Рустам Ибрагимбеков

Допрос

 

 

Copyright – Язычы, 1986

Copyright – Азернешр, 1989

Данный текст не может быть использован в коммерческих целях, кроме как без согласия владельца авторских прав.

 

— Фамилия, имя, отчество?

— Абиев Мухтар Мехтиевич.

— Год рождения?

— Тысяча девятьсот тридцать первый.

— Чем занимались до того, как стали начальником цеха?

— Спортом.

— Как же вы вдруг стали начальником галантерейного цеха? Пришлось, выждав паузу, повторить вопрос:

— Я спрашиваю у вас, как вы, человек, не имеющий никакого отношения ни к экономике, ни к производству, ни к финансам, вдруг оказались начальником крупного цеха?

— Написал заявление... приняли.

— А почему вы вдруг написали заявление именно в этот цех? Откуда вы вообще знали о существовании этого цеха?

— Сказал кто-то...

— Кто?

— Не помню.

Бывший или, правильней, экс-чемпион страны Мухтар Абиев отвел глаза. Уставившись взглядом в ножку письменного стола и стиснув челюсти, он всем своим видом давал понять, что есть вопросы, на которые отвечать не собирается.

— Значит, в один прекрасный день ни с того ни с сего вам вдруг пришло в голову стать начальником цеха, и вы решили, что лучше всего, если этот цех будет расположен в Забрате. на­правились в управление, написали заявление, и вас тут же при­няли на работу?

— Почему сразу?.. Через месяц...

— Ну если будем точны, через двенадцать дней. Но это детали. А вот как объяснить, что вас приняли на эту работу, не имея никаких оснований?

Абиев пожал плечами.

— Это не ответ. Вам кто-то помог? Порекомендовал вас?

— Не помню.

— А как вы вообще узнали о существовании Забратского цеха?

— Я же сказал: кто-то посоветовал...

— Кто?                        .

— Не помню.

И опять на лице допрашиваемого появляется упрямо-досадли­вое выражение, означающее, что он не намерен отвечать на этот и многие другие вопросы...

Празднество по случаю сорокалетия, устроенное бывшим луч­шим другом Теймуром на недавно купленной даче, поразило Гюлю обилием блюд, высокопоставленных гостей, нарядами и разговорами почти государственной важности.

Еле сдерживая усмешку, Сейфи слушал разглагольствования молодого дипломата о ценах на одежду в одной из ближневосточ­ных стран. Повернув голову, он увидел вдруг, что Гюля и Теймур беседуют у самой кромки плавательного бассейна, погляды­вая иногда в его сторону. Гюля возбужденно жестикулировала. Теймур слушал с рассеянно-благожелательной улыбкой, иногда хмурился и озабоченно покачивал головой. На некоторое время их загородил вставший из-за стола тучный, тупоголовый, похо­жий на черепаху мужчина — по уверениям Гюли, высокопостав­ленный спортивный руководитель. Потом они снова появились в поле зрения, и Сейфи окончательно убедился, что разговор идет о нем. Рядом с Теймуром уже стоял Эльшад, и Гюля энергич­ным движением руки подала знак, чтобы он, Сейфи, тоже подо­шел к ним.

— Этот костюм обошелся мне в цену двух килограммов сли­вочного масла! — сообщил молодой дипломат и гордо запроки­нул назад голову, идеально разделенную на две половины ниточкой пробора...

— А ты ничем помочь не можешь? — спросил Теймур у Эльшада и подмигнул Сейфи, когда он подошел к бассейну.

— От меня мало что зависит, — настороженно улыбнулся Эльшад. — Я маленький человек.

— А о чем, собственно, вы? — сухо спросил Сейфи.

— Ты прекрасно знаешь о чем! — Категоричностью интона­ции Гюля дала понять, что не потерпит никаких возражений.

— Надо будет поговорить обо всем подробнее, — предложил Теймур.— Если Сейфи действительно не против...

—    Он не против, — заверила всех Гюля, на Сейфи она даже не посмотрела.

—     А сколько метров в вашей квартире? — Теймур задал вопрос им обоим, как бы предлагая и Сейфи принять участие в этом дружеском разговоре.

— Двадцать восемь, — как всегда обиженно, когда речь за­ходила об их квартире, сказала Гюля.

— Да у вас меньше пяти метров на человека получается, — удивился Теймур. — Какой может быть разговор — все закон­но... Я поговорю с кем надо. А дом уже готов?

— На днях сдают.

На этом разговор прервался; Сейфи и слова не успел вымол­вить, потому что с веранды раздались крики детей, окруживших невысокого седоволосого мужчину в светлом костюме:

— Мы готовы! Мы готовы!

— Идем разгадывать шарады, — сказал Теймур. — К этому разговору мы еще вернемся.

— Разыгрывается слово из двух слогов, — громко объявил седовласый, ласково обняв за плечи кругленького очкастого мальчика. — Показываем первый слог!

Он подал детям знак, и все они — три мальчика и две де­вочки — задвигались вокруг него, отчаянно гудя и шаркая по полу ногами. Потом, разом успокоившись, издали по последнему •протяжному гудку и один за другим встали рядом с седым муж­чиной, и каждый бросил на пол по камню, привязанному тонкой веревочкой к руке...

Лицо его показалось Сейфи знакомым.

— Кто это такой? — спросил он у Гюли.

— Сафаров. Говорят, скоро министром будет, — охотно шеп­нула Гюля.

— Откуда ты все знаешь? — удивился Сейфи.

— Теймур отдает Севду за его сына.

— Показываем второй слог, — объявил будущий родственник Теймура.

Один из мальчиков натянул на голову широкополую шляпу и отошел в сторону с задумчивым видом. В руках он держал карандаш и большой лист белой бумаги.

— Клод опять рисует! — закричали остальные, показывая на него пальцами...

Мальчик действительно начал что-то набрасывать на бумаге.

— Достаточно. — Седой мужчина извлек из кармана кожа­ный кошелек. — Теперь показываем все слово в целом! — Он принялся раздавать детям новенькие трехрублевки, видимо за­ранее заготовленные.

— Ну, догадываетесь? — хитро улыбнулся Теймур.

— А что нужно отгадать? — спросил Эльшад.

— Слово, которое они разыграли.

— Портмоне! -— раздался  уверенный  крик. — Мы   отгадали!..

Все оглянулись. У беседки стоял сильно раздавшийся, с уже наметившимся брюшком, но все еще очень молодой, не старше двадцати трех лет, Ален Делон. В стоящей рядом красавице с длинными, ниспадающими на плечи волосами Сейфи сразу уз­нал Севду, дочь Теймура.

— Мой будущий зять, — счастливо улыбаясь, сообщил Тей­мур. — Вместе востфак закончили...

— А ты сказал, что детей брать неудобно, — шепнула Гюля Сейфи. — Смотри, сколько их здесь...

Детей действительно было много, вели они себя солидно н уверенно; далеко за полночь вернулись вместе со взрослыми к столам, заставленным громадными, затейливо украшенными тор­тами, и не спеша распили чай, завершающий затянувшееся уго­щение...

Когда все расселись по машинам (их было десятка полтора) и начали разъезжаться по домам, Сейфи и Гюля оказались без места — Эльшад заявил вдруг, что едет не в город, а на дачу в Мардакяны.

— Что же ты раньше не напомнил? — укоризненно сказал он Сейфи.

— О чем?

— Можно было кого-нибудь попросить... Были же свободные места.

— — Не знал, что ты едешь на дачу. Проводив очередную группу гостей, Теймур подошел к ним:

— Я тоже как-то упустил, что вы без машины.

— Да ерунда, — успокоил его Сейфи, — до станции ведь не­далеко?

— Как сказать! — покачал головой Теймур. — Километров пять будет.

— До станции я их подброшу, — переглянувшись с женой, успокоил Эльшад. — А до города не смогу. Нас на даче ждут.

— Ну и прекрасно... Рад был вас видеть. — Теймур пожал всем руки. — А с квартирой, я думаю, если поднажать, все по­лучится... Ты как считаешь? — спросил он у Эльшада.

— От меня мало что зависит. — Эльшад, отпирая переднюю дверцу машины, старался не смотреть на Сейфи.

— А ты чем сейчас занимаешься? — спросил Теймур. — Какое дело ведешь?

— Забратский цех, — ответил за Сейфи Эльшад.

— А-а-а... Отличное дело... Я немного в курсе.— Теймур наклонился к окошку машины. — Как раз то, что нужно, — достаточно эффектное, но в то же время можно быстро закруглить­ся. И будет о чем доложить начальству. При решении квартир­ного вопроса такие сообщения очень уместны.

Машина тронулась. Теймур, прощально махнув рукой, пошел к воротам...

Людей в электричке было немного, и Гюля использовала это, чтобы в очередной раз излить свое недовольство поведением Сейфи.

— ...Даже дети это чувствуют— совершенно распустились. Особенно младший... Ты 5ке отец, в конце концов... Кто-то дол­жен навести в доме порядок... Ты знаешь, что он сегодня сделал? Я отвечала на телефонные звонки по поводу обмена, ,а он подо­шел сзади и укусил меня вот сюда, — она показала на бедро, — ужасно больно, до сих пор громадный синяк... Я уже бессильна что-нибудь сделать, тут нужна твердая мужская рука... А во всем остальном разве не так? Ну ладно, не нужна нам дача, и без машины обойдемся... Но квартиру-то ты за двенадцать лет работы мог получить... А звание? Все уже майоры и подполков­ники, а ты?

Сейфи приоткрыл смежившиеся в дремоте веки и укоризнен­но посмотрел на жену,

— Ну что?! Что ты смотришь так на меня? — чуть мягче (уже успела выговориться) спросила Гюля. — Я не права?

— Ну, не здесь же об этом говорить, — уклончиво ответил Сейфи.

— Вот всегда так. Каждый раз находишь повод, чтобы уйти от разговора. Ты же несешь ответственность за семью. Если бы ты был одни, тогда другое дело — мог жить как вздумается. А раз уж завел семью, то будь добр — неси ответственность...

...Было поздно, когда они добрались домой, дети уже спали. Все четверо посапывали за столом, положив головы на руки; младший, для которого стол еще был высок, поставил на стул скамеечку.

Пока Гюля разбирала постель, Сейфи по одному отнес их в кровати. Проснулся только младший.

— Почему вы так долго? — спросил он, когда Сейфи посадил его на горшок.

— А почему ты маму укусил? — как можно строже спросил Сейфи.

Мальчик на мгновенье задумался.

— А что она целый день одно и то же повторяет: одна комна­та, два окна, совмещенный угол, одна комната, два окна, совме­щенный угол.

— Не угол, а узел, — рассмеялся Сейфи...

Утром в начале восьмого, вся семья вышла из дома. Дево­чек надо было проводить до школы, малыша — в детский сад.

Поликлиника, где работала Гюля, находилась на другом кон­це городи, поэтому она заторопилась, расцеловала детей и ушла.

— Значит, в шесть на остановке? — крикнула она, прежде чем исчезнуть за углом.

— Да, минут пять седьмого... Детей возьмешь?

— А куда их денешь?..

Дети пришли в возбуждение.

— Папа, куда нас возьмете?

— В кино?

— В цирк! Цирк! — завопил малыш.

— Тише, — шутливо прикрикнул на них Сейфи. — Это секрет.

Они перешли на другую сторону улицы.

Дети кричали, заглушая, казалось, шум машин, пытались
вырвать «секрет», но Сейфи держался.       

Оставив девочек у школы, он опять перешел улицу и проход­ными дворами повел сына к детскому саду.

— Папа, скажи, какой секрет? — продолжал приставать ма­лыш.

— Вечером узнаете.

— А я хочу сейчас.

— Мало что ты хочешь. Надо уважать чужие секреты.

— Ты не чужой, ты мой папа.

Сейфи улыбнулся:

— Ты прав, конечно, но секрет у нас общий с мамой, и без ее
разрешения я его открыть не могу...

Ответ удовлетворил малыша...

«Пусть всегда будет мама!» — очень громко, в полную силу, пел детский хор, но, к счастью, даже это не мешало соседу по камере спать. Старик был, в общем, не вредным человеком, но раздражал своей болтливостью. Особенно в те минуты, а мо­жет быть, даже часы (Мухтар уже начал утрачивать ощущение времени), когда продолжались эти неотвязные, мучительно приятные разговоры с Аян. Стоило закрыть глаза, как она возника­ла в воображении: входила в камеру, терпеливо выжидала, когда умолкнет, уснет или уйдет на очередной допрос болтливый сосед, и начинала этот долгий, бесконечный разговор — единственное, что еще связывало Мухтара с прежней жизнью, так неожиданно отброшенной куда-то далеко, за грань реально существующего и возможного. Это ощущение усиливалось, когда, подтянувшись на Руках, Мухтар приближал лицо к прутьям решетки и в течение нескольких секунд наблюдал за редкими прохожими на другой стороне улицы. Отсюда был виден самый край тротуара и кусок недавно побеленной стены. И каждый раз страшная мысль о том, что еще долгие годы он будет лишен возможности просто прой­тись по улице, пронзала его своей неотвратимой жестокостью.

