Джалил Мамедгулузаде

Мясник

Copyright - Азернешр, 1989

 

Данный текст не может быть использован в коммерческих целях, кроме как без согласия владельца авторских прав.

 

Как-то раз до меня дошел слух, что мой сосед Мешади-Мамедали собирается выдать дочь за мясника Шамиля.

Потом я узнал, что он раздумал.

Последнее время поговаривали о том, что Мешади-Мамедали опять согласился на брак дочери с мясником Шамилем.

Наконец вторично прошел слух, что Мешади-Мамедали обиделся на мясника Шамиля и отказал ему в руке дочери.

Несколько дней тому назад ко мне зашел мясник Шамиль. Оказывается, у нас с ним существует даже какое-то дальнее родство (по словам самого Шамиля). Он рассказал, что дочь Мешади-Мамедали очень ему приглянулась, но почему-то отец опять не хочет выдать ее за него. Шамиль просил меня вы­ступить в этом деле посредником, авось мне удастся уговорить и смягчить Мешади-Мамедали.

— Мешади-Мамедали мне не откажет, — сказал я, — и если девушка сама не против, то я надеюсь, что сумею уладить это дело.

Выяснилось и то, что трижды Мешади-Мамедали согла­шался выдать свою дочь замуж за Шамиля и трижды, рассер­дившись на него за что-то, брал свое согласие назад.

И вот однажды я послал передать Мешади-Мамедали, что в четверг вечером зайду к нему покушать с ним бозбаш. Я надеялся уговорами и увещеваниями смягчить Мешади-Маме­дали и, если у него не окажется резких возражений, раз и на­всегда связать его с мясником Шамилем крепкими узами родства.

Пошел. Настроение было приподнятое, потому что я рассчи­тывал как-нибудь уладить дело бедного Шамиля, а с другой стороны — знал, что жена Мешади-Мамедали родом из Ирана и, должно быть, мастерица варить бозбаш.

В передней комнате была уже разостлана на полу скатерть, на которой была расставлена посуда, тут же были приготовле­ны лук, редька и тонкие покупные лаваши.

Сели.

Я решил, не откладывая, начать свою краткую проповедь о замужестве дочери хозяина и исполнить обещание, данное мяс­нику Шамилю.

— Друг мой, братец Мешади! — начал я. — Ты знаешь, конечно, что я твой доброжелатель и никогда не решусь ука­зать тебе такой путь, который, сохрани тебя аллах, может при­вести к раскаянию... Не обижай ты этого раба божьего, Шамиля. Сам знаешь, что он человек хороший и породниться с ним ни с какой стороны не должно быть для тебя зазорным. Если нет каких-либо серьезных препятствий, отдай дочь за него и покончи с этим делом.

— Братец Молла! — ответил Мешади-Мамедали очень мягко. — Клянусь Кораном, который ты читаешь, что никаких возражений не имею. Я отдал бы ему дочь — и кончено. Толь­ко ты усовести этого бесстыдника и скажи ему, что раз он хо­чет стать моим зятем, пусть будет хоть немного повнимательнее ко мне, пусть будет хоть сколько-нибудь предупредителен со мной, пусть хоть малость отличает своего тестя от прочих покупателей. Вот послушай! Перед курбан-байрамом я про­сил его прислать мне жирного барана на убой. Я и деньги ему передал — шесть с полтиной. Не задаром просил. Ну что же, каналья, почитай меня даже за совсем постороннего чело­века. Клянусь единым аллахом, он прислал мне такого тощего барана, что, кроме шкуры и костей, в нем ровным счетом ни­чего не было. Я же в конце концов не камень! Не так ли? Ну и разгневался. Послал ему передать, что наше родство не мо­жет состояться... Но все это в прошлом. Ты будь покоен, бра­тец Молла. Я тут разговариваю, а ты, наверное, есть хочешь. Ты об этом не беспокойся, раз ты мне советуешь, я не стану возражать, отдам девушку за него, и все тут. Да сохранит те­бя аллах другом и соседом мне во веки веков. Пойду-ка посмот­рю, как с обедом.

