|
Натиг Расул-заде ЧИТАЮЩИЙ МЫСЛИ Рассказ Copyright - Натиг Расул-заде Данный текст не может быть использован в коммерческих целях, кроме как с согласия владельца авторских прав. И вот в одну осеннюю ночь все круто изменилось, вся жизнь, хотя на первых порах это было не очень заметно. Дудушев перестал быть самим собой. Вообще-то, настоящая его фамилия Дадашев, довольно распространенная на родине его, но со школьной скамьи зубоскалы одноклассники переиначили эту фамилию не без причины - пенис у Дадашева был невероятных для его возраста размеров; и обнаруженный одноклассником безмятежно в одиночестве орошающим окно школьного туалета , стараясь мощной струей сбить муху со стекла, Дадашев тут же был остроумно переименован прилипшей к нему надолго кличкой, и как в четырнадцать лет прозвали его Дудушевым, так он им и остался. А на конкурсе причиндалов, организованном в том же туалете через два дня тем же остроумным и шустрым одноклассником, Дадашев, несмотря на жесткую конкуренцию, единогласно и безоговорочно удостоился первого места и стал гордостью класса. Он рассказал это жене на третий или четвертый день их совместной жизни после свадьбы, и теперь, уже долгие годы, жена с удовольствием, казалось, позабыв его настоящее имя, называла его по школьному прозвищу, со своей стороны сделав дополнение к нему - ласково переиначив - Дудушкин. Поначалу жили они дружно, были молоды, на возникавшие житейские проблемы старались не обращать внимания, и многого ждали и хотели от жизни, особенно - жена, которая не в пример ему и что довольно редко встречается среди слабого прекрасного пола, была не в меру честолюбива, энергична и собиралась многого достичь. Но постепенно семейная жизнь, как часто бывает, превратилась в обычное, монотонное существование, грандиозные планы жены в большинстве своем так и остались грандиозными неосуществленными планами (слишком размах был нереальный). Она работала журналистом, была хорошим профессионалом, но, как говорится, звезд с неба не хватала, однако, умело и упорно делала свою карьеру и отлично знала, чего хочет, в отличие от несколько флегматичного мужа. Но он не всегда был флегматичным, супружеская жизнь сделала его таким. С юности он был целеустремленным, любил ставить себе цели и планомерно достигать их. Может, кому-то такая жизнь - от цели до цели - покажется примитивной, конечно, что-то уж слишком прямолинейное есть в этих достижениях, но он ведь не был творческой личностью, которой не цель важна, а путь к этой цели. И цели у него были по своим возможностям, он не стремился достичь чего-то невероятного, рассчитывал свои силы, и хотел от жизни то, что она могла бы дать ему без ущерба для окружающих. В школе, в девятом классе он решил добиться, чтобы оставшиеся три года учиться на одни пятерки. И добился - окончил школу отличником. Потом, естественно, появилась новая цель - институт. Поступил. Ну и так далее. И что было в нем необычно - он был откровенен до смешного и по возможности честен. Когда он знакомился со своей будущей женой в компании общих друзей, она шутливо спросила, принимая от него третий бокал шампанского: - Вы что, решили споить меня? - Да, - кивнул он. - И что потом? - Потом я хотел бы зверски надругаться над вами, - признался он. - Впечатляет, - сказала она, - Мне впервые делают такое признание. - Нет, - сказал он, - Это не признание. Это неудачная шутка. Я напротив - буду с вами очень нежен и заботлив. - Да? - Ага. - Тоже неплохо. А почему так резко меняете свои взгляды? То надругательство, то нежность… - Потому что я полюбил вас. - Правда? И когда? - После того, как вы сказали, что впечатляет и про признание. Вот таким он был. Но потом все изменилось, перевернулось, как уже было сказано (смотри стр. 1, абз. 1, с.1), стало происходить что-то невероятное. Ему часто чудилось, что кто-то читает его мысли, сидит, невидимый, в его голове( он чрезвычайно четко чувствовал инородное существо в себе, своем мозгу) и ловит молниеносно шмыгающие мысли, даже самые простые, самые примитивные. И ухмыляется. Дудушкину становилось жутковато… Ладно, если вас шокирует частое употребление этого безобидного, впрочем, прозвища, будем называть его просто - Д. И произошло это впервые, как уже было сказано, в осеннюю ночь, промозглую, сырую, ветер завывал за окном, сволочь… Жена лежала рядом и было ей, когда она лежала, сорок лет. А ему на шесть лет больше. Д. поначалу показалось, что это она специально делает на зло ему, мелко мстит за то, что днем он не поехал вместе с ней в больницу навестить тещу, проходившую обследование по поводу необследованных отдельных участков организма, абсолютно её не тревоживших. Мстит? Но как именно она это проделывает? Это невозможно, такое впервые с ним происходит, и это непонятно, страшно… Он, скосив глаза, поглядел на неё, спящую. Жена лежала тихо, как осеннее бревно, и даже показалось - не дышала на зло ему. Он поворочался в постели беспокойно, посмотрел, включив ночник, на будильник. У будильника топорщились усы - один длинный, другой короткий - без тринадцати три. Он по привычке стал складывать эти цифры и получил число семь. Неплохо, подумал он, хорошее число. И немного взбодрился, в ожидании тоже чего-то хорошего. Но хорошее число не помогало, кто-то в нем не хотел уходить, не хотел покидать его мозг и читал мысли. - М-м-м, - сердито зашевелилась рядом жена, которая привыкла спать в кромешной темноте. Он выключил ночник. И постарался изгнать из головы все имевшиеся мысли. Посмотрим, что он сделает теперь, этот агрессор, подумал он при этом. Но все же какие-то мелкие как клопы мыслишки оставались. И тот прочитал. Д. сделалось немного жутковато и в то же время совестно, оттого, что посторонний узнал эти его весьма интимные мысли, но тем не менее, по зову тела, он нежно прилип к жене, стараясь разбудить в ней женщину и усыпить бревно. - Мыр-мыр-мыр, - раздалось рассерженное из-под одеяла, потому что жена любила накрываться с головой, деревня. Он понял значение этих непонятных слов правильно: ты что, рехнулся?! Но понял и тот, читавший мысли. И усмехнулся в душе, и так как своей души у него не было и не могло быть, (что с него возьмешь - неопознанный субъект) то он усмехнулся в душе Д., чем окончательно огорчил вышеназванного. К жене же он полез не потому что очень уж захотелось в ту минуту, а боясь оставаться наедине с этим подозрительным приятелем в голове, и то, что тот, читающий мысли и это узнал и прочитал, было вдвойне жутко. У Д. были весьма веские основания для огорчения. Еще бы! Мало ему, гаду, что он в мысли проник, так он еще в душу залезть норовит! Так продолжалось месяца три, в результате чего наступила зима. А зимой, согласитесь, если читают ваши мысли, это ведь совсем не то, что летом. Зимой холодно, а летом жарко. Не будем дискутировать по этому поводу. А когда читают ваши мысли, то вам ведь становится еще холодней. И потом - такое невероятное дело, ну кому скажешь об этом? На смех поднимут. Даже жене, которая наконец-то заметила, что в последнее время с Д. происходит резкое торможение, даже ей не скажешь всего. Несмотря на то, что она журналист. А может именно поэтому. Еще расценит как