Сосед, всхлипнув во сне, рывком перекинулся на другой бок.

Мухтар вздрогнул, приоткрыл глаза. Но как только он за­крыл их, снова появилась Аян.

— У нас все нормально. — Она подошла к нарам. — Мальчи­ку я сказала, что ты в командировке. Мухтар  усмехнулся:

— А что ты ему скажешь через год?

— Скажу правду, если... А пока есть надежда...— Она во­просительно посмотрела на него.

— Нет никакой надежды.

— Не говори так.

— Не могу же я тебя обманывать.

В глазах ее мелькнул испуг, который она сразу же подавила.

— Я готова ко всему, только не надо отчаиваться. Время ле­тит так быстро. Я вчера считала. Мы вместе шестнадцать лет... а такое ощущение, что все началось вчера...

— Что-то многовато у тебя получилось...

— Я считаю и те два с половиной года... когда я тебя полю­била, а ты меня даже не замечал.

— Я замечал, просто догадаться не мог. Ты же была такой маленькой.

Действительно, представить себе, что творится в этой малень­кой детской головке, когда он встречал ее в длинном коридоре бакинской коммунальной квартиры, населенной множеством се­мей, было невозможно. Каждый раз девочка подбегала к нему так, будто хотела сказать что-то, но, запнувшись, умолкала, и он сам задавал ей на ходу какой-нибудь случайный вопрос...

— Ты дарил мне шоколадки и гладил по голове, а я тебя страшно ревновала... Ты был такой красивый.

— Она тоже была красивой.

— Как я ее ненавидела!

— В таком-то возрасте?

— Да. Это началось сразу же, как только я тебя увидела. Ты приехал с каких-то соревнований. И привез ей синтетическую шубу. Весь двор примерял эту шубу, все женщины. Такой бле­стящий мех, гладкий-гладкий...

Как давно это было! Сколько же лет ему было тогда? Два­дцать? Да, точно, двадцать. Чемпионат мира в Стокгольме.

— Я отдал всю свою валюту за эту шубу. Они тогда только появились... А сколько тебе было тогда?

— Тринадцать. Я хотела ночью порезать эту шубу ножница­ми, но не нашла ее...

— Ты что же, влезла к ним в квартиру, что ли?

— Конечно. Я думала, шуба на вешалке висит, а они куда-то ее запрятали.

— Лето же было.

— Я в окно влезла, оно прямо на нашу дверь выходило. Чуть на отца ее не наступила, он как раз под окном спал.

Отец той, уже почти забытой девушки — красавицы Нели, был заядлым охотником; в их небольшой комнате на каждой сте­не висело но два ружья, за которые хозяин хватался по любому поводу. Что, если бы он в ту ночь проснулся?..

Сосед по камере опять громко вскрикнул во сне, заметался на нарах и утих.

Аян вздрогнула, но взгляда не отвела.

— Это из-за жены, — объяснил Мухтар. — Ревнует... Они помолчали.

Собравшись с силами, он все же сказал ей то, что рано или поздно суждено было сказать

— Неужели ты не понимаешь? Мы расстаемся навсегда...

— Навсегда? Но почему?

— Потому что пятнадцать лет, которые я получу...

— Но почему пятнадцать?? — перебила она в ужасе. — Кто тебе сказал?

— Следователь. Да я и без него знаю. Хорошо, если не рас­стреляют, хотя неизвестно, что лучше.

— Не говори так! Я все равно буду ждать тебя!      

— Это сейчас так кажется.

— Не обижай меня.

— Когда я вернусь, нам будет столько лет, что это уже будем не мы, все изменится...

Аян заплакала. Во всяком случае, ему так представилось.

— Нет! Нет! Ничего не изменится! Я буду любить тебя. Лишь бы дожить, лишь бы ты вернулся...

Проснулся сосед. Мухтар открыл глаза.

Тяжело опустив ноги на асфальтовый пол, сосед сел на на­рах, машинально поправил пустой, зашитый у самой подмышки, рукав рубашки и всей пятерней единственной руки вытер пот с лица...

А в ушах Мухтара все еще звучали последние слова Аян.

— Я буду ждать тебя, слышишь?! Сколько бы лет ни прошло, я буду ждать... Сосед по камере некоторое время сидел, уставившись в одну точку. Потом он вдруг бросился к тумбочке, с суетливой поспеш­ностью перерыл все ее содержимое. Полез под кровать.

— Потеряли что-нибудь? — спросил Мухтар. Сосед оглянулся, тяжело дыша.

— Фотография... Пропала фотография... — Он снова принял­ся перетряхивать содержимое тумбочки.

— Не волнуйтесь, найдется.

— Вот, пожалуйста, нигде нет! Я везде посмотрел... Пропала!..

— Постарайтесь вспомнить, куда спрятали.

— Я везде посмотрел... — Старик еле сдерживал слезы.

— Под матрасом проверьте.

— Я туда больше не прячу... Прошлый раз она там помя­лась.— Старик в отчаянии опять полез под кровать. — Нету, вы­крали... Так я и знал, что этим кончится...

Он устало опустился на нары, посидел с горестно поникшей головой, потом вдруг устремил сверлящий взгляд на Мухтара.

— Но вы же не спали, вы должны были видеть.

— Сюда никто не входил.

Сосед привстал.

— А вы? А вы сами? Вы ее не брали?! — Во взгляде его на­растало подозрение.

— Я не вставал со своего места, — подчеркнуто спокойно от­ветил Мухтар.— Да найдется ваша фотография.

Сосед бросился к Мухтару:

— Умоляю вас, отдайте... Я знаю, вы пошутили... Это просто шутка... Вы отдадите... Зачем она вам? Умоляю вас...

Весь обмякший, он попытался встать на колени. Мухтар оста­новил его и, обняв за пояс, повел к нарам. Усаживая, он случай­но нащупал под рубашкой соседа что-то плоское, квадратное.

— Что это у вас? — спросил он удивленно.

Старик поспешно полез за пазуху и вытащил фотографию.

— Она! Нашлась! Слава богу! — Он радостно замахал кар­точкой.— Простите, я забыл. Я сам сюда спрятал. Думал, на­дежней...

— Ничего, бывает,— успокоил Мухтар и пошел к своим нарам.

Сосед любовно разглядывал фотографию.

— А я уж испугался, что тебя украли... Это единственное, что у меня осталось. Без нее я просто с ума сойду... Хотите посмо­треть?

— Вы же показывали. — Никакого желания любоваться фо­тографией пожилой женщины у Мухтара не было.

— Ничего, я разрешаю, — успокоил его сосед. — Это   за  то, что я плохо о Вас подумал. – Он приблизился к нарам Мухтара, сел рядом. — Вот, пожалуйста, можете смотреть сколько хотите. Вам я верю... Правда, красивая?

Он ждал ответа с такой настороженностью, что Мухтар, сде­лав усилие, сказал:

—Да...

— Это еще карточка не очень хорошая. В жизни она намного привлекательней... Губы, посмотрите, какие!..

— Сколько ей лет? — спросил Мухтар.

— Пятьдесят шесть... Но вы не думайте, — заволновался ста­рик,— это карточка такая, в жизни она намного лучше. Когда покрасится и оденется — больше тридцати не дашь... Ну, тридцать пять от силы... Когда она с дочкой выходит, все думают, что подруги!..

— А сколько лет дочери? — поинтересовался Мухтар.        

— Двадцать восемь.

— Внуки есть?

— Есть. Мальчик, но я не видел... Летом родился, когда меня уже взяли... Ну, посмотрели?

— Да.

— Спрячу подальше. — Он встал и направился в свой угол.

— А что это у вас? — остановил его Мухтар.

— Где? — Старик инстинктивно отодвинул подальше за спи­ну крепко сжатый кулак единственной руки.

— В кулаке.

Поколебавшись мгновение, старик разжал кулак, на подраги­вающей от волнения ладони лежал небольшой моток гибкой нитки.

— Это леска... капроновая... Я всегда ношу на всякий слу­чай,— пояснил он, уловив во взгляде Мухтара вопрос. — Из-за нее, — он посмотрел на фотографию жены.

— Зачем?

— Если бы вы знали, сколько страданий она мне причинила... Она же на киностудии работает.

— Ну и что?

— Специально пошла... Там молодежь, актеры, в экспедиции ездят. Понимаете? Они же там вместе живут в гостиницах, на одном этаже.

— Ну и что?

Сосед перешел на шепот:

— Меня могли отпустить на поруки... Она пришла к следова­телю с паспортом, чтобы забрать меня домой, уже была догово­ренность... И вдруг он передумал. Она ему понравилась — другой причины нет. И меня оставили в тюрьме. Я мог получить условно, как мой «подельник», но ей это не нужно. Погулять хочется. Поэтому она на киностудию пошла... Раньше мы вместе работа­ли. Она тоже бухгалтер. А теперь разъезжает по экспедициям... Как вы думаете, у нее есть кто-нибудь? — Он приблизил свое бо­лезненно возбужденное лицо.

— Не говорите глупостей, — как можно мягче сказал Мухтар.— Она же пожилая женщина, как у вас язык поворачи­вается?

— Вы не знаете женщин! — воскликнул старик. — Что для них возраст?! Их ничто не остановит, если приспичит! Я такого на­смотрелся за свою жизнь... А как вы считаете?

— Я считаю, что вам надо немного помолчать, — сказал Мухтар.

— Извините... Понимаю, — с готовностью согласился старик и пошел к своей тумбочке. — Ничего не могу с собой поделать... Все время об этом думаю... Конечно, фактов у меня нет, может, и не так. Но если подтвердится, я жить не буду. — Он нагнулся к тумбочке, чтобы скрыть слезы, спрятал леску и фотографию.

Откинулась заслонка глазка, кто-то заглянул в камеру. По­том послышались звуки отпираемых засовов.

— Абиев, на допрос, — объявил надзиратель с порога.

Сейфи заканчивал печатать на машинке, когда привели Мухтара Абиева.

— Садитесь, — отстучав последнюю фразу, сказал Сейфи.— Ну что, скоро расстаемся?

— Вам лучше знать.

— Ознакомитесь с материалами следствия? — спросил   Сей­фи, вытаскивая из машинки последний лист.

— Я уже читал...

— На  этот  раз  все  отпечатано  на  машинке...  Согласны  с предъявляемыми обвинениями?

— А какое это имеет значение?

— Огромное.

— Если я  скажу:  не  согласен,  что  от  этого  изменится? — усмехнулся Мухтар.

— Многое. Только надо  будет  объяснять, почему именно вы возражаете.

— В таком случае, я не возражаю. — Тон у Мухтара был по-прежнему безразличным.

— Вы, надеюсь, понимаете, что это, может быть, последняя наша встреча, после которой дело пойдет в суд?

— Да, понимаю.

— Если оно пойдет в суд в таком виде, вам грозит, по меньшей мере, пятнадцать лет тюремного заключения. Это вы тоже понимаете?

— Понимаю.

— И что у вас сейчас последняя возможность что-то добавить к показаниям или изменить их — это вы тоже понимаете?

— Понимаю,

— И у вас нет желания это сделать?

— Мне нечего добавить к тому, что я уже рассказал.

— Ну ладно, нечего так нечего... — Сейфи встал, прошелся по кабинету. — Честно говоря, я надеялся, что хотя бы сегодня, в последний день следствия, у вас все же возникнет желание при­знаться в том, что вы так упорно утаивали на протяжении всего расследования.

— Я ничего не утаил.

— Нет, кое-что вы скрыли. Скрыли факты, очень важные с точки зрения восстановления истины. Я не говорил об этом раньше, потому что они требовали дополнительной проверки. — Сейфи подошел к Мухтару, они встретились взглядами. — Ну что, начнем?

— Как хотите... — Мухтар пожал плечами. Сейфи вернулся к своему месту за столом и включил магни­тофон.

— Итак, вы, судя по материалам следствия, — миллионер. Где же вы храните деньги?

— Я их потратил.

Сейфи вытащил из ящика стола лист бумаги с арифметиче­скими расчетами.

— Все в один голос, и в том числе ваша жена, утверждают, что вы вели достаточно скромный образ жизни. Но даже если бы вы швыряли деньги направо и налево и расходовали в месяц, ну, скажем... пять тысяч рублей, все равно за четыре года и пять
месяцев это составило бы лишь тысяч двести пятьдесят. Значит, что-то около миллиона должно остаться. А раз так, то вы где-то прячете этот миллион?                        .

—У меня нет денег, — упорно сказал Мухтар. — Все, что у меня было, я потратил.

