Джалил Мамедгулузаде

УСТА ЗЕЙНАЛ

Copyright - Азернешр, 1989

 

 

Данный текст не может быть использован в коммерческих целях, кроме как без согласия владельца авторских прав.

 

 

Армянский купец Мугдуси-Акоп получил от сына телеграм­му, что тот выезжает из Тифлиса. Четыре с половиной года юноша учился в Москве и, окончив университет, ехал теперь на родину. За все четыре с половиной года, проведенные им в Москве, он лишь один раз, три года назад, был на каникулах у родителей.

Телеграмма очень обрадовала Мугдуси-Акопа, его жену и младшего сына. Действительно, какое счастье: после трехлетней разлуки встретить сына, окончившего курс в университете.

Взяв жену за руку, Мугдуси-Акоп стал обходить комнаты своей квартиры. Осмотрев все, супруги решили в маленькой комнате поставить кровать и превратить ее в спальню для дорогого гостя, в смежную с ней большую комнату внести пись­менный стол и устроить ему кабинет, самую большую комнату убрать коврами и превратить в гостиную, четвертую отвести под столовую, пятую — занять самим, а шестую предоставить младшему сыну.

Комнаты были в полном порядке, обои еще свежи, полы крашены недавно. Только в зале надо было заштукатурить часть потолка, обрушившегося во время недавнего ливня.

Мугдуси-Акоп с женой решили позвать какого-нибудь шту­катура, чтобы заделать потолок.

Мугдуси-Акоп не ждал сына так скоро. Выезжая из Москвы, сын телеграфировал, что погостит недели две в Тифлисе у дяди.

Поэтому Мугдуси-Акоп не торопился с ремонтом, ожидая, чтобы просох отсыревший от дождя потолок. Знай он, что сын не задержится в Тифлисе, он, конечно, не стал бы откладывать ремонт и своевременно привел бы все в "порядок.

На проезд из Тифлиса потребуется три дня, и Мугдуси-Акоп с женой решили сейчас же позвать мастера, чтобы успеть за два дня произвести ремонт и убрать комнаты.

Мугдуси-Акоп знал, что по соседству с ним живет толковый и опытный штукатур по имени Уста-Джафар. Купец пошел к мастеру. На стук вышла босая женщина и сказала, что Уста-Джафар работает в доме Мамедаги и вернется только к вечеру.

Это огорчило Мугдуси-Акопа. Он не надеялся, что найдет свободного штукатура, откладывать же работу до следующего дня не хотелось: вряд ли за оставшийся день можно было заде­лать потолок, вычистить и убрать комнату после ремонта.

Отправившись в свой магазин, он рассказал об этой неудаче соседу Гаджи-Расулу. Тот расхвалил Уста-Зейнала, недавно приехавшего из Ирана.

Позвали Уста-Зейнала и договорились, что он сегодня же начнет работу, к вечеру следующего дня заделает потолок и уберет сор. За это Мугдуси-Акоп должен был уплатить ему по два рубля в день. Сверх того, купец обещал мастеру еще шесть аршин полусукна, если тот закончит работу в срок.

Через час Уста-Зейнал с учеником Курбаном был уже в доме Мугдуси-Акопа. Оставив хурджин на балконе, мастер вошел в комнату, посмотрел на потолок и сказал:

— Хозяин, боюсь, что к завтрашнему вечеру те поспеем.

Мугдуси-Акоп стал убеждать его, что работа не бог весть какая и ее можно закончить: в срок. Мастер еще раз взглянул на потолок и начал возражать:

— Сегодня до вечера едва ли успеем просеять и приготовить известь, принести лестницу, сколотить помост, приготовить посуду, да мало ли дел... На все это уйдет уйма времени.

Мугдуси-Акоп не соглашался, утверждая, что это можно сделать за час, и просил мастера постараться ради него и на­лечь на работу.

Дав Курбану денег и послав его за известью, купец с женой и младшим сыном принялись выполнять распоряжения мастера, который, удобно расположившись на балконе, закурил трубку. Мугдуси-Акоп с сыном притащили со двора и установили в ком­нате лестницу. Жена Мугдуси-Акопа положила перед штукату­ром пачку папирос и спички. Затем отец и сын принесли не­сколько досок и по требованию Уста-Зейнала заняли у соседей еще одну лестницу.