сенсацию в области неопознанной психиатрии и растрезвонит по всей прессе. Она же помешана на сенсациях. Может из дерьма сделать сенсацию и выгодно продать. Им, теперешним журналистам, что - как говорится, ради красного словца не пожалеют мать-отца. А ради сенсации тем более. Жена его принадлежала именно к такой категории журналистов-борзописцев. Да и не поймет она, не захочет вникнуть, подумает - крыша поехала. Жена у Д. была независимым журналистом, хотя конкретное место работы у нее было в одной из популярных республиканских газет и она дорожила этим местом и никого из молодых бумагомарак к нему близко не подпускала, справедливо ссылаясь на свое право борзописца со стажем. Независимым она называла себя, и называли её другие, но профессиональная независимость её была довольно-таки причудливой. Когда она писала для оппозиционной прессы, все у неё получалось со знаком минус, все негативно и мрачно, и читая её статьи, гражданам становилось страшно за будущее своих детей и внуков, а когда писала для государственных газет и журналов, властных структур, то можно было подумать, что живем мы в раю земном, все было прекрасно: преступности в стране почти нет, уровень жизни приближается к уровню скандинавских стран, процент бедного населения стремительно, как в сказке, падает и приближается к нулю, а вскоре упадет ниже нуля. Одним словом, она была из той породы современных горе-журналистов, которые делают все только лишь для своей карьеры и для своего заработка, забыв стыд и совесть, и стремятся во всех областях жизни найти нечто щекочущее нервы, царапающее по нервам читателей, чтобы потом в кругу коллег-борзописцев похвалиться - это я первый царапнул. Но несмотря на все это, она получала различные журналистские премии и добивалась грантов, а также не брезговала и частными заказами. Девятнадцатилетний же сын Д. и его жены был безнадежным законченным технарем, учился в Германии - такая умница! - готовился поразить мир открытиями в области физики и к таким необъяснимым явлениям, которые происходили с его дражайшим папашей, относился крайне скептически - то есть, напрочь отвергал их, не углубляясь в суть. Да и далеко находился в данное время, не то может и успокоил бы Д. тем, что напрочь отверг то, что с ним, Д., происходило. И уже целых три месяца. Д. стал думать о сыне, он и не помнил, как, когда он так сразу вырос - девятнадцать, не шутка. А помнил его маленьким, как учил его ходить, любил брать на руки, такое маленькое, теплое, ласковое, липнущее к нему тело, неповторимая улыбка, и вдруг - девятнадцать. Незабываемое: когда сыну было три годика, Д. возвращался с работы, снимал туфли, малыш тут же брал свои ботиночки и клал в туфли отца. А теперь он вырос, стал совсем другим, почти незнакомым, отстранился от него. Конечно, большая вина в этом была Д. Он проморгал время, не был с ним рядом, пропустил период взросления, отдалился… Но теперь сын другой, совсем другой, почти чужой, и он, Д. не понимает, как и когда это произошло. И теперешнее его ненормальное состояние, ведь никому не расскажешь из близких, если поймут - испугаются, а он никого не хотел пугать и расстраивать. И состояние это пугало прежде всего самого Д. Особенно, когда он оставался один. Д. работал ответственным сотрудником в администрации приморского бульвара, или как теперь он официально назывался - национального парка, что позволяло ему с утра до вечера гулять по этому национальному парку, делая замечания охране парка и устраняя неполадки. Здесь, на бульваре, кстати, он часто встречал многих своих знакомых и знакомых своих знакомых, потому что это было основное место гуляния городской публики, которая в подавляющем большинстве своем была далеко не городская. Гулять-то он гулял, а ошибки и недочеты в работе замечал все реже и реже, занятый, как казалось со стороны, тяжелой умственной работой и глубоко уходил в себя, так что его трудно было оттуда вытащить. А что там было, в себе? А там сидел некто, Читающий мысли. Неуютно, холодно делалось Д. Дискомфорт в психике. И не думать нельзя. А как же? Что ни говори, кое-какие мыслишки всегда найдутся. А тут их читают. Даже нецензурные. И ухмыляются. Д. почти физически чувствовал в себе эту издевательскую ухмылку, намекающую, наверно, на серость и посредственность его мыслей. Сознавать это было обидно и стыдно. Будто стоишь без штанов перед кем-то и этот кто-то недоброжелательно и презрительно разглядывает тебя. - Что с тобой? - то и дело спрашивала его дома жена, когда между частыми деловыми телефонными разговорами замечала его возле себя. - Ты спишь? - Сплю? - рассеянно спрашивал Д. - Спишь на ходу, - говорила жена. - Встряхнись, прими холодный душ. Сколько раз говорила тебе - ходи со мной в шесть утра бегать на бульвар… - Мне он на работе надоел… - Да, да! - кричала она в трубку, - обнаружены черепки посуды пятого века, завтра поеду туда! - бросила телефон и вновь обратилась к нему. - Ты стал вялый какой-то, так нельзя… Потом включила старый компьютер - этот человек был катастрофически активен, как на работе, так и дома. Д. с тоской проследил за её энергичными жестами, пошел в ванную комнату, а когда выходил, приняв душ, услышал, как жена громко крикнула с досадой в голосе: - Черт! - Я? - спросил Д. на всякий случай. - Да он зависает каждые пять минут, старый пердун! - пожаловалась жена. - Я? - Хватит дурачиться! - Я только начал. - Надо купить новый, как только получу гонорар от заказчика, куплю. Надоело с ним возиться, не могу статью добить… Сверху очень громко загремела музыка. Когда песня закончилась, её поставили вновь с начала и так несколько раз. - Не верьте погоде, Когда проливные дожди она льет. Не верьте пехоте, Когда она бравые песни поет… Не верьте, не верьте… Жена некоторое время торопливо, как заяц на барабане, бегала пальцами по клавишам компьютера, но видно было по её движениям, по напряженной позе, что она нервничает… - Не верьте погоде, Когда проливные дожди она льет. Не верьте пехоте… Она стала дергаться за компьютером, попадая пальцами не на те клавиши. - Не верьте погоде… Вдруг она вскочила, бросилась к телефону, набрала номер и стала выговаривать в трубку: - Послушайте, мы в этом доме единственные старые соседи, живущие почти двадцать лет, неужели трудно уважать друг друга? Как в чем дело? Я тут работаю, а у вас грохочет музыка, и причем одна и та же, неужели так трудно сделать потише, ведь мы не в высотке живем, где миллионеры, слышимость тут сами знаете, какая… Или хотя бы поменяйте песню, ведь на нервы же действует! Сама знаю, что Окуджава! - и швырнула трубку. И тут же набросилась на него. Попал под горячую руку, подумал Читающий мысли. - Я тебе еще раз повторяю - встряхнись, взбодрись, посмотри, на кого ты стал похож. И шутки дурацкие, так нельзя… Он сам понимал, что так нельзя, но не от него зависело теперь, как можно, а как нельзя. Она с безнадежным видом пожимала плечами и, временно забыв о нем, вновь бросалась, как тигрица на трезвонивший телефон. На работе странные, удивленные взгляды сотрудников вслед ему закончились крупной головомойкой в кабинете начальника и устным выговором за снижение уровня дисциплины среди