— Вы покупали дачи, квартиры?

— Нет.      

—      Драгоценности? Золото?

—      Нет. 

 Сейфи опять взглянул на лист с расчетами.

— За четыре года вы приобрели польскую стенку за тысячу восемьсот рублей, спальный гарнитур за тысячу, автомобиль «Жигули», сделали ремонт в квартире, купили японский сте­реофонический комбайн и два ковра. В общей сложности это со­ставляет что-то около одиннадцати тысяч. Одиннадцать тысяч за четыре годи. Куда же вы дели остальные деньги? Подарили кому-нибудь? Вы можете назвать хоть одного человека, которому отдали безвозмездно какую-нибудь значительную сумму или сделал ценный подарок?

— Нет.

— У вас были внебрачные связи?

— Какое это имеет отношение к делу?

— Ну, если я спрашиваю, видимо, имеет.

— У каждого нормального мужчины это бывает.

— Вы тратили на женщин много денег?

— Да какие деньги? — усмехнулся Мухтар. — Случайно, один раз это было, и тут же разошлись...

— Вот вы в своих показаниях писали, что летом шестьдесят девятого года встречались в Риге в гостинице «Рига» с неким Олегом Лебединским.

— Но он ведь не женщина.

— Да, — согласился Сейфи, — но Лебединский в своих пока­заниях, подтверждаемых вами, признал, что, когда вы пришли к нему примерно в девять часов вечера шестнадцатого июля шестьдесят девятого года — в номер «люкс», там у него сидели две девушки. Правильно? Потом вы прошли с ним в соседнюю комнату и передали ему сорок тысяч рублей за разного рода услуги. В частности, за то, что три импортные установки по вы­пуску синтетического волокна были отправлены в Баку, в адрес вашего министерства, и попали в Забратский цех. Вы и сейчас подтверждаете, что все было именно так?

— Да, мы прошли с ним в другую комнату, я отдал ему день­ги и ушел.

— Именно это написано в ваших показаниях. Но, как выяс­нилось, дело было несколько иначе.

Зазвонил телефон. Сейфи снял трубку. Это была Гюля.

— Я освобожусь раньше... Может, встретимся в пять? Сейфи машинально  посмотрел   на  часы — было  пятнадцать минут одиннадцатого.

— Нет, я не успею, — сказал он в трубку.

— А что у тебя?

— Все то же...                

— Боже, неужели один раз нельзя уйти с работы на час раньше?

— Не получится.

—    Ну ладно, значит, в шесть?

—    Да,

— Пока!

Они поднимались этаж за этажом — впереди Гюля, за ней девочки, замыкали шествие Сейфи с малышом. Двери повсюду были заперты.

— Может, в соседнем блохе открыты? — переводя дыхание, предположила Гюля, когда они добрались до последнего, шесто­го этажа.

— Не думаю. — Сейфи отряхнул брюки малыша, испачкан­ные известкой.

— Надо посмотреть. Не может быть, чтобы все были запер­ты.— Гюля толкнула дверь соседней квартиры, но и она не поддалась. — А что там, выше?

— Крыша...

Гюля поднялась па один пролет.

— Идите сюда, здесь люк,

Сейфи повел детей наверх...

Одновременно с ними на крыше показался человек в темно-коричневом костюме, многолетняя пыль въелась в ткань на пле­чах и спине. Видимо, это был прораб.

— Что здесь творится? — спросил он, удивленно рассматри­вая Сейфи и его семейство. — Что вы тут делаете?

— Покажи, — негромко сказала Гюля мужу.

— Мы хотим посмотреть трехкомнатную квартиру, — объяс­нил Сейфи.

— Покажи.

— А кто вам разрешил?

— А какое нужно разрешение? — удивился Сейфи, — Мы просто хотим посмотреть одну готовую трехкомнатную.

— Вы что, получаете в этом доме квартиру? — чуть смягчив­шимся голосом спросил прораб.

— Да, — сказала Гюля.

— Пойдемте...

— Покажи, — сердито шепнула Гюля, но Сейфи опять не последовал ее совету.

...Квартира привела Гюлю в бурный восторг. Вытянувшись в цепочку, ходили они из комнаты в комнату, прикидывали, как лучше разместиться, долго осматривали кухню и ванную. Ком­нату с большим балконом во двор Гюля отвела детям. Малень­кую, с окном на улицу, — под спальню, в третьей, естественно, решено было устроить гостиную. Прораб, оставив их, ушел по своим делам.

— Почему ты не показал ему удостоверение? — удивленно спросила Поля.

— Но он же и так разрешил,

— Я просто не понимаю, почему мы не можем хоть раз вос­пользоваться своими правами!

Этот разговор о правах и возможностях был продолжен и дома.

— Ты не можешь себя поставить. Тебя, например, никогда никуда не выбирают. Почему? — спросила Поля. Уложив детей, она расчесывала перед зеркалом свои длинные, слегка вьющие­ся волосы.

— Не знаю, — улыбнулся Сейфи, оторвавшись от газет, ко­торые просматривал, лёжа в постели.

— Нет, правда. И в институте тебя никогда не выдвигали на общественную работу.

— Ну и что?

— Как что? Это характеризует тебя определенным образом. И вообще... Поэтому ты не можешь потребовать даже то, что тебе полагается.

— А что мне полагается? — поинтересовался Сейфи.

— Опять начинаешь? Ты же обещал. Сейфи пожал плечами.

— Почему все могут претендовать на квартиру в этом доме, а ты нет? Для кого дом выстроен? Спасибо Теймуру... Если с квартирой получится, я просто молиться на него буду.

— А если не получится?

— Опять что-то собираешься выкинуть? — обернулась Гюля. Сейфи углубился в чтение.

— Какие драгоценности им принесли! — вздохнула Гюля.

— Кому?

— Теймуру.

— Кто? — Сейфи отложил газету.

— Позавчера было обручение Севды... Чего только ей не по­дарили! Комплект бриллиантовый — загляденье, серьги, кольцо и кулон, никогда такого не видела. Чемоданов пятнадцать вся­ких других подарков — ткани, шубы, серебро, жемчуг, одних туфель пар десять...

— Ты спать собираешься? — спросил Сейфи.

— Сейчас... Свет потушить?

— Желательно.

Гюля выключила свет.

— Девятого свадьба, — сказала она уже в темноте.— Пода­рок надо купить. Утром, когда, проводив детей, Сейфи шел на работу, его обо­гнала машина Эльшада.

— Садись, подвезу, — предложил он, притормозив.

— Да тут два шага. Спасибо.

До трехэтажного особняка, в котором они работали, действи­тельно было несколько минут ходьбы, поэтому Эльшад не стал настаивать.

— Зайди ко мне, — сказал он, трогаясь с места.

— Когда?

— Через полчаса.

В кабинете Эльшада было прохладно — недавно здесь уста­новили кондиционеры, и хозяин кабинета бдительно следил за тем, чтобы каждый входящий прикрывал за собой дверь.

— Теймур тебе звонил? — спросил он, убедившись, что Сей­фи обошелся с дверью как следует.

— Нет.

— Он уже поговорил насчет твоей квартиры. Обещали по­мочь. Садись... Девятого свадьба Севды.

— Знаю.

— Тоже проблема, — вздохнул Эльшад. — Не знаешь, что и подарить... Садись... Как дела? Заканчиваешь?

— Не совсем. — Сейфи продолжал стоять. — Кое-что новое выяснилось. Хорошо бы продлить срок следствия. Хотя бы на полмесяца.

— Даже на полдня не рассчитывай. — Эльшад покосился на лежащий под стеклом график. — Восьмого последний день. Продлить не имеем права.

— А почему вовремя в Москву не обратились?

— Потому что не было необходимости — дело достаточно ясное, этот спортсмен с самого начала не отрицает своей вины.

— Вот именно.

— А что за сложности у тебя возникли? Да ты садись.

— Мне надо идти.

— Может, дать кого-нибудь в помощь?

— Да нет, не надо... Плохо, что я не с самого начала вел дело.

— Бывает... Как бы то ни было, за оставшиеся три дня все надо закончить. Закруглиться... Что думаешь подарить Теймуру?

— Ты хочешь сказать — Севде?  — Ну да... На свадьбу...

— Не знаю. Гюля что-нибудь купит.

— А знаешь, где будет свадьба? — многозначительно спросил Эльшад

Эльшад привстал, подался вперед, массивные плечи его нависли над столом, всем своим видом он давал понять, что сооб­щает нечто секретное:

— По-моему, в «Дружбе»...

Теймур в очередной раз убедился, что будущий свекор его дочери Сафаров очень влиятельный человек. Они встретились, чтобы обсудить некоторые организационные вопросы, связанные с предстоящей свадьбой и устройством жизни молодых. Кроме Теймура и Сафарова в кабинете присутствовали еще трое: энер­гичный мужчина, которому была поручена организация свадеб­ного, стола и транспортные заботы; пожилой дядя жениха — знаток национальных традиций и известный композитор — дол­жен был обеспечить художественно-музыкальную часть.

— Учитывая, что гостей будет не меньше четырехсот чело­век,— говорил энергичный мужчина, обращаясь при этом толь­ко к Сафарову, — мы решили остановиться на «Дружбе»...

— В «Дружбе» плохая кухня, — прервал его Сафаров.

— Совершенно верно. Повара будут приглашены со стороны. Есть договоренность.

— Как с продуктами?

— Сто килограммов молодой баранины прибудет послезавтра из Дербента в живом виде. Икра, балык, шамайка, грибы и дру­гие закуски уже на месте. Осетрину привезут утром девятого на катере, чтобы свежая была...

— Очень хорошо...

— С птицефермой есть договоренность насчет цыплят, но просят прислать машину.

— Пошлите... Как вообще обстоят дела с транспортом?

— Все в порядке... Завгар уже получил наше распоряжение. «Хванчкара» и «Киндзмараули», как вы хотели, будут бочковые. На всякий случай я заказал еще по сто литров каждого в бу­тылках. Ираклий сам отгрузил.

— Не забудьте послать приглашение грузинским товари­щам. — Сафаров .открыл ящик письменного стола, извлек из не­го красочно оформленный, окантованный золотой полоской бланк приглашения. — Вот образец. Молодец Туран, со вкусом офор­мил...

— Народный художник! — усмехнулся энергичный мужчи­на.— К шести часам тираж будет готов... Шестьсот экземпля­ров.

— Нравится? — спросил Сафаров у Теймура, с интересом разглядывающего приглашение.

— Очень.

— Был другой вариант, но я забраковал. Слишком аляпова­то. Как с музыкой? — обратился Сафаров к композитору.

— Сеймур нас подвел, — огорченно сообщил длинноволосый композитор.

— Почему?

— Уехал на-гастроли в ФРГ. Союзконцерт настоял.

— А что, нельзя было передвинуть?

— Какую-то неустойку могли потребовать. Он очень изви­нялся...

— Делай после этого людям хорошее.

— Я договорился с Ровшаном и Закиром.

— Это хорошо. Они никуда не уедут?

— В Турцию. Но это позже. Все остальное, кг к договори­лись: оркестры — и национальный, и западный, и танцоры к восьми будут в «Дружбе».

— Написал бы ты песню для молодых. Композитор смутился.

— А что? Пишешь же ты к разным юбилеям... Напиши и к свадьбе. Это будет твой свадебный подарок. Так и объявим. До­говорились?

— Постараюсь.

. — Ну ладно, вы можете идти. Спасибо... Дядя, ты оставайся, если хочешь...

— Я, пожалуй, тоже пойду.— Седовласый грузный дядя тя­жело поднялся с кресла. — Я все-таки считаю, что хонча нужна.

— Ну, посмотрим, посмотрим. — Сафаров привстал, проща­ясь с дядей.— Молодежь пока возражает.

Когда они остались одни, Сафаров присел рядом с Теймуром.

— А теперь поговорим о более серьезных вещах. Я догово­рился, чтобы их сразу же отправили в загранкомандировку на пару лет. Можно в Ливан или Сирию. Что ты советуешь, куда лучше?

— В Ливане, кажется, постреливают, — не очень уверенно
сказал Теймур.                        .

— Это надо уточнить... Ну как квартира?

— Да, очень. Место прекрасное.

— Место замечательное. И качество отличное, столярка вся импортная... А как мебель?

— Мебель куплена... Но дядя, настаивает, чтобы привезли в день свадьбы.

—Традиция, — улыбнулся Сафаров. <— Он у нас большой законник. Мебель приличная?

— Финская. Удачно, что холодильник тоже финский — «Розенлев».

— Наш новый «ЗИЛ», говорят, лучше.

— Ребята захотели финский.

— Ну бог с ними. В конце концов, им пользоваться. Кажется,

все обсудили?

— Да...  Я заказал им номер в «Национале», всё же старые гостиницы больше подходят для свадебного путешествия.