Через час во двор вошел нагруженный осел. Весь выпачкан­ный в извести хозяин осла с помощью Курбана снял мешки, внес в комнату и высыпал известь на пол.

Пустые мешки были брошены на осла, и погонщик, подбод­ряя животное палкой, покинул двор.

Докурив трубку, мастер выколотил ее, снял с себя поношен­ную чуху из полусукна, свернул, положил в сторонку и попро­сил у жены Мугдуси-Акопа сито. Когда сито было принесено, Курбан сел в углу залы и стал просеивать известь. Уста-Зейнал с Мугдуси-Акопом принялись устанавливать помост; одну из лестниц они приставили к одной стене, другую — к противопо­ложной; Уста-Зейнал выбрал самую длинную и прочную доску и уложил ее концы на верхних ступенях лестниц.

Приладив доску, Уста-Зейнал вышел на балкон взять папиросу.

— Хозяин, — сказал  он, закуривая, — кто строил  этот дом?

Мугдуси-Акоп ответил, что дом был построен еще его отцом, но какой мастер строил его, он не знает.

Уста-Зейнал снял папаху, надел на плешивую голову грязную ермолку и, поставив папаху на подоконник, снова обратился к Мугдуси-Акопу с вопросом:

— Хозяин, сколько лет твоему сыну, что едет из России?

Мугдуси-Акоп удовлетворил его любопытство, сказав, что сыну двадцать четыре года, и еще раз попросил поторопиться с работой.

— Будь покоен, хозяин, чего ты тревожишься? Как бы мед­ленно я ни работал, завтра  к полудню все же кончу. Подумав немного, Уста-Зейнал крикнул Курбану:

— Курбан, сейчас только вспомнил! Сбегай живо домой, принеси глиняный кувшин, бадью и кружку.

    Призвав на помощь аллаха, Курбан встал, отряхнул одежду, обулся и медленно зашагал к выходу. Мугдуси-Акоп сказал
Уста-Зейналу, что это все имеется дома и не для чего тратить
время и посылать ученика.

Не зная, что ответить,    Уста-Зейнал   потушил   папиросу о подоконник и начал успокаивать купца:

        —Хозяин, Курбан живо вернется, ты не волнуйся.

        Затем высунулся из окна и, оглядев двор, спросил:

      — Хозяин, а проточная вода во дворе есть?

Мугдуси-Акоп ответил, что имеется канава, в которой посто­янно течет вода.

— Это хорошо! — сказал Уста-Зейнал и начал развязывать кушак.

Мугдуси-Акоп ушел к жене.

— Что делают мастера? — спросила она.

Мугдуси-Акоп ответил, что мастера не внушают ему ника­кого доверия, потому что уж очень медленно поворачиваются.

Часа через полтора Курбан вернулся с кувшином, бадьей и кружкой. Уста-Зейнал послал его за водой для замеса извести. Курбан вышел на балкон и, взяв кувшин, спустился во двор, набрал из арыка воды и, принеся наверх, налил ее в бадью и начал возиться с известью. Уста-Зейнал снял архалук, акку­ратно свернув, положил на подоконник, потом вышел на балкон, достал из хурджина лопату и, вернувшись, медленно стал подыматься на помост.

— Помоги, святой Али!..

Размешав известь, Курбан так же неторопливо поднялся на четыре ступеньки лестницы, поставил бадью на доску и спу­стился вниз.

— Бисмиллах! — сказал Уста-Зейнал, зачерпнул левой рукой известь и, положив ее на лопату, начал замазывать потолок.

Увидев, что мастер принялся наконец за работу, Мугдуси-Акоп несколько успокоился, а жена с радости предложила Уста-Зейналу чаю.

Тот от чая отказался, но попросил передать ему папиросы и спички, так как у Курбана руки в извести. Мугдуси-Акоп протянул папиросы и спички, и Уста-Зейнал, закурив, продол­жал заделывать потолок.

— Хозяин, сколько лет учился твой сын? — спросил он через минуту.

Мугдуси-Акоп ответил, что сын учился четырнадцать лет.

— Машаллах, машаллах! Значит, много он прочел книг?

— Конечно, много.