Мешади вышел и вскоре принес большую миску с бозбашем, от которого шел густой пар. Накрошил хлеба в бульон, поме­шал. Когда все было готово, Мешади предложил мне приступить.

Сказав «бисмиллах», я протянул руку и, проглотив первый кусок, сразу почувствовал, что бозбаш неплох. Не то чтобы очень вкусен и не так, чтобы совсем невкусен, бозбаш как бозбаш.

Это на мой вкус.

Что же касается моего соседа, то у него вкус оказался со­вершенно иной. Отправив в рот второй кусок, Мешади пробор­мотал негромко, как бы про себя:

— Не очень жирно!

Спустя минуту он сказал уже громче:

— Каналья, опять отпустил нежирное мясо!..

И, съев еще один кусок, вовсе отказался от бозбаша и, повернувшись к окну, громко крикнул жене:

— Эй, Тукезбан, Тукезбан! Сейчас же пошли мальчика сказать этому наглецу, что я окончательно решил не отдавать свою дочь за него.

Я был поражен. Даже о голоде забыл. Хотел было начать наставления и даже похвалить бозбаш, но на лице моего со­седа было написано такое возмущение, что я сразу понял бесполезность всяких наставлений. И все же я счел своим дол­гом вмешаться в дело, думая, что, быть может, еще не все потеряно.

— Братец Мешади, — начал я, — ведь бозбаш не так уж плох, почему ты сердишься?

Но Мешади-Мамедали был настолько разозлен,    что    как будто и не слышал моих слов.

— Эй, жена! — крикнул он в дверь. — Это мое последнее слово, слышишь? Я не шучу. Не выдам, ни за что не выдам дочь. Открой хорошенько уши и услышь, что я тебе говорю.

У Мешади дрожали руки. Я сидел смущенный и раскаи­вался, что пришел сюда. Вытерев руки, я отодвинулся от ска­терти и произнес благодарственную молитву.

В этот момент Мешади как будто очнулся от сна, словно понял внезапно всю свою нелюбезность. Вспомнив о том, что я остался голоден, он сразу остыл и позабыл о своем гневе.

— Ради аллаха, братец Молла, — сказал он мне приветли­во. — Прости меня. Я сейчас закажу для тебя яичницу, ты же голоден!

И он уже без нотки гнева крикнул жене:

— Тукезбан, приготовь-ка скоренько яичницу. Братец Мол­ла отказался от бозбаша, остался голоден. Да падет проклятье аллаха на родителей скверного человека! Из-за него мы оста­лись голодными.

Я, извинившись, от яичницы отказался. Аппетита у меня уже совершенно не было, к тому же я вообще не любитель яичницы. Я хотел встать, но Мешади-Мамедали быстро бро­сился ко мне и, положив обе руки мне на плечи, прижал к земле и не дал подняться.

Пришлось покориться.

Через некоторое время Мешади принес яичницу, после кото­рой мы выпили чаю и даже побеседовали немного о том, о сем.

Наконец я собрался уходить и, прощаясь, посмотрел на Мешади-Мамедали, думая заговорить о деле Шамиля, — быть может, удастся смягчить разгневанного Мешади; но тут же отказался от своего намерения, решив, что бедняга Шамиль просто не пользуется расположением Мешади, а тощий баран да нежирное мясо — все это не более как предлог.

И тогда же я понял, что тут ничем нельзя помочь, что если сегодня Мешади-Мамедали помирится и расцелуется с мясником Шамилем, то завтра снова рассорится с ним из-за постного мяса.

Это уже стало его привычкой.

Через месяц или полтора мне передали, что Мешади-Маме­дали справил свадьбу дочери и выдал ее за мясника Шамиля.

На свадьбу был приглашен и я, но по случаю болезни не смог пойти.

1923