— На сколько дней?

— На две недели. А дальше — как они решат. Или Ялта, или Рижское взморье...

— Да, пусть сами решают. Уже взрослые люди.

Теймур встал.

— Ну, я не прощаюсь, до вечера.

— Ты не забыл о моей просьбе? — спросил Сафаров, прово­жая его до дверей кабинета.

— Ну что вы, там все в порядке. Дело ведет мой институтский товарищ...

— Там, собственно, ничего и не нужно, — небрежно, как бы между прочим, пояснил Сафаров, — просто этот парень, говорят, большой демагог и, почувствовав, что тонет, может запятнать уважаемых людей. Такие случаи бывают... Ему терять нечего...

— Не беспокойтесь. Уже все закончено. Дело идет в суд.

— А как он себя ведет, этот... начальник цеха, бывший спорт­смен?

— Во всем признался.

— Еще бы... Говорят, крупное дело.

— Миллион двести. Сафаров покачал головой:

— Я ему не завидую. Ну ладно.

Они еще раз пожали друг другу руки и разошлись.

Допрос продолжался уже второй час.

— Итак, вы утверждаете, что, отдав Лебединскому деньги, сразу ушли? — задал очередной вопрос Сейфи.

—Да.

— А что за девушки были в номере Лебединского? Он позна­комил вас с ними?

— Нет.

— И вы не знаете, кто они такие?

— Нет.— Мухтар держался с равнодушием обреченного и свыкшегося со своим положением человека.

— Странное совпадение: Лебединский тоже не может вспом­нить ни их имен, ни фамилий, ни адресов, ни места работы, ни обстоятельств знакомства, — сказал Сейфи. — Хотя во многих других  случаях  он  демонстрирует  отличную   память.   Как  вы думаете, почему это ему вдруг так крепко отшибло память?

— Не знаю, — сказал Мухтар.

— Номер «люкса», в котором жил два с лишним года назад, запомнил, а все, что связано с девушками, которых он сам при­нимал, почему-то начисто забыл? — неодобрительно усмехнулся Сейфи. — Ответ напрашивается сам собой. Лебединскому, как вам, не хочется, чтобы их разыскали.

— Мне лично все равно.

— И все-таки мы нашли, — как бы не обращая внимания на слова Мухтара, сказал Сейфи. — Вернее одну. И оказалось, — Сейфи встал, подошел к Мухтару, — оказалось, что вторая де­вушка покончила с собой: выбросилась из окна своей квартиры. Вам это известно?

— Я же сказал, я не знаю этих девушек, и ничего про них мне не известно...

Яркой короткой вспышкой возникла в памяти полоска осле­пительного белого кафеля в приоткрытой двери ванной, бело­снежная даже на этом фоне кожа, изгиб шеи, гибкая спина с нежным пунктиром позвоночника и улыбка на красивом пьяном лице, обрамленном темными, распущенными по плечам волоса­ми... Глаза ее с расширенными, подрагивающими зрачками на­толкнулись на взгляд Мухтара, и что-то в этом взгляде вызвало ее смех. Не стыдясь своей наготы, она медленно повернулась и встала во весь рост в ванной, продолжая смеяться.

Мухтар отвел глаза и прошел вслед за Лебединским в номер...

— Странно. Ну ладно, продолжим. Так вот, по огорчитель­ному для вас стечению обстоятельств... эта девушка покончила с собой именно шестнадцатого июля шестьдесят девятого года, примерно через два часа после того, как вы встретились с ней в гостинице «Рига».

— Да не встречался я с ней. Отдал деньги Лебединскому и ушел...

...Потом, когда они вошли с Лебединским в комнату, где си­дели девушки, пришлось выпить на ходу стопку какого-то креп­кого пахучего напитка.

— Что же вы уходите? — спросила та девушка и опять рас­смеялась.

— У него дела, — сказал Лебединский.

Они ещё раз встретились взглядами, и Мухтару навсегда запомнилось это лицо...

— Подруга погибшей Руты Балодис утверждает, что Рута ушла с вами. Что вы примерно полчаса пробыли с ней в сосед­ней комнате, а потом поехали провожать ее домой. Покойная бы­ла школьницей, и ей должна была звонить из Ленинграда мать, уехавшая туда в трехдневную командировку. И примерно через два часа после вашего отъезда, поговорив с матерью, Рута вы­бросилась с девятого этажа из окна своей квартиры. Вы помни­те ее дом?

— Я не знал никакой Руты. И никого не провожал домой. Я отдал деньги Лебединскому и сразу ушел.

Зазвонил телефон. Сейфи бросил на него взгляд, но трубку не снял.

— Рута Балодис была несовершеннолетней. Экспертиза уста­новила, что она находилась в состоянии сильного опьянения и буквально за несколько минут до смерти имела половую бли­зость с мужчиной. Подруга Руты, к сожалению, не помнит в лицо мужчину из Баку, с которым Рута ушла из номера, поэтому мы не устроили вам очной ставки. Лебединский сейчас, задним чис­лом, «вспомнил» наконец, что Рута ушла с вами, но уверяет, что о смерти Руты я вашем пребывании в ее квартире не знал и не знает.

— Я еще раз повторяю, я не был дома у этой Руты и ничего про ее самоубийство или убийство не знаю. Я отдал деньги Ле­бединскому и сразу ушел.

— Вы уверены в этом?

— Абсолютно.

— И будете утверждать это до конца?

— Да.

— У вас нет другого выхода. Но даже если вы ничего не признаете, будете все отрицать, показаний второй девушки, Ле­бединского, а также ваших собственных вполне достаточно, что­бы прийти к выводу, что именно вы были виновником растления и гибели шестнадцатилетней Руты Балодис...

— А при чем тут мои показания?

— Вы же не отрицаете, что были у Лебединского в этот ве­чер? — спросил Сейфи.

— Нет.

— А Лебединский показывает, что вы, оставив деньги, ушли вместе с покойной Балодис, и, в довершение всего, подруга Руты утверждает, что Рута ушла с каким-то бакинцем и некоторое время пробыла с ним, в соседней комнате. Так что все сходится.

— Не был я ни с кем в соседней комнате и не знаю никакой Руты.

Сейфи вернулся к столу, сел.

— В сложившейся ситуации, сколько бы вы ни твердили одно и то же, — факты против вас... — сказал он сочувственно. Мухтар молчал, пауза длилась довольно долго.

— Возможен, конечно, и другой ход рассуждений, — снова заговорил Сейфи, — но его, к сожалению, начисто разбивают ваши собственные показания. Подруга Руты не уверена в том, что в тот роковой вечер вы пришли к Лебединскому один. Хоть она тогда довольно крепко выпила и помнит все смутно, ей ка­жется, что в номер к Лебединскому пришел не один, а два ба­кинца. Первый вскоре ушел, а второй остался с Рутой. Можно предположить, что тем человеком, который ушел сразу, были вы, Но вы ведь настаиваете, что приходили к Лебединскому один?

—Да.

— А если это так, то вы и только вы виноваты в гибели Руты Балодис. — Сейфи сделал паузу. — Ну, был с вами кто-то в тот вечер у Лебединского?

— Нет.

— Выходит, подруга Руты ошиблась, — подчеркнуто бес­страстно сказал Сейфи. — В таком случае, — он полистал де­ло,— у меня еще один вопрос... Вы признали, что двадцатого мая этого года, через три дня после того, как в вашем цехе нача­лась ревизия, вы ночью проникли в помещение цеха, разобрали пол в бухгалтерии и извлекли из тайника записи с денежными расчетами. Там, в частности, были указаны суммы, уплаченные в виде взяток разлого рода должностным лицам. Сторож Касумов утверждает, что в темноте не разглядел лица мужчины, про­никшего в цех, поскольку заметил его, когда тот уже покинул помещение и направился к воротам. Когда Касумов поднял тре­вогу, неизвестный сел в машину, ждавшую его на улице, и скрыл­ся. Работники милиции установили, что и ворота, и запломбиро­ванная дверь цеха были открыты ключами, которые могли быть либо у вас, либо у главного бухгалтера. Поскольку главбух — женщина, а сторож утверждает, что неизвестный, проникший в цех, — мужчина, то можно согласиться с вашими показаниями. — Сейфи внимательно посмотрел на Мухтара. — Вы не отказы­ваетесь от своих показаний?

— Нет.

— Значит, это вы влезли в цех двадцатого мая?

— Да.        

— А вот тут передо мной лежат показания одиннадцати человек, и среди них нескольких ваших друзей.  Они  единодушно утверждают, что весь вечер двадцатого мая вы провели вместе с женой на дне рождения Имановой, школьной подруги вашей жены. И никуда не отлучались до трех часов ночи. Как вы мо­жете это объяснить? — спросил Сейфи. Мухтар молчал, глядя в сторону.

— Если вы находились на дне рождения, значит, не вы, а кто-то другой проник в цех и извлек из тайника записи с расче­тами.

— Я же сказал, это был я. Сколько можно повторять одно и то же? — раздраженно спросил Мухтар.

— А кто был на дне рождения?

Мухтар ничего не ответил. Еще раз зазвонил телефон.

— Совсем запутались... Значит, в номер к Лебединскому вы приходили один? Или кто-то еще был с вами?

— Я был один.

— И цех вы организовали один?

— Да.

— И один наладили целую подпольную сеть по реализации левой продукции?

—Да.

— И одному вам доставались все доходы?

—Да.

— Вы понимаете, что губите себя такими утверждениями?

— Слушай, какой смысл начинать сначала, я же все равно ничего не скажу! — грубо ответил Мухтар.

— До того, как обнаружилась история с самоубийством... или убийством Руты Балодис, у вас были какие-то надежды на бу­дущее. На то, что может быть, через много лет вам удастся вер­нуться домой...

— Я не скажу ничего, что бы вы тут ни доказывали, — 'не сразу, но категорически сказал Мухтар. — Делайте что хотите... Я от своих слов все равно не откажусь...

— Чтобы спасти двух негодяев, для которых вы были под­ставной фигурой? Не слишком ли дорогая цена? Вашими руками эти люди нажили громадные деньги, подбрасывая вам жалкие крохи, и вы хотите заплатить за это жизнью. Мы знаем, сколько вам платили за то, что вы числились начальником цеха.

— А знаете, зачем у меня спрашиваете?

— Мало знать, надо еще и доказать. А доказать можно толь­ко с вашей помощью. Вы были материально ответственным ли­цом, на всех документах стоят ваши подписи. Значит, юридически за все отвечаете вы.

— О чем тогда разговор?

— А все о том же — пытаемся установить истину и спасти вас.

— Ничего не получится.

— Все от вас зависит. 

— Значит, не спасете.

— А я надеюсь, что вы вес же скажете правду.

— А зачем тебе правда? — опять перешел на «ты» Мухтар. — Чего мудрить? Все равно кого-то посадить надо, сажай, кого легче.

— Это уж не вам решать, — Сейфи посмотрел на часы. — Ладно, отложим разговор до следующего раза...

— Отложим так отложим. — Мухтар встал. — Только о чем говорить? Все, что надо, вы и без меня знаете. А я ничего нового не скажу.

— Посмотрим. — Сейфи нажал на кнопку, вошел милицио­нер. — Проводите, пожалуйста...

Написав рапорт о продлении срока следствия, Сейфи поднял­ся на третий этаж к Эльшаду.

— Ты что трубку не берешь? — спросил Эльшад.

— Это ты звонил? — Сейфи положил рапорт на стол.

— Что это такое? Рапорт? Я же тебе объяснил — положен­ный срок истек. К восьмому все надо закончить.

— Ко мне дело поступило два месяца назад, поэтому прошу продлить срок.

— Садись... Ты же знаешь, продлить срок может только Ге­неральный прокурор СССР.

— Значит, надо обратиться к Генеральному прокурору.

— Поздно. Это можно было сделать раньше, если бы была необходимость. А ее не было... Как. впрочем, нет и сейчас. Ты собираешься обвинить в тяжких преступлениях весьма уважае­мых людей, а исходишь лишь из предположений и догадок.

— Ты же знаешь, что эти предположения и догадки — правда. Эльшад вздохнул.

— Особенность нашей профессии, дорогой мой, в том, что любые решения принимаются на основе фактов и только фактов.

— Особенность нашей профессии, — сдерживая раздражение, возразил Сейфи, — установить истину, даже если какие-то фак­ты этому и мешают...

— К сожалению, — еще раз вздохнул Эльшад и развел рука­ми, — недоказанная истина — это не истина. Ее нет, она не су­ществует.

— Значит, надо ее доказать, — упрямо сказал Сейфи.

— Когда? И кроме того, в деле есть неопровержимые улики, доказывавшие вину этого спортсмена  я подтвержденные   его собственным признанием, Я не понимаю, что тебе еще нужно.

— Не могу я засадить человека только потому, что истинные преступники занимают высокое положение и ведут себя так лов­ко, что уличить их невозможно.