— Машаллах, машаллах! В таком случае, у неге и почерк должен быть хороший?

— Какой почерк?— переспросил Мугдуси-Акоп, не поняв.

— Ну, письмо... как он пишет?

— Конечно, хорошо пишет.

Уста-Зейнал положил лопату на доску, зажег потухшую папиросу и присел на корточки.

— Я думаю, хозяин, что, как бы он хорошо ни писал, все же не напишет, как наши образованные мусульмане. Клянусь аллахом, создавшим и тебя и меня, есть на родине у моего брата сын лет тринадцати-четырнадцати. Нельзя сказать, чтобы он много учился... Ходил в школу при мечети лет семь-восемь, по «Гюлистану» прошел только первую главу. Но как он пишет, какой почерк! Да благословит его аллах, да благословит и сохранит аллах и твоего сына!

Чтобы не дать Уста-Зейналу повода продолжать болтовню, Мугдуси-Акоп ничего не ответил.

Тут Курбан сообразил, что известь в бадье высохла и уже не годится, он поднялся по лестнице, сняв бадью, выскоблил ее и начал замешивать новую порцию раствора.

Уста-Зейнал затушил папиросу в растворе, отчего она заши­пела, и принялся за работу.

— Хозяин, почему у вас нет падишаха? — спросил он.

Но Мугдуси-Акоп вышел из комнаты, не ответив. Вернув­шись через полчаса, он увидел, что Уста-Зейнал сошел с по­моста, Курбан льет воду, а мастер моет руки над бадьей.

Мугдуси-Акоп спросил, - почему Уста-Зейнал прекратил ра­боту. Тот ответил, что должен сходить домой помолиться, так как настал час полуденной молитвы, и что затем он вернется и продолжит работу.

Вернувшись часа через полтора, Уста-Зейнал поднялся на помост, а Курбан начал готовить раствор. Мугдуси-Акоп сел в соседней комнате, чтобы Уста-Зейнал не отвлекался разгово­рами, и углубился в расписание поездов, прикидывая, каким поездом мог выехать сын и когда он будет дома.

— Готовь   раствор,     Курбан! — послышался   из   зала    голос

Уста-Зейнала.

«Если поезд выйдет из Тифлиса завтра в пять утра, то к вечеру уже будет на станции Алмалы», — прикидывал Мугдуси-Акоп.

— Курбан, в какого муджтехида ты веруешь? — донесся голос Уста-Зейнала.

Ответа от Курбана не последовало.

«Завтра вечером поезд будет на станции Куртляр, значит, послезавтра к девяти часам утра сын должен быть уже здесь»,— продолжал рассуждать Мугдуси-Акоп.

— Пусть будет проклят мой отец, — разглагольствовал Уста-Зейнал,— если ваши здешние мусульмане хоть на волосок по­хожи на мусульман. Возьми хотя бы этого бессовестного Ага-Садыха, у которого я работал на прошлой неделе. Ведь у этого проклятого — несметное богатство! «Ага-Садых, — говорю ему,— брат мой, для чего ты накопил столько денег и почему не по­едешь в Кербелу на поклонение могилам святых?» Так он, бес­совестный, начал клясться двенадцатью имамами, что не имеет возможности... Как это не имеешь возможности? Небось, дом строить имеешь возможность? Держать лошадь, суконную чуху носить, трех жен кормить, небось, можешь? Чем же ты после этого отличаешься от армянина? Нет, Курбан, совсем лишились благочестия наши мусульмане... Дай-ка раствор.

А Курбан, подымаясь по лестнице за пустой бадьей, говорил:

— Да благословит аллах прах твоего отца, мастер! Ага-Са­дых ни в чем не виноват. Что ему делать, если тень имама не призывает его? А когда тень имама не призывает человека, как может он ехать на поклонение?..

— Не болтай глупостей, — сердито отвечал Уста-Зейнал.— Что значит — тень имама? Очень нужно тени имама призывать вероотступника, если в сердце его нет любви к имаму! С какой стати станет имам призывать всяких бездельников, вроде Ага-Садыха?

— Мастер, — отвечал Курбан, подымая на лестницу бадью со свежим раствором, — что ни говори, а пока имам не призо­вет правоверного, нельзя ехать на богомолье.