сотрудников, находившихся в непосредственном подчинении у Д. Он в удрученном состоянии решил пройтись по городу, развеяться после неприятной беседы по душам с начальством. - Два ширвана и три мамеда, это сколько же на новые? - Взял сто долларов и говорит… - Ей и так денег девать некуда, а ей еще и президентскую пенсию, а мне всего лишь сто манат пенсию за сорок три года честного труда, знала бы - плюнула на эту работу… - Не отдает уже третий год! Процентов набралось!.. Ужас! - За восемнадцать манат таксиста угробили, босяки желторотые, пожилого человека… - Двадцать восемь манат… - Тридцать шесть ширванов восемь мамедов… - Сказал - убью, если не вернет! Вот такие обрывки разговоров слышал Д., шагая по улицам родного города, что, разумеется, не прибавляло ему хорошего настроения. Даже Читающий мысли приуныл. Наконец, он решился нанести визит врачу. До сих пор Д. ни разу не обращался к психиатрам. Не было повода. Хотя жена утверждала обратное: поводов было много и часто. И теперь он был в растерянности. Было от чего растеряться: во-первых, надо было найти хорошего специалиста, во-вторых - знакомого, чтобы он сразу не принял бы Д. за сумасшедшего, выслушав его рассказ, и не стал бы говорить с ним как с малолетним идиотом, и в третьих - доброжелательного, а то ведь психи им надоели, и чтобы он не просто хотел отделаться от Д., а то еще пошлет его культурненько… Но в конце концов, такой врач нашелся - через знакомых, приятелей, товарищей, знакомых его знакомых (и все они желали знать: для кого понадобился психиатр). Для одного дальнего родственника жены, - прочитал его мысль Читающий мысли, не успел Д. обдумать ответ. - Для одного родственника жены, - покорно повторял Д. и от себя уточнял, - Для тещи. Врач обладал располагающей внешностью… Знает свое дело, - прочел у Д. в мозгу Читающий мысли. - Это он нарочно… … и несмотря на это, понравился Д. Принимал он в своем крохотном кабинетике в лечебнице для душевнобольных. Вряд ли такой кабинетик мог понравиться психам, у Д. например, тут же возникло ощущение, что его заперли в маленькую клетку (хотя клаустрофобией он не страдал), где даже ходить из угла в угол невозможно. Читающий мысли тут же зафиксировал этубессмертную мысль давшего ему приют Д. Безукоризненно белый халат на враче сверкал и переливался, отдавая голубым от излишней чистоты, тщательно выглажен, так же как и брюки выглядывавшие из-под халата. Чистые, ухоженные руки, мягкое, бритое лицо, ясные, спокойные с затаенной доброжелательной улыбкой глаза. Такой вот врач сидел перед Д., учтиво поднявшись из-за своего столика для рукопожатия и знакомства. Потом рука Д. еще долго пахла дорогим одеколоном. Врач неторопливо, будто кроме Д. у него не было других пациентов, дотошно расспрашивал его обо всем: о его жизни в последние годы, придерживается ли он определенного режима, о семье, о работе, о жене, о сексе, об отношениях с людьми, самыми разными. Говорил ученые слова, сыпал латинскими медицинскими терминами, чтобы - и это угадывалось ( и сразу же угадал Читающий мысли) - произвести впечатление. И производил. - А как у нас с дефекацией? - спросил вдруг врач. - У нас? - не понял Д. - Желудок как работает? - пояснил врач. - А, нормально. - Это очень важно, - сказал врач, строго глядя на Д. поверх очков, будто сомневаясь в правдивости его ответов. - Бывает при частых запорах в организме накапливается говно и кидается в голову, в результате чего у индивида нарушается психика. И человек сходит с ума. Последнее его высказывание было в таком разительном противоречии со всей предыдущей ученой, учтивой речью, что Д. показалось, что он ослышался. Но он решил промолчать. А врач продолжал внимательно наблюдать за ним поверх очков, как следят обычно за повадками душевнобольных, и Д. подумал, что если б врач не принимал его за больного, он не посмел бы его так нахально разглядывать, и его немного покоробил такой откровенно профессиональный взгляд. Но выбора не было. И не надо было обращать внимания на такие мелочи, хоть самолюбие его и было задето. И Читающий мысли тут же прочитал мысль Д. о том, что у него не было выбора. Убирайся к черту! - крикнул ему Д. про себя и замотал головой, будто прогоняя наваждение. Но как оказалось, он произнес это вслух и достаточно громко. Врач в очередной раз оторвавшись от бумаг, которые исписывал мелким крысиным почерком, невозмутимо уставился на Д. взглядом человека все перевидавшего и ко всему привыкшего. - А голоса вы слышите при этом? -поинтересовался врач, снова возвращаясь к своим бумагам, что-то торопливо вписывая в них, будто боясь упустить счастливо пришедшую на ум мысль, и чуть склонив голову набок, в сторону Д. в ожидании ответа. - Нет, - сказал Д., вспоминая. - Но я ощущаю его. Он как будто у меня в голове. И я чувствую, что он читает мои мысли. - Вам это мешает? - Ну… ну… Естественно… Как же?.. Это же ненормально. - Ах, если б знать, что на самом деле нормально, а что ненормально, - сказал врач, вздохнув. - Где граница? Нет ответа… - Граница? - не понял Д. - Нет, это я не вам, - улыбнулся врач мягкой, интеллигентной улыбкой. - Мысли вслух, так сказать, - и вдруг оживился. - Подумайте что-нибудь плохое о нем, оскорбительное. Обругайте его, - и взгляд его загорелся в ожидании, может быть, интересного эксперимента. - Делал. Много раз, - безнадежно махнул рукой Д. - И что же он? - поинтересовался врач. Луч солнца через окно упал на стекло очков и стекло заблестело, отражая солнце, так, что Д. было больно смотреть врачу в глаза. - Он? Ничего. Ухмыляется, сволочь. - Угу, - сказал врач и что-то записал. - Ухмыляется-а… - Да, - подтвердил Д. - И так, знаете, язвительно. А что я ему - академик, писатель? Буду выдавать гениальные мысли, чтоб каждая на Нобелевскую премию. Сейчас, разбежался… Я простой человек. Инженер-механик по образованию. Какие у меня могут быть мысли? Бытовые, по работе, о жене, о сыне… Как у людей… Что это он именно ко мне пристал? - Д. замолчал удрученно. Доктор слушал его внимательно, не перебивая, и потом сказал: - Ваш случай очень интересный в практике психиатрии. Но могу сказать точно - это не шизофрения. Бывают преследования голосами, приказы, поступающие в мозг, расслабляющие волю. Но то, что с вами, я впервые слышу за свою многолетнюю практику. Давайте начнем с малого, я пропишу вам успокоительные, а вы постарайтесь поменять обстановку. Поезжайте куда-нибудь в тихое место. Можете?.. У Д. был давнишний друг еще со школы, тот самый, что остроумно поменял ему фамилию, а вслед за тем организовал конкурс под девизом «Самый большой член школы», но несмотря на это Д. на него не обиделся, потому что с того времени слава о мужской гордости Д. пошла гулять по всей школе и даже вышла за её пределы, и не очень молодая математичка (у которой вдруг неуспевавший по её предмету Д. неожиданно сделался отличником на удивление всему классу) стала странно поглядывать на него, прилагая усилия, чтобы не опускать взгляд ниже пояса этого чудо-мальчика. Много потом случалось с Д. любовных приключений, тем не менее, можно было утверждать (хотя он в кругу приятелей утверждал обратное, приводя конкретные примеры), что с женщинами ему не