Эльшад покачал головой.

— Ты как будто вчера родился. Есть факты — можно кого угодно притянуть к ответу. Нет фактов — приходится ограни­читься тем, что имеешь. Я потом... — Эльшад чуть замялся... — тебе сейчас вообще ни к чему осложнения... Дело ясное, надо его закончить в срок... Я уже не говорю о квартирном вопросе... Все уже решено положительно.

— Откуда ты знаешь?

— Теймур звонил... — Эльшад перегнулся через стол и вер­нул рапорт Сейфи. — А если не уложишься в срок и ничего но­вого не докажешь, будет самое настоящее ЧП...

Соседа увели на допрос, и Мухтар снова беседовал с Аян.

— Ну вот, я же говорил, а ты не верила. Теперь еще смерть какой-то девушки прибавилась. Тут уж расстрел — точно... Вот тебе и надежда...

Уткнувшись головой ему в грудь, Аян горько заплакала.

Мухтар опять вспомнил лицо Руты Балодис. Теперь трезвое, око было искажено гримасой отвращения к себе и тому, что произошло. Он представил себе, как, полураздетая, подошла она к окну своей квартиры, поднялась на подоконник и сделала пос­ледний шаг...

Он увидел падающее тело с развевающимися в воздухе во­лосами...

И тело, лежащее на краю тротуара... Тело, к которому испу­ганно приближались редкие прохожие...

— Деньги ищут, — сказала Аян. — Говорят, будто ты спря­тал где-то целый миллион.

— И ты поверила?

— Нет, конечно.

— Все, что я зарабатывал, приносил домой.

— Я так им и ответила... Но они не поверили.

— Это не имеет значения. Все равно я ничего не скажу...

— А разве ты что-то скрываешь?

— За что же мне платили пятьсот рублей в месяц?

— Я думала, это твоя зарплата, — растерянно  сказала  она.

— Я же не профессор. Через мои руки действительно прохо­дили огромные деньги. Но я отдавал их.

— Целый миллион?

—Да.

— И что теперь будет? Почему ты должен страдать за дру­гих? Почему они молчат? Они же знают, в каком ты положении?

— Может, еще надеются вытащить меня...

— Они  обязаны   помочь,— как  бы   убеждая   себя,  сказала Аян. — У них такие связи. Мухтар нахмурился,

— Только не вздумай просить их. И вообще не вступай ни в какие переговоры,

— Если у них есть хоть капля совести, они должны спасти тебя.

— Надо готовиться к худшему,

— Что бы ни случилось, я буду ждать тебя всегда, всю жизнь,

— Спасибо. — Мухтар еще крепче прижал ее к себе. — Но я не, хочу, чтобы ты и себе погубила жизнь. Я все время думаю... Тебе будет очень трудно одной... я знаю...

—— Глупый. Мне никто не нужен, кроме тебя.

— Я знаю, я верю тебе, но, понимаешь, есть вещи сильнее нас, как бы мы ни старались. Природа есть природа.

— Без тебя во мне умирает всякая природа.

— Это говорят все женщины...     

—      Не обижай меня.

—      Прости. Здесь во всем начинаешь сомневаться...

Лязгнул засов, дверь со скрипом отворилась, и в камеру во­шел сосед. Надзиратель, не переходя порога, окинул взглядом лежащего на койке Мухтара.

Аян исчезла.          

— Поздравьте меня, — радостно сообщил сосед, как только надзиратель запер за ним дверь. — Ей разрешат прийти ко мне завтра... Выпросил-таки свидание.

— Поздравляю.

Сосед подошел поближе, перешел на шепот:

— Лишь бы она не была в отъезде. Я сказал, чтобы она при­шла, а то набегут все: и дочка, и зять. Не дадут поговорить... Что у вас?

— Все по-старому. — Мухтар продолжал лежать с закрыты­ми глазам».

— Может, вам что-нибудь надо передать? — спросил сосед.

— Кому?

— На волю. Могу организовать через жену.

— Спасибо.

— У меня есть грифель, — сосед пригнулся поближе и полез за пазуху, — можно написать записку. — Это, конечно, риск. Но ради вас я на это пойду. Он вытащил наконец крошечный карандашный грифель.

— Бумаги же нету.

— Оторвем завтра утром от газеты. Кому вы хотите написать?

— Жене.

— Правильно. А она передаст дальше.

— Кому дальше?

— Другой такой возможности не будет. Вы должны написать друзьям, чтобы они начали действовать.

— Каким друзьям?

— Ну, я не знаю... Тем, из-за кого вы сидите. Это не мое дело, конечно. Но даже ребенку ясно, что за вашей спиной кто-то стоит... Вы держитесь молодцом, но и они для вас должны что-то сделать.

— Поговорим о чем-нибудь другом, — прервал Мухтар.

— Пожалуйста, — обиженно сказал сосед. — Я просто хотел помочь вам, раз есть возможность.

— Спасибо.

— Я очень привязался к вам. Мне кажется, ближе у меня никого нет. Жаль только, что мы познакомились в таком месте... Обвинительное заключение уже предъявили?

—Да.

— Восемьдесят восьмая прим?

—Да.

— Плохо...

Мухтар закрыл глаза...

Гюля ожидала Сейфи у ювелирного магазина.

— Вот, — показала она на какую-то зеленую коробку, про­тиснувшись к прилавку. — Покажите, пожалуйста!

Из-за плеча рыжей девушки в очках Сейфи увидел две пуза­тые серебряные рюмки, лежащие в красном бархате.

— Ну как? — спросила Гюля. — По-моему, то, что нужно... Сорок пять рублей...

— Вполне, — сказал Сейфи, и его тут же оттеснили от при­лавка.

— ...Конечно, там будут подарки и побогаче, — сказала Гюля, когда они вышли на улицу, — но серебро есть, серебро. Все же память. Можно надпись сделать.

Уже смеркалось. На стоянке такси стояла небольшая оче­редь. Машины подходили одна за другой.

—- Ты считаешь, мне обязательно нужно поехать? — спросил Сейфи.

Гюля возмутилась.

— Человек три раза звонил! Через два дня свадьба. Может, он посоветоваться хочет. Или помощь какая-нибудь нужна, мало ли... — Подошла их очередь. — Садись, садись...

Квартира Теймура напоминала комиссионный магазин: вез­де— на диване, стульях, столе — разложены платья, кофточки, кипы нового постельного белья, подушки, одеяла, столовые и чайные сервизы, подстаканники, в большом серебряном блюде поблескивали ножи и вилки...

Дверь открыла Севда.

— Ой, у нас такой тарарам, — пожаловалась она, поздоровав­шись, — сесть негде. Проходите.

— Ничего, свадьба один раз в жизни бывает. — Гюля чмок­нула ее в щеку.

В прихожую выглянул Теймур.

— А-а-а„ Молодцы, что пришли... А мы тут готовимся к ампутации — отдаем дочь и кучу добра... Ты почему к телефону не подходишь?

— Допрос шел, — ответил Сейфи.

— Похвальное усердие.

Кроме хозяев в большой комнате сидели еще две пожилые женщины, в одной из которых Сейфи узнал мать Теймура, и мо­лодой золотозубый мужчина.

— Узнаешь его, мама? — спросил Теймур. Мать неуверенно вглядывалась в Сейфи.

— А ты узнал ее? — спросил Теймур.

— Конечно.    

— Помнишь, какую она халву нам готовила?

— И еще из рисовой муки такую... кашу...

— Не кашу, а фирни... — поправил Теймур. — Это же Сей­фи,— укоризненно сказал он матери. — Неужели не узнала?.. Целыми днями у нас пропадал, когда в институте учились.

— Сейфи, — заулыбалась мать. — Сколько лет прошло...

— Да, лет пятнадцать — двадцать будет... А это его жена, познакомься.

— А еще один был... осторожный такой, Эльшад, по-мо­ему? — спросила мать. — Он где? Как поживает?

— Мы вместе работаем, — сказал Сейфи. — Он мой началь­ник.

— Слава  богу,  что все живы-здоровы,  взрослыми  людьми стали, — вздохнула мать. — А как тебя зовут, дочка? — спросила она у Гюли.

— Пошли ко мне,— воспользовавшись тем. что между жен­щинами завязалась беседа, Теймур повел Сейфи в свой кабинет.

В кабинете тоже лежало приданое, но все же было посво­бодней.

— Ну, во-первых, жду вас девятого в семь часов во дворце бракосочетания, оттуда едем в «Дружбу», — сказал Теймур, когда они сели в мягкие кресла. — Я, собственно, поэтому и зво­нил. А во-вторых, хотел рассказать о твоих квартирных делах. Надо Гюлю позвать.

Сейфи пошел к двери.

— У меня был очень хороший разговор с Шахсуваровым, — продолжил он, когда Г юля присоединилась к ним. — Он обещал полную поддержку. Мало того, сказал, что и в других вопросах тоже окажет максимальное содействие.

— В каких вопросах? — удивился Сейфи.

— Ну мало ли какие вопросы могут возникнуть? — Теймур многозначительно улыбнулся. — Гюле — звание, должность... И о тебе он неплохого мнения, только считает, что ты недоста­точно... ну, что ли, контактен с людьми...

— Недостаточно? — с иронией переспросила Поля. — Да он слова приятного никому не скажет.

— Ну ничего, — успокоил ее Теймур. — Я ему все объяснил, сказал, что мы друзья еще с институтских времен и я, так сказать, ручаюсь...

— Спасибо тебе большое, — растроганно сказала Г юля.

— Он в курсе дела, которое ты ведешь, — продолжал Тей­мур,— и считает, что, как только ты закончишь его, можно будет представить тебя на повышение.

— Наконец-то! — Гюля пришла в восторг. — Сколько лет ждали! Теймур, ты просто наш спаситель. Огромное спасибо.

— Ну что за разговоры! Уж если мы друг другу помогать не будем... — Теймур встал. — Пошли с мамой побеседуем, вспом­ним дни молодые...

Домой их повез на своей «Волге» золотозубый мужчина.

—Ну хоть поговорил бы с человеком, — укоризненно сказа­ла Гюля, когда они вышли из машины. — Рта не раскрыл за всю дорогу.

— О чем? — спросил занятый своими мыслями Сейфи.

— Ну не знаю... Неудобно же...

— Скажи, — прервал ее Сейфи, — тогда, на даче, кто первый начал разговор о квартире, ты или Теймур?

— Не помню... Он, по-моему. А что?

— Да нет, ничего... Надо кончать эти поздние визиты, — сказал Сейфи.

— А... я поняла... — Гюля укоризненно покачала толовой. — Ничего подобного. Я действительно пожаловалась на тебя. Но только после того, как он сам спросил про квартиру. Я точно помню... Хоть ты и считаешь меня нахалкой, но на дне рождения я не стала бы ему надоедать.

— Я так и подумал, — успокоил ее Сейфи. — Напрасно ты обижаешься...

Провожая Сейфи к дому Мухтара Абиева, оперативный ра­ботник, принимавший участие в расследовании дела о Забратском цехе, докладывал о результатах двух последних дней. Служба в уголовном розыске наложила неизгладимый отпеча­ток и на манеру его поведения, и на способ мышления — грубо­ватый и подчеркнуто лихой. Он никак не мог понять, почему они не берут людей, за которыми, по приказу Сейфи, уже второй месяц велось наблюдение.

— Все одно и то же: работа, дача, гости, свидания — ничего нового. Каждый день встречаются.

— Где?

— В самых разных местах.

— Что-нибудь передавали друг другу?

—Один раз чемоданчик... Я звонил вам... Надо было взять тогда. Там точно деньги были, я гарантирую.

— Ну и что?

— Как что? С поличным взяли бы...

— И ничего бы не доказали, — усмехнулся Сейфи. — Это тебе не угрозыск. Там совершено преступление — надо найти преступника. А у нас наоборот: преступник известен, но надо суметь доказать, что совершено преступление. Ну, я пришел.

— А нам продолжать? — уныло спросил оперативник.

— Да.

Сейфи перешел улицу и вошел в подъезд.

Жена Мухтара Абиева, отвечая на вопросы, очень волнова­лась. Подвижное красивое лицо ее было печально.

— Значит, никаких попыток встретиться с вами и поговорить о делах вашего мужа никто не делал? — спросил Сейфи.

— Нет.

— А чем можно объяснить, что после звонка, о котором вы нам сообщили, вам больше ни разу не позвонили?

— Не знаю. Никак не могу объяснить.

— Вы никому не рассказывали, что просили у нас разрешение на встречу?

— Нет.

— Может быть, вы все же с кем-нибудь поделились? Вспом­ните.

— Нет... Скажите, а как он себя чувствует?

— Неплохо.

— Вы можете передать ему несколько слов?

— Постараюсь.