Уста-Зейнал посмотрел сердито на Курбана, присел на кор­точки, закурил папиросу и стал говорить, размахивая руками:

— Вот видишь меня? Как есть бедняк... Кроме лопаты и хурджина, ничего у меня нет, потому что сызмальства не имел я никакой склонности к земным благам: ведь земные блага на земле и останутся. Всемогущий аллах сказал в своем Коране, что мир никому не останется. Да благословит аллах память и твоих усопших, покойный мой родитель Гаджи-Гейдар был одним из самых почетных людей в Зангяне и имел хорошее состояние. Когда он умер, мне было двенадцать лет, и решили меня женить. Больше всего старался мой дядя Кербалай-Гуламали, который хотел выдать за меня свою дочь. А дочь у него была совсем еще ребенок. Возьми бадью, приготовь раствор... Ей было лет шесть или семь. Но я им сказал, что, если бы мне грозила даже петля, я и тогда не женюсь, пока не поеду на поклонение могилам святых. К тому же и девочка еще мала. Дядя не был против моего паломничества, но хотел сначала женить меня и потом уже отпустить в святой город. Но я зауп­рямился: «Хоть убейте, хоть морите голодом, все равно поеду!»

Мугдуси-Акоп вошел в зал и, видя что Уста-Зейнал, сидя на корточках, услаждает себя беседой, нахмурился и, подняв к потолку обе руки, сердито сказал:

— Уста-Зейнал, ради аллаха, займись своим делом, чтобы завтра к вечеру кончить: если не управишься за завтрашний день, придется бросить работу на половине, потому что после­завтра рано утром приезжает сын.

Уста-Зейнал встал, потрогал уже затвердевшую известь и, велев Курбану замешать свежую, обратился к Мугдуси-Акопу:

— Но что мне делать, хозяин, когда такие вот бездельники сводят человека с ума, не дают спокойно заниматься делом?!

—'Милые мои! — сказал раздраженно Мугдуси-Акоп. — Вы сюда зачем пришли — работать или спорить? Если вы станете заниматься спорами, кто же дело-то будет делать?

Уста-Зейнал повернулся к Мугдуси-Акопу и, дважды ударив себя в грудь лопатой, воскликнул:

— Я буду делать, я, я! Чего ты беспокоишься, хозяин? Будь уверен! Да и что за работа, чтобы я ее к завтрему не кон­чил? Умер я, что ли, чтоб твоя работа осталась недоделанной? Я не возьму с тебя ни копейки, если к сроку не кончу.

— Хорошо, допустим, ты не возьмешь с меня ни копейки, мне-то какая от этого польза? Ведь потолок-то останется неош­тукатуренным, и придется поместить гостя в такую комнату!

— Не беспокойся, хозяин. Аллах велик! Возложи все надеж­ды на аллаха, который из ничего сотворил и землю и небо. Чего ты волнуешься? Если аллах поможет, не то что такую вот работу, я и в десять раз большую закончу в один миг. А если не поможет — я не виноват!.. Курбан, дай раствор!..

До вечера оставался еще час, когда мастера прекратили ра­боту и стали мыть руки. Едва была заделана одна шестая об­валившейся части потолка. Когда Уста-Зейнал уходил, Мугду­си-Акоп настоятельно просил его явиться утром на работу как можно раньше.

— Не беспокойся, хозяин, аллах милостив!.. — обнадежил его мастер.

На другой день, на рассвете, Уста-Зейнал и Курбан шли к Мугдуси-Акопу на работу. По дороге Уста-Зейнал говорил подмастерью:

— Знаешь, Курбан, я нарочно позвал тебя так рано, чтобы пораньше начать и закончить работу к сроку. Если мы не спра­вимся с ней, будет срам и стыд... Во-первых, человек ждет сына, у него будут гости, а во-вторых, мы дали слово. Мужчина должен быть хозяином своего слова. Наконец, и перед Гаджи-Расулом неудобно, все же он здесь считается почетным лицом.

Курбан промолчал. Спустя некоторое время он спросил:

— Мастер, ты взял эту работу с условием закончить ее се­годня к вечеру. Ну, а вдруг не справишься, тогда как? Не сба­вит ли нам хозяин плату?