везло. Так вот, с этим другом они раньше часто встречались, потом пути их разошлись, в основном развели их пути разные профессии, которые они обрели, но даже все реже встречаясь, они были очень рады друг другу, часто созванивались и всячески старались поддерживать добрые приятельские отношения. Друг этот жил в селе, в одном из самых благодатных и экологически чистых районов страны и всего лишь в часе езды от города, в котором жил Д., дыша разными сложными испарениями, и где с недавних пор запыленность окружающей среды (вследствии тотальной чистки стен старых домов, превращая их в новые) становилась в один уровень с многолетней загазованностью. Да и тихим этот город трудно было назвать - стоило Д. или его жене открыть окно, как в квартиру врывались дикие завывания сирен машин, гудки, крики, создавалось впечатление, что жители города обожают шум, не могут жить без шума. Друг, заранее предупрежденный, очень тепло принял Д., выделил ему довольно милую, уютную и идеально чистую комнатку на втором этаже своего двухэтажного особняка. Д. давно не видавший друга, в первый же день обнаружил у него новые привычки, которых не знал за ним раньше: например - он говорил что-то, потом то же самое повторял, прибавляя «то есть», будто хотел втолковать тупому слушателю свою мысль на веки веков. Стал он громогласным, напористым, любил поговорить. Кроме того, обнаружилось, что при ходьбе он сильно припадает на правую ногу, в связи с чем любил оптимистически-глупо шутить древними полузабытыми сталинскими словами - наше дело правое. - А что с ногой? - после продолжительных поцелуев и объятий спросил Д. - Э! - сказал друг. - Травма на производстве. Из-за этого и дома сижу, на пенсию вытурили. Правда, пенсия хорошая, грех жаловаться, теперь хозяйством занимаюсь, да мне и лучше, сколько можно горбатиться, пусть теперь другие повкалывают. А тебя я очень рад видеть, давно тебе надо было приехать, поживи здесь. Никто тебе в моем доме не будет надоедать, - грохотал друг, - Ты здесь расслабишься по полной, отдохнешь. Делай что хочешь, то есть, все что пожелаешь. Дочь вышла замуж, уехала, мальчики разбежались, мы одни здесь со старухой, то есть, остались мы одни-одинешеньки со старухой. Старухой оказалась довольно миловидная с пышными формами женщина лет под сорок. В первую же ночь Д. уже передавший все свои мысли вместе с проклятиями Читающему мысли и сладко жмурясь перед наваливающимся сном, вдруг подскочил на кровати от криков, разорвавших безмятежную сельскую тишину. Крики шли с первого этажа, где спали хозяева. - Скажи, что я делаю! - требовательно вопил задыхающийся мужской голос. - Говори! То есть!.. - Не знаю, - жалобно, болезненно кричал в ответ женский, тонкий, тем не менее, вполне отчетливо слышимый голос. - Ой! Умираю-у-у! - Быстро говори! - Я не знаю, - плаксиво, жалобно, но упорно не сознаваясь, пищал женский. - А-а-а! - О-о-о! Д. посидел некоторое время на кровати, стараясь отдышаться и потирая грудь в области сердца, потом, настороженно прислушиваясь к постепенно затухающему шуму внизу, осторожно, каждую минуту ожидая повторного взрыва эмоций, лег бочком на кровать. И незаметно заснул, стараясь ни о чем не думать. Проснулся он от раскатистого смеха хозяина дома, который стоял над головой его и чему-то от души заразительно смеялся. - Доброе утро! - жизнерадостно провозгласил друг. - Ну, как спал? Хорошо? Что снилось? То есть, что видел во сне, хочу сказать. Д. постарался вспомнить, чтобы в точности дать ответ. - Мне снился артист Турабов. - А! Отлично, отлично! Турабов… Помню, помню… А как его звали? То есть - имя? - Не знаю, - признался Д. - Мне только фамилия приснилась. Каждую ночь Д. должен был пережидать шумный коитус внизу, и только потом ложиться спать. Но потом сон его пропадал, он до утра беспокойно ворочался в постели, на ум приходили всякие тяжелые и тоже беспокойные мысли, и этим пользовался Читающий мысли, читал его мысли, будто кровь из него высасывал. По-настоящему высыпаться уже не получалось. Хорошо, что у него нет поблизости соседей, - прочитал Читающий мысли в его голове. Ты опять?! - рассердился Д. А что прикажешь делать, выполняю свои функции, - стал оправдываться тот, - ты спи, спи, отдыхай, помни, что тебе говорил психиатр… Еще и издевается, подлец ! На этот раз тот промолчал. На третий день своего пребывания в гостях Д. стал засыпать среди бела дня. - Видишь, какой у тебя сон хороший стал? - радовался за него друг. - Ты и днем спишь. Молодец! Это оттого, что воздух здесь чистый, свежий, не то, что в городе. Д. в душе послал его подальше, а Читающий мысли ехидно усмехнулся. - Чтоб тебя! - не сдержался Д. - Что ? - не понял друг. - Меня? Нет, обо мне и речи нет. Я здоров, здоров, слава Богу. А тебе не мешало бы побыть здесь хотя бы до конца месяца, отдохни, расслабься… То есть, отдохни по полной программе… До конца месяца еще три недели, - прочел Читающий мысли, - не выдержу. - Нет, нет, что ты, - стал мягко возражать Д. - Я не могу столько утруждать вас… - Да что ты, брось! - яростно прервал его друг. Да и работа ждет, там напартачил, - продолжал рассуждать его мыслями Читающий мысли… Минутку! - это уже я. В чем дело? Если главного героя я называю всего одной буквой, то кто такой этот подозрительный Читающий мысли, что растекается на пол строки, нет, так не пойдет, так что отныне он будет называться - Ч.М. - Да и работа ждет… - неопределенно, вяло повторил вслед за Ч.М. он, будто работа и ждала и в то же время не очень. Еще бы, кому ты нужен на работе?! - прочитал Ч.М. - Да что работа! - жизнерадостно закричал друг. - Я вот, видишь - на пенсии во цвете лет, то есть… Пенсионер… Могу даже завещание оставить. На всякий случай, то есть. Мало ли что, - продолжал грохотать словоохотливый друг. - Будучи в здравом уме и ясной памяти я завещаю вам этот здравый ум и ясную память. Ха-ха-ха! Больше, то есть, нечего завещать… Ладно. Пойдем завтракать. То есть, поесть надо… Д. не нравились в разговорах домашние заготовки, да и друг - он убедился за этот короткий срок, что пришлось общаться с ним - совсем изменился, был уже не тот, которого хорошо знал и любил Д. и это лишний раз убедило его, что надо уезжать. На завтрак были жирные натуральные сливки с домашним медом, масло, сыр, рыба, сметана, так что, поев, Д. почувствовал прилив сил после бессонной ночи и друг показался не таким вопиющим болваном, как до завтрака. Сквозь обволакивающий сон он слушал, как хозяин дома рассуждает о пользе пчеловодства и животноводства в частном секторе, который он в данном случае представлял. По телевизору в это время показывали какой-то клип с певицей, причем, певицу показывали по частям и крупно, на весь экран - то пухлые губы, поющие и одновременно раздвигающиеся в улыбке, то нос с темной и таинственной, как пещера, ноздрей, то отвислые груди, чрезмерно открытые для такой отвислости, то ухо с серьгой, висящей до плеча, то обнаженную ляжку не первой свежести, так что, как ни старайся, нельзя было эти фрагменты объединить воедино, чтобы узнать - кто все-таки поет. Вошла жена с дымящейся тарелкой в руках. Мельком глянув на скачущее изображение отдельных участков тела певицы ( видимо, это надо было считать режиссерской находкой), она сказала: - Телевизор плохо работает, починить надо. Эти слова почему-то странно подействовали на хозяина дома, он вдруг вскочил, распахнул окно, выходящее в сад, схватил телевизор и выбросил его из окна, так что даже Д. клюющий носом за столом, внезапно проснулся. - Вот так я чиню телевизоры! - объявил друг, обращаясь к жене и одновременно к Д. Жена его, положив блюдо на стол, молча вышла из комнаты, видимо, привычная к подобным выходкам мужа. Некоторое время Д. с хозяином дома посидели молча, и Д., вдруг обнаружил, что Ч.