— Умоляю, скажите, что мы уверены в его невиновности... и я, и сын.

— Хорошо, скажу, — Сейфи встал.

— Поверьте, — сдерживая слезы, сказала она, — мы не пря­чем никаких денег... Все, что он приносил, мы тратили.

— Я верю вам, — сказал Сейфи.

Во дворе среди играющих  в  футбол  мальчишек  он  увидел сына Мухтара...

— В некотором смысле это, конечно, нарушение правил, — несколько необычно начал Сейфи допрос. — Но что поделаешь? Иногда из чисто человеческих соображений приходится идти на служебные нарушения...

Такое начало почему-то насторожило Мухтара, но держался он подчеркнуто спокойно!

— Дело в тем, — продолжал Сейфи, — что есть силы, заин­тересованные в том, чтобы ваше дело было поскорее закончено н направлено в суд в том виде, в каком оно на сегодняшний день существует... Вы молчите, а по закону я не имею права тянуть следствие дальше, кончился положенный срок, и кое-кто исполь­зует это обстоятельство. Я хочу, чтобы вы об этом знали.

— Спасибо.

— Что-то вы не очень удивлены услышанным.

— А чего удивляться. Я давно это знал.

— Откуда?

— Что бы я тут ни говорил, какие бы показания ни давал, все равно вы меня одного посадите.

— Почему? Мухтар усмехнулся:

— Потому что вы все тут куплены.

— То есть... как куплены.

— А кто вас знает? Деньгами, блатом...   Вам  лучше знать...

— Вы что же, считаете, что все следователи берут взятки? — спросил Сейфи.

— А откуда у них такой отъевшийся вид, толстые 'животы, собственные машины, шикарные квартиры, дачи, магнитофоны, японские часы, американские сигареты и все остальное? — Впер­вые за все время следствия у Мухтара появился подлинный ин­терес к разговору. Он смотрел на Сейфи с откровенной насмеш­кой.

— У меня нет ни машины, ни дачи, — спокойно ответил Сейфи. — Я курю «Аврору» и вешу семьдесят пять килограм­мов при росте метр семьдесят семь.

— Значит, все еще впереди.

— Я работаю следователем одиннадцать лет.

— Если вы такой хороший, то мою судьбу, как бы вы ни ста­рались, будете решать не вы...

— Почему?

— Потому что этого не захотят люди, на которых я работал. А они всегда делают, что хотят.

— До поры, до времени.

— Если так, то почему вы их не арестуете? Вы же знаете их имена?

— Я же вам объяснял: надо иметь конкретные факты, дока­зывающие их вину. А эти факты знаете только вы.

— Тогда не тратьте напрасно время. Я ничего не скажу. Этих людей никто не тронет, какие бы факты я ни сообщил.

— Вы газеты читаете? — спросил Сейфи.

— Читаю.

— Сомневаюсь. Если бы читали, то знали бы о том, что про­исходит сейчас в республике.

— А что происходит?

— А хотя бы то, что сейчас громко говорят о том, о чем рань­ше шептались по углам. Люди, которых вы пытаетесь выгоро­дить, обречены. Рано или поздно они понесут наказание. Но для вас уже будет поздно.

— Зато буду знать, что никого не продал...

— Можно подумать, я уговариваю вас выдать военную тай­ну или предать товарищей по оружию.

— Для вас они преступники, а для меня товарищи...

— Товарищи, которые втянули вас в свои махинации, зара­ботали на вас миллион, а теперь делают все, чтобы засадить в тюрьму...

— Я в это не верю.

— Во что? В миллион?

— Нет, в то, что они хотят меня засадить.

— А в то, что из честного человека превратили вас в дельца, находящегося под следствием, — в это вы тоже не верите? Мухтар помрачнел.  — У меня не было другого выхода... — сказал он, помедлив.

— Почему? Вы известный спортсмен, кончили институт физ­культуры. С вашим опытом, титулами, популярностью вы могли бы стать тренером в любом спортивном клубе.

— А если нет способностей? Вы думаете, каждый спортсмен может стать хорошим тренером?

— Не знаю. Но обычно известные спортсмены становятся тренерами, если у них нет другой специальности.

— Я пробовал. Не получилось... Противно стало. Нельзя учить людей, когда понимаешь, что ничему научить не можешь. Все чувствуешь, а передать не способен. Что же, калечить ребят только потому, что за это деньги платят?

В вопросе было столько горечи, что Сейфи отвел глаза.

— Нет, конечно, — сказал он мягко, — но ведь есть какие-то другие способы честно заработать деньги... Не обязательно же было становиться цеховщиком.

— А чем вам не нравятся цеха? — вдруг разозлился Мухтар. — Что плохого в том, что они выпускают товары, которые пользуются спросом, и перевыполняют при этом планы? Госу­дарству только польза.

— И не только государству.

— Ну и что? Люди, хорошо знающие спрос, тратят помимо государственных и свои деньги, чтобы быстро организовать вы­пуск дефицитной продукции. А потом не только выполняют все государственные планы, но еще зарабатывают что-то и для себя.

— Миллион — это, по-вашему, что-то? Мухтар ответил вопросом на вопрос:

— Вы когда-нибудь проходили мимо Центральной музыкаль­ной школы?

— Нет. А что?

— Сын мой там учится. К началу уроков к этой школе столь­ко машин подъезжает, что можно подумать, что это министер­ство. А из машин вылезают дети. И на переменах рассказывают друг другу, что их родители купили нового или привезли из-за границы, говорят о шмотках, об автомобилях, магнитофонах, поездках на дачи. А потом сын приходит домой и спрашивает: «Папа, а почему у нас всего этого нет?» И не знаешь, что ему ответить.

— А что вы ответите ему сейчас, когда у него все это есть, но нет отца? Я говорю жестокие вещи, но лучше бы ваш сын...

Зазвонил телефон, и, сняв трубку, Сейфи услышал возбуж­денный, захлебывающийся от волнения голос Гюли.

— Я из мебельного... Тут есть отличная стенка, — она пере­шла на шепот, — югославская, с раздвижным диваном и двумя креслами... Очень удобная! Как раз то, что нужно для новой квартиры... Надо брать, другой возможности не будет. Как ты считаешь?

Сейфи покосился на своего подследственного.

— Не преждевременно ли? — спросил он как можно мягче. — Еще есть несколько месяцев...

— О чем ты говоришь? — перебила Гюля. — Я с трудом устроила. Потом будем бегать и не найдем...

— А где она будет лежать это время?

— У мамы... Ну что, брать?

— По-моему, рано... Сколько она стоит?

— Две тысячи... Триста я взяла у мамы, остальные есть на книжке. Так я беру?

— Не знаю.

— Ты никогда ничего не знаешь. — Гюля дала отбой.

— К сожалению, не только дети, — положив трубку, сказал Сейфи, — все мы сейчас проходим очень серьезное испытание. Сытостью. Проблемы хлеба уже пет, появились новые возмож­ности, но выяснилось, что многие к этому не готовы. Не могут остановиться... Ну хотя бы ваши друзья, которых вы спасаете ценой собственной жизни. Они же много лет занимают высокие должности, получают большую зарплату. И дело не в том, что им на жизнь недостает или они не в состоянии купить что-то детям. Просто натура такая—сколько ни давай, все мало. А как они с вами поступили...

— Нельзя же теперь все на них валить. Я понимал, на что иду.

— А то, что они сейчас стараются засадить вас в тюрьму, как вы к этому относитесь? Завтра я вынужден буду передать дело в суд, а в нем черным по белому написано, что во всем ви­новны вы... А они вылезут сухими из воды.

— Они в любом случае вылезут...

— Ерунду говорите... Если вы скажите правду дело пойдет на доследование, вам мы изменим меру пресечения и до суда выпустим на свободу. А учитывая ваше прошлое, я обещаю, что на суде вы получите минимальное наказание...

— Следователю полагается обещать...

— Мне проще ничего не обещать. И вообще не вести с вами эти разговоры. Я обязан передать дело в суд. Сегодня послед­няя наша встреча... Неужели вы не понимаете? Мухтар молчал.

— Вы что, так ничего и не поняли из того, что я вам пытался объяснить?

— Я все понял. Но не верю, что у вас что-нибудь получится. Только себя угробите. Вы не знаете этих людей.

— Я хорошо их знаю. И рано или поздно они свое получат, но, повторяю, вам помочь будет уже невозможно.

— Сам виноват, — угрюмо обронил Мухтар.

— И это ваш окончательный ответ?

—Да.

Они встретились взглядами.

— Впервые за одиннадцать лет работы, — негромко сказал Сейфи, — у меня желание ударить подследственного. Когда че­ловек врет, изворачивается, молчит, чтобы спасти себя, он вызы­вает злость, его даже жалко, как бы он виновен ни был. А вас я бы с удовольствием ударил.

— Странный вы человек, — сказал Мухтар виновато. — Я ра­ботал с этими людьми на определенных условиях и, значит, дол­жен выполнить эти условия. А если я с чем-то не был согласен, надо было раньше сказать. А сейчас, как ни объясняй, все равно получится, что я их выдал потому, что струсил. А мне это не нравится. Так что извините. — Он сделал движение, намереваясь встать.

— Сидите. — Сейфи придвинул к себе один из лежавших на столе томов дела. — Я не хотел этого делать... Но вы сами заста­вили меня. — Он вытащил из дела небольшую пачку фотогра­фий и протянул Мухтару.

— Что это?!

— Фотоиллюстрации к вашему делу. — Сейфи будто не за­мечал впечатления, которое произвела на Мухтара лежащая сверху фотография. — Можете ознакомиться...

Мухтар отрицательно покачал головой и отдернул руку.

— Там кто-то рядом с ней стоит, — спросил он после долгой паузы, — кто это?

— А вы не узнали?

— Этого не может быть! — Мухтар больше убеждал себя, чем Сейфи. — Они почти незнакомы. Как они оказались вместе на берегу моря?

— К сожалению, никаких пояснений дать не могу, — сказал Сейфи. — Жена ваша отрицает факт встречи с этим человеком. А выяснять у него, как и почему он встречался с вашей женой, у нас нет оснований, поскольку вы его очень тщательно выгора­живаете...

— Это подделка! Фотомонтаж! — крикнул Мухтар.

— К сожалению, все фотографии подлинные.

—- И на других фотографиях тоже она?!

— Да.

— С ним же?

— Да.

Мухтар обессиленно опустился на стул и заставил себя взять фотографии. Посмотрев несколько снимков, с отвращением бросил всю пачку на стол.

—Я не хотел вам показывать, — сказал Сейфи.

— Откуда они у вас? Этого не может быть! — опять, пыта­ясь убедить себя, с отчаянием сказал Мухтар.

— Фотографии действительно не содержат ничего определен­ного. В конце концов то, что два человека едут в одной машине или беседуют на улице, еще ничего не значит, — сказал Сейфи. — Если бы не личность этого типа. Вы сами говорите, что они были едва знакомы...

—Да.

— Будь это любой другой человек... — продолжал Сейфи. — . Но вспомните хотя бы Руту Балодис... — Сейфи сделал паузу. — Так это он приходил с вами к Лебединскому шестнадцатого июля?

Мухтар молчал, уставившись невидящим взглядом в ножку стола. Сейфи подошел ближе.

— После вашего ухода, — сказал он, пригнувшись, чтобы видеть его глаза, — этот человек увез шестнадцатилетнюю девочку домой, напоил до бесчувствия и надругался над ней. При­дя в себя, она выбросилась с девятого этажа. Неужели это пре­ступление останется безнаказанным?

— Я ничего про самоубийство не знал — вяло сказал Мухтар.

Сейфи поймал наконец его взгляд.

— Если вы не назовете имя человека, который в тот вечер был с вами в гостинице «Рига», отвечать за него придется вам.

— Теперь мне все равно...

Сейфи тряхнул его за плечи и вдруг закричал:

— Сперва вы молчите из-за того, что не хотели предать това­рища, теперь — из-за того, что он сам вас предал! А что этот мерзавец останется на свободе и будет творить то же самое с другими людьми, на это вам наплевать! Вас это не касается! И вы хотите, чтобы я вас оставил в покое. Не надейтесь! Не бу­дет этого! Я следователь, и, что бы вы о нас всех ни думали, мой долг обезвредить этого человека. И я его выполню, чего бы мне это ни стоило. Отвечайте, кто был с вами в гостинице в тот ве­чер?— Сейфи ткнул пальцем в фотографию: — Он?! Мухтар молчал.

— Я у вас спрашиваю: он? Мне нужно ваше подтверждение. Только после этого то, что я знаю и без вас, станет юридическим фактом. Он?

Наконец крик Сейфи достиг сознания Мухтара, он ответил на него слабым, еле заметным движением головы.

Сейфи вернулся к столу, придвинул к себе пишущую ма­шинку.

