно сделанный орнамент. Боже, куда я попал! Откуда столько красоты! Как красив, как нежен этот орнамент... Неужели он создан руками человека?

— Здравствуйте, мастер. Все это ваши труды?

Он кивнул головой.

— Присаживайся.

Я не стал садиться. Подойдя к нему, стал смотреть, как создает он чудеса.

— Из города.

— Как это нежно, как красиво! Я хотел бы сменить свою профессию художника и стать гравером.

— Откуда ты приехал, сынок?

Еще в городе я слышал об этом мастере. Я должен был найти его. Случай помог мне.

Старик отложил в сторону работу.

— Как ты нашел меня?

— Видите ли, я встретил вашу дочь. Я хочу написать ее портрет. Пришел попросить у вас разрешения.

Он задумчиво почесал бороду. Наконец, проговорил:

— Если б ты сказал это кому-нибудь другому, тебе худо пришлось бы. А я тебе разрешаю.

Старик позвал дочь. Она пришла и остановилась в дверях.

— Дочка, это мой коллега. Он пришел, чтобы написать твой портрет. Как ты на это смотришь? Уважим гостя? Дочь пожала плечами.

— Ну-ка, где ей сесть?

— Прямо здесь! — Я указал ей место под деревом и раскрыл этюдник.

Старик снял фартук и стряхнул с него стружки.

— Постели сюда ковер, дочка, И принеси самовар. Чайку

попьем.

— Я задержу ее только на минутку. Я сейчас... Старик посмотрел на меня вопросительно. Так, будто потерял надежду, которую на меня возлагал.

— Искусство и спешка — вещи несовместимые. Где ты научился спешить, сынок?

— Я сказал это, чтоб не причинять вам хлопот.

Самовар уже закипел. На старинном медном подносе появились блюдца с тонко нанесенными рисунками цветов, грушевидные стаканы с искусными узорами. Девушка, присев на ковер, стала разливать чай. С каким бы удовольствием я написал каждый ее жест, каждый взгляд, каждую улыбку.

Старик тоже сел на ковер. До чая ли мне было сейчас?

Я нашел красавицу.

— Сестренка, сидите вот так возле самовара, не шевелитесь.

Я начинаю рисовать.

Девушка походила на статуэтку из белого мрамора в алом свете раннего утра.

Да, глаза, кажется, передать не удастся, Они сливались с узорами на ковре. Я взглянул туда, куда смотрела девушка, и увидел мак.

— Я буду смотреть на мак, — сказала она.

—В ее глазах сейчас отражался мак во всей своей жгучей, черно-красной неповторимости.

— Как, по-твоему, сынок, что не дает человеку стареть?

— Любовь к своему ремеслу, говорят.

— Значит, и ты не постареешь.

Я ничего не слышал. Машинально смешивал краски и клал их на полотно, на которое постепенно переселялась девушка.

Вдруг я услышал стук камня, ударившегося в ворота. Немного погодя стук ^повторился. Старик поднялся и пошел к воротам.

— Слушай, Габиш, ты что с ума сходишь? Девушка покраснела. Краски изменились.

— Кто это, Габиш?

Девушка смутилась еще больше и, не выдержав, закрыла лицо руками и убежала. Я собрал свои краски.

— Куда это ты спешишь? Что случилось?

— Знаменитый художник Левитан был влюблен в природу.

Когда он писал пейзаж, то стоило хоть немного измениться цвету воздуха, как он кончал работу, — сказал я. — Вот и я так же...

Старика не убедили мои доводы. Но меня уже нельзя было остановить. Я открыл дверь и вышел на улицу. На ограде сидел юноша лет семнадцати-восемнадцати. Он сердито смотрел на меня.

— Чего ты там потерял? — спросил он.

Что мне было ему ответить?