М. утвердившийся в мозгу, его давно уже заткнулся, но тут как раз… Лучше бы подал какую-нибудь дельную мысль, чем читать чужие, что мне сказать в подобной неординарной ситуации? - вдруг встрепенулся Ч.М. И кажется, ему стало немножко стыдно. А хозяин уже не переставая говорил, вещал, как радио. Сейчас он, кажется, рассказывал о своей семье. Д. прислушался, но как ни старался, ничего понять не мог, сон охватывал его, клонил голову все ниже, ниже… - Ладно, я вижу, ты спать хочешь. А то показал бы тебе пчельник. Поднимайся наверх, отдохни. Вы городские жители не привыкли к чистому деревенскому воздуху, к такой калорийной домашней еде, едите одну химию… Д. как пьяный поднялся к себе в комнату, прилег и только провалился в сон - внизу будто того и ждали - как по краешку сознания раздались взрывы воплей с первого этажа. - Скажи, говорю, скажи, то есть! - Не знаю-у-у!.. Отпусти ! Да скажи ты, в конце концов, - прочитал Ч.М. и ухмыльнулся. Через день Д. покидал гостеприимный сей кров. Друг был по-настоящему огорчен отъездом Д. и это его тронуло, они обнялись на прощание, а жена его, не поднимая глаз на Д., пожелала ему счастливого пути. Дома он первым делом хорошенько выспался вместе с Ч.М. потому что читать тому было абсолютно нечего, но под утро приснился тревожный сон: будто на крыше небоскреба, что построили прямо перед их пятиэтажным домом, заслонявшим теперь свет божий в их квартире, он играет в нарды, проигрывает и его за это сбрасывают вниз на снующих взад-вперед игрушечных пешеходов. Он проснулся в холодном поту, выпил воды, разбудил жену, спящую, как зимнее бревно и сделал с ней то же самое, что и его сельский друг со своей. Скажи мне, что я с тобой делаю, - прочитал Ч.М. его мысли, а скорее всего сам угодливо подал фразу, как на сцене подает суфлер позабывшему текст пьесы актеру. Теперь уже нелегко было определить точно, кто первый это подумал, кому первому это пришло в голову - тому, кто в голове сидит, или тому, у кого в голове сидят. - Скажи, что я с тобой делаю? - неуверенно приказал задыхающийся от соития Д. - Что-что-что?! - сказала жена, - Рехнулся? - и по-журналистски внимательно посмотрела в глаза ему заволакивающимся, помутневшим от удовольствия взглядом. Он сник, а Ч.М. гнусно захихикал у него в голове. Через неделю, как договорились, он снова навестил врача. Всю последнюю неделю Ч.М. был очень активен, читал и даже заранее угадывал его мысли, утомлял его, он ощущал тяжесть в голове, как будто вместо мозга в голове его были булыжники, и они, эти булыжники все время беспокойно ворочались, не давая покою. Д. подробно рассказал врачу свои ощущения. Тому подобная активность в поведении Ч.М. очень не понравилась. Он озабоченно нахмурился и спросил: - Голова при этом болит? - Да вроде бы нет, - сказал, припоминая, Д. - Иногда только. Не очень. Нервничаю очень. - Еще бы, - сказал врач и мрачно замолчал. Помолчав, он веско произнес. - Теперь речь идет о жизни… - сделал паузу. - И смерти? - полушутя заполнил паузу Д. - Нет, - строго посмотрев на него, возразил врач. - Только о жизни. О том, как вы будете жить дальше. Вот я вам прописал, - и он протянул Д. на этот раз длинный список лекарств. Д. взглянул на мелко исписанный именной бланк рецепта с фамилией врача и поморщился. - Что такое? - спросил врач. - Не люблю лекарства, - признался Д. - нельзя ли немного уменьшить? Врач равнодушно пожал плечами, забрал у Д. рецепт и стал вычеркивать написанное. - Но вот это - обязательно, - предупредил он. - Без этого нельзя. - Хорошо, - согласился Д. Однажды на бульваре, обходя цветники и туалеты, Д. встретил знакомого, делающего пробежку, чтобы сбросить лишний вес. Постояли, поговорили. Знакомый пожаловался, что вместо того, чтобы сбросить вес, эти пробежки улучшают ему аппетит. Оказалось, что он когда-то тоже обращался к тому же психиатру. - Когда ты его видел в последний раз? - спросил знакомый. Д. затруднился сказать, стал мучительно вспоминать, как будто нельзя было ошибиться. Таблетки, - неожиданно проснулся в мозгу и подсказал Ч.М. Д. догадался, вытащил из кармана облатку с лекарством, что ему прописал врач, посмотрел на нее и ответил: - Девять дней назад. - Почему таблетки? - удивился знакомый. - Девять дней назад я был у него, он прописал мне таблетки, десять штук, осталась одна. «Кстати, хорошее число - девять», - подумал он при этом. - Остроумно, - сказал знакомый. - А телефон у него тот же? Только простившись с ним, Д. вдруг сообразил, что Ч.М. в данном случае выступил уже в новой роли, превысив свои обычные полномочия - вместо чтения мыслей он посоветовал и вполне дельно. Что бы это значило? В мозгу его живет уже совершенно независимое существо? Д. задумался и решил при очередном визите поделиться с врачом обнаруженной новизной в поведении Ч.М. Вороны, каркая, по-хозяйски прогуливались по Национальному парку, как у себя дома, изредка неохотно и ненадолго взлетая при приближении Д. Это почему-то его раздражало, видимо, ущемляло его права венца природы и одновременно царя всех зверей и птиц. Он сосчитал тех, что были в поле зрения - восемь. Хорошее число, - подумал Д. - Спокойное, четное, мягкое, круглое, доброжелательное. «Ворон считаешь? - иронично произнес в голове его Ч.М. - И что ты будешь делать с этим числом? Дурацкая привычка…» - Тебя не касается! Национальный парк подвергался усиленной реставрации - настилали новое покрытие, разбивали красочные клумбы, приводили в порядок кафе и чайные, кучи песка и цемента ждали на нижнем ярусе бульвара, когда их пустят в дело, (и их пускали) мимо этих куч проезжали грузовики-самосвалы, одним словом работа кипела. Реставрацию прежде всего в умах у людей неплохо бы произвести, - прочитал Ч.М., - Наведут тут красоту, а отдыхающие будут по-прежнему гадить и сорить, как гадили и засоряли город и двадцать и десять лет назад. Мимо проехал, обдав его облаком выхлопных газов, самосвал, груженый щебнем. Д. машинально сложил цифры номера машины, получилось шесть. Он огорчился. Как -то на том же бульваре - самом популярном месте для прогулок и самом незаменимом для неожиданных встреч, он издали увидел свою давнюю знакомую, с которой он был в недолго продолжавшейся связи лет семь назад. Он тут же, с подачи Ч.