— Итак, вопреки вашим прежним показаниям, вы признаете, что вечером шестнадцатого июля, когда вы пришли в гостиницу «Рига» к Лебединскому, с вами был еще кто-то... — Задавая вопрос, Сейфи одновременно печатал.

—Да.

— Кто же был с вами? Как фамилия этого человека?

— Сеидов.

— Имя и отчество?

— Исмет Рзаевич.

— С какой целью вы пришли к Лебединскому?

— Чтобы передать ему деньги.

— Какую сумму?

— Двадцать тысяч.

— У кого были деньги, когда вы пришли? У вас или Сеидова?

— У Сеидова.

— А кто передал их Лебединскому?

—Я

— Каким образом? Деньги же были у Сеидова?

— Он отдал их мне в коридоре и сказал, чтобы я передал их Лебединскому без свидетелей.

— Деньги были во что-то завернуты?

— Да, в газету.

— Значит, вы прошли в спальню, чтобы   передать  Лебедин­скому газетный пакет, а Сеидов остался с девушками в первой комнате? -Да.

После короткой паузы Сейфи задал вопрос более общего ха­рактера:

— Скажите, а как вообще вы передавали деньги Сеидову? С какой периодичностью?

— Раз в месяц я отвозил ему домой или на дачу.

— Какую сумму?

— Каждый раз по-разному. Выручка зависела от сбыта.

— Кто еще получал от вас деньги?

— Дадашев.

— Имя и отчество?

— Ризван Исмайлович.

—— Вы оставляли себе какую-нибудь часть денег?

— Нет, все деньги я передавал   им — Сеидову  и   Дадашеву.

— А они с кем-нибудь делились?

— Точно не знаю. Но, кажется, есть какой-то человек, кото­рому они часто делали ценные подарки. Сеидов говорил, что, имея поддержку такого человека, можно ничего не бояться.

— Вы видели этого человека?

— Один раз.

— Как он выглядит?

— Седой, невысокого роста, интеллигентный такой.

— Фамилию не знаете?

— Нет.

— А где работает?

— Тоже не знаю.

— Где вы его видели?

— У Сеидова.

— Вас познакомили с ним?

— Нет. Он сразу же ушел.

— Фамилия Сафаров вам ничего не говорит?

— Слышал вообще. Распространенная фамилия.

— Сеидов или Дадашев при вас не произносили ее?

— Не помню.

— Ну ладно. Значит, все деньги вы отдавали им. А что же получали вы? Не бесплатно же вы работали?

— Они платили мне пятьсот рублей в месяц.

— Общая сумма незаконно заработанных и скрытых от госу­дарства доходов за четыре года шесть месяцев составила милли­он с четвертью. Среднемесячный доход получается около двадца­ти трех тысяч рублей. Где они их хранят?

— Точно не знаю... На даче, наверное... А Дадашев у сестры, как-то я к ней отвозил...

— Теперь у меня к вам очень важный вопрос. Подумайте как следует, прежде чем на него ответить. Скажите, когда в гости­нице «Рига» вы прошли с Лебединским в другую комнату, чтобы передать газетный сверток, Лебединский раскрыл его при вас?

— Нет.

— Очень хорошо! А вы видели, как Сеидов заворачивал день­ги в газету? Он это делал в вашем присутствии?

—Нет.

— Прекрасно... Значит, могло быть так, что вы ничего не знали о содержании свертка, когда отдавали его Лебединскому?

— Вообще-то могло...

Сейфи сделал выразительную паузу и, медленно расставляя слова, задал еще один вопрос:

— В таком случае напрягите свою память и вспомните, как это было на самом деле. Знали вы, что в газете завернуты день­ги? Или, может быть, вам сказали об этом позднее, спустя какое-то время?

— Знал. — Мухтар даже не задумался, прежде чем ответить. Сейфи всем своим видом дал понять, что ответ ему  не  нра­вится.

— Вы уверены? Не торопитесь, подумайте. Может быть, вам сейчас кажется, что вы все знали заранее, а на самом деле Сеи­дов рассказал вам об этих деньгах потом. Например, через не­сколько дней. Так бывает...

Теперь Мухтар, видимо, понял, какого ответа ждут. Но сом­нение лишь на миг мелькнуло на его лице.

— Нет. Он еще в машине объяснил мне, зачем мы едем в гостиницу.

— И даже назвал сумму? — подчеркнуто удивленно спросил Сейфи.

— Да... А какое это имеет значение?

— Огромное, — не скрывая досады, проговорил Сейфи. — Если вы знали о том, что передаете Лебединскому деньги, то, значит, принимали через его посредство участие в даче взятки должностному лицу. Кому, мы еще установим.

— А если не знал?

— Тогда вы просто по просьбе Сеидова передали Лебедин­скому какой-то пакет. Понимаете разницу?

— Теперь понял...

— К сожалению, эти новые подробности могут сильно услож­нить ваше дело. Сколько там было денег, в этом свертке?

— Двадцать тысяч.

— И вы знали, с какой целью передаете их Лебединскому?

— Знал.

— Неужели вы были осведомлены во всех деталях?

— А чего теперь врать? Все равно ничего не изменишь.

— Я, наоборот, призываю вас говорить правду. Просто очень жаль, что вы были посвящены во все подробности... Очень жаль... Мухтар усмехнулся.

— Л вы говорили: скажи правду, и мы тебя отпустим.

— Я не говорил, что отпустим. Речь шла о минимальном на­казании.

— Теперь уже не идет?

— К сожалению, все сильно усложнилось...

— Я же сказал, крути-верти, а все равно вы вкатаете мне полную катушку.

— Это не так, — возразил Сейфи. — Я сделал и сделаю все, чтобы облегчить вашу участь. Но есть предел моим возможно­стям. К сожалению, ваши друзья на всякий случай впутали вас во все свои дела. Я очень надеялся, что удастся снять с вас статью о даче взяток... Но кто мог предположить, что вы такой осведомленный человек, — Сейфи грустно усмехнулся, — и даже не скрываете этого.

— У вас еще есть ко мне вопросы? — спросил Мухтар.

— Устали? — бросив на него взгляд, спросил Сейфи.

— Не устал... Просто не могу больше... Противно...

— Сейчас, одну минуту. — Сейфи вытащил из машинки про­токол допроса, просмотрел его, исправил опечатки, — Ну вот, кажется, все. Прочтите и подпишите.

Мухтар взял ручку и расписался, не читая.

— Прочтите, прочтите... Вдруг какие-нибудь неточности. Мухтар нехотя просмотрел протокол.

— Все нормально.

— Теперь запаситесь терпением. Дело пойдет на доследова­ние... И я приложу все усилия, чтобы вам изменили меру пресе­чения и до суда освободили из-под стражи,

— Можно идти? — спросил Мухтар.

— Идите, — Сейфи нажал кнопку звонка, на пороге появился дежурный. — Отведите, пожалуйста.

Устало откинувшись на спинку стула, Сейфи проводил их взглядом. Снял трубку, набрал номер Эльшада.

— Ты можешь зайти ко мне? — спросил он. — Очень важное дело...

В ресторане «Дружба» шли активные приготовления к сва­дебному торжеству, накрывались столы, суетились на кухне приглашенные повара, подходили машины с продуктами...

Эльшад, склонившись над магнитофоном, с напряженным вниманием слушал запись допроса.

«Они платили мне пятьсот рублей в месяц», — глухо и обре­ченно звучал голос Мухтара.

«Общая сумма незаконно заработанных и скрытых от госу­дарства доходов за четыре года шесть месяцев составила миллион с четвертью. Среднемесячный доход получается около два­дцати трех тысяч рублей. Где они их хранят?»

«Точно не знаю. На даче, наверное. А Дадашев у сестры, как-то я к ней отвозил...»

Эльшад выключил магнитофон.

— Здорово! Что же теперь делать?

— Получить санкцию и арестовать обоих... И того, третьего, покровителя...

— Какой ты быстрый!.. Все же это такие люди! Сам пони­маешь... Их все знают.

— Тем хуже для них...

— Не так-то все будет просто...

...И опять они слушали запись, на этот раз в кабинете гене­рала.

«Зто подделка!.. Фотомонтаж!»

«К сожалению, все фотографии подлинные».

«И на других фотографиях тоже она?!»

«Да».

Генерал выключил магнитофон.

— Насколько я понял, — сказал он, повернувшись к Эльшаду, — жена Абиева просила у вас разрешения для встречи с этим...

— Сеидовым, — подсказал Эльшад.

— Мы дали согласие?

— Да...

— Так что фактически она выполняла наше задание?

— Так точно, — подтвердил Эльшад.

— Почему же она теперь отрицает факт этой встречи? — спросил Сейфи.

— Не знаю, — бросив быстрый взгляд на генерала, сказал Эльшад. — Но встретилась она с нашего разрешения, и никаких интимных отношений между ними нет... Ты ведь именно так истолковал эту фотографию?

— Там не все так просто, как кажется, товарищ генерал. Сколько раз она сюда звонила по поводу встречи? — спросил Сейфи у Эльшада.

^—        По-моему, один...

—      А встречалась с ним не менее пяти раз.

— Это еще ни о чем не говорит, — возразил генерал. — Они могли беседовать о делах ее мужа.

— Могли. Только зачем для этого обязательно надо ехать на дачу, причем в отсутствие его жены?

— Мало ли что! Может, он своей жене не доверяет, — отве­тил Эльшад,

— Посмотрите, пожалуйста, на эти фотографии, — Сейфи протянул генералу два снимка.

— И что? — спросил генерал, разглядывая их.

— Они сделаны в один день с интервалом в два часа... Срав­ните.

— Это у ворот его дачи? — спросил генерал.

— Да. — На одной они входят туда, на другой — выходят. Разницу замечаете?

— Нет.

— Посмотрите   внимательней.   —  Сейфи    перегнулся    через стол. — На этой она в бусах, а на второй, когда выходит, без них. Зачем, если они вели деловые разговоры, понадобилось на чу­жой даче снимать бусы? Я спросил у нее, часто ли она их носит. Выяснилось, что почти постоянно. Это свадебный  подарок му­жа, и она с ними  почти  не  расстается.  Только  когда  ложится спать.

— Да, — генерал с интересом посмотрел на Сейфи, — вполне правдоподобно... А ваше мнение? — спросил он у Эльшада.

— Вы совершенно правы, товарищ генерал, — поспешно под­твердил Эльшад. — Все весьма убедительно.

— Но, к сожалению, это лишь предположение, прямых дока­зательств нет.

— Да, это так, — опять согласился Эльшад и осуждающе посмотрел на Сейфи. — Фактов маловато. Я говорил об этом...

— Вы не имели права использовать эти фотографии.— Ге­нерал вернул снимки Сейфи. — Такие методы допроса не дозво­лены. Это провокация.

— Совершенно  верно.  Я  говорил об этом. — Эльшад  встал.

— Другой возможности спасти его не было, — не глядя на генерала, сказал Сейфи.

— Но он тебе за это спасибо не скажет, — возразил Эльшад и подал незаметный знак Сейфи, чтобы он тоже встал.

— Мне не нужна ничья благодарность, — сказал Сейфи, — я выполнял свой служебный долг.

— Одновременно нарушая его, — отметил генерал.

— Другого способа заставить его говорить не было...

— Ну ладно, мы еще вернемся к этому разговору, — нахму­рился генерал. — Что вы поднялись? — спросил он у Эльшада. — Садитесь...

Эльшад поспешно уселся.

— И что вы предлагаете? — после короткой паузы обратился генерал к Сейфи.

— Я прошу разрешить мне обратиться за санкцией к проку­рору, чтобы сегодня же арестовать Сеидова и Дадашева, с одновременным произведением обысков на квартирах и на дачах. Если будут обнаружены вещественные доказательства, мне ка­жется, следует незамедлительно арестовать и третьего... Сафарова.

Эльшад кривой усмешкой выразил свое отношение к предло­жениям Сейфи.

— А ваше мнение? — спросил у него генерал.

— По-моему, это преждевременные меры, товарищ генерал, — сказал Эльшад. — Мне кажется, следует подождать.

— Чего?

— Пока будут получены более убедительные доказательства  их виновности.

— Сроки следствия на исходе? — спросил генерал у Сейфи.

— Да.

— Зайдите ко мне через час... — сказал генерал, снимая труб­ку телефона.

— Товарищ генерал, — уже в дверях спросил Сейфи, — моле­но мне отлучиться на полчаса? Очень нужно...

— Можно... — Генерал нажал кнопку селектора. — Ко мне — никого! У меня важный телефонный разговор...

Ни Гюли, ни детей дома не оказалось. Прижав к груди бу­ханку хлеба и две бутылки купленного по дороге кефира, Сейфи еле протиснулся в дверь, — крошечная прихожая и комната бы­ли заставлены громоздкими ящиками с мебелью. На кухонном столе лежала записка, написанная сердито размашистым Гюлиным почерком: «Куда ты пропал? Я в парикмахерской».