— Что ты болтаешь? Ради святого Аббаса, не говори глупостей! Такие вещи говоришь, курам на смех! Как это не за­кончим? Подумаешь, какая работа, чтобы не справиться!

— Да нет же, мастер, я не говорю, что ты не кончишь, я так, на всякий случай, вдруг не поспеешь.

— О имам Гусейн! Не смеши меня, этого не может случиться.

Мастера подошли к дому Мугдуси-Акопа. Не прошло и получаса, как Уста-Зейнал уже возился на подмостках, а Кур­бан, размешивая известь, говорил:

— Мастер, кажется, наш хозяин хороший человек?

— Что сказать! Да приведет его аллах на истинный путь! Человек он хороший, — отвечал Уста-Зейнал, забирая раствор правой рукой. — А что толку?

— Мастер, я одного не понимаю. Неужели армяне не видят такой ясной, очевидной вещи? Почему они не принимают ис­лама?

Уста-Зейнал уже начал замазывать потолок.

— Это—тайна, Курбан. Такие вещи нельзя объяснить. Это ведомо одному аллаху. Допустим на минуту, что все армяне переменили веру и стали мусульманами. Зачем тогда аллаху было создавать ад, и кого бы он туда посылал? На все имеются непостижимые причины... А так армяне отлично знают, что наша вера лучше их веры. Всемогущий аллах...

— Прости, мастер, что я перебиваю тебя. Ну, пусть не пере­ходят в нашу веру, но как им не противно есть свинину?

Уста-Зейнал положил лопату на доску, и, набивая трубку, задумчиво ответил:

— Мне кажется, армяне отлично разбираются в том, что свинина никакого вкуса не имеет. Но из упрямства не хотят отка­заться от нее. Что им, несчастным, делать? Человеческая пища — человеку, а такая — им. К тому же все это предопределено ал­лахом... Возьми бадью, размешай известь.

Курбан поднялся на лестницу за бадьей

— Да! — сказал он. — То-то будет зрелище, когда они пой­дут по волосинке над геенной огненной.⁵

— Знаешь что, Курбан? — начал Уста-Зейнал, попыхивая трубкой. — Все дело в том, чтобы найти истинный путь. Если человек нашел истинный путь, если аллах, создатель миров...

В это время в зал вошел Мугдуси-Акоп и молча уставился на мастера.

— Хозяин, — обратился к нему Уста-Зейнал, — заклинаю тебя евангелием, скажи на милость, какой вы находите вкус в этой дряни, что едите ее?

Мугдуси-Акоп вышел из себя и стал кричать, потрясая ру­ками:

— Послушай, скажи на милость, тебя для проповедей сюда позвали, что ли?

— Хозяин, да приму все твои болезни, чего сердишься? Я спросил просто так. Дай-ка раствор, Курбан...

Мугдуси-Акоп промолчал.

Положив трубку на доску, Уста-Зейнал взял лопату и при­нялся за работу.

Мугдуси-Акоп хотел было прервать работу, рассчитаться с мастерами и прогнать их, но жена отговорила его:

— Где ты сейчас найдешь нового мастера, который бы до вечера закончил работу? Не надо было начинать ремонта, а раз начали, надо довести до конца.

Супруги решили, что Мугдуси-Акоп пойдет к Гаджи-Расулу и, пожаловавшись на Уста-Зейнала, попросит, чтобы Гаджи-Расул или сам пришел вразумить мастера, или через другого передал ему настойчивую просьбу обязательно закончить ре­монт к вечеру. Мугдуси-Акоп обещал прибавить в этом случае мастерам еще рубль.

Купец отправился к Гаджи-Расулу и рассказал ему обо всем. Тот был возмущен поведением Уста-Зейнала и тотчас же послал к нему сына сказать «такому-то сыну», что если сегодня к вечеру он не закончит работу, то не получит ни копейки и впредь его не будут никому рекомендовать.

Вернувшись через полчаса, сын Гаджи-Расула сообщил, что Уста-Зейнал клялся прахом отца, уверяя, что Гаджи-Расулу нечего беспокоиться; если будет благоволение аллаха, он кон­чит работу сегодня к вечеру. Если же не кончит, пусть ему не заплатят ни копейки.