М. вспомнил, что врач рекомендовал помимо лечения не пренебрегать и развлечениями, и торопливо догнал женщину. Она, казалось, обрадовалась ему, чего он, честно говоря, не ожидал. - Что ты здесь делаешь? - спросила она. - Я что здесь делаю? - сказал он. - Я здесь с утра до вечера. Вот ты что здесь делаешь в разгар рабочего дня? - Что здесь на бульваре можно делать? Гуляю. Они пошли рядом молча, не испытывая никакой неловкости от молчания. - Постарел, - сказала она вдруг, глянув мельком в лицо ему. - Как ты живешь? Он хотел сказать «по разному», потому что это была правда, жизнь его не производила цельного впечатления и была похожа на нервно скачущую диаграмму - взлеты, падения - но тут вдруг неожиданно для себя разволновался от встречи с ней, и на подсказку Ч.М. «по разному» наплыл тут же второй ответ «неважно», потому что в данный конкретный момент это тоже было правдой, учитывая психическое отклонение (как оценивал его состояние врач), и он, волнуясь, заторопился, запутался и оба ответа смешались, наложились друг на друга, и выговорилось: - По важному. И тут же смутился. Ну вот, обосрал, - разочарованно произнес Ч.М. - О! - тут же среагировала она с язвительной улыбкой, - Это что-то новенькое. Она была из тех, кто не прощал маленьких нелепостей, заостряя на них внимание и стараясь сделать их объектом шуток. - А ты похудела, - сказал он, желая загладить получившуюся глупость. - Это специально? - Нет, если ты имеешь в виду диету. - А что же? - Просто не кормят, - улыбнулась она. - Ну в чем же дело, я как раз искал, кого бы покормить, - сказал он, отвечая на её улыбку. - Правда? Вот повезло! - она звонко рассмеялась возбуждающим, заманивающим смехом. - А как твой муж? Не зарежет нас, увидев в ресторане? - Муж, - она махнула рукой. - Муж объелся груш. - Да? А дети? - продолжал выпытывать он про её семейное положение. Она внимательно посмотрела на него, усмехнулась, поняв. - Дети нет. Дети не объелись. Еще вопросы будут? В ресторане она ела очень мало, съела пол бифштекса, выпила два бокала вина и заметно захмелела. - Ты совсем не ешь, - сказал он. Что-нибудь еще? - прочитал Ч.М. - Что-нибудь еще хочешь? - спросил он. - Тебя хочу, - неожиданно ответила она, глядя своими большими, чуть косящими глазами ему куда-то в переносицу. Если в таких же дозах, что и ела, то лучше не начинать, - подумал Ч.М. - Если в таких же дозах, что и ела, то лучше не начинать, - сказал он, некоторым образом отомстив ей за свою оплошность в начале разговора на бульваре. - Смешно, - оценила она его юмор, не улыбаясь, поднимаясь из-за стола и чуть пошатываясь. - Пойдем, юморист. Он повел её в свой кабинет, и там на столе пришлось зажимать ей рот, потому что она все порывалась громко во всеуслышание огласить примерно тот же самый текст, что любил сельский приятель Д. Вскоре Д. обнаружил, что Ч.М. уже не просто читает его мысли, по сути в большинстве своем не очень-то ценные и глубокие, но неожиданно начинает рассуждать, провоцируя его на спор. Как-то Д. увидел сидящего на скамейке старика лет восьмидесяти. Был жаркий июльский полдень. Д. подошел, узнав в старике отца своего покойного друга, которого еще в юности убили в уличной драке, назвал себя, но старик, разумеется, не помнил. Вблизи на вид ему можно было дать даже больше восьмидесяти - трясущиеся руки, мутный, потусторонний взгляд, мокрая ширинка, острый запах мочи. - У вас брюки намокли, - указал ему Д. - Да, - сказал старик неожиданно чистым, совсем не старческим голосом, бывшим в разительном контрасте с внешним видом его. - Искал, искал, ничего не нашел, напустил в штаны. Когда Д. отошел от скамейки, Ч.М. прочитал - не теряет чувства юмора старикан, и потом уже совершенно самостоятельно разговорился: «Чем дольше живешь на свете, тем больше понимаешь, что по-настоящему важных вещей в жизни очень мало. Здоровье, здоровье». Это высказывание почему-то разозлило Д., видимо, своей самостоятельностью. - Но чем меньше в жизни человека важных вещей, тем беспринципнее человек, - вслух, сердито высказался Д., удивив молодую парочку на скамейке под тенистой елью, вздумавшую обниматься тут на безлюдной аллее в эту адскую жару. - И вообще - заткнись! - рявкнул Д. на этот раз про себя. - Философствовать он вздумал, сволочь! Ты мне всю жизнь портишь. Оставшуюся. «Что я такого сделал? - Удивленно спросил Ч.М. - Уже и слова сказать нельзя…» - У меня для тебя хорошие новости, - сказала жена, когда он вечером вернулся домой после работы. - Обед подгорел? - с надеждой спросил он. - Нет, лучше. И вообще - хватит иронизировать. Я хорошо готовлю. Похвали, - посоветовал Ч.М. - Заткнись! Наше дело. - Не понимаю, что с тобой происходит. Почему так грубо. Но слушай, я напишу о тебе очерк для популярной газеты и очень популярного сайта. «Хорошая мысль, - сказал Ч.М. - Это может помочь тебе в твоей карьере». На этот раз Д. оставил без внимания замечание Ч.М., он чувствовал сильную усталость, хотелось прилечь. - Я не буду есть, - сказал он жене, стараясь говорить как можно мягче. - Но ужин на столе! Я приготовила ужин! Он нехотя поплелся на кухню, не желая её обидеть. На кухонном столе, за которым они обычно обедали, лежала покупная пицца в картонной коробке. - Это ужин? - А что тебе не нравится? - она пожала плечами, - Я разогрела в духовке. Очень вкусно. «Ты женщина», - торопливо подсказал Ч.М. - Ты женщина и уже двадцать лет замужем, а не можешь приготовить нормальное блюдо, - проговорил устало Д. - А что ты хочешь? Я сама так ем, - сказала она и взяла кусок пиццы, чтобы продемонстрировать ему свою правоту, и стала есть стоя, как лошадь. - Вкусно. - Ладно, - сказал он и прошел в спальню. - А как насчет статьи ? - спросила она невнятно с набитым ртом, проходя вслед за ним. - Я подумаю. - Тебе не надо думать, - возразила она. - Я сама все обдумаю и напишу. Ты только не возражай. Он промолчал. «Скажи - да, - зашептал Ч.М., - это хорошее предложение. Правда, сейчас плевать хотели на всякие статьи, газет - как собак нерезаных, но может заметить твое начальство, а не заметит, так можно будет специально подложить газетку - пусть читает, просвещается, пусть видит, какими ценными кадрами руководит». «Неужели это мои мысли? - подумал Д., - когда я стал таким тщеславным? Хватит у нас в семье уже есть одна такая… но нет. Это ты, паразит, вторгаешься, я не могу и не хочу так думать…» «Удивляешь ты меня», - сказал Ч.М. - Удивляешь ты меня, - сказала жена. Д. встрепенулся, дико поглядел на неё. - Как ты сказала? «Ах ты подлец, ты и в её голову пролез?!» - подумал Д., разозлившись не на шутку. «Простое совпадение, - спокойно, с достоинством ответил Ч.М., никак не прореагировав на «подлеца». - Я не могу быть одновременно в двух головах. Хватит с меня и одной твоей». Д. заснул, утомленный. Среди ночи он вдруг почувствовал руку жены, ползущую вниз по его животу. «Пиццы объелась», - подумал Д. Точно, - сказал Ч.М., усмехаясь, - Я, между прочим, первый это подумал». С каждым днем вторжения Ч.М. в личную жизнь Д. становились все более назойливыми, все более невыносимыми, это сильно утомляло Д., он становился рассеянным. Порой Ч.М. доводил его чуть ли не до истерики. - Смотри, доиграешься! - предупреждал Д. - А что ты мне сделаешь? - издевательски спрашивал Ч.М. - Убью! - необдуманно обещал Д. - Ой, как страшно! Помогите, убивают! - жутко вопил в мозгу Ч.