Оставив покупки на столе, Сейфи вышел во двор. Из-за угла дома падали неровные отсветы пламени, — видимо, кто-то раз­вел там, в маленьком каменном тупичке, костер. Детей во дворе не было.

Сейфи направился к воротам, но остановился — уха его кос­нулись еле слышимые странные звуки, похожие на детский плач.

Зайдя за угол, Сейфи увидел своего малыша. Он сидел у костра и, уткнувшись головой в острые коленки, вздрагивал всем тельцем от давнего, усталого плача.

Сейфи присел на корточки и обнял мальчика.

— Что с тобой?! Почему ты плачешь? Что случилось? Малыш заплакал еще горше.

— Ну успокойся! Я же с тобой... Тебя обидели? Наконец малыш успокоился.

— Я сказал дяде, чтобы он не зажигал,  а  он  зажег, — Малыш показал на костер: горела огромная куча строительного му­сора, соседи делали ремонт. — Пожар же может быть... Я ска­зал ему, а он все равно зажег и ушел.

— Ну что ты, малыш!.. Вспомни, какой костер мы летом ра­зожгли.

— Но мы следили. А он зажег и ушел.

— Но ты же здесь...

— Я маленький... Я же не сумею потушить...

— Но ты позовешь людей в случае чего, поднимешь тревогу. Так что даже если начнется пожар, все спасутся... А где твои сестры?..

— Телевизор смотрят у Айдынчика.

— А ты почему не пошел?

— Он же горит, — мальчик показал на костер... Сейфи еще раз прижал к себе его худенькое тельце.

— Ты молодец.., Но плакать не надо. Ты же смелый маль­чик... Ну идем, я отведу тебя к Айдынчику...

— Нет.

— Хочешь здесь остаться? Будешь охранять костер?

—Да.

— А плакать не будешь?

Мальчик, всхлипнув, шмыгнул носом и отрицательно покачал головой.

— Ну ладно. — Сейфи вздохнул, поднялся. — Только недол­го, хорошо? Как потухнет, иди к Айдынчику.

Мальчик согласно мотнул головой.

Сейфи, оставив мальчика, подошел к окну соседей с первого этажа. В глубине комнаты в отсветах экрана телевизора были видны его дочки, сидящие на диване рядом с соседским мальчи­ком Айдыном.

Сейфи окликнул старшую.

— Что же вы малыша оставили одного? — укоризненно спро­сил он, когда девочка подошла к окну.

— А он во дворе играет.

— Я видел, как он играет, — сказал Сейфи, — не  оставляйте

его одного... — Хорошо.

— И вообще пора домой. Что вы, дома не можете телевизор смотреть?

— Там ящики мешают... Ты не беспокойся, папа, — девочка перелезла через подоконник, — я сейчас приведу его.

Сейфи вздохнул и пошел к воротам...

Поля ждала его у парикмахерской. В руках — завернутый в бумагу свадебный подарок.

— Ну знаешь! — еле сдерживая себя, тихо, но яростно ска­зала она. — У тебя совсем совести нет! Половина восьмого, а просили быть в семь...

— Я не мог, — сказал Сейфи.

— Ты никогда не можешь!

— Подожди, — перебил ее Сейфи. — Мы не пойдем на свадьбу.

— Почему?

— Я потом объясню.

— Нет уж, изволь сделать это сейчас.

— Я же сказал: не могу, я и так опаздываю. Мне надо быть срочно в управлении.

— В таком случае я пойду на свадьбу одна. Если тебе напле­вать на людей, я себе этого позволить не могу. Сейфи взял жену за локоть.

— Ты пойдешь домой, — сказал он властно, — а позже я тебе все объясню. Ясно?

Тон его поразил Гюлю.

— Что-нибудь случилось? — спросила она растерянно.

— Да.

— Дети?! — всплеснув руками, воскликнула она.

— С детьми все в порядке. Я только что был дома. И вообще не волнуйся. Приду, все расскажу.

Сейфи еще раз, но уже ласково сжал локоть жены.

Машина за машиной подъезжали к ресторану «Дружба», подвозя все новых и новых гостей.

Сейфи стоял у края смотровой площадки под памятником Кирова, так что ему одновременно были видны и вход в ресторан, и машины, подъезжающие по верхней дороге. Внизу перелива­лась огнями светящаяся подкова города.

Сеидов и Дадашев приехали на разных машинах. Сейфи ви­дел, как, незаметно отозвав в сторону, их усадили вместе с же­нами в служебные машины и увезли. Теперь, собственно, можно было ехать и ему, но дорогу перекрыл кортеж автомобилей — это приехали невеста и сопровождающие ее родственники и гости. Громко и грустно звучала свадебная музыка. Так, во вся­ком случае, казалось Сейфи. Красивый, похожий на актера Але­на Делона, сын Сафарова бережно вел под руку Севду, которой очень к лицу было длинное подвенечное платье. Теймур и Аля как а полагалось, следовали сразу же за женихом и невестой, потом нестройной колонной двигались многочисленные гости

В этой   беспорядочной,  праздничной  сутолоке  Теймур   умудрился-таки встретиться с ним взглядом. Удивленный, приоста­новился, в недоумении поднял брови.

Сейфи развел руками.

Теймур, влекомый Алей и всей толпой гостей, непрерывно оборачиваясь, исчез в дверях ресторана.

Дорога освободилась, можно было ехать. Сейфи сел в ма­шину.

Сосед спал. Мухтар неподвижно сидел на нарах, уставившись в одну точку. Появилась Аян.

— Я тебе все объясню, — сказала она.

— Уйди, — не поднимая головы, сказал Мухтар.

— Поверь.

— Уйди, не хочу ничего слышать.

— Поверь, это из-за тебя. Я хотела помочь. Мухтар закрыл руками уши.

— Убирайся. Я не хочу слышать ни слова. Аян продолжала умоляющим тоном:

— Я хотела тебя спасти. Я не вру... Они тебя предали. Я умо­ляла. Он обещал помочь. Я должна была уступить. Он поставил условие... Я сопротивлялась, сколько могла. Ты должен меня попять. Это из-за тебя... Из-за тебя! — Она заплакала. — Ты во всем виноват. Зачем нужны были эти проклятые деньги? Мы так хорошо жили... Что еще надо было? Из-за денег ты по­губил всех нас, меня, себя... бедного мальчика... Что я ему скажу? Как я буду жить без тебя?

Мухтар поднял голову. Он уже не видел Аян, взгляд его был устремлен на соседа, который продолжал спать на своей койке.

Мухтар встал, подошел к тумбочке соседа; присев, открыл дверцу, пошарил рукой по полке.

Сосед проснулся от шороха.

— Что вы делаете?! — спросил он испуганно. Мухтар,   не   обращая   на   него   внимания, продолжал что-то искать в тумбочке.

Сосед вскочил с нар, бросился к Мухтару:

— Не трогайте! Умоляю! Это мое! Прошу вас!

Пытаясь помешать Мухтару, он хватал его за руки. Пришлось оттолкнуть его. Сосед ударился о стену и опять бросился к тум­бочке. Увидел в руках Мухтара свою леску.

— Это моя! Отдайте! — закричал он. — Умоляю! Мухтар пошел к своим нарам. Сосед бросился следом:

— Зачем она вам? Вы молодой еще...

Он сделал попытку вырвать леску, Мухтар опять оттолкнул его. Старик упал, но тут же поднялся и вцепился в Мухтара. Они стояли посреди камеры.

— Я ударю вас, — сказал Мухтар.

— Это моя леска! Она мне самому нужна.

— Зачем? Вам же дали свидание.

— Я наврал! Честное слово! Они мне отказали... Клянусь вам. Я все наврал. Я хотел обмануть вас... Я нарочно сказал... Чтобы вы написали записку.

— Зачем?

— Я хотел следователю передать. Чтобы он разрешил свида­ние... Отдайте мне леску. Прошу вас... Умоляю.

Он опять попытался вырвать леску из рук Мухтара.

Мухтар ударил его. Старик упал на пол и затих.

За всем этим в безмолвном отчаянии наблюдала Аян. Даже сейчас, охваченный одним желанием — расстаться со всеми на­всегда, Мухтар не мог вытеснить ее из своего воображения...

Он завязал петлю.

Старик нашел в себе силы подняться на колени.

— Не делайте этого. Вы же молодой. Это моя леска. Она мне самому нужна... Я для себя берег... — Слезы текли по его щекам.

Мухтар накинул петлю на шею, другой конец лески был уже привязан к решетке окна.

И тут старик закричал:

— Помогите!.. На помощь! — Не вставая с колен, он вцепил­ся в ноги повисшего Мухтара.

В коридоре послышался топот ног, С лязгом распахнулась дверь. Вбежали дежурные надзиратели...

На даче Сеидова в присутствии понятых — испуганных со­седей и дачного сторожа — шла опись вещей, найденных в тайниках.

— Вот откуда у некоторых берутся деньги на пышные свадь­бы!— Эльшад, усмехаясь, разглядывал разложенные на столе драгоценности, золотые монеты, редкие камни.

Действиями оперативных работников, ведущих обыск, руко­водил он и делал это с явным удовольствием и напористой ак­тивностью. Иногда он отдавал распоряжения и Сейфи, то к дело звонил в управление, где параллельно шли допросы задер­жанных.

— Боюсь, что дела нашего друга плохи, — с усмешкой не­громко сказал он Сейфи после очередного звонка. — Есть пока­зания на Сафарова... Будем брать, видимо, и его. Сейфи промолчал, и Эльшад посмотрел на него с сочувст­вием.

— Да... — сказал он, — эта история с фотографиями попор­тит тебе крови...

Сейфи молча ждал продолжения. Взгляд его смутил Эльшада.

— Обидно. Все так хорошо идет... А нельзя было как-то ина­че заставить его заговорить?

— Можно было, — сказал Сейфи. — Но я люблю провокации.

— Я серьезно, а ты... — обиделся Эльшад. — В конце концов, я предупреждал тебя...

— О чем?

— Сейчас это уже неважно, — высокомерно сказал Эль­шад. — Каждый несет ответственность за свои поступки...

Свадьба шла к завершению. Уже в который раз танцевали вместе жених, невеста и счастливые родители.

После очередного тоста, желая поднять общее настроение, с лихими криками пустились в стремительный пляс друзья жени­ха — четверо усатых длинногривых молодых людей... Мелькали в частом ритме ноги, взлетали руки, багровые от напряжения лица застыли в удалых улыбках...

Сейфи добрался домой под утро. Гюля и дети спали. Не же­лая их беспокоить, Сейфи протиснулся мимо ящиков с мебелью в кухню, где на столе все еще лежали купленные им хлеб и ке­фир. Откупорив бутылку, он жадно, разом, опустошил ее и толь­ко потом сел за стол и оторвал от буханки кусочек хлеба...

Рядом с бутылками лежал какой-то пакет. Продолжая есть, Сейфи развернул бумагу и раскрыл коробку. Это был свадебный подарок дочери Теймура — две пузатых серебряных рюмки...

3a окном начинало светать. Откинувшись на спинку стула, Сейфи с удовольствием наблюдал за наступлением нового дня.

Неслышно вошла и прислонилась к косяку двери Гюля с на­кинутым на плечи одеялом.

— Что ты ешь? — спросила она укоризненно. — Там же обед... Она подошла к плите, зажгла спичку.

— Спасибо, я уже поел.

— Почему ты не разбудил меня? Он улыбнулся.

— Умираю спать хочу...

— Пошли. Вид у тебя неважный...

Взяв Сейфи под руку, она повела его в спальню.

— Ну теперь-то ты можешь в двух словах объяснить, что случилось? — спросила она, когда они протиснулись между ящика­ми с мебелью.

— Могу, — сказал Сейфи.

В этот момент зазвонил телефон.

Гюля нащупала в полутьме телефон, сняла трубку:

— Дома, сейчас...

Отдав трубку Сейфи, она обеспокоенно слушала сто разговор, пытаясь понять, кто и откуда звонит.

— А откуда леска взялась? — спросил Сейфи. — Как его состояние?.. Иду...

Повесив трубку, он схватил со спинки стула пиджак и бро­сился к двери.

— Я потом все объясню! — Он задержался в дверях, огля­нулся. — Извини. Потом все сразу расскажу... Надо бежать...

— Это я поняла...

Сейфи развел руками, как бы еще раз извиняясь, и выскочил за дверь.

Гюля вышла на балкон. Отсюда было видно, как он торо­пливо пересек двор и быстрым шагом, почти бегом, пошел по влажной от росы мостовой. Никого, кроме него, в этот предрас­светный час на улице не было... Он шел один, поминутно огля­дываясь, в надежде поймать попутную машину. Но машин все не было, и он продолжал быстро идти по широкой безлюдной утренней улице...