Мугдуси-Акоп ничего на это не ответил и, опустив голову, собрался уходить, но Гаджи-Расул остановил его:

— Куда торопишься, кум Мугдуси? Посиди со мной, расска­жи, какие новости, что слышно о войне?..

Остановившись в дверях лавки, Мугдуси-Акоп взглянул на часы и сказал:

— У меня дела, гаджи, да и домой надо торопиться, посмот­реть, что делают мастера.

— Да оставь ты это! Заклинаю тебя твоей верой, не беспо­койся. Или ты, кум Мугдуси, не придаешь значения моим сло­вам? Раз я сказал, и раз Уста-Зейнал обещал, значит, он обяза­тельно выполнит. Уж будь покоен. Посиди со мной, побеседуем.

— Откровенно говоря, гаджи, я не верю мастерам и очень боюсь, что они не доведут работу до конца.

— Мугдуси, заклинаю тебя твоей верой, не говори этого. Садись. Садись...

Сын Гаджи-Расула подал Мугдуси-Акопу стул, и тот сел. Гаджи-Расул принялся опять клясться и уверять Мугдуси-Ако-па, что Уста-Зейнал крепко держит данное слово и хорошо из­вестен ему как человек благочестивый, преданный аллаху, честный, искренний, трудолюбивый, дельный, умный, в высшей степени надежный; и не было случая, чтобы он пропустил время молитвы.

А в это самое время Уста-Зейнал говорил Курбану:

— Курбан, теперь ты раскусил этих армян? Им хоть тысячу раз клянись пророком и имамом, ни за что тебе не поверят. Сказать бы гяуру: какая тут работа, что ты мне не доверяешь и напускаешь на меня Гаджи-Расула?! Возьми бадью, дай раствор...

— Мастер, — отвечал Курбан, подымаясь за бадьей, — если человек отвернулся от аллаха, стал безбожником и ни во что не верит, его трудно в чем-нибудь убедить.

Взяв кувшин, чтобы налить воды в бадью, Курбан заметил, что кувшин пуст и что вся вода вытекла на пол. Осмотрев его со всех сторон, он обнаружил в нем трещину.

— Мастер, — сказал он, — ваш кувшин был надтреснут или треснул здесь?

— Нет, — отвечал  Уста-Зейнал, — кувшин  был  цел.    Видно, ты его стукнул.   Он слез с помоста и начал осматривать кувшин.

— Курбан, это не наш кувшин. Наш старее и немного боль­ше...

Подумав немного, Курбан вышел на балкон и принес оттуда другой кувшин. Уста-Зейнал взял его из рук Курбана, осмотрел и, повернувшись к Курбану, сказал со вздохом:

— Да поразит тебя аллах, Курбан!

После этих слов Уста-Зейнал еще раз взглянул на ученика с укором, тот не сводил с него глаз.

— Курбан, да поразит тебя аллах! Ты принес воду в кувшине гяура⁶ армянина и все осквернил. Проклятье аллаха на твою голову!

Курбан смущенно смотрел на мастера и молчал. Уста-Зейнал, поморщившись, дважды плюнул на пол, потом в лицо Курбану и, выйдя во двор, присел у арыка мыть руки. Вернувшись, он велел Курбану собрать инструмент, сгреб с подоконника свое .платье и, еще раз плюнув в лицо Курбану, вышел. Смущен­ный Курбан взял хурджин с инструментом и, опустив голову, побрел за ним.

Жена Мугдуси-Акопа подумала, что мастера пошли на обед.

В это самое время Гаджи-Расул беседовал в лавке с Мугдуси-Акопом и уверял его, что Уста-Зейнал давно известен ему как человек благочестивый, праведный, старательный, верный, дельный, умный, в высшей степени порядочный и что до сих пор не было случая, чтобы он пропустил время молитвы.

В этот день Мугдуси-Акоп с женой и младшим сыном до вечера были заняты тем, что таскали из комнаты лестницы, доски, известь и мыли полы.

Поглядывая на незаконченный потолок, Мугдуси-Акоп вспоминал Уста-Зейнала.

А жена Уста-Зейнала до вечера была занята тем, что сти­рала и сушила белье мужа, который сидел в комнате голышом и ждал, когда просохнет одежда, чтобы пойти в баню и смыть с себя скверну.

На другой день в девять часов утра приехал сын Мугдуси-Акопа.

1905