М. - Ха-ха-ха! Интересно, как ты собираешься это сделать? Чтобы убить меня, надо убить себя. - Доведешь - сделаю! - Ничего ты не сделаешь, кишка тонка. Ты думаешь, я не знаю твои мысли? Все знаю, даже те, которые еще не приходили тебе в голову. Так что, живи со мной дружно. Умей идти на компромиссы. Этого твой умник врач не знает? Впрочем, что он знает… Человек занялся самой темной областью медицины, для этого нужно, чтобы, как минимум, голова была бы светлая, а он что может? - Это у меня кишка тонка!? Ах ты, сволочь поганая!- Д. выдвинул ящик письменного стола и из глубин его вытащил маленькую «беретту». - Это видел? Пристрелю, как собаку! - Себя, что ли? Ха-ха-ха! Кстати, патронов там нет. Нет патронов, нетушки патрончиков, так что, стреляние отменяется… Чем стреляться будем, гражданин Дудушев, или Дудушкин, или Дадашев, как вас там правильнее? А может подождем еще лет сорок, а ? Живи, живи. Не гневи Бога, дыши носом и радуйся любой погоде. Ну, как, съел? - Ты!.. - в ярости сжимал кулаки Д. - Ты у меня дождешься! И однажды, не помня себя, выбежал среди ночи с незаряженным пистолетом в руке, побежал почему-то за одиноким прохожим, тут же давшим деру от него. - Не бегите, гражданин! - кричал Д., стараясь догнать человека в шляпе, в ужасе оглядывавшимся на него и все быстрее убегавшим. «У вас не найдется чего-нибудь огнестрельного? - тут же угодливо подсказал Ч.М. - Очень хочется застрелиться». - У вас не найдется чего-нибудь… - не соображая, машинально прокричал вслед убегавшему Д., но вовремя опомнился. - Ах ты, паскуда! - выругал он Ч.М. - Грубо, грубо, - проворчал Ч.М., - Некультурно, невоспитанно, неинтеллигентно, вульгарно… - Молчать! - вне себя завопил Д. на всю ночную спящую улицу, - Тихо! Выходи из меня! Выходи сейчас же! Я устал! Я выбился из сил… Я не могу больше тебя терпеть. Выходи! Убирайся! Уё!.. Однако Ч.М., прочно обосновавшись в мозгу у Д., вскоре стал не только читать его мысли или вызывать его на спор по разному поводу в самое неподходящее время (видимо, он перерос этот примитивный этап), но уже властно указывал ему его поступки и слова, что, где и когда говорить, что делать, как поступить в конкретных ситуациях, и указания эти были далеко не безобидные, потому что были нацелены на то, чтобы принести вред Д., а не пользу. Д. к своему ужасу чувствовал, что живет и действует под диктовку и не в силах противиться воле засевшего в голове у него. Он чувствовал, что больше не принадлежит себе и не управляет собой. А управляется тем посторонним, непонятным и страшным, что засело в голове его, сковывая волю, мешая думать самостоятельно. Врач видел, как Д. на глазах его буквально таял, но уже давно признал свое поражение, свое бессилие перед загадочной болезнью Д. Жена по-прежнему вела неряшливую, богемную жизнь ( несмотря на солидный уже для женщины возраст) репортера и мало чем интересовалась, кроме своей работы, хотя по ночам порой щупая похудевшее тело Д. и то и дело натыкаясь на выступавшие отовсюду кости, она в недоумении говорила: - Дудушкин, что-то ты, папочка, совсем у меня исхудал. Нет аппетита, что ли?.. Погоди, немного разгружусь на работе, сдам срочный материал, и приготовлю тебе хаш, бозбаш, плов и шашлык одновременно. А пока надо заканчивать статью… вот посплю немного… посплю… - уже сквозь сон бормотала она. - Теленок родился в Барде с пятью ногами… сенсация… а? - и засыпала, как бревно. Хаш, бозбаш, плов, шашлык, - итого - четыре. Хорошее число, - думал Д. и грустно вздыхал, как теленок с пятью ногами. - Убей её, - тихо, вкрадчиво советовал Ч.М. И жутко хихикал у него в мозгу. У Д. уже не хватало сил посылать его к черту. - Убей, пока дрыхнет, ничего тебе не будет, ты же - душевнобольной, психиатр подтвердит, засвидетельствует, хоть какая будет польза от него. Давай, вот ремень. Возьми, затяни на её горле и - дело с концом… Д. в бессильной ярости хватался за голову. Сын звонил сообщить, что не приедет на каникулы, как раньше планировалось, а поработает в лаборатории института, потому что она, лаборатория - шикарная! Что ж, - подумал Д., - может, так и надо, может, лаборатория - тем более шикарная - важнее родителей, я ведь тоже молодым не очень-то общался с покойными родителями. Наглядно иллюстрируем закон жизни, - вмешался замешкавшийся на этот раз Ч.М., - Как ты с родителями, так и дети с тобой. Но кто это говорит, кто это думает? Я конечно, - горделиво отвечал Ч.М., - Я думаю, я говорю, я строю планы твоего убогого существования, а ты думаешь, у тебя еще остались какие-то мысли? Как бы не так. Нет, друг мой, я за тебя думаю, а ты сиди и помалкивай, слушай и слушайся. В последнее время Д. стал ощущать постоянную тяжесть в голове, чего не было прежде, головные боли, ощущал словно ворочавшиеся в голове булыжники; тот, кто жил у него в черепной коробке теперь причинял боль физическую, и порой страстно, до дрожи хотелось взять нож и вскрыть себе череп, выковырять из него эту живую поганую опухоль, или выстрелить в неё, чтобы сгинула навеки. - Что, не сладко? - издевался Ч.М. - Это я там сижу, это я - опухоль, тяжесть и булыжники, меня ты хочешь сковырнуть… Нет. Не получится, лучше исполняй волю мою. Ведь ты не любишь её, зачем она тебе?.. - Какая теперь любовь после двадцати лет супружества? - уныло отвечал Д. - Вот именно. И как сексуальная партнерша она ведь тебе не нравится, верно? - И что же? Из-за этого надо убить? - Ну, ладно, не убивай. Тогда разведись. - И что потом? - На другой женишься. - Ты говоришь глупости. - А как же иначе? Я - твой уровень. Твой Читающий мысли. А мысли у тебя убогие, вот и… - С кем ты там разговариваешь? - поворачиваясь к нему в постели, сонно спрашивала жена. - Ни с кем, - угрюмо отвечал он по подсказке Ч.М. - Спроси, спроси у неё, - настаивал Ч.М. с упорством идиота. - Ну, зачем это? - вяло, безвольно сопротивлялся Д. - Ни к чему. Среди ночи… - А я говорю - спроси! Интересно же, что она скажет. - Что она может сказать? Ну, ладно. Он потряс жену за плечо. Не подействовало. Потряс сильнее. Она коротко всхрапнула, но продолжала спать. - Сильнее, - посоветовал Ч.М., - Вот видишь, я же говорил тебе - убить её надо! Д. сильно встряхнул жену, взяв её за плечи, спящую. - Ты не хотела бы развестись со мной? - чтобы избежать лишних риторических вопросов, спросил Д. как только она очнулась. - Нет, - на удивление оперативно среагировала жена, будто ждала этого вопроса. - А зачем? У тебя другая? Ну и живи с ней тоже. Не буди меня из-за пустяков, у меня завтра тяжелый день… - уже засыпая, бормотала она. - Международная конференция… по борьбе с терроризмом… охватившим весь цивилизованный мир… - Ну что? Убедился, что она не любит тебя? - злорадно произнес Ч.М. - Теперь убей её! - Странные у тебя крайности - то убей, то разведись… По твоему это одно и тоже? - Что ж, я ведь живу в голове умалишенного, - хихикая проговорил Ч.М. - Я не умалишенный! - крикнул Д., и жена испуганно проснулась и снова, похлопав глазами в темноте, заснула, ничего не поняв. Как-то жена пришла и торжественно объявила ему: - В субботу идем на свадьбу! Наш главный редактор женит сына. Надеюсь, ты ничего не имеешь против? - Против его сына? - Хватит дурачиться. - Я только начал. - Я приглашена с мужем. Свадьба в шикарном ресторане - «Кристалл-плаза». Надо обязательно пойти. - Почему? - Не задавай глупых вопросов! - отрезала она. - Деньги у меня есть. Плачу за двоих. Тебе остается только есть, пить и доброжелательно улыбаться. Д. на свадьбе среди нарядных надушенных гостей за столом, оглушенный бесконечной, без пауз музыкой, с удовольствием любовался невестой - тоненькой, красивой, нежной девушкой и с сожалением думал, что вот выходит она замуж, пройдут годы, она потолстеет, станет безобразной, ворчливой, недовольной своей жизнью женщиной, будет сплетничать, завидовать, судачить, будет носить бриллианты на жирных, раздувшихся пальцах и демонстрировать их с одной только целью, чтобы завидовали ей и… Тут он поймал себя на том, что это несвойственные ему мысли, тем более посреди веселья, музыки, танцев на свадьбе и поймав, вдруг услыхал противное хихикание Ч.М. Жена же, достав фотоаппарат, щелкала всех подряд - гостей, родственников со стороны жениха, родственников со стороны невесты, певиц и певцов, восполняющих отсутствие голоса сексуальными телодвижениями, музыкантов, жениха и невесту, и конечно - отца жениха, её шефа, бдительным оком то и дело окидывающим развитие событий на свадьбе. В последнее время она еще освоила смежную, как говорится, профессию - фоторепортера. Незаметно отодвинув в сторону редакционного фотографа и, приобретя дорогой цифровой фотоаппарат, ходила на задания редакции так же в качестве фоторепортера, а часто - и папарацци. Теперь она врала дважды, подумал Д., один раз изобразительно, как фотограф, другой - текстом, подкрепляющим изображение. То есть, как любил говорить сельский приятель Д., подтверждала свои лживые слова подстроенными и отрепетированными фотографиями, то есть. В разгар веселья, когда невеста и жених отплясывали в центре зала, окруженные друзьями, Ч.М. стал усиленно приставать к Д. с разными идиотскими предложениями. - Видишь толстуху с огромной жопой в блестящем под золото платье? Она весит сто сорок килограммов. Подбеги и с дикими воплями сорви с неё платье. - Пошел к черту, - шепотом, будто в противном случае его могли услышать в этом непрерывном грохоте, сказал Д. - Ах так? Ну смотри, тебе же хуже. Иди, иди лучше и сорви с неё платье, она похожа на бегемота в золоте. Ты всем доставишь удовольствие. Д. чувствовал, что нечто необъяснимое насильно его толкает сделать эту вопиющую глупость, и потому, сказав жене, что идет в туалет, он почти выбежал из зала, выбежал из ресторана, сел в такси и поехал домой. - Это тебе не поможет, - угрожал в такси Ч.М., - Я до тебя доберусь. Ночью вернулась жена и, несмотря на усталость, закатила жуткий скандал. - Убей её, - советовал Ч.М., - сейчас самое время. Тебе ничего не будет. И Д. ловил себя на мысли, что на этот раз мог бы исполнить это. Д. уже длительное время находился в состоянии нервного истощения. У него пропал аппетит. Он давно уже перестал ходить на работу и был уволен, а врач, как-то навестивший его дома, настоятельно советовал ему лечь в больницу. Д. безучастно выслушал его, лежа в постели и отвернулся к стене. Врач ушел. Уходя сказал жене Д.: - Глубокая депрессия. Ест? - Почти нет,- тихо плача, ответила она. - И я из-за него вынуждена была взять отпуск в такое горячее время, столько событий в стране. Надо освещать… фестиваль художественных фильмов стран СНГ и Балтии… В нашем городе… А я в это время… - Что же делать, вы жена, - сказал врач. - Да, жена, - как эхо бездумно повторила она. В последние дни, несмотря на упадок сил, он яростно сопротивлялся Ч.М., сопротивлялся всей волей, всем существом своим, изгоняя его из головы, как только мог, невероятным напряжением воли и физических сил. Это отнимало много энергии, которой все меньше оставалось в исхудавшем, обессилевшем теле Д. Но он все больше чувствовал, что не только сам слабеет от этой борьбы, но и враг его, Ч.М. все меньше, все реже, все утомленнее, без прежнего идиотского энтузиазма, все слабее вторгается в мысли его, и теперь вовсе перестал приказывать и диктовать… Он вспомнил свою юность, которая, казалось, была не так уж далека, (это здоровым людям кажется, что их детство и юность остались в далеком прошлом), вспомнил, каким он был целеустремленным, и поклялся себе: во что бы то ни стало выживет из себя эту мразь, этого проклятого Ч.М., и добивался - с каждым днем, с каждым часом все больше приближаясь к своей цели, выживал из себя Ч.М. каплю за каплей, выцеживал его из мозга невероятными усилиями и чувствовал, что получается, что он побеждает… Утром жена не нашла его в постели, и с одной стороны обрадовалась, что он, наконец-то, самостоятельно поднялся с кровати после многодневного лежания, но с другой стороны встревожилась, сердце сжалось от недоброго предчувствия, встревоженная, она пошла по квартире… Д. поднялся с постели с большими усилиями за пятнадцать минут до пробуждения жены, когда она, охваченная паникой, быстро встала и пошла искать его. Кружилась голова от слабости, он, держась за стенки, медленно пробирался по коридору. Дошел до туалета и сел на унитаз, оставив дверь открытой, чтобы в случае, если он упадет и не сможет сам подняться, дверь туалета не пришлось бы выбивать. Он сидел на унитазе и ни о чем не думал, и вдруг почувствовал, что всегдашняя тяжесть в голове, что изводила его в последнее время и довела до такого состояния, в котором он теперь находился - не в силах нормально передвигаться от крайнего истощения - что тяжесть эта внезапно бесследно исчезла. Голова была легкой и ясной, можно сказать - пустой, избавившись от дикой тяжести, и то, что сидело в ней много месяцев подряд, медленно убивая его и не достигнув своей цели, покинуло его, его голову, его мозг, существо его. Он не смел поверить своим новым ощущениям, как безногий инвалид не мог бы поверить отросшей за ночь ампутированной много лет назад ноге своей. Но тут дал себя знать волчий голод, чего тоже давно не было. Он почувствовал прилив сил, необходимость утолить голод, скопившийся за длительное голодание. Тут жена появилась в дверях туалета, и он сказал: - У нас пожрать найдется? Она обрадовалась его вопросу, подумав, что, может быть, на этом её мучения закончатся, когда приходилось насильно кормить его с ложечки и не хватало терпения, и у неё часто начиналась истерика, когда приходилось убирать за ним нечистоты, потому что ни одна санитарка не соглашалась на эту работу, а те, кто соглашались, заламывали такие цены, какие им могли бы платить только новые миллионеры, когда приходила медсестра и ставила капельницу, а ей безотлучно надо было сидеть у кровати и следить за капельницей, когда… Одним словом, обрадовалась, что жизнь её может вернуться на свою старую, обычную, наезженную колею. Но потом вдруг вспомнила, что в холодильнике шаром покати, она не успела сделать покупки, и, пользуясь тем, что он все равно ничего почти не ел, запланировала для себя несколько разгрузочных дней, чтобы похудеть, раз уж не надо ничего покупать и готовить. И только хотела признаться ему, что холодильник пуст, как почувствовала в голове, в мозгу что-то, вернее, кого-то, усевшегося основательно, как булыжник. Пошли его к черту! - приказал некто в голове. - Пусть подыхает! - Что это!? - в ужасе крикнула она, глядя на мужа. Он